Текст книги "Остров убийц"

Глава 9. Сеанс психотерапии

Лариса Вондрус была высокой сухопарой женщиной с сутулой спиной и плоской грудью. Длинные ноги не скрадывали общую нескладность ее фигуры. С ее выпирающими коленями Ларисе следовало бы носить длинные юбки или, еще лучше, брюки, а она мнила себя вполне привлекательной.

– Приступим, – сказал доктор Морт. – Устраивайтесь поудобнее. Видели, как ведут себя пациенты на приеме у психологов в Америке?

– Где же я могла видеть? Я в Америке никогда не была.

– В кино часто показывают.

– Я романтические фильмы люблю. Там нет никаких психологов.

«Она не только уродина, но еще и непроходимая дура, – констатировал Морт мысленно. – Сложный случай. С тупыми людьми труднее работать. Они начисто лишены воображения».

– Вы прилягте, прилягте, Лариса Игоревна, – произнес он вслух. – Прямо на кушеточку, на которой сидите. Вот так, замечательно. Ножки вытяните, не нужно ножки сгибать. Примите абсолютно непринужденную позу. Расслабьтесь.

Он знал типы женщин, с которыми необходимо сюсюкать, как знал и тех, кого нужно подавлять, или пичкать комплиментами, или запугивать, или воодушевлять. Это была его работа. Мужчин доктор Морт тоже изучил досконально. По существу, те и другие мало чем отличались друг от друга в психологическом плане. Нужно было только определить, кому на какие точки нажимать. Биороботы. Очень редко Морту попадались особи, способные противостоять силе его воздействия.

– Можно телевизор выключить? – попросила Лариса, ерзая на кушетке. – Мешает расслабиться.

Это была стандартная просьба большинства посетителей. Ответ на нее тоже был стандартным.

– Сейчас звук уберем, – сказал Морт и повел пультом. – Так лучше?

– А изображение? Отвлекает.

– Не обращайте внимания. Это обычная практика. Нам с вами нужна непринужденная обстановка.

Подсаживаясь к пациентке поближе, Морт не выпустил телевизионный пульт из руки. Эта штука должна была ему скоро понадобиться.

– Глазки не закрываем, – ласково произнес он. – Просто расслабляем все мышцы. Представьте себе, что вы лежите в ванне, наполненной горячей водой.

Лариса хихикнула.

– Лучше не надо, доктор. Я буду стесняться.

– Это пенная ванна, – успокоил ее Морт. – Густая пена шипит и потрескивает на поверхности. Она вся состоит из красивых радужных пузырьков.

– И запах, – улыбнулась Лариса. – Обожаю пену.

– It’s beautiful, – согласился он. – Она прекрасна. Soft and fragrant.

– Софт – значит мягкая. А фрей… фрей…?

– Фрейгрент, – повторил Морт. – Душистая, благоухающая.

– Вы американец?

– Почему вы так решили? – Он улыбнулся.

– Положили меня на кушетку, как в Америке, – сказала Лариса. – По-английски говорите.

Английский язык пока что давался Морту плохо. Но он старался. Словарный запас пополнялся каждый день, а вот произношение хромало. Требовалось серьезное, углубленное обучение, а не скольжение по поверхности, однако пока что он не мог позволить себе уделять этому столько времени и усилий, сколько следовало бы. Работа с пациентами, хозяйственные вопросы и административные решения поглощали Морта целиком. Главврачу некогда отвлекаться, в особенности главврачу психиатрической клиники. Вся энергия тратилась без остатка. К вечеру Морт чувствовал себя таким измотанным, что его хватало лишь на то, чтобы прочитать несколько страниц книги про Гарри Поттера или посмотреть пару эпизодов сериала «Друзья». На английском языке, естественно. Не позже, чем через три года Морт намеревался получить американское гражданство и начать медицинскую практику в новых условиях. С чистого листа. Здесь, на родине, рано или поздно могли возникнуть проблемы. Предусмотрительный человек обходит препятствия, а не преодолевает их с риском для жизни.

– Я учился в Массачусетсе, – легко соврал Морт. – Давно, правда. Профессиональные навыки только улучшаются, а вот язык… Язык забывается. Нет практики, понимаете?

– Понимаю, – сказала Лариса. – В молодости я очень хорошо пела. Дня не могла прожить без музыки. Поставлю диск и пою, пою… В конкурсах караоке постоянно побеждала. А теперь самую простенькую мелодию не вытягиваю.

– Это поправимо.

– Правда? Вы можете и в этом мне помочь?

Лариса Вондрус была убеждена, что муж прислал ее на остров для того, чтобы преодолеть бессонницу и последствия хронического недосыпания. На самом деле сна она лишилась из-за энергетических добавок в еду и питье. Схема была изобретена Мортом и неоднократно апробирована. Один супруг тайно пичкает другого препаратами для бодрствования, подводя того к одному нервному срыву за другим. Постепенно несчастный или, как в данном случае, несчастная соглашается пройти обследование у психиатра. Хлоп, и ловушка захлопнулась. Попавшие на остров становятся мягкой глиной в опытных руках доктора Морта. Делай с ними что хочешь.

Или, что будет заказано.

– Нет, – улыбнулся Морт. – Я не могу. Я помогу. Вы выйдете отсюда совсем другим человеком, Лариса. Отдохнувшим, довольным собой и жизнью. К вам вернется не только здоровый сон. К вам вернется радостное мироощущение. Смею заверить, что вы похорошеете и помолодеете как минимум на пять лет.

– Ого! Здесь что, косметологические услуги оказываются?

– Чего нет, того нет. Но хорошая, профессиональная психотерапия действует лучше всякой косметики и фитнесса. Видите ли, женщина, помолодевшая душой, меняется и внешне.

– Значит, доктор, медицина допускает существование души? – удивилась Лариса.

– Разумеется, – усмехнулся Морт. – Между прочим, «психо» и есть душа. По-гречески. И все эти термины – психология, психопатия и так далее – происходят от одного корня. Душа – это наша нервная и интеллектуальная организация. Для профана – сложный механизм. Для меня – совершенный, простой и функциональный.

– Как в автосервисе?

– Примерно.

– Тогда я во всем полагаюсь на вас, доктор. – Лариса пошевелилась, устраиваясь поудобнее. – Как на специалиста в своем деле. Хотелось бы мне помолодеть. И чтобы слух вернулся. Музыкальный. Так-то я хорошо слышу.

«Господи, какая же она непроходимая дура, – подумал Морт. – Человеческая тупость сама по себе уже не удивляет. Потрясают ее масштабы».

– Чтобы вас не клонило в сон во время сеанса, – заговорил он ровным, невыразительным голосом, – можете смотреть на телевизионное изображение. Пусть там все мельтешит и меняется, это никоим образом не отразится на вашем состоянии и восприятии. В этом кабинете ничто не сможет отвлечь вас или потревожить. Я ведь не случайно выбрал древний монастырь для своей клиники. Здесь все пропитано духом спокойствия и умиротворения…

Не переставая говорить, Морт нажал на пульте кнопку, переключая телевизор на работу от заранее вставленной флэшки. Не оборачиваясь, он знал, что по экрану поплыли белые облака на фоне не просто голубого, а синего неба. Далее последуют пасторальные пейзажи, красоты родной природы и виды белокаменных монастырей и храмов. Потихоньку зазвучит музыка: едва-едва, на грани слышимости. Наконец, заработают особые визуальные вставки, созданию и совершенствованию которых доктор Морт посвятил большую часть своей сознательной жизни.

Все было рассчитано по минутам и секундам. Сбоев обычно не происходило. Если кто-то очень уж настойчиво протестовал против включенного телевизора, приходилось сначала подавлять его волю психотропными коктейлями, но это было намного сложнее и опаснее. Вводя человека в транс, получается управлять им почти беспрепятственно и безраздельно. Если же прямо воздействовать на его мозг специальными препаратами, можно создать полного кретина, неспособного дать свидетельские показания, связать двух простейших фраз в присутствии нотариуса и поставить свою подпись в указанном месте.

Такие зомби редко бывали полезны. Обычно заказчики хотели лишь получить возможность манипулировать своими родственниками, сексуальными и деловыми партнерами, конкурентами, клиентами. Правда, нередки были случаи, когда Морта просили банально упечь кого-нибудь «в психушку», выражаясь грубым простонародным языком. Что ж, он брался и за такие поручения, лишь бы платили. И с каждым новым гонораром его американская мечта становилась все более осязаемой, все ближе.

– Теперь вы чувствуете, как радость начинает переполнять вас, – говорил Морт машинально, не подбирая специально слов, которые давно уже были заучены и поставлены в нужном, единственно верном порядке. – Это физическое ощущение. Грудь наливается восторгом, по телу проходят теплые волны…

Какая-то часть сознания Ларисы Вондрус слышала и воспринимала эти пассажи, другая получала зрительные сигналы с экрана, и, смешиваясь, они порождали диковинные видения, похожие на те, что порой посещают нас перед рассветом, на границе яви и сна, когда одно плохо отличимо от другого.

Совершенно незаметно для себя, Лариса переносилась в иную реальность, созданную ее мозгом на основе не чувственных, а воображаемых ощущений. Мужчина, находящийся перед ней, приобретал идеальные черты. Его темные проницательные глаза смотрели на Ларису с нежной суровостью, а изгиб бровей придавал его взгляду особую выразительность. Чувственный рот мужчины соблазнительно блестел, обещая самые сладкие, самые упоительные поцелуи, которые будут лишь предвестниками поистине райских наслаждений. Лариса забыла, как его зовут. Это не имело значения. Он был мужчиной. Она была женщиной.

Они шли по ярко-зеленому лугу, держась за руки. Он вдруг остался без пиджака и водолазки, давая возможность беспрепятственно любоваться своей широкой волосатой грудью и руками, каждая из которых была толще Ларисиной ноги. Она стала представлять себе, каково это – находиться в его объятиях и оказаться прижатой к нему вплотную. Это было непередаваемое состояние. Лариса задышала глубоко и часто.

– Каждая частица вашего тела пронизана наслаждением, – говорил доктор Морт, следя за пациенткой. – Это так восхитительно, так приятно. В таком состоянии вам не о чем думать, не о чем заботиться. Вы ощущаете себя счастливой и прекрасной, удовлетворенной и любимой. Все тревоги и страхи отступили. Чтобы войти в это состояние снова, вам будет достаточно лечь на эту кушетку и услышать мой голос, который скажет: «Все хорошо, Лариса, расслабьтесь». И тогда вы не будете воспринимать никого и ничего, кроме меня. Вам останется только подчиняться моей воле. Делать все, что я скажу. Это будет доставлять вам истинное удовольствие. Вы будете ждать наших встреч, как праздника. Вы меня слышите?

– Да, – выдохнула Лариса. – Да, да!

Ее зрачки почти закатились под лоб и трепетали там, быстро и лихорадочно.

– Вы меня понимаете?

– Да, да!

– Вам сейчас легко и хорошо?

– Да-а…

Троекратное утверждение закрепляло в мозгу Ларисы все то, что было туда внедрено в течение сорокапятиминутной обработки. Удерживать ее в полубессознательном состоянии было бы ошибкой. Следовало действовать постепенно, step by step – шаг за шагом, как говорят американцы. Через неделю или две Лариса Вондрус будет только внешне сохранять видимость обычной женщины, способной принимать самостоятельные решения и совершать обдуманные поступки. После этого на остров прибудет ее племянник, на которого она переведет все свои денежные сбережения. Заслуженные двадцать процентов получит доктор Морт.

Как только это будет сделано, совершенно здоровая и вменяемая Лариса отправится домой. Племянника не будет рядом, когда она ни с того ни с сего услышит голос, который велит ей спрыгнуть с балкона или принять смертельную дозу снотворного, оставив трогательную записку о разочаровании жизнью. Можно будет даже заставить ее изобразить из себя Анну Каренину, бросившись под поезд. Каков будет финал этой маленькой человеческой трагедии, Морт пока не задумывался. Вариантов было превеликое множество. И он точно знал, что примерно третья часть самоубийств совершается по той же схеме.

Все начинается с кушетки в кабинете психиатра. Пусть даже символической. Люди даже не подозревают, как часто и как разнообразно манипулируют их сознанием другие. Если этим без зазрения совести занимаются политики и журналисты, то почему доктор Морт должен соблюдать какую-то там врачебную этику? Смешно. Так устроен мир. Человечество всегда было и будет поделено на многочисленное стадо и отдельных пастырей. Морт был достаточно умен и предприимчив, чтобы относиться ко второй категории. Ну а ленивым и покорным место в блеющей массе.

Побеседовав еще немного с Ларисой Вондрус, он спровадил ее и потянулся с улыбкой довольного собой и жизнью человека. Дел было сделано много, но впереди их было гораздо больше.

Глава 10. Сестры и братья

Лиля никак не могла вспомнить номер автобуса, на котором следовало уехать. Хуже всего то, что место назначения тоже вылетело из головы. Это ставило Лилю в глупое и даже опасное положение. Пока она бродила по автостанции, на нее начали обращать внимание разные подозрительные и неприятные типы. Они переговаривались и неотступно следили за ней. Пришлось спешно садиться в троллейбус. Но это оказалось ошибкой. Троллейбус был с подвохом. Внутри он представлял собой нечто вроде цыганской кибитки с сиденьями, накрытыми плюшевыми попонами с помпонами, с массой всяких нелепых украшений и пластмассовых цветов.

Низкорослый цыган шел по проходу, проверяя, не едет ли кто-нибудь без билета, хотя пассажиров, кроме Лили, не было. Одетый в серо-бурый пиджак, он не удосужился натянуть брюки и то, что носят под ними. Это свидетельствовало о его ненормальности.

Обратив наконец внимание на Лилю, он принялся непристойно покачивать бедрами. Похолодев от ужаса, она хотела покинуть троллейбус, но он шел полным ходом, двери были плотно закрыты, а за окнами стоял непроглядный мрак.

– Тихо, тихо, – бубнил цыган, прижимаясь к Лиле нижней частью.

Она дернулась и проснулась. В комнате было темно и свежо. Из окна тянуло ветерком. Подушка под Лилиной головой была влажная.

– Я кричала во сне? – спросила она.

– Еще как, – проворчала Аня. – Еле добудилась тебя. Страшное что-то приснилось?

– Да. Цыган. С таким… В общем, гадкий цыган. Больше не помню ничего.

– Орала ты, как будто тебя насиловали.

– Не знаю. Кажется, нет.

– Заткнетесь вы или нет? – пробормотала сонно Алла.

Елена и Ольга были на ночном дежурстве. Жили впятером в одной большой общей спальне. Обычно получалось, что ночевали втроем или даже вдвоем – если одну из них приглашала Инга. Это происходило не так уж часто. Инга не злоупотребляла властью и не была сексуально одержимой. Просто иногда ей хотелось развлечься и развеяться.

Лиля ее понимала. За месяц с лишним после прибытия на остров ей успело здесь все осточертеть до такой степени, что иногда хотелось бежать без оглядки. Она была городской девушкой, привыкшей к обилию людей, машин и близости магазинов и прочих заведений, где можно приятно провести время. Лишенная всего этого, Лиля начала чахнуть, как домашний цветок, пересаженный на пустырь, в самую гущу чертополоха и лопухов. Кроме того, она не привыкла работать подолгу и помногу, как приходилось здесь. По правде говоря, она вообще не была приучена к труду, тем более к тяжелому. Выносить ведра нечистот и помоев, драить сантехнику, вытирать шваброй квадратные километры полов, усмирять буйных во время дежурств, сортировать лекарства, следить за медоборудованием. Выпадали такие дни, когда не только Лиля, но и девушки поопытнее едва передвигали ноги и засыпали на ходу.

Но все же однообразие и необходимость общаться с сумасшедшими выматывали сильнее самой тяжелой работы. Дружба с медсестрами несколько скрашивала будни, однако работать и отдыхать вместе было несколько утомительно. У всех девушек имелись свои особенности или заскоки, если называть вещи своими именами. Так, Аня была помешана на чистоте и вечно учила всех порядку, хотя сама разбрасывала вещи как попало и мыла посуду так, что вилки выскальзывали из рук, а на тарелках оставались подозрительные разводы. Алла раздражала вечной сексуальной озабоченностью, переводя любой разговор на темы «ниже пояса».

Лена была несколько мужеподобна и почти не уделяла внимания таким мелочам, как личная гигиена. Молодость она провела в альпинистских походах, держала за кроватью гитару и всегда была готова спеть подругам про восхождения, плечо друга и горные вершины, правда, об этом ее не просили и поднимали протестующий шум, если все же гитара появлялась на свет божий.

Ольга была быстроглазая, но медлительная в движениях девушка с густыми, как конская грива, волосами и намеком на усики по уголкам губ. Она имела обыкновение оглушительно хохотать и забывала смывать за собой в туалете, сколько бы ей ни напоминали.

В этой теплой, но разношерстной компании Лиля проводила все свое рабочее и свободное время. Отсутствие интернета добивало. Нельзя было ни посмотреть рецепт, ни узнать погоду, ни просто поторчать в сети, обмениваясь комментариями и фотками. «Кина нет и не будет, – как говаривала насмешливая Алла. – Каждый развлекает себя сам. Мы тут как монахини, девки. С морковки на огурцы и обратно».

Ольга от таких шуточек заходилась хохотом, Елена поджимала и без того тонкие губы, Аня неодобрительно морщила нос, а Лиля все еще краснела, хотя, по идее, должна была давно привыкнуть.

За минувший месяц с лишним она провела у Инги три ночи. Эти визиты были для нее как глотки свежего воздуха, которые делает человек, задыхающийся в затхлой, удушливой обстановке. У главной медсестры имелась неплохая коллекция скачанных фильмов, музыка и целая кипа глянцевых журналов. Кроме того, содержимое ее холодильника кардинально отличалось от того опостылевшего ассортимента, которым пичкали обслуживающий персонал. Поскольку в клинике зачастую содержались весьма состоятельные и капризные пациенты, для них совершались специальные закупки продуктов, доставляемых из дорогих магазинов. Медсестрам и медбратьям прикасаться ко всем этим стейкам и сырам позволялось только в процессе приготовления и сервировки чужих столов. Однажды Лиля собственными глазами видела, как Инга ударила по губам Ольгу, осмелившуюся запустить палец в банку с черной икрой.

С Лилей старшая медсестра особо не нежничала. Свидания проходили по одной и той же схеме, заданной Ингой с самого начала. Порезвившись, они попивали вино, смотрели кино или просто болтали, не затрагивая серьезных тем. Лиля привыкла не задавать лишних вопросов. Все равно на них не давались ответы. В бывшем монастыре царила обстановка строжайшей секретности. Все следили друг за другом, подсматривали, подслушивали и доносили, если что не так. Как в случае с икрой. Или с попыткой медбрата Коляна сойтись с Аней. Она сама его поощряла, раздавала авансы в виде многообещающих шуточек и беглых поцелуев, а потом взяла и заложила.

Наказание последовало незамедлительно. Санитары били товарища на глазах у девушек, били не смертным боем, но достаточно сильно, чтобы еще долго после этого Колян скрипел зубами, когда неосторожно поворачивался, и разговаривал невнятно из-за сплюснутых в лепешку губ. Наутро после ночи любви с Ингой Лиля решилась и спросила, что ждет их, если тайна будет раскрыта.

Инга пренебрежительно расхохоталась:

– Какая тайна, глупышка? Про нас все всё знают. И про других девочек тоже. Думаешь, шефу не известны наши маленькие шалости?

– Почему же тогда нас не наказывают, как Николая?

– Однополые отношения крайне редко приводят к конфликтам в коллективе. Вот, почему педерастия не просто позволялась, но и поощрялась в древних армиях. Все эти греки, спартанцы и римляне, думаешь, они просто так хвастались друг перед другом своими мышцами? У них существовал культ физической красоты и силы. – Инга отыскала среди журналов один и бросила его на Лилин край кровати. – Тут про это много написано. Мужики на войне трахают все, что шевелится, в том числе и себя самих, когда не подворачивается ничего другого.

– Странно, – сказала Лиля, морща лоб. – Тогда почему в обычной жизни геев так презирают?

– Это из-за тюремной культуры, которая у нас негласно процветает, – пояснила Инга. – Публика путает «опущенных» в тюрьме с голубыми. Заметь, активные педерасты воспринимаются обществом нормально, в том числе и на зоне. Все негодование и брезгливость направлены исключительно против тех, кого имеют, а не против тех, кто имеет. А древние греки менялись ролями и не видели ничего зазорного в этом.

– Возможно, это так. Возможно. Но все равно страшновато. Бедного Колю так избили…

– В прошлом месяце он сам бил нарушителя дисциплины. Был у нас тут один. Эдик Заборин. Повадился тайком плавать в поселок и притаскивать оттуда дешевую водку. Пил на дежурствах, а утром заедал «антиполицаем», думая, что никто ничего не заметит. Заметили.

– Это какой? – поинтересовалась Лиля. – Тот великан с сонной физиономией?

– Хорошо сказано: великан с сонной физиономией, ха-ха! Нет, этого зовут Пашей Бесогоном. А Эдик… – Инга пожала плечами. – Его больше нет.

– Как нет?

– Нет и все.

– Куда же он делся? – не отставала Лиля.

– Делся, – отрезала Инга. – Иди сюда. Хватит разговоров. А что это тут у нас топорщится? А где тут у нас норка?

Нечего и говорить, что после этого все вопросы вылетели из Лилиной головы. Но лишь до утра. А утром эти и другие вопросы снова начинали терзать ее. Почему медбратья клиники так похожи на бандитов или полицаев? Почему некоторые пациенты выглядят абсолютно вменяемыми и очень напуганными? С какой целью, в какую больничную палату ни зайди, всюду непременно увидишь работающий телевизор?

Случалось, Лиле приходилось задерживаться возле пациентов или же наведываться к ним по нескольку раз на дню, и она обнаружила, что примерно раз в час телепередачи прерываются для показа странного ролика. Чем-то это было похоже на рекламное видео какого-нибудь туристического агентства с видами природы. Еще такие видео любили снимать доморощенные клипмейкеры, обожающие всякие «красивости» типа закатов, восходов и церковных куполов на фоне плывущих облаков. Лиле эти вставки казались банальными и даже пошлыми, но по неизвестной причине она не могла отвести глаз от экрана, когда они начинались. Они оказывали на нее завораживающий и вместе с тем угнетающий эффект. Придя к такому выводу, Лиля старалась вообще не смотреть в сторону включенных телевизоров.

Свои вопросы и сомнения приходилось держать при себе. Расспрашивать работников клиники было опасно. Любопытство здесь, мягко говоря, не поощрялось.

Поворочавшись немного, Лиля нашла удобную позу и уснула. Отвратительный цыган больше не явился, а приснилось что-то сумбурное и маловразумительное. В семь часов всех поднял будильник. Девушки занялись утренним туалетом, уборкой постелей и гимнастикой. Когда Лиля вышла из ванной, Алла по обыкновению подкатила к ней с полушутливыми предложениями руки, языка и сердца, но была поставлена на место. Лиля успела освоиться в маленьком коллективе и научилась прикрываться мнимым покровительством Инги. Это позволяло сохранять относительную независимость.

Сегодня была ее очередь убирать двор. В напарники ей дали Марата, который ровнял кусты и махал метлой, пока она окатывала плиты из шланга.

– Ну и как тебе? – спросил он между делом. – Пообвыкла?

– Вроде да, – осторожно ответила Лиля.

– Здесь хорошо, – сказал Марат. – Я раньше по свободе скучал, а теперь нет. Что в ней хорошего? Что я видал на той свободе? Кто меня там ждет?

Она усмехнулась:

– Ты рассуждаешь как заключенный.

– А как мне еще рассуждать?

– Сменим тему, – предложила Лиля, приученная держаться настороже.

– Погода хорошая, – осклабился Марат. – Жаль, что лето кончается. Осенью и зимой тут от тоски повеситься можно.

– Лично я не собираюсь. У меня другие планы.

Лиля хотела добавить еще что-нибудь жизнеутверждающее, но поспешила опустить шланг, чтобы не обрызгать водой процессию, вышедшую из главного корпуса. Впереди шествовала под руку странная пара: довольно молодой человек с круглой кошачьей физиономией и долговязая худая женщина средних (более чем) лет с тонкими ногами, которые можно было бы сравнить с ходулями, если бы не выпирающие подагрические колени. Чуть отставая от них, шел доктор Морт собственной персоной – в сером, как туман, свитере с высоким горлом, гладко расчесанными волосами и словно бы нарисованными тушью бакенбардами, доходящими ровно до мочек ушей. Его большие плотоядные губы были растянуты в улыбке, но глаза под подвижными бровями смотрели строго и внимательно, не отражая ничего похожего на смешливые искорки. Замыкал процессию санитар, которого Лиля видела реже прочих. Внешне он ей нравился, но его манера смотреть, говорить и держаться ее отталкивали. У него постоянно был отсутствующий вид, словно окружающие его абсолютно не интересовали, и он общался с ними лишь в силу необходимости. Звали его то ли Андреем, то ли Антоном, то ли Артемом, Лиля не запомнила. Она платила ему ответным безразличием.

В тот момент, когда компания миновала Лилю и направлялась к воротам, долговязая женщина неожиданно схватилась за руку Морта и заголосила:

– Я не поеду, не поеду! Не отдавайте меня ему, прошу вас! Я хочу остаться у вас, доктор.

Молодой человек с кошачьим лицом принялся отрывать ее пальцы от рукава Морта, бормоча что-то успокаивающее. На нее это не подействовало. Вместо того чтобы успокоиться, она упала главврачу в ноги, цепляясь за его туфли.

– Лариса! – строго произнес он. – Это еще что за новости? Вы хотите, чтобы я навсегда прекратил с вами всякие отношения?

– Нет, нет! – испугалась она. – Не оставляйте меня, доктор!

– Тогда ведите себя подобающим образом, – сказал Морт. – Возьмите себя в руки. Вам нужно домой. Ваш племянник о вас позаботится, Лариса. В самом ближайшем будущем я вас навещу, обещаю.

Вроде бы это подействовало. Лариса позволила увести себя от Морта. Но, оглянувшись у ворот и увидев, что он остался стоять посреди двора, она издала пронзительный птичий крик, вырвалась из рук племянника и ринулась обратно. Санитар подставил ей подножку. Лариса зависла в воздухе и с размаху упала на четвереньки. Когда она вскочила, ее колени были стесаны до крови. Она попыталась бежать, но захромала и была перехвачена сопровождающими. Не подпустив ее к доктору Морту, они взяли ее под руки с обеих сторон и поволокли к выходу, то заставляя семенить, то приподнимая так, что ее ноги болтались над брусчаткой.

Лиля почувствовала себя гадко. Как будто в ее присутствии поизмывались над беспомощной женщиной. Умом она понимала, что это не так, что речь идет о сумасшедшей, не контролирующей свои действия, но перед глазами все еще стояли окровавленные коленки бедняжки и то, как самозабвенно она стремилась к доктору. Сейчас он был неприятен Лиле. А Артема… или как его там… она просто-таки возненавидела. Жестокий и примитивный тип. Кто еще мог так обойтись с несчастной женщиной?