Текст книги "На фронтах Первой мировой"

Грозное лето

Летняя кампания 1915 года, на мой взгляд, имела решающее значение не только для итогов годового противостояния воюющих сторон, но и всего хода мировой войны. Операции летнего периода в полной мере обозначили основные провалы и ошибки руководства обеих коалиций как в военном, так и политическом плане. Ошибки, которые уже невозможно было исправить, которые направили ход войны в определенное русло и привели к определенным, ныне хорошо известным результатам. Шел всего второй год пятилетней мировой войны, но внимательный анализ главных в кампании кровопролитных сражений на Восточном фронте, сравнительно второстепенных операций на западном и других театрах военных действий, показывает это со всей очевидностью.

Накануне летней кампании четко определилась разница стратегического положения сторон, исходящая из главного постулата – война предстоит длительная. Антанта и Центральная коалиции, прежде всего Германия, все еще надеялись закончить войну стратегическим ударом. Для этого важно было вывести из войны хотя бы одного из стратегических союзников, вплоть до заключения сепаратного мира. Не менее важным являлось и привлечение на свою сторону все еще колеблющиеся страны – Италию, Румынию, Болгарию, Грецию. Выбрав Восточный театр основным, Германия продолжала наращивать там усилия и готовить главный удар, по-прежнему ограничившись стратегической обороной на Западе. Англо-французское руководство окончательно отвергло идею решительного удара и предполагало вести войну на измор, для чего и продолжало наращивание своей материальной мощи. При этом намечалось несколько частных операций во Франции, в Дарданеллах, в Месопотамии. Эти операции должны были оказать помощь русским армиям и привлечь на свою сторону колеблющиеся страны. Англичане и французы вполне искренне считали положение России с ее неисчислимыми людскими ресурсами, непреодолимыми просторами стабильным, не вызывающим особой тревоги. Тем более что русское командование после зимней кампании само особенно не тревожилось. Русская Ставка терзалась между соблазном проникнуть на Венгерскую равнину и озабоченностью растянутости своего фронта.

Летом, как и зимой, основные события развернулись на Восточном фронте, но мы по установленному ранее алгоритму все-таки начнем анализ с западного ТВД. Начальник немецкого Генштаба Фалькенгайн, перебрасывая все новые и новые силы с запада на восток, вполне справедливо не сомневался, что оставшиеся войска, посаженные на прекрасно оборудованные многополосные оборонительные сооружения, выдержат возможный удар англо-французских армий. Более того. Отчасти для проверки устойчивости войск противника в позиционной войне к новым способам и формам ее ведения, отчасти для дезинформации русского командования Фалькенгайн решил сам активизировать Западный фронт. 22 апреля 4-я германская армия предупредила атаки противника контрударом по 2-й английской армии под Ипром. Изюминка контрудара заключалась в газобаллонной атаке. Немцы развернули газовые баллоны только на 6-километровом участке, выход газа продолжался не более 5 минут, но газовое облако глубиной до 800 метров и высотой до 3 метров сразу отравило хлором 15 тысяч человек, из которых 5 тысяч умерло. «Огромное облако зеленовато-желтого газа, – пишет оставшийся в живых очевидец, – поднимается из-под земли и медленно двигается по ветру по направлению к нам, газ стелится по земле, заполняя каждую ямку, каждое углубление, и затопляет траншеи, воронки. Сначала удивление, потом ужас, и, наконец, паника охватила войска, когда первые облака дыма окутали всю местность и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало нас».

Так человечество впервые столкнулось с оружием массового поражения. Германия, нарушив конвенцию, запрещающую применение ОВ, отрыла новую кровавую войну, в которую немедленно втянулись все противоборствующие стороны. Я уже говорил, что впервые немцы применили ОВ еще в январе месяце на русском фронте, но тогда их эффективность не была столь ужасна, как под Ипром. После Ипра производство отравляющих веществ, как по мановению волшебной палочки, возросло невиданными темпами. Даже в России буквально из ничего возникло более 200 заводов. Как же на удивление быстро и умело, с легендарных времен и до нашего времени люди учатся производить оружие собственного уничтожения. Политики же и генералы уверенно и цинично объяснят необходимость их применения. Тот же Фалькенгайн, не смущаясь, заявит: «Там, где, благодаря переходу к позиционной войне, какая-либо из сражающихся сторон имела время для применения в полном объеме средств обороны, зачастую оружие атакующего оказывалось также не на высоте. В результате приходилось стремиться к созданию такого оружия, которое могло бы успешно с ним состязаться, но изготовление которого было бы осуществимо и при учете ограниченных возможностей германской военной промышленности. Таким оружием являлись удушливые газы». Русская Ставка тоже немедленно обратилась к военному министру: «Верховный главнокомандующий признает, что ввиду полной неразборчивости нашего противника в средствах борьбы единственной мерой воздействия на него является применение и нашей стороной всех средств, употребляемых противником». Кстати, самый эффективный первый угольный противогаз создаст русский академик Н. Д. Зелинский. Но вернемся на поля сражений во Франции.

Германцы под Ипром достигли безусловного тактического успеха, но развить его не смогли же по заявлению того же Фалькенгайна, из-за отсутствия наготове необходимых резервов. По большому счету немцы и не хотели развивать этот успех. Все свои усилия они сосредоточили на операции по прорыву русской обороны в Галиции, которая началась ровно через десять суток после Ипра. И все-таки отдадим должное нашим западным союзникам. Они сразу же после ипрской трагедии приступили-таки к подготовке наступательной операции – прорыву германских позиций все на тех же холмах Артуа севернее Арраса, где потерпели неудачу в февральских боях. Операция поручалась лучшему, на мой взгляд, французскому полководцу командующему 10-й армией генералу Фошу. Поддерживать его с севера должна была 2-я английская, а с юга 5-я французская армии. Фош учел недостатки зимних боев и опыт только что закончившегося удачного прорыва немцев русского фронта. Пехота готовилась к решающему броску только после массированной артиллерийской подготовки. Он стянул на участок прорыва шириной всего в 10 километров сотни орудий, в том числе 350 крупного калибра. Но германские оборонительные позиции под Артуа отличались от русских оборонительных позиций под Горлицей, как небо и земля. После ураганной артподготовки французская пехота бросилась на штурм, мгновенно преодолела 2 километра первой линии германских позиций, но сразу же наткнулась на нетронутую вторую линию, снабженную, как и первая, теми же проволочными заграждениями, бетонированными пулеметными и артиллерийскими гнездами, траншеями полного профиля. Атака также мгновенно захлебнулась. Целую неделю потом французы будут подтягивать артиллерию, буквально прогрызать немецкую оборону, атакуя густыми цепями и неся большие потери от пристрелянного пулеметного огня. Смертный счет пошел на десятки тысяч, и Фош прекратил бесплодные атаки.

Именно в этот момент русский Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич «бомбардировал» своего французского коллегу генерала Жоффра телеграммами с просьбой предпринять новое наступление для облегчения положения русского фронта. Существует устойчивое мнение, что союзники бросили Россию на произвол судьбы в самый разгар боев в Галиции и Польше. Отчасти это верно. Тем более это признал, пусть и задним числом, тогдашний английский премьер Ллойд Джордж: «Мы предоставили Россию ее собственной судьбе». Но ведь были же все-таки наступления в Артуа со значительными для союзников жертвами, которые, во всяком случае, держали немецкий штаб в напряжении и не позволили перебросить на восток дополнительные силы. Вполне справедливо замечание А. Керсновского: «9 мая ген. Жоффр предписал командовавшему Северным французским фронтом ген. Фошу перейти в энергичное наступление для облегчения русского фронта. Начавшееся Лореттское сражение стоило французам до 200 000 чел. убитыми и ранеными, но не дало никаких результатов: на Западе техника еще не успела подняться до уровня требований новой тактики. Видя безуспешность атак в Артуа и Пикардии, ген. Жоффр приостановил дальнейшие наступательные попытки. Кровавые жертвы французской армии остались неизвестными – ив России общественное мнение негодовало на “бездействие союзников”, которых мы в прошлом году выручили в Восточной Пруссии и которые сейчас “не желали нам помочь”». Для большей помощи надо было идти на такие жертвы, на которые западные демократии никогда бы не пошли и не пойдут. Тем более по отношению к России. В сущности, наши западные союзники сделали все, что могли.

Следует помнить и то, что именно в эти критические для России дни на Западе открылся новый театр военных действий. На стороне Антанты вступила в войну Италия.

Жоффр учитывал это и имел все основания полагать, что новый фронт существенно повлияет на общую обстановку в войне и особенно на русском фронте. С первых дней войны и Антанта, и Центральный союз всеми силами пытались вовлечь Италию в войну на своей стороне. Фалькенгайн в своей работе «Верховное командование» со всей откровенностью пишет, как немцы настойчиво уговаривали австрийцев пойти на территориальные уступки Италии с их компенсацией за счет будущих приобретений, чтобы заполучить итальянцев в союзники. Антанта тоже не скупилась на обещания, в том числе и немедленную финансовую помощь. Итальянцы беззастенчиво торговались, и к весне 1915 года победили посулы Антанты. В Риме к этому времени осознали провал германского «блицкрига» и перспективы будущей затяжной войны, в которой все преимущества были на стороне Антанты. Да и финансовый вопрос имел не последнее значение. 26 апреля в Лондоне подписывается соглашение, обеспечивающее приобретения Италии за счет стран Тройственного союза по окончании войны. При этом Англия немедленно выделяла Италии заем в 50 миллионов фунтов стерлингов, с условием вступления в войну не позже, чем через месяц. Неудивительно, что Италия 23 мая объявляет войну Австро-Венгрии. Любопытно другое. С Германией Италия прервет дипломатические отношения только через полтора года – 27 августа 1916 года, несмотря на то что немецкие войска будут воевать на итальянском фронте с самого начала конфликта. Ну, это дело итальянцев. Немцы же поступили так, как считали нужным. Они помогали союзником, понимая, что без их помощи Австро-Венгрия не в состоянии выдержать еще один фронт борьбы. А вот наши союзники просчитались, отказавшись на первых порах принять активное участие в боевых операциях итальянцев, понадеявшись на мощь итальянской армии и слабость австрийцев. Это одна из роковых ошибок, совершенных англо-французами в 1915 году, повлиявшая на исход кампании этого года и всей войны.

На первый взгляд мощь итальянских вооруженных сил не вызывала сомнения. Численность их достигала 2 млн человек, из которых под ружье сразу встало 1,5 млн 12 корпусов сводились в 4 армии. В составе мощного флота только линейных кораблей было 14. Австро-венгерский флот адмирала Хорти не насчитывал и половины итальянских сил. Армию возглавлял начальник Генерального штаба генерал Кодорна. Король Виктор Эммануил в деятельность военных не вмешивался. Но были две основные причины, которые так и не смогли слить эту огромную массу войск, техники и вооружения в боевую победоносную силу. Во-первых, итальянское командование весьма слабо разбиралось в вопросах стратегии и тактики современной войны. Во-вторых, итальянцы не имели долгое время никакого боевого опыта, а боевая, моральная и психологическая подготовка итальянского солдата была на самом низком уровне и уступала даже солдатам лоскутной австрийской империи, своего непосредственного противника. Англичане и французы знали об этом, но и пальцем не пошевельнули, чтобы направить на итальянский фронт не только свои дивизии, артиллерию, но и советников в штабы нового союзника. Неудивительно, что итальянцы выбрали худший из всех возможных вариантов начала боевых действий. Итальянский фронт протянулся по альпийским отрогам до берегов Адриатики, вдаваясь в районе Трентино в Альпах на юг и создавая угрозу вторжения австрийцев в Ломбардию. Но австрийцы летом 1915 года, полностью занятые сражением с русскими в Галиции, не могли и подумать о наступлении в Ломбардию. В этих условиях итальянцы должны были, организовав прочную оборону на альпийских перевалах, главными силами ударить там, где сосредоточились основные военно-политические интересы Италии – в долине реки Изонцо и у Триеста. Вместо столь понятного даже не гениальному полководцу решения, они 24 мая начали наступать сразу на четырех главных направлениях. Бои на альпийских перевалах в Третино, в Кадоре и в Карнинских Альпах сразу же заглохли без видимых успехов для наступающей стороны. В долине же реки Изонцо на всем фронте от Монте-Неро до Манфальконе, где итальянцы сосредоточили лучшие войска, развернулось настоящее сражение. Итальянцам удалось переправиться через реку, создать укрепленный плацдарм у Плавы, но на развитие наступления не хватило сил. Они истощались в бессмысленных боях на альпийских перевалах. Уже через месяц хорошо подготовленной атакой австро-германские войска остановили наступление итальянцев. Немцы, в отличие от англо-французов, не постеснялись существенно разбавить австрийские войска своими частями и соединениями. В кратчайший срок австрийцы с помощью германцев сумели значительно усилить свои войска. На итальянский театр военных действий дополнительно были переброшены пять дивизий из Сербии, две из Галиции, альпийский германский корпус и германская тяжелая артиллерия. Этих сил хватило, чтобы перевести войну и здесь в позиционный характер. Фронт, как и во Франции, встал на долгие месяцы. Любопытно, что в самой Франции до сих пор пытаются объяснить причину итальянских неудач не своим бездействием, а якобы снятием с русского фронта и переправкой в Италию в течение 2 недель целых 12 корпусов. Чем не помощь истекающей кровью России? Всякий здравомыслящий человек поймет – перебросить за 14 дней 12 корпусов невозможно просто физически. Реально австрийцы перебросили 2, а за всю кампанию 1915 года 8 австрийских дивизий. Дивизий, а не корпусов. Я же хочу сказать, что и 8 дивизий все-таки были единственной, реальной помощью западных союзников нашим войскам. Кстати, маршал Жоффр так это и оценивал. Он в середине июня повторил свои атаки под Артуа, которые тоже приковали к себе несколько германских дивизий, но стратегического результата не имели. Важно отметить и то, что неудачи итальянцев существенно повысили уверенность австрийских войск и повлияли на оставшиеся нейтральными страны, особенно Болгарию.

Еще больший просчет совершили союзники, пустив на самотек, без должной подготовки продолжение Дарданелльской операции. Победа в Дарданеллах именно в 1915 году существенно бы повлияла как на ход кампании, так и всей войны. И при тщательной подготовке операции, привлечения должного количества имеющихся сил и средств победа была весьма реальна. Что же вышло на самом деле? Зимняя, авантюрная попытка прорыва в Босфор силами одного английского флота, как мы уже говорили, окончилась провалом. Весной британский генерал Гамильтон начинает-таки собирать десантный корпус. В корпус вошли 29-я английская пехотная дивизия, Австралийско-Новозеландский корпус, бригада морской пехоты и французская дивизия генерала дАмада – всего 81 тыс. человек при 178 орудиях. Турки знали об этих приготовлениях все, и Лиман фон Сандерс посадил на хорошо оборудованные позиции четыре дивизии, по две на европейской и азиатской стороне. Одну дивизию оставил в резерве. К тому же турецкая артиллерия превосходила противника численностью и прекрасно пристрелялась к районам возможной высадки десанта. В тактическом плане уровень подготовки английских и французских войск был весьма низок. Турки тоже не блистали тактикой, но их аскер в индивидуальном плане значительно превосходил английского или французского солдата. На что рассчитывали союзники, атакуя десантом превосходящего по силе противника, непонятно до сих пор. Гамильтон объяснял цели своей операции желанием лишь овладеть батареями Галлиполийского полуострова с суши, что дало бы флоту возможность пройти через проливы.

Операция сразу не задалась. Погрузившись на корабли у острова Лемнос, десантный корпус, не дойдя до Галлиполийского полуострова, повернул назад. Уже по ходу выяснилось, что при имеющемся распределении войск по транспортам высадка смертельно рискованна и попросту невозможна. Боевой караван судов вернулся на Лемнос для перезагрузки. «Поистине, – пишет А. Зайончковский, – со стороны англичан было сделано все, чтобы обречь операцию на неудачу и дать как можно больше времени туркам на организацию обороны. На рассвете 25 апреля одновременно с демонстрацией у Кум-Кале на азиатском берегу, десантный корпус с большими потерями высадился на Галлиполийском полуострове и овладел только на незначительную глубину прибрежной полоской у Садд-эль-Бара и у мыса Габа-Тепе, несмотря на мощную поддержку флота». Дальнейшие попытки продвинуться вглубь полуострова успехом не увенчались. Турки перебросили сюда еще три дивизии, и целый месяц шло бесперспективное взаимное истребление живой силы противника. За это время германо-турецкие подводные лодки отогнали флот союзников от Дарданелл, и ни о каком прорыве через проливы нельзя было и мечтать. Да что там прорыв? Экспедиционный Дарданелльский корпус, собственно и предназначенный для поддержки флота, остался один на злополучной полоске берега, лишившись даже поддержки судовой артиллерии. Правда, англичане успели высадить более десятка тяжелых орудий, но они находились под постоянным огнем турецких батарей. По большому счету судьба десанта висела на волоске, и просто удивительно, как турки не сумели сбросить его в море. Более того, 4 июня в 11 часов 20 мин. на участке всего в 5 км в атаку поднялось сразу 24 тысячи десантников. Казалось, атака удалась, дальше всех продвинулись французы, но к исходу дня турки контратаковали силами подошедших резервов и отбросили десант на исходные позиции. В этот день союзники бросили в бой 50 тысяч человек и только убитыми потеряли 7 тысяч. «К концу этой операции, – пишет Зайончковский, – число потерь, понесенных англо-французами с начала высадки, достигло 50 тысяч человек. Наступило жаркое время года. Местами окопы первой линии были устроены из трупов, прикрытых снаружи мешками с землей, фашинами и песком. К счастью, всеиссушающее солнце при полном отсутствии дождей высушило и трупы». 29 июня уже турки под командованием лично Энвера-паши поднялись в атаку, чтобы сбросить десант в море. Главный удар пришелся по позициям Австралийско-Новозеландского корпуса, но корпус выстоял, буквально выкосив пулеметным огнем наступающих в плотном строю турецких пехотинцев. Тяжелейшие потери с обеих сторон приостановили бесплодные атаки. Противники перешли к позиционной войне. Так закончилась летняя кампания войны за проливы. Только сейчас союзники поняли, как важно было хорошо подготовиться к столь необходимой, судьбоносной операции.

Русский фронт лишь косвенно ощутил последствия этих неудач союзников. Русские войска, готовящиеся к десанту на Босфор, спешно перебрасывались на Западный фронт. И это была опять же лишь косвенная, но помощь союзников. Вообще летом 1915 года, через год после начала войны, лидеры Антанты наконец-то поняли жизненную необходимость практической координации боевых действий, согласования сроков и порядка ведения операций по времени и характеру действий, их взаимоувязки и взаимопомощи. 7 июля во французском местечке Шантильи собрался-таки первый союзнический военный совет представителей Франции, Англии, России, Бельгии, Сербии и Италии. О подробностях работы этого совета можно узнать из мемуаров нашего военного агента во Франции графа Игнатьева. Нам важно отметить обсуждение двух главных вопросов – просьбе России об оказании ей немедленной помощи наступлением на Западном фронте и принятии решения о практическом взаимодействии Ставок Главнокомандования и генеральных штабов при разработке и проведении дальнейших операций на всех театрах военных действий. Надо сказать, что эти решения начали действительно претворяться в жизнь. Другое дело, с какой степенью эффективности. К примеру, Жоффр пообещал нашей делегации подготовить и провести наступательную операцию «как можно скорее». В реальности на это понадобилось два с лишним месяца. По объективным причинам, как считали французы.

Как эти «объективные причины» напоминают проволочки и затягивание открытия настоящего второго фронта против немцев летом 1942 года. Советский Союз истекал кровью, находился в более критическом положении, чем Россия в 1915 году, а Черчилль в Москве убеждал Сталина в адекватности и эффективности действий союзников в Северной Африке и Юго-Восточной Азии, в невозможности увеличения и ускорения поставки в Советский Союз жизненно необходимых вооружений и стратегических материалов. На мой взгляд, летом 1915 года Запад все-таки намного активнее и эффективнее помогал России. Хотя бы потому, что воевал на полях Франции, помимо сражений на других театрах военных действий. К тому же ни в какое сравнение не идут кровопролитные многомесячные сражения в Италии и Галлиполи лета 1915 года с операциями союзников в Северной Африке и Азии в 1942 году. Кстати, отнюдь не победоносные для союзников и в том, и в другом случае.

В целом можно отметить главный существенный момент летней кампании 1915 года на Западе – локальность и ограниченность решаемых союзниками России задач. И решение их с большими стратегическими просчетами. Главные же события продолжали развиваться на Восточном фронте.

Летняя кампания на Восточном фронте, закончившаяся так трагично для русской армии, поражает прежде всего своей предсказуемостью и совершенно непонятным игнорированием этой предсказуемости русским верховным командованием. О том, что австро-германские войска будут наступать, не догадывался только ленивый. Не являлось секретом и место нанесения главного удара против русского Юго-Западного фронта в районе Горлице, несмотря на принимаемые противником все возможные меры сохранения тайны. Не вызывали сомнения и возможные удары германских войск по правому флангу русских армий, все еще сосредоточенных в Варшавском выступе, для их окружения и уничтожения. Собственно, события и развивались по этому предполагаемому сценарию. Но подходили к ним противоборствующие стороны совершенно по-разному.

После зимних и весенних боев австрийские и германские войска на Восточном фронте, хотя и не добившись своих целей, очень быстро не только восстановились, но и преумножили свою боевую мощь. Полевые армии не испытывали проблем с комплектованием живой силой, вооружением, боеприпасами и военной техникой. Холода и бездорожье закончились. На Западе англичане и французы продолжали копить силы и решительных боевых действий не планировали. Сейчас или никогда – решили в германском Генеральном штабе. «Пришел момент, когда дальше нельзя было уже откладывать решительного наступления на Востоке», – запишет начальник германского Генштаба и фактический главнокомандующий германскими войсками генерал Фалькенгайн. Причем немцам прежде всего нужен был успех на австрийском фронте. Без него австрийская армия после зимнего поражения в Карпатах и начала боевых действий против Италии полностью потеряла бы свою боеспособность. Русских надо было не просто выдавить с Карпат, но по возможности окружить и уничтожить. Это спасало Австрию и давало надежду на сепаратный мир с Россией. При подготовке операции Фалькенгайну пришлось решить две непростые задачи. Во-первых, он отказался от предложения австрийского главнокомандующего Конрада, который стремился выпросить под свое командование как можно больше германских корпусов, и, разбавив ими австрийские войска, под собственным командованием нанести главный удар по русским. Императорские дворы в Вене и Берлине были не против этого. Но Фалькенгайн настоял на своем. Он решил «прорывать русский фронт тараном исключительно германских войск, под командованием германского командующего». Во-вторых, он сделал выбор, из двух возможных, района наступления. Первый район между Пилицей и Верхней Вислой был все-таки удален от карпатских перевалов и имел значительные естественные преграды, например, полноводную Вислу. А вот район между Верхней Вислой и подножием Карпат допускал сосредоточение ударной группировки, лучше обеспечивал фланги от возможных контрударов и обеспечивал прорыв в глубину русской обороны с отсечением русских армий в Карпатах.

Германское командование развернуло поистине кипучую деятельность, основанную на немецкой организованности и дисциплине. Фалькенгайн в своей книге впоследствии писал: «Для прорыва были назначены особенно испытанные части. Они были обильно снабжены, насколько это было тогда возможно, артиллерией, даже самой тяжелой, которая до того момента едва ли применялась в полевом бою, снарядами и минометными частями. В части были назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны». В кратчайший срок формировалась группировка из самых закаленных в боях войск, составивших костяк новой 11-й армии под командованием лучшего боевого генерала Макензена, и начальнике штаба полковнике Секте. Кстати, будущий командующий рейхсвера Германии в 20—30-е годы. Основу армии составили снятые с Западного фронта лучшие германские корпуса – 41-й, 10-й, Сводный и Гвардейский. В 11-ю армию вошел и один австрийский корпус – 6-й, точнее венгерский, так как состоял он из 12-й и 39-й гонведских пехотных и 11-й венгерской кавалерийской дивизий. Я уже говорил, что венгерские части наголову превосходили австрийские по боевой мощи и стойкости. В оперативное подчинение Макензену переходила и 4-я австрийская армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, для обеспечения левого фланга войск Макензена. Справа от него 2-я и Южная армии должны были сковать русские войска в Карпатах, и при их отходе тоже начать наступление. Но прорывать фронт предстояло все-таки ударной 11-й армии на участке всего в 35 километров. Макензен выдвинул на первую линию сразу четыре корпуса, нарезав каждому по 7—10 километров и оставив 10-й корпус в резерве, что было вообще весьма опрометчиво, но он верил в пробивную силу своих многоопытных вояк и огромную мощь приданной им артиллерии. В составе ударной армии имелось 143 батареи с 624 орудиями; из них 40 тяжелых батарей с 168 орудиями, в том числе 106 гаубиц калибром 15 см, 16 гаубиц – 21 см, 12 гаубиц —30,5 см. Главным же сюрпризом для русских должны были стать ранее не виданные в деле 70 мощных минометов. Эта новинка, разрушающая окопы, немногим уступала по боевому и психическому воздействию удушающим газам. Применялись строжайшие меры секретности перевозки корпусов. Перевозка их началась 17 апреля только за две недели до начала операции и кружным путем. Никто не знал о своей задаче до подхода к станции высадки. Приказ на занятие исходных позиций был дан только 25 апреля. Смена австрийских частей закончилась 28 апреля и уже на следующий день отдан приказ о наступлении. Наконец, предпринимался ряд демонстративных операций для отвлечения внимания от направления главного удара – германская газовая атака у Ипра, о которой мы уже говорили, и наступление Гинденбурга на Севере, о котором мы еще скажем.

А что же русские? Скрыть от русского командования подготовку и характер предстоящего летнего наступления германцам не удалось. Хорошо работала разведки, да и невозможно было в то время скрытно передислоцировать такую массу войск и боевой техники. Тем более удивительны решения русской Ставки и командующих фронтами. Ограничив, слава Богу, свою активность на северо-западе обороной, русское командование продолжало вынашивать планы выхода на Венгерскую равнину. Зная о развертывании германских войск между Вислой и Бескидами, оно так и не выяснило смысл этого развертывания и по-прежнему собиралось воевать в Карпатах. «Анализ приведенного расположения Юго-Западного фронта, – пишет А. Зайончковский, – в связи с директивами Иванова, указывает, что накануне Горлицкого прорыва русское главное командование потеряло уже уверенность в скором завершении Карпатской операции, но не хотело отказываться от нее для перегруппировки своих сил ввиду готовящегося удара германцев. От Ставки не могла, конечно, укрыться его опасность для растянутого на 600 км русского фронта в Галиции, но все меры противодействия ограничивались переброской в резерв фронта к Хырову одного 3-го кавалерийского корпуса, причем выбор места его расположения диктовался желанием продолжать Карпатскую операцию, которую Иванов, как он доносил в Ставку, собирался «возобновить в конце апреля». В сущности, ни Верховный главнокомандующий, ни главнокомандующий Юго-Западным фронтом не реагировали на поступавшие к ним из разных источников сведения о назревании германского наступления в Галиции». А. Керсновский более категоричен: «Недалекий Иванов и еще более недалекая Ставка… Генерал Иванов собирался отбиваться в Карпатах. Великий князь требовал наступления в Буковине. Ни то, ни другой не замечали собиравшейся на Дунайце грозы». Любопытно, что в своих мемуарах, рассуждая на многие, в том числе второстепенные, темы, главный квартирмейстер Ставки генерал Данилов даже не упомянул о работе, планах Ставки перед летним наступлением германцев. Поразительно!

И это при том, что противостоящий Макензену командующий 3-й русской армией генерал Радко-Дмитриев, другие военачальники «бомбардировали» Ставку и штаб фронта тревожными телеграммами. В своих мемуарах А. Брусилов пишет: «Была еще одна темная туча на нашем горизонте. Это известия, которые продолжали получаться из 3-й армии о непрерывном подвозе тяжелой артиллерии и войск у неприятеля. Эти угрожающие известия, насколько я помню, начали получаться со второй половины февраля, и генерал Радко-Дмитриев на основании донесений своих агентов и наблюдений самолетов тревожно доносил главнокомандующему о том, что на его фронте сосредотачивается германская ударная группа… Радко-Дмитриева очень беспокоило положение дел на его фронте, и он своевременно и многократно доносил Иванову о необходимости сильного резерва для парирования угрожающей ему опасности. К сожалению, по-видимому, ген. Иванов не доверял донесениям Радко-Дмитриева и держался предвзятой идеи, что нам грозит наибольшая опасность не на Дунайце, а на нашем левом фланге у Черновиц…» Как тут не согласиться с не всегда бесстрастным, но всегда эмоциональным А. Керсновским: «Генерал Радко-Дмитриев чувствовал катастрофу, нависшую над его войсками. Он предлагал единственно спасательный выход: заблаговременный отход и перегруппировку сил. Неприятельский удар пришелся бы впустую, и мы бы имели время, место и силы для организации решительного контрудара. Временно, конечно, пришлось бы пожертвовать Бескидами и Западной Галицией, но силы были бы сохранены. Ставка не желала этого понять. Ее лозунгом в эти дни было “Ни шагу назад!”. Она предпочитала скорее истребить все свои армии, чем уступить неприятелю хоть одну гуцульскую деревушку… Донесения ген. Радко-Дмитриева подтверждали полученную ранее в Ставке телеграмму лорда Китченера о готовящемся германском ударе у Горлица – Тарнова, но Ставка этими предостережениями пренебрегла. Великий князь упорно желал быть слепым. И при таких обстоятельствах ген. Иванов считал, что сам не смеет быть зрячим». Любопытно здесь то, что телеграмма Китченера была получена 12 марта, то есть англичане за полтора месяца до начала операции знали, где будет прорван русский фронт. Английская разведка знала то, о чем не ведали даже австрийцы – ближайшие союзники немцев.