Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Часть II
КАК ТРУДНО БАРОНУ СТАТЬ ГРАФОМ

Глава 1
Дом на Сергиевской

К середине XIX века елизаветинское время приобрело ореол «золотого века». Правнуки графа Александра Сергеевича не отказались бы жить в доме на Невском. Но там не было места даже его внучкам, изредка навещавшим сокровища знаменитого предка. Дедовское наследие позволило графу Павлу Сергеевичу создать новый дом, в чем-то превосходивший, по своей архитектуре и изысканности, но не по величине, старинное здание на Невском, золото которого несколько потускнело за столетие, минувшее с момента его строительства.

Павел Сергеевич Строгонов (1823–1911) в 1857 году, получив в наследство от деда графа Григория Александровича участок, расположенный в аристократической части Санкт-Петербурга, недалеко от Летнего сада, тогда же начал постройку, или перестройку, существовавшего здесь здания. Шестью годами ранее, в 1851 году, граф Павел Сергеевич женился на Анне Дмитриевне Бутурлиной. К середине десятилетия он уже обладал известным числом произведений искусства, которые и задумал изящно, со вкусом разместить в собственном владении.

Архитектурное сочинение в соответствии с духом времени было переполнено тонкими ассоциациями и цитатами. Основной двухэтажный объем располагался, как и в доме на Невском проспекте, глаголем, то есть выходил сразу на две улицы – Сергиевскую и Моховую. Его фасад в стиле Людовика XV, выкрашенный одним тоном, отсылал знатока к Полицейскому мосту, к строению графа Александра Сергеевича. Претензии правнука на его наследие кажутся обоснованными в отличие от «поползновений» тещи – Е.М. Бутурлиной, матери Анны Дмитриевны. Именно для нее на другой стороне Сергиевской улицы архитектор Гаральд Боссе, в 1840-х работавший для Строгоновых, в том же 1857 году начал строить дом не только в том же стиле, но еще с более «точными цитатами» из дома на Невском.

Можно полагать, что в ситуации острого соперничества зодчих, приглашенный графом Павлом Сергеевичем архитектор Ипполит Монигетти, выпусник основанной его отцом Рисовальной школы, был принужден остаться в тени в прямом и переносном смысле, ибо дом Бутурлиной занимал более выгодное в градостроительном отношении место в перспективе Моховой улицы, находясь на четной, солнечной, стороне Сергиевской. Правда, над углом дома «скромного зятя» возвышался купол, придавший зданию торжественный французский вид, которым он чуть-чуть напоминал примененное к другой архитектурной ситуации здание Академии художеств, построенное Жаном-Батистом Валлен-Деламотом там же в Петербурге, на Васильевском острове. Кстати, на фотографии Дж. Бианки видно, что в конечном итоге купол несколько отличался, причем в худшую сторону от того, что был задуман архитектором и показан на акварели Жюля Мейблюма. Как мы увидим впоследствии, для намека на Академию художеств имелись веские основания – граф Павел Сергеевич, один из ведущих художественных деятелей XIX века, энергично пошел по стопам знаменитого прадеда.

Портрет графа и графини Строгоновых сделал не живописец, а фотограф

Игра в подражание весьма характерна для времени правления императора Александра II, при всеобщем увлечении созданием живых картин: группы любителей, переодевшись в соответствующие наряды, представляли тот или иной живописный шедевр. Как рассказывалось выше, историзм в архитектуре начался с копирования фасадов. С течением времени зодчие нового поколения научились творчески перерабатывать вновь обнаруженные образцы старины, и они теряли свой блеск перед изысканными шедеврами XIX века. И. Монигетти прославился постройкой в Царском Селе дачи княгини Зинаиды Юсуповой, воспроизводившей заново растреллиевский Эрмитаж близлежащего елизаветинского парка. По этой причине у нас есть основания думать, что и дом для графа Павла Сергеевича навеял конкретный образец (или образцы).

Здание на Сергиевской, 11, без сомнения выросло из впечатлений от путешествия графа Павла Сергеевича с отцом по Италии 1839-1840-х годов, подобно тому, как внутреннее убранство дома на Невском обязано своим рождением поездке своего главного владельца – графа Александра Сергеевича – по Европе в 1771–1779 годах. О «большом путешествии» семьи графа Сергея Григорьевича будет рассказано ниже, а пока обратимся к основным вехам биографии его сына. Перед началом художественной деятельности, пик которой приходится на 1850-1870-е годы и связан с работой Общества поощрения художников, граф Павел Сергеевич прошел курс юридических наук в Московском университете, по окончании его поступил в Министерство иностранных дел и был послан в Рим третьим секретарем посольства.

Вид дома П.С. Строгонова со стороны Моховой улицы. Акварель Ж. Мейблюма

С 1847 по 1862 годы, с небольшими перерывами, граф находился в Вечном городе, где, познакомившись с Карлом Брюлловым, начал составлять свою замечательную коллекцию живописи. Одним из первых его приобретений стала «Демонстрация 1848 года в Риме» «великого Карла». Однако русских мастеров Строгонова все же интересовали западноевропейские живописцы. Для приобретения картин он часто посещал Францию и Голландию. Пример графа Александра Сергеевича всегда стоял перед Павлом, и он задумал некое продолжение большой академической коллекции дома на Невском. Главной целью нового собирательства стали ранние итальянцы. Их произведения не были представлены в собрании Строгоновых, но высоко ценились в XIX веке в рамках интереса к средним векам.

Выше уже говорилось, что дом Павла Сергеевича стоял глаголем. В целом это была маленькая усадьба, состоявшая из нескольких построек. Вход в дом и въезд во двор, перегороженный чугунными воротами, были устроены со стороны Сергиевской улицы. Здесь же главная часть дома соединялась переходом над воротами с так называемым лицевым флигелем в полтора этажа. Внизу здания находились хозяйственные помещения, а наверху ряд комнат. Во дворе Монигетти расположил четырехэтажное служебное здание с конюшнями, а также помещениями для служителей и сторожей.

Сердцем главного здания маленького ансамбля являлась смотревшая окнами во двор Столовая, оформленная в стиле фламандского барокко. Отделанный деревом камин украшала латинская надпись «Nectimeo necspero». Этот девиз располагался на кольце, принадлежавшем другому графу Павлу Строгонову – Павлу Александровичу, умершему в 1817 году на фрегате «Патрикий». Давая подобное имя своему второму сыну, граф Сергей Григорьевич хотел, вероятно, видеть его воином или государственным деятелем. Однако в данном случае магия слова не сработала. У Павла-второго оказалось больше склонности с личностью графа Александра Сергеевича.

Забавный волк на Парадной лестнице дома держит картуш с вензелем Павла Сергеевича

В Столовую вели четыре двери, связывавшие ее с гостиными, внутренними комнатами и Парадной лестницей, на которой стоял исполненный итальянским скульптором Виченцо Вела (1822–1891) мраморный волк, держащий картуш владельца, – оригинальная особенность дома. Вела, уроженец Швейцарии, сначала работал в качестве каменотеса при реставрации Миланского собора, в 1847 году он отправился в Рим, где мог познакомиться с Павлом Сергеевичем. Скульптор участвовал в 1848 году в войне за освобождение Италии, по окончании боевых действий жил и работал в Турине. За первым трудом, статуей «Спартак», принесшей ему премию на Парижской выставке 1855 года, последовали другие произведения, замечательные по своей жизненности и сильной передаче чувств. Такими являются, например, «Плачущая Гармония», исполненная для памятника композитору Доницетти. Композиция «Умирающий Наполеон» имела оглушительный успех на Всемирной выставке в Париже в 1867 году.

Поднявшись по Парадной лестнице Сергиевского дома, гости попадали в небольшую приемную, а затем в зал Гюбера Робера, вновь отсылающий нас в век минувший. Граф Павел Сергеевич предпочел раннего «рокального» Робера – пять овальных композиций, часть из которых находилась над дверями в виде десюдепортов, а другая располагалась на стене. У графа Александра Сергеевича была подобная серия, но затем он с ней расстался, заказав те огромные картины, что теперь украшают Белый зал Зимнего дворца, а ранее составляли содержание зала в доме на Невском.

Купольный зал, оформленный в стиле Людовика XV, являлся главной гостиной дома. Центром его был pate – особой формы диван вокруг комнатных растений.

Окна Зеленой гостиной были обращены на Моховую улицу. «Как в архитектурном отношении, так и по декоративному своему впечатлению, гостиная эта принадлежит к самым изящным в Петербурге. Здесь архитектор действительно отличился – постройка гостиной во всех ее частях и мельчайших деталях исполнена по шаблонам и рисункам, сделанным г. Монигетти в натуральную величину каждого предмета; прирожденный вкус художника и любовь к делу работали здесь заодно. Стены обиты одноцветной обюссонской тканью мутно-зеленоватого цвета, какой встречается на листьях ветлы или оливы. Двери из черного дерева, камин, обложенный порфиром различного цвета. Представьте, что все это служит только фоном или подставкой обширной коллекции художественных предметов.

Зеленая гостиная с «головой Микеланджело»

Столы, комоды и этажерки покрыты чашами, кубками и китайскими химерами, выточенными из горного хрусталя, нефрита или агата – древними китайскими вазами, редкими по форме или краскам миниатюрами, часами и табакерками всех возможных типов и стилей, флаконами, медальонами и стеклянными сосудами рубинового цвета, обделанными в золото, серебро и бронзу, чеканенную с ювелирной точностью, множеством предметов из кости, дерева, японского лака и т. д. и т. д.». Эти строки были написаны в 1875 году известным писателем, знатоком искусств и коллекционером Дмитрием Васильевичем Григоровичем (1822–1900), который, как мы увидим впоследствии, обладал также талантом рисовальщика.

В начале 1860-х годов писатель приехал в столицу «искать места, которое не мешало бы… продолжать литературные занятия». С.А. Гедеонов, сын бывшего директора императорских театров и директор Эрмитажа, пообещал просителю место секретаря музея, но поставил условие: соискатель «должен был сделать описание всех отделений Эрмитажа в такой форме, чтоб оно могло служить руководством для посетителей». Такую работу Григорович с блеском исполнил, найдя для себя новую стезю. В 1864 году он сочинил «Прогулку по Эрмитажу». На следующий год в свет вышло и другое издание писателя «Новые приобретения Эрмитажа. „Мадонна“ Люнардо да Винчи. „Суд Аполлона над Мараем“ Корреджио».

Поскольку желаемого места писатель не получил (Гедеонов отдал его какому-то своему родственнику), в 1864 году Дмитрий Васильевич оказался на посту секретаря Общества поощрения художников. Он оставался на нем в течение двадцати лет, блестяще проявив свои организаторские способности. Судя по всему, важнейшую роль в назначении Григоровича сыграло покровительство графа Павла Сергеевича, которому писатель однажды признался: «С тех пор как я познакомился с Вами, я часто и совершенно невольно обращался к Вам мысленно, каждый раз, как получал какое-нибудь сладкое художественное наслаждение. Это делалось очень просто, само собою, в уверенности в искреннею и горячую любовь Вашу к предмету художества – столь мне близкому и дорогому»[65]65
  РГАДА. Ф. 1278. On. 1. Д. 276. Л. 7.


[Закрыть]. Одна из следующих глав будет посвящена сотрудничеству Строгонова и Григоровича в ОПХ. В очередной раз продолжим знакомство с домом, следуя тексту писателя и рассматривая попутно акварели Жюля Мейблюма и фотографии Джованни Бианки.

Не унаследовав дом прадеда и получив только имя его сына, граф Павел Сергеевич попытался создать нечто достойное невскому дому рода, дать начало новой меценатской ветви Строгоновых. Трудно заподозрить его в прямом копировании (лишь салон Гюбера Робера смотрится цитатой), получился новый, соответствующий духу времени, вариант.

Глава 2
Собрания

Собрания графа Павла Сергеевича были вписаны в исключительные по красоте интерьеры. В настоящее время они подобны потрепанным декорациям долго гастролировавшего театра. Столетием ранее, когда предметы и люди находились на своих местах, все было гармонично, давало наслаждение глазу и пищу для ума. Как все устроилось (и как все можно было бы восстановить при известных условиях), мы можем понять только благодаря заботе владельца о фиксации видов фасадов и самых значительных залов замечательного памятника.

Можно предположить, что феномен здания на Сергиевской стал результатом уникального сотрудничества давным-давно знакомых друг другу просвещенного заказчика-коллекционера, архитектора и писателя. На долю Д.В. Григоровича выпало сочинение некоего «мифа дома». Ведь именно он сообщил читателям «Пчелы», что «по мере того как собрание росло и предметы умножались, приходила мысль об устройстве дома для их помещения, дом устроился в виду расположения в нем купленных вещей… каждой вещи предназначался заранее уютный угол, каждая стена и окно выводились с целью выгодной установки и освещения. И вещи и дом вяжутся, следовательно, в одно неразрывное целое, представляют одну живописную гармоническую картину»[66]66
  Г[ригорович Д.В.] Дом графа П.С. Строганова // Северная пчела. 1875.


[Закрыть]. «Предметы искусства приобретались лично настоящим владельцем и каждая вещь занимала в доме свое строго определенное место», – писал Григорович в другом месте[67]67
  Там же.


[Закрыть]. По моим сведениям, дело обстояло не совсем так (значительная часть живописи пробреталась позже), но сказано красиво и убедительно.

Многие живописцы XIX века были литераторами, а некоторые сочинения писателей представляют собой «полотна», набросанные словами.

Большое место в описанном Григоровичем «Доме коллекционера» занимали характеристики отдельных вещей, в частности скульптуры Фавна, которая находилась в упомянутой Зеленой гостиной и принадлежала к числу главных сокровищ дома. Длительный путь к дому на Сергиевской и связь с именем Микеланджело вызвал к жизни патетический пассаж Григоровича: «Что нам в этом фавне, как мифе древности?

Он не возбуждает даже нашего любопытства! Но творческая сила художника вызвала его из мрамора, вдохнула в него жизнь, поставила его перед нами, – и чужое сделалось вдруг и понятным, и сочувственным». В настоящее время произведение, украшающее Государственный Эрмитаж, приписывается Бачо Бандинелли.

Вид кабинета Д. П. Бутурлина

Фавн Бандинелли

До 1849 года скульптура принадлежала историку Д.П. Бутурлину (1790–1849), отцу жены Павла Сергеевича. Она показана на картине с видом его кабинета, написанном A.A. Зеленским два года спустя после смерти историка (Государственная Третьяковская галерея). Фигура владельца вписана в интерьер. Работа Бандинелли стоит на почетном месте на фоне красной драпировки под портретом императора Александра I. В собрании Тамбовской областной картинной галереи хранится небольшая копия с картины Зеленского, написанная маслом на картоне и без изображения Бутурлина. Это обстоятельство ввело в заблуждение искусствоведов, и долгое время картина считалась изображением кабинета Строгонова. Публикация в 2005 году иллюстрированного каталога живописи Третьяковской галереи первой половины XIX века позволила понять истинное положение вещей. Осталось сказать, что Бутурлин завещал шедевр своей теще A.A. Камбурлей (1783–1864). И лишь после ее кончины «Фавн» перешел к внучке Анне Дмитриевне, к тому времени супруге графа Павла Сергеевича. Мейблюм поспешил запечатлеть «Микеланджело» в интерьере страстного коллекционера.

В доме находилось большое число фарфоровых ваз, среди них особенно выделялась стоявшая в Столовой и относившаяся к XV столетию китайская «Vasea Elephant blanc».

По горлу ее украшали горизонтальные углубленные пояски, с рельефными изображениями облаков – символические знаки достоинства высших гражданских должностей. Если восточные коллекции находили себе место в петербургских домах достаточно редко, то фламандским и голландским собраниями Строгонов соотечественников явно не удивил.

Со времен Петра Великого сотни картин из западных стран находились в императорском и частных собраниях. Но и в этом разделе был свой шедевр – «Исповедник» Рубенса. «Полные улыбающиеся губы монаха, отражающие доброту и склонность к материальным благам жизни и юмору, взгляд умный и тонкий, но без лукавства, – все это показывает сродство между обоими лицами, то есть между художником и его моделью», – писал Григорович.

Покинем теперь парадный этаж, где было относительно мало произведений искусства, и направимся на первый, например в Библиотеку.

Ваза белого слона – самая знаменитая ваза дома графа Павла Сергеевича

Здесь находились две картины, особенно поразившие графа Павла Сергеевича во время поездки с отцом в Италию. Одна из них – «Снятие с креста» Чима да Канельяно, происходившая из собственности монастыря кармелитов в Венеции, другая – шедевр Джан Франческо Майнери «Несение креста», увиденный юным Строгоновым в галерее Марескальки в Болонье уже на обратном пути в Россию. Возможно, были и другие сильные впечатления от творчества итальянских мастеров, и попытки завладеть другими шедеврами, но только два указанных полотна граф приобрел в собственность в 1850-е годы.

Где-то здесь, в Библиотеке, хранились рисунки самого графа Павла и его сестры графини Софьи, относящиеся к тому самому «великому путешествию Строгоновых в Италию» 1839-1840-х годов, рассказ о котором был уже обещан.

В Риме с мыслью о развитии дарования детей отец, граф Сергей Григорьевич, нанял для занятий уже знаменитого в ту пору акварелиста Соломона Корроди. Полностью важный фрагмент воспоминаний Ф.И. Буслаева – гувернера многочисленных детей Строгонова – выглядит следующим образом: «Щедро одаренная умственными и нравственными качествами, она умела соединить в себе поистине творческое дарование с технической способностью в тщательной отделке подробностей.

Когда в Риме училась она ландшафтной живописи у знаменитого в то время Корроди вместе со своим братом Павлом Сергеевичем, который был старше двумя годами, далеко опережала его в старательной обработке подробностей, между тем как он ограничивался бойкими мазками кисти, долженствовавшими означать его гениальность».

Из текста может сложиться впечатление, что речь о живописи, но Корроди был акварелистом. Неделя – небольшой срок для занятий. Затем Строгоновы вновь вернулись в Рим. Теперь уже на больший срок, возможно, тогда начали учиться (или возобновили свои занятия). Весь этот промежуток между визитами в Вечный город они рисовали.

Средства семьи позволили графу П. Строгонову исполнить детскую мечту – завладеть картиной Чимы да Канельяно

В 1930 году в Русский музей из Строгоновского дворца поступило 132 рисунка, подавляющее большинство которых представляет виды Южной Италии, сделанные в 1839-1840-х годах и исполненные карандашом (на лицевой стороне или обороте почти каждого листа надписи на французском языке определяют сюжет, на некоторых также стоит дата). Все произведения, которые, без сомнения, попали в дом на Невском из сергиевского дома, были записаны в инвентарь музея как работы неизвестного художника, хотя на некоторых из них стоят инициалы «Р. S.». Рисунки собраны в папки, на двух из которых упомянут Павел Строгонов. Воспоминания Ф.И. Буслаева дают возможность понять, что «рисовальщиками» были оба – брат и сестра, – а также объяснить, почему рисунки оказались затем в доме на Сергиевской.

Свидетельство гувернера показывает, что помимо рисовального, Софья имела также литературный талант, сочинив неизданный и не найденный пока роман о русской барышне, которая скончалась при родах второго ребенка. Та же судьба ждала ее саму после свадьбы с графом И.П. Толстым. Этот брак, по мнению Ф.И. Буслаева, должен расцениваться как нелепость, некий компромисс отца с родственниками. Приведу еще один фрагмент его бесценных воспоминаний:

«В семействе графа Сергия Григорьевича всегда наблюдался самый строгий этикет, самое безупречное приличие. Поутру он выходил из своей спальни в соседний с нею кабинет, уже одетый в военный сюртук и пил кофей, сопровождая его курением сигары. Дочери его не смели приходить в комнаты, занимаемые их братьями, и поэтому, разумеется, не видели их в дезабилье. Сыновья графа, меняя с годами детскую курточку на фраки, должны были являться к обеду не иначе как в этом парадном костюме. Тот же этикет соблюдали и мы с гувернером Тромпеллером. Теперь вы поймете, какой эффект произвели на нас всех грубый цинизм и бесцеремонное – скажу – халатное обращение графа Толстого с его женой, будто намеренно выставляемое им напоказ перед всеми нами. Не смогу забыть одного осеннего вечера, когда после обеда все мы по заведенному обычаю из столовой перешли в биллиардную комнату.

Графиня Софья Сергеевна Строгонова – вторая выдающаяся женщина из этого рода с таким именем, ранее неизвестный гений художественной семьи

Граф Сергий Григорьевич с кем-то играл на биллиарде, из нас кто следил за игрой, кто втихомолку разговаривал с соседом. У окна сидел граф Иван Петрович Толстой рядом с Софьей Сергеевной, вдруг он охватил ее обеими руками, посадил к себе на колени и, крепко обнявши, стал целовать, начиная от щек и горла до самой груди. Все присутствующие были мгновенно поражены таким неслыханным и не вообразимым позорищем и в смущении стремглав бросились в разные стороны. Когда я выходил за дверь, то услышал кем-то произнесенное слово „Негодяй!“».

Обвиненная в измене мужем графиня Софья Сергеевна скончалась 13 февраля 1852 года через двенадцать дней после рождения дочери Натальи. Граф Сергий Григорьевич забрал ее и маленького внука Петра к себе, зятю позволял лишь навещать их.

Акварели сестры аккуратно сохранил граф Павел Сергеевич.

В восьмиугольном зале первого этажа дома на Сергиевской выставлялся хорошо известный знатокам портрет Петра Великого в круге. Для графа Павла Сергеевича холст представлял собой еще одно произведение из дома на Невском, важное для него, осмелюсь предположить, не столько по художественным, сколько по идеологическим причинам. Кроме того, это одно из самых загадочных произведений русского искусства XVIII века. До сих пор даже исследователям почти неизвестно, что полотно, которое достаточно долго приписывали А. Никитину, происходит из Англии, и это обстоятельство, возможно, станет еще одним важным аргументом противников такой атрибуции.

Портрет Петра в круге – семейная реликвия рода Строгоновых

7/19 октября 1807 года протоиерей при церкви русской миссии в Лондоне Яков Смирнов отправил письмо П.А. Строганову. «Николай Михайлович Лонгинов писал ко мне… что ваше Сиятельство очень желали бы иметь портрет Петра Великого, который изволили видеть in my drawing Room, ибо он де вам показался очень хорошим. Ваше замечание, конечно, справедливо. Многие здешние знатоки весьма оной хвалили, сказывая, что оной неотменно должен быть оригинал и хорошаго живописца, и деньги мне за оной даже предлагали. Но тогда я надеялся еще очень долго жить, а затем и хотелось всегда иметь перед собою сего беспримерного Государя. Теперь же я уклоняюсь уже к старости; затем хотя и не могу сказать, чтобы я расставался с сим портретом без сожаления, но… ему нигде нельзя быть лучше как в собрании вашем, и я весьма рад буду, если оной и в вашем драгоценном собрании признан будет хорошим…»

В следующем письме от 6/18 января 1808 года Смирнов выражает удовлетворение, что посылка с портретом дошла до П. Строгонова, и беспокоится лишь, в благополучном ли состоянии портрет, «ибо мне весьма желательно, чтобы он был в России и в толь прекраснейшем собрании… Он того стоит, ибо лучших портретов либо мало, либо может быть и вовсе нет»[68]68
  Алексеева Т.В. Некоторые проблемы изучения русского искусства XVIII в. // Русское искусство XVIII века / Под ред. Т.В. Алексеевой. М., 1973. С. 18.


[Закрыть]. Перевезя в свой дом портрет, который так нравился его предку и тезке, граф Павел Сергеевич подтвердил верность заветам основателя империи. Сам его дом представлял попытку вернуть золотое время, возродил на некоторое время идеал графа Александра Сергеевича-первого – использование достижений других цивилизаций для прогресса собственного Отечества, что вполне соотносилось с западническим духом реформ императора Александра II, своеобразным манифестом, в честь которых был дом на Сергиевской. Как свидетельствует князь В.П. Мещерский, зимой 1861–1862-х годов Петербург увидел блестящие балы Паниных, княгини Кочубей (вероятно, Елизаветы Васильевны, композитора-дилетанта), Э.Д. Нарышкина, С.С. Бибиковой, графа Павла Строгонова.

Библиотека графа. Помимо книг здесь хранились многочисленные произведения искусства. В частности, в правом углу видна картина Ш. Лебрена «Снятие с креста», в центре правой стены триптих С. дель Пьомбо, под ним – скульптура А. де Росси «Папа Клемент XI»

Следуя своему замыслу, Строгонов параллельно с возведением дома увеличивал собрание – оно начало формироваться одновременно с идеей собственного и обязательно «художественного» дома. В свою очередь, коллекции дали возможность графу Павлу Сергеевичу творить – создавать интересные художественные проекты, в частности, он стал устроителем выставки художественных произведений из частных коллекций, устроенной в стенах Академии художеств в 1861 году. Строгонов не только сам представил множество произведений, но и привлек на нее в качестве экспонентов всех своих родственников, располагавших произведениями искусства. Затем тридцать шесть лет подобная выставка не устраивалась, лишь в 1897 году была открыта в доме на Невском.