Текст книги "Мраморный рай"

Глава 2

Это был человек.

В шкуре плорга, приспособленной наподобие пальто, с болтающимися пустыми рукавами-лапами с острыми когтями, со страшным, удлиненным черепом с зубами-иглами, притороченным к шкуре сверху.

Под шкурой плорга человек был одет в кое-как сшитые между собой куски меховых разноцветных шкур других животных; вытянутое, заросшее, обветренное лицо закрывал примитивный респиратор; на ноги у него были надеты болотного цвета брезентовые штаны и стоптанные ветхие сапоги. В области пояса плащ из шкуры плорга был перетянут то ли крепкой веревкой, то ли потертым ремнем.

– Это не может быть оборотень? – спросил Сергей, содрогнувшись.

– В нашем мире может быть все, что угодно, – сказал Макс, выдергивая из тела свой нож и тщательно вытирая кровь с него о шкуру плорга. – Но мне все-таки кажется, что нет. Скорее всего, это представитель местного населения… – Он убрал нож.

– Мы много раз выходили наверх и никогда не сталкивались в городе с людьми, – сказал Сергей.

– Просто они не хотели, чтобы вы с ними столкнулись.

– За эти годы… Обязательно обнаружились бы их следы. Или караванщики рассказали бы, уж они-то таскаются по всей территории…

– Уверен, что караванщики обсуждали с вами все, что видели? – жестко спросил Макс. – Фонарь погаси.

– Но ты-то! – не сдавался Сергей. – Ведь ты сам шел через город!

– Я не помню, – сказал Макс и отвел взгляд.

Взметнулась рука Ангина у двери. Мужчины умолкли и прислушались. Сергею показалось, что снаружи топчутся сразу несколько аборигенов. Вот кто-то из них попытался осторожно толкнуть дверь, та не поддалась – Ангин припер ее собой крепко. Негромко загудели голоса – по ту сторону совещались.

– Они разговаривают… – едва слышно прошептал Денис.

Брызнули, разлетелись осколками и посыпались внутрь стекла сразу двух соседних окон; по полу, загремев, покатились камни. Началось, подумал Сергей.

Макс дал короткую очередь в окно по мятущимся теням – похоже, ни в кого не попал, аборигены передвигались слишком быстро. Макс переместился к другому окну и выстрелил снова.

– Возьми у Ангина автомат! – заорал он Сергею. – Я не могу один!

Разбилось третье окно; одновременно дверь пытались открыть сильными толчками снаружи через равные промежутки времени. Ангин, бросив Сергею автомат, сдерживал натиск, но было ясно, что надолго его не хватит.

Сергей стоял с автоматом у окна, предохранитель был опущен, но в кого стрелять, было совершенно непонятно: в темноте и поднявшейся метели за окном враги казались невидимыми. Макс чертыхался и бил в эту снежную круговерть одиночными, но похоже было, ни в кого не попадал.

Денис отполз в дальний угол помещения, спрятался там за одним из агрегатов, зажмурившись и закрыв ладонями уши.

И тут по двери нанесли удар такой чудовищной силы, что Ангина отбросило вглубь помещения. Ударившись об один из агрегатов, он потерял равновесие и, ища опору, навалился на Макса. Оба рухнули на пол.

Дверь распахнулась. На пороге появились сразу несколько фигур в звериных шкурах, с болтающимися за плечами наподобие капюшонов страшными вытянутыми черепами.

Сергей навел на них автомат, но, скованный ужасом, никак не мог заставить себя выстрелить. Ни Максу, ни Ангину подняться быстро не удалось. Выроненный Максом автомат был отброшен ударом ноги; над мужчинами нависли враги с занесенными увесистыми дубинами.

На Сергея с его автоматом в руках как будто никто не обращал внимания: пришельцы словно чувствовали, что стрелять он не станет.

– Приехали, – сказал Макс.

Окруженные толпой бородатых, лохматых аборигенов, которых Сергей никак не мог толком разглядеть в темноте, трое мужчин и мальчик шли по ночному зимнему городу. Ветер утих, снегопад закончился; повсюду намело такие сугробы, что люди передвигались с трудом, порой по колено в снегу.

Их разоружили, забрали рюкзаки, но обыскивать не стали, так что нож Макса остался при нем. Убитого товарища бросили в здании. В начале пути Макс ворчал в том смысле, дескать, не боятся эти уроды, что он выхватит сейчас кей-кей и пойдет резать их направо и налево… Но было ясно, что и они не боятся, и он ничего не выхватит и никого не пойдет резать.

Аборигены не разговаривали, только порыкивали и, кажется, неплохо друг друга понимали. Сергей, раздумывая над ситуацией, в какой-то момент усомнился в том, что они люди: возможно, какая-то форма мутации – при внешней видимости необратимые внутренние изменения. Про себя он решил звать их неандертальцами.

Ни одного неандертальца старше тридцати лет с виду тут не было. Подумав, Сергей решил, что они и того моложе – вряд ли за двадцать. Все же, если до трех лет научишься по-русски говорить, язык не забудешь. А эти забулдыги его, похоже, никогда и не знали. Дети новой Земли.

Иссиня-черный окружающий мир медленно разжижался, напитывался серым – светало. Денис с трудом передвигал ноги. Еще немного, думал Сергей с беспокойством, и сына придется нести… Позволят ли?

Макс подался к нему.

– Как думаешь, куда нас ведут? – спросил он.

– Уж точно не убивать, – сказал Сергей. – Хотели бы – расправились бы еще там, на месте…

Один из аборигенов с неожиданной силой и злостью толкнул Макса прикладом его же автомата в спину; тот, не успев увернуться и чуть не упав, заорал:

– Давай, пхни еще! Я тебя так пхну – своих не узнаешь!..

Однако больше говорить с Сергеем не пытался.

Они шли по городу уже довольно долго, и Сергей с любопытством осматривался: так далеко ему забираться еще не доводилось. Город, оказывается, был большим; а он, Сергей, за двадцать лет жизни в подземелье и пару сотен вылазок на поверхность за это время – и это не считая похоронных церемоний! – так этого и не понял.

Ему чудились длинные гибкие тени, несущиеся за домами и деревьями параллельно процессии. Не всех же плоргов выкосили шмели и эти хмурые ребята, в самом деле… А вот интересно: шкуры волкокрыс греют или их ношение – часть какого-то ритуала? Надо будет поинтересоваться при случае… если он представится.

В конце улицы, возле уютного, трехэтажного, с полуколоннами, бывшего когда-то веселенько-желтым здания, процессия остановилась. Один из аборигенов, с автоматом Ангина на плече, решительно вошел в покосившийся подъезд и скрылся внутри. Денис подбрел к отцу и привалился к нему; дышал мальчик в шлеме тяжело, чувствовалось, совсем выбился из сил. Сергей обнял его, огляделся и вдруг между плеч двух близстоящих аборигенов ему привиделась знакомая фигура… которая, впрочем, мгновенно пропала из поля зрения. Сергей оглянулся на Ангина, желая понять, видел ли тот… Но Ангин смотрел себе под ноги. Сергей наклонился к сыну, желая развлечь его сказочкой, небылицей о том, что не все колонисты погибли, но сейчас же из здания выдвинулся давешний абориген с Ангиновым автоматом и махнул… то ли рукой с длинными черными ногтями, то ли лапой – заводите, мол.

Их стали грубо заталкивать внутрь особнячка.

Внутри здание было похоже на десятки таких же, виденных Сергеем ранее. Все, что можно было сломать, – сломали; что можно было утащить – утащили; помещения превратились просто в коробки, до того безликие, что, даже имея богатое воображение, трудно было догадаться, какой вид они имели прежде. Некоторые окна были выбиты; по зданию гулял ветер.

Их повели длинным коридором, потом по хрупкой деревянной лестнице на второй этаж. Аборигены перестали рычать, шли молча и целеустремленно; мерно раскачивались черепа плоргов за их спинами.

По второму этажу пленников почему-то прогнали в обратную сторону. В конце коридора единственная уцелевшая дверь была приоткрыта, и за ней виднелась длинная железная лестница, уходящая вниз, в темноту.

Денис почти висел на отце, изредка перебирая ногами. Если кто-нибудь из этих уродов сунется к моему сыну, подумал Сергей с тихой внутренней яростью, голову оторву…

Приступили к спуску. Макс извлек дозиметр, сверился, после чего отстегнул шлем и откинул капюшон. Остальные последовали его примеру – и в нос немедленно ударила вонь, идущая от конвоиров. Последние тоже начали снимать и убирать свои примитивные маски-респираторы.

Вокруг быстро сгустилась темнота. Спускались медленно, осторожно. Лестница скрипела. Снизу поднимался теплый воздух.

– Дорога в ад… – пробормотал Макс.

Наконец ступили на бетонный пол. Вокруг была кромешная темнота. Запахов Сергей не чувствовал – все перешибала мерзкая вонь от столпившихся рядом детин в шкурах плоргов.

– Ребятушки! – воззвал Макс. – Куда дальше?

Те совещались, хотя ни одного вразумительного слова или хотя бы похожего на слова звука Сергей не слышал. Это был какой-то свой язык, состоящий из порыкиваний, посвиста и вздохов, дополненный жестикуляцией. Парочка с автоматами и пистолетом стояла поодаль – стерегла.

– Ни черта не разобрать, о чем базар… – тихо сказал Макс, с тревогой оглядываясь, дабы вторично не получить по спине прикладом. – Что ж они, скоты, не моются? – Он закашлялся. – Если все время придется терпеть их общество, я, пожалуй, загнусь…

Аборигены, приняв наконец какое-то решение, стали теснить пленников в темноту, что-то гортанно покрикивая.

Их привели в небольшое теплое помещение за деревянной дверью. В комнате ничего не было, кроме нескольких подозрительного вида тощих матрасов и мятого ржавого ведра. Снаружи лязгнул засов.

Осмотревшись с помощью нагрудных фонарей, пленники сняли костюмы радиационной защиты и сложили в углу.

– Давайте устраиваться, – сказал Макс. – Пока решается наша судьба, лично я собираюсь поспать.

Только устроившись на тщедушном матрасе, набитом чем-то вроде опилок или бумажных клоков, приняв более-менее удобное положение, Сергей ощутил, как сильно устал. Ни есть, ни пить, ни шевелиться не хотелось. Денис, угнездившись рядом и положив голову ему на живот, уже спал и даже тихонько похрапывал во сне. Неподалеку посапывал Ангин.

Макс все ворочался, не в силах успокоиться.

– Пусть только попробуют… – бормотал он. – Двоих-троих с собой… обязательно… пусть сунутся…

Наконец затих и он.

Спали долго. Их никто не беспокоил. Сергей проснулся в той же темноте, в которой заснул, от зверского чувства голода. Денис спал.

Приглядевшись, Сергей увидел Макса, топтавшегося у двери.

– Кормить нас собираются?!.. – послышался его грозный шепот – громче Макс говорить не решался, чтобы не будить товарищей.

Он вернулся в комнату и по-турецки уселся на матрас.

– Угомонись, – шепотом сказал Сергей, осторожно высвобождая руку из-под Денискиной головы. – Раз пока не убили, то и уморить голодом задача не стоит. Подождем немного, объявятся.

– Кормить задачи не поставлено тоже, – буркнул Макс. – Что за место, не знаешь?

– Так далеко я никогда не заходил. Похоже, мы в районе развалин.

– Тех самых, о которых упоминал Данилыч?

– Да. Это прилично за центром города, ближе к противоположной окраине.

Сергей вдруг почувствовал, как волна горячей боли, поднимаясь снизу, охватывает, жжет огнем внутренности. Он едва успел откатиться в сторону от матраса, на пол – и его скрутило, скрючило; мозг затуманился, Сергей завертелся на полу, то сжимаясь, то распрямляясь, сначала сцепив зубы, а потом, не в силах удерживать боль внутри, – хрипя… Такого с ним еще не бывало.

Он медленно приходил в себя, лежа на бетонном полу, прикрыв глаза и прислушиваясь к себе, под сочувственным взглядом Макса. Боль медленно, неохотно откатывалась, как вода во время морского отлива. Это звонок, думал Сергей, отчетливый звонок… И Полина вот так… Бедная моя…

Странное оцепенение сковало все его тело. Он лежал в полузабытьи, ему мерещилось лазурное небо, летящие серебристые облака, желтое солнце… Тень от величественного фронтона. Очередь за книгами. Легкое платьице. Темные очки, которые делали ее похожей на кинозвезду…

– Папа. А ты знаешь, какой у мамы был любимый сон? – донесся откуда-то издалека голос сына.

– Знаю… Про летний день. Про Библиотеку… День, когда я в нее влюбился.

– Тебе надо туда однажды вернуться. Она так хотела.

– Мы не можем. Мы взаперти, – вяло ответил Сергей.

Сергею хотелось подольше побыть в этом состоянии, не отпускать воспоминания… Но голос Дениса произнес – громче и отчетливее:

– Нас сейчас выпустят. И мы уйдем.

– Что ты выдумываешь? – сварливо отозвался Макс.

Сергей завозился на полу, как рыба, выброшенная на берег, и сел. Голова гудела.

Лязгнул засов. Дверь, скрипнув, приоткрылась, но никто не вошел.

– Ты знаешь, кто там? – спросил Сергей сына.

Тот не торопился с ответом. Он поднялся на ноги и пошел в направлении двери.

– Стой! – громким шепотом крикнул Сергей. – Туда нельзя!

Но мальчик толкнул дверь и вышел.

– За ним, – скомандовал Макс, вскакивая. – Ангин, захвати защитные плащи!

Один за другим, они покинули место своего заточения и оказались в просторном темном коридоре. Ангин нес четыре плаща, Макс, готовый к драке, крепко сжимал в руке нож. Сергей двигался с трудом, перед глазами все плыло: никак не мог прийти в себя после приступа. Силуэт Дениса угадывался впереди. Вокруг не было никаких звуков.

– Сынок, ты знаешь, куда идти? – спросил Сергей.

Тот кивал, но тут же отрицательно мотал головой. Мальчик метался по темному помещению, что-то бормоча; один раз Сергей разобрал: «Сюда нельзя – стерегут… А если…» Он снова изменил направление. Мужчины едва поспевали за ним.

Вдруг он остановился и повернулся к взрослым.

– Что?! – теряя терпение, спросил Макс яростным шепотом.

– Остается один путь, – сказал он. – Это не выход, но все же лучше, чем оставаться на месте и ждать, когда убьют, или сидеть взаперти.

– Дельная мысль, – едко заметил Макс. – Но теперь ты поведешь нормально или снова станешь нареза́ть зигзагами, как заяц?

Денис ничего не ответил, повернулся и двинулся вперед. Мужчины последовали за ним.

Скоро они увидели впереди свет. Денис пробормотал:

– Это единственное, что я мог сделать…

Дверь в помещение была приоткрыта – свет шел оттуда. Макс поудобнее перехватил нож.

Низкий скрипучий мужской голос сказал:

– Наконец-то. Я подумал, вы захотите прорваться наверх. Могли ведь так и не познакомиться… Но поводырь у вас сообразительный.

Трое мужчин и мальчик вошли в просторную, скудно освещенную комнату. В четырех ее углах стояли зажженные керосиновые лампы, источавшие резкий неприятный запах. Обставлена комната была видавшей виды мебелью: потрескавшийся стол, несколько стульев, продавленная кушетка и кресло.

В кресле лицом к вошедшим расположился седой старик в одежде из кое-как сшитых меховых шкур, такой же, что и на аборигенах. Правда, в отличие от дикарей, хозяин, похоже, иногда мылся: иного запаха, кроме как от горящего керосина, Сергей не чувствовал. Длинные волосы старика были аккуратно зачесаны назад, умные глаза смотрели с благодушием и любопытством.

– Смотри-ка, – тут же влез Макс. – Живой пенсионер! А я думал, у вас тут людей старше двадцати пяти сразу на комбикорм спускают!

– Сами умирают, – невесело сказал старик скрипучим голосом. – С такой-то экологической обстановкой… Да вы входите, не бойтесь. Вас здесь не обидят.

– Кто меня обидит, – проворчал Макс, – три дня не проживет…

Они столпились на пороге, не зная, что делать дальше. Седой взирал на нож, зажатый в руке Макса, совершенно без страха.

– Присаживайтесь, – сказал хозяин. – Мебелишка старая и хрупкая, но вас она выдержит… Костюмы можно сложить в углу. Не волнуйтесь, никто их не тронет. Непонятно пока, что вы за птицы-зяблики, но может случиться, что больше они вам не понадобятся.

Макс и Ангин поставили стулья так, чтобы держать в поле зрения вход в комнату. Сергей сел лицом к хозяину, Денис немедленно забрался на колени к отцу.

– Кто вас выпустил, я пока не знаю, – проскрипел седой, – но выясню обязательно. Неужели лазутчики с холмов не боятся проникать в штаб врага? Ситуация странная и подозрительная. Насколько мне известно, они не обладают такой… избыточной храбростью.

Макс и Ангин одновременно приподнялись – в комнату вбежал невысокого роста абориген без плаща из шкуры плорга и примитивного респиратора. За ним тянулся шлейф вони. Не обращая внимания на мужчин и мальчика, он метнулся к седому и зашептал что-то ему на ухо. Тот слушал, склонив голову в его сторону и поглядывая на остальных. Когда визитер умолк, седой отпустил его движением руки.

– Лазутчика, отперевшего вашу дверь, не поймали. Странно. Поневоле начнешь опасаться таких врагов. – Он скрипуче засмеялся – будто прокаркал. – Ладно, давайте знакомиться… Возможно, вы вовсе не те, за кого я вас принял…

Сергей открыл было рот, но Макс его опередил:

– Сказки в детстве читал, дедушка? Что в них про Бабу-Ягу и добра молодца сказано? Ты сперва напои, накорми парня, старая гнида, а потом уж выспрашивай!

Благодушие с лица седого спало. Он с усилием поднялся из кресла, прошествовал по комнате, заметно припадая на левую ногу, и исчез в темноте коридора. Сергей пошевелился и с тревогой сказал Максу:

– Сейчас будет тебе за «старую гниду»…

Тот оскалился.

Но ничего не случилось. Хозяин вернулся, прохромал к своему креслу, упал в него и сухо сказал:

– Сейчас принесут.

Мясные консервы, хоть и с легким привкусом, были вполне съедобны, сухари тоже. Чай в железных кружках показался вообще восхитителен. Макс мгновенно умял свою порцию и с интересом завертел головой – у кого бы отнять? У Ангина бесполезно; он ел хоть и не торопясь, но банку держал крепко, а на обросшем угрюмом лице было выражение, которое недвусмысленно давало понять: харчи без боя не отдаст. Сергей ел вяло – на нем-то Макс и сосредоточил свое внимание. Но вопрос решился проще: Денис, немного поклевав из банки, зажевав парой сухарей, отдал паек отцу и помотал головой. Чай вообще пить не стал. Все это богатство свалилось Максу, который был тут как тут, набил полный рот и, невнятно бормоча слова благодарности, вернулся на свой стул.

Седой ничего не ел и не пил, только наблюдал за гостями.

– Начинайте, – попросил он. – Можно кушать и рассказывать, меня такие мелочи не смущают.

Сергей, стараясь говорить связно и не длинно, поведал, кто они такие и откуда.

– Про институт знаю, – сказал седой. – Мои люди туда не совались – трусили. Охрана у вас поставлена как надо… Была. Такая, значит, ваша версия. Никакие вы не лазутчики с холмов, а мирные жители, спасающиеся от насекомых-мутантов. И костюмы защитные вам справили добрые, ни на одном из пещерных я такого не видел… А ребенка где взяли? Для меня открытие, что главари на холмах позволяют использовать детей в разведоперациях.

– Я говорил… – ответил Сергей, стараясь сдерживаться. – Сын это мой, Денис.

– Твоя очередь представляться, дедушка, – спокойно сказал Макс.

Из неторопливо изложенной истории наши герои узнали, что немногочисленный народ долин пришел в город три года назад, когда кто-то из разведчиков обнаружил на окраине девять бесхозных бочек: три с мазутом и шесть с керосином. Как они сюда попали, неизвестно. Люди с долин, или, как называл их седой, долинные, посчитали мазут и керосин отличным товаром, которым можно долго и с успехом торговать и обмениваться, пока запас не иссякнет; было принято решение осесть рядом. Однако очень быстро выяснилось, что на цистерны претендует другое племя, живущее в рукотворных пещерах на холмах к северу от города; его представители утверждали, что обнаружили цистерны раньше долинных и не успели перетащить их к себе по одной простой причине: пережили нашествие неких крылатых чудовищ, а пока отбились да зализывали раны, цистерны захватили долинные. И вот больше двух лет тянется странная война: бестолковые боевые действия, сменяемые худым миром и попытками переговоров, которые в свою очередь снова перетекают в столкновения.

Седого звали Тихоном Игнатьевичем. Полтора года назад он со своей дочерью Анной вышел в большом караване из Петербурга в Москву.

Жили они там на окраинной станции, промышляли добычей с поверхности старой аппаратуры. Община была небольшая и отовсюду гонимая. Приютились кое-как на выселках, но и там достали. Станцию осадили какие-то головорезы. Пообещали всех перебить… Деваться было некуда. Народу на станции было всего ничего – бой не выдержать. И председатель решил: пойдем в Москву. Химзащиты хватило на всех. Почти на всех. Собрали весь скарб, встали и пошли. Остальные разбрелись по Петербургу, где и были, скорее всего, сожраны.

Тихону Игнатьевичу и Анне химзащита досталась.

– А матери Анны? – спросил Сергей.

– Она пропала во время Катастрофы, – ответил Тихон Игнатьевич.

– Катаклизма? – уточнил Сергей: вдруг рассказчик имел в виду какое-то другое событие?

– Это здесь и в Москве – Катаклизм, – сказал Тихон Игнатьевич. – А в Питере – Катастрофа. Так же, как подъезд – там парадное, а бордюр – поребрик. Впрочем, какая разница? Все это слова из прошлой жизни…

Словом, они пошли. На одной из стоянок на опушке леса начался странный мор. За одну ночь люди под защитными костюмами и респираторами покрывались язвами, фурункулами, из которых тек гной, и умирали с жуткими воплями. Председатель – его стали в шутку Моисеем звать – решил, что они оказались в зараженной зоне, и, пока не перемерли все, дал команду сниматься со стоянки. Но люди продолжали гибнуть и в пути. Мор косил не всех подряд – иных вдруг миловал, и выбор Костлявой пониманию не поддавался. Тихона и Анны болезнь долго не касалась, и они были убеждены, что без потерь доберутся до Москвы. Рано обрадовались. На подходах к этому городишке, когда оставшиеся в живых пребывали в полной уверенности, что мор уже позади, у Анны начали проявляться первые признаки болезни. Напуганный этим Моисей оставил отца и дочь в городе, пригрозив: последуете за нами – уничтожу.

Так само собой получилось, что Тихон и Анна оказались здесь. Очень быстро на них набрели долинные.

– Они нормальные ребята, – сказал Тихон Игнатьевич. – Не слишком агрессивные… Только бестолковые. Охотятся на волкокрыс – считают, что плащи из шкур этих тварей уберегают от вражьих пуль и стрел, а черепа добавляют мозгов… – он усмехнулся. – Пока, кажется, никому из них не добавили. И воняют, конечно, особенно мужики. Столько времени борюсь с ними, объясняю про гигиену – ни в какую. Странно, что эти люди успели так деградировать всего за двадцать лет! Я у них кем-то вроде советника. Помогаю, подсказываю по вопросам обустройства быта и кое-что по обороне. Интуитивно, какой из меня военный консультант… Но пещерные, пару раз крепко получив по носу, перестали воровать мазут и керосин из цистерн. Словом, меня здесь уважают.

– А как дочь? – спросил Сергей.

– Дочь? – фальшиво-рассеянно переспросил Тихон Игнатьевич, и глаза его увлажнились. – Жива. Но, честное слово, иногда я думаю – лучше бы ей… Она уже много месяцев в одном и том же состоянии. Иногда приходит в себя, но ненадолго. За ней постоянно ухаживают четыре женщины из долинных, самые внимательные. Посменно. Только эти женщины не боятся на нее смотреть, делать примочки, обтирать…

Он закашлялся и замолчал.

Денис, все это время сидевший на руках отца и после легкого перекуса, казалось, задремавший, вдруг зашевелился, соскочил на пол и решительно направился к седому.

– Сынок… – встревоженно окликнул его Сергей.

Тот не отреагировал, подошел к Тихону и негромко спросил:

– Скажите пожалуйста, ваша нога… Она была ранена давно, еще когда вы жили в далеком городе?

– Верно, – с легким удивлением проскрипел Тихон, глядя на него. – В Санкт-Петербурге. Сразу после Катастрофы, в метро, на станции «Петроградская»… Была одна нехорошая история, не хочется вспоминать…

– Покажете?

– Что? – не понял Тихон Игнатьевич.

– Рану.

– Сынок, – с тревогой сказал Сергей, – это не…

Денис только отмахнулся от него.

Седой несколько мгновений изучал чистое, сосредоточенное лицо мальчика, потом, наклонившись, начал, кряхтя, поднимать тяжелую штанину, сшитую из шкур.

– Из чего вы одежду делаете? – подал голос Макс.

– Шкуры покупаем у караванщиков. Кое-что вымениваем у пещерных в периоды перемирия. Иногда самые смелые долинные группами ходят в лес, бьют там зверя – мелкого и покрупнее. Но в лесу нехорошо, долинные там часто гибнут… А шьют наши умелицы, уж как могут… – Он развернул ногу так, чтобы Денису было видно. – Вот.

По всей икре худющей левой ноги, покрытой редкими седыми волосами, начинаясь чуть выше лодыжки и заканчиваясь почти под коленкой, змеился уродливый темно-розовый шрам.

Ангин, Макс и Сергей во все глаза смотрели на Дениса. Тот подобрался, опустился на колени, не глядя на Тихона, сказал:

– Вы не бойтесь, больно не будет…

И медленно приложил ладошку левой руки к основанию шрама, а через пару секунд правой – к вершине.

Сначала ничего не происходило; все присутствующие замерли, а Тихон Игнатьевич смотрел на мальчика с бесконечным удивлением. Потом в воздухе поплыл тонкий, едва уловимый запах горелых проводов… И звук. Тихий, на одной ноте, похожий на комариный писк.

Денис сидел на коленях, зажмурившись, обхватив ладонями ногу седого.

Сколько прошло времени? Час, а быть может – несколько минут. Денис открыл глаза, отнял руки от шрама, поднялся на ноги и, не глядя на изумленного Тихона Игнатьевича, шатающейся пьяной походкой подошел к отцу.

– Я устал и хочу спать… – пробормотал он. – Папуля, я очень устал…

Сергей подхватил его на руки и усадил к себе на колени.

Седой наконец обрел дар речи.

– Что… он сделал?..

– Встань, пройди и узнаешь, – сказал Макс.

Тихон Игнатьевич, опершись на подлокотники кресла, тяжело поднялся и двинулся в сторону двери, припадая на левую ногу.

– Ты можешь не хромать?! – заорал на него Макс.

Седой вздрогнул, скривился; зажмурившись и готовясь упасть, наступил на левую ногу… и лицо его просветлело.

– Папа, я очень хочу спать, – повторил мальчик.

Их отконвоировали в ту же комнату – но матрасы на этот раз оказались толще, мягче и удобнее.

Какое было время суток, Сергей решительно не представлял. Денис, улегшись, несколько раз шевельнулся и затих. Мужчины придвинули матрасы к стене и расселись молча. Разговаривать не хотелось; каждый размышлял о своем.

Сергей – о том, что теперь они застряли здесь. Возможно, когда-то Тихон и был неплохим мужичком, но жизнь заставляет приспосабливаться, учит дурному. Заполучив такое чудо, как Денис, старикан вряд ли согласится расстаться с ним, пока не вытянет из мальчика всю его силу по капле. Взрослых, чтобы не мешали, будет держать взаперти или вообще убьет. А Денис мал и слаб, долго он не протянет. Надо что-то придумать… Бежать, вырываться. И не затягивать с этим, потому что самому Сергею и осталось-то уже не так много…

Дважды в их комнату хмурые грязные женщины приносили еду: консервы, сухари (на этот раз без привкусов и посторонних запахов) и чай, который был похож на тот, старый напиток, заваривавшийся из пакетиков, – его Сергей помнил еще из времен юности…

Макс и Ангин сметали свои порции мгновенно. Чувство голода Сергея было сильным, но переживания, сомнения еще сильнее; поэтому ел он вяло, без удовольствия, от обеих порций оставалось по трети. Первый раз он поделился с Максом, во второй – оставил до того момента, когда проснется сын, потому что приносившая еду женщина раздала ее только бодрствующим пленникам.

В помещении не было окон и света, но глаза всех троих настолько уже привыкли к темноте, что мужчины не ощущали дискомфорта. Сергей дремал, просыпался и все поглядывал на сына. Денис спал. Он не метался во сне, лежал ровно, в одной и той же позе. Поскольку в комнате было тепло, Сергей снял свой толстый шерстяной вязаный свитер и укрыл им мальчика.

Сергей уже наперед знал, какое предложение он услышит от Тихона. Пусть ребенок попробует излечить Анну, тогда я вас отпущу. Денис, возможно, и попробует… Хватит ли у него сил? Но самое главное: вне зависимости от того, поможет Денис Анне или нет, по доброй воле Тихон их не отпустит. Значит – все равно побег. Надо бы обсудить это с Ангином и Максом…

Тихон Игнатьевич пришел к пленникам сам – твердой, уверенной походкой. Он как будто стал даже выше ростом. В руке держал керосиновую лампу.

– Который час? – спросил его Сергей.

– Семь утра… Я хотел поговорить…

– Знаю я, о чем вы хотите говорить, – сказал Сергей.

– М-да… – Тихон Игнатьевич мялся на пороге. Лампа в его руке подрагивала, отбрасывая на стены причудливые тени. – Но, раз ребенок спит…

– Ребенок не спит, – чистым голосом, в котором не было и следа сонной хрипотцы, сказал Денис.

Откинув свитер, он легко поднялся на ноги.

Черт, подумал Сергей. Этого-то я и боялся!

– Вы хотите, чтобы я посмотрел, что можно сделать для Анны, – утвердительно сказал Денис и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: – Отведите меня к ней.

Обойдя ошарашенного Тихона, мальчик решительно вышел в коридор. Поднявшись с матрасов, Сергей, Макс и Ангин поплелись за ним.

В комнате, где лежала девушка, было светло: в разных местах стояло не меньше десятка керосиновых ламп, больших и поменьше. Но здесь не было прогорклого запаха, оставляющего во рту неприятный кислый привкус.

– В лампах очищенный керосин? – шепотом спросил Сергей у Тихона.

Тот кивнул.

Девушка лежала на старом, рассохшемся, но довольно просторном диване на трех матрасах и подобии подушек, укрытая пледом или одеялом из заботливо и умело сшитых шкурок. Открыта была только голова ее, с бледным лицом, когда-то красивым, теперь изъеденным уродливыми язвами и чирьями, и коротко стриженными темно-русыми волосами. Покой Анны берегли две женщины с угрюмыми, плохо промытыми лицами.

В комнате, к удивлению Сергея, было достаточно воздуха. Откуда он берется, с беспокойством подумал Сергей; здесь что, имеется какая-то система вентиляции? Но в этом случае сюда может проникать радиация… Он обеспокоенно оглянулся. Макс, по-видимому, думал о том же, поскольку, стоя позади всех, потихоньку достал дозиметр и проверял уровень. Судя по удовлетворенному выражению его лица, фон был в норме.

Сергей взглянул на Тихона и подивился тому, с какой нежностью старик глядел на дочь; увлажнившиеся глаза его словно излучали теплый синий свет.

Денис решительно подошел к дивану, на котором лежала девушка. Глаза ее были закрыты, рот чуть оскален; из уголка губ на плед из шкур протянулась тонкая струйка слюны. Дышала несчастная тяжело и хрипло.

Мальчик зажмурился и вытянул руки над ее телом ладонями вниз. Женщины с любопытством выглядывали из-за спины седого, куда спрятались было вначале.

– Что он делает? – едва слышным шепотом спросил Тихон Сергея.

Тот так же тихо ответил:

– Сами не видите? Слушает.

Седой бросил на Сергея дикий взгляд, но промолчал.

– Она все время спит? – громко спросил Денис, не открывая глаз.

– Почти, – ответил Тихон и всхлипнул.

Мальчик забормотал что-то. Сергей разобрал несколько слов: «совсем немного… вовремя…» Денис опустил руки, открыл глаза и повернулся к присутствующим: