Текст книги "Месть Акулы"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Праздник Андрея. – Краткий экскурс во взаимоотношения Акулова и Ермаковой на фоне родственников и друзей. – «Для чего ты работаешь?» – Акулов у себя дома. – Волгину звонят из РУБОПа. – Предупреждение. – Ценный подарок. — Cообщение о шести трупах.

Маше очень не хотелось портить Акулову предпраздничное настроение, но ничего поделать с собой она не могла. Не то чтобы Маша возлагала на эту их встречу какие-то сокровенные надежды или рассчитывала куда-то пойти, нет. Просто договаривались на девятнадцать часов, а увиделись лишь в половине первого ночи. Промолчала, однако Акулов понял ее и без слов.

– Я ведь звонил, предупреждал о задержке.

– Что, без тебя там не могли разобраться?

– Могли, наверное. Без меня везде могут разобраться, незаменимых людей не бывает. Но я был там нужен.

– Ты был нужен и здесь. Мне.

– Извини.

– А теперь скажи, положа руку на сердце: без этого было не обойтись? Вы сделали что-то полезное? Спасли кого-то или в последний момент сняли с поезда маньяка, за которым сорок загубленных душ? Ты сделан что-то такое, из-за чего себе – не мне, а себе – можешь сказать, что это было необходимо? Причем необходимо именно сегодня и непременно поздним вечером?

– Маш, ну ты же знаешь нашу работу!

– Вот именно поэтому я так и говорю.

Правоохранительной системе Маша Ермакова отдала несколько лет, добросовестно отпахав следователем в том же Северном райуправлении. Уволилась на гребне легкого скандала, раздутого защитниками обвиняемой стороны без всяких на то оснований, и переехала в другой город, чтобы выйти там замуж за своего бывшего однокашника по университетской скамье. Семейная жизнь не заладилась, через год она развелась и вернулась, устроилась адвокатом в одну из лучших юридических консультаций. Ее брат, Денис, некогда работал вместе с Андреем. Он был грамотным специалистом, но завязан с уголовным розыском и подался в частные сыщики. Об этом Ермаков как будто не жалел, 364 дня в году преувеличенно бодро хвалился своим нынешним поприщем и посмеивался над «милицейской каторгой», но 5 октября, в День уголовного розыска, неизменно напивался до горизонтального состояния и обещал, что вернется… Впрочем, точно таким образом себя ведет добрая половина всех «бывших», оставивших службу на пике карьеры.

В период совместной работы Акулов и Ермаков считались друзьями, хотя назвать их отношения в полной мере дружбой Андрей бы не рискнул. При всех своих положительных качествах Денис был склонен к авантюрам, хитроват и нередко начинал темнить в тех вопросах, в которых между друзьями, особенно работающими в уголовке бок о бок, оставлять пятен не принято. После увольнения Дениса из органов они виделись достаточно редко, но как только Андрея арестовали, Ермаков активно подключился к операции по спасению экс-напарника. На одном из этапов операции в игру вступила Маша, сменившая излишне пассивного и меркантильного адвоката, защищавшего интересы Акулова в начале истории.

Маша была симпатична Андрею еще со времен ее работы в милиции. Он занимал должность заместителя начальника 13-го отдела, она же входила в группу следаков, обслуживающих это подразделение, так что встречаться им доводилось почти каждый день. Андрей к ней долго присматривался, но проявлять инициативу, не стал, поскольку к установлению длительных отношений не стремился, тогда как Маша производила впечатление девушки, слишком серьезной для краткосрочного, не обязывающего к большему романа.

После освобождения Андрея все закрутилось очень быстро… Настолько быстро, что иной раз он задавался вопросом: нужно ли было так торопиться? Ответ мог прийти лишь с течением времени, но некоторые шероховатости были заметны уже сейчас. Они были обусловлены субъективным отношением Андрея к происходящему, в частности, разницей в их материальном положении. Назвать разницу значительной – сказать слишком мягко. Андрей зарабатывал чуть больше прожиточного минимума, необходимого мужчине трудоспособного возраста, в то время как доходы Ермаковой в удачные дни могли исчисляться сотнями долларов, а то и больше. Собственная квартира со всеми мыслимыми удобствами, новая иномарка, кредитные карточки и одежда из фирменных магазинов… Ничего этого Андрею, продолжай он оставаться на государственной оперативной работе, светить не могло. Взяток Акулов не брал, способностей к бизнесу, которым можно было бы обзавестись «на стороне», не имел. Давно усвоил, что откосится к породе людей, которым надо работать за твердый оклад, а не заниматься предпринимательством, и хотел получать свой оклад именно в уголовном розыске, а не в службах безопасности частных коммерческих фирм или в конторе Дениса, куда при желании легко мог бы устроиться. Некоторые мужчины спокойно относятся к такому положению, когда их жены или подруги зарабатывают больше них самих, но Андрей на подобную роль согласиться не мог. Разорвать отношения с Машей, но остаться честным опером, которому ничего, кроме работы, не нужно? Наступить на горло собственной песне и уволиться, чтобы потом, как Денис, стучать кулаком по столу и орать: «Да таких отношений между коллегами, как в уголовке, нигде больше не встретишь! Имел я в… эти бабки!' знали бы, как хочется восстановиться…»? Уволиться несложно, и место денежное искать придется не так уж и долго, но что будет с душой? Громкие слова? Может, и громкие: живут ведь люди и без милиции, даже те, кто в недалеком прошлом не мог себя представить вне системы, хотя и костерил ее на каждом шагу. Живут и любят повторять, что уже не видят себя в прежнем качестве, демонстрируют нынешнее благополучие – нарочито и в то же время немного стесняясь; оказавшись в своем бывшем кабинете, садятся за бывший свой письменный стол – и поспешно освобождают место, когда входит новый сотрудник, молодой и ничем себя еще на милицейском поприще не проявивший… Слушая разговоры о текущих делах, оживляются, когда могут сказать: «Мужики, в девяносто пятом году у нас была похожая ситуация. Мы тогда сделали так-то… А этот документ составляется следующим образом…» – и в то же время демонстративно отворачиваются или выходят перекурить, когда при них начинают обсуждать действительно серьезные вопросы; со слегка болезненной улыбкой слушают, как кто-то другой, например, оставшийся в седле бывший напарник, рассказывав! о громких, или прикольных эпизодах прошлых лет, в которых нынешний «гражданский» сыграл главную партию. Волгин побывал в шкуре «бывшего», три года провел в «народном хозяйстве», заработал деньги и вернулся, чтобы снова пахать за нищенское подаяние, об увеличении которого сейчас даже говорить перестали. Военным и врачам с учителями регулярно что-то обещают, а про ментов – тишина, как будто хотят воплотить в жизнь старый анекдот про новобранца-гаишника, которого распекает начальник: «Ты почему третий месяц зарплату не получаешь? А ну, бегом в бухгалтерию!» – «Какая зарплата? Я думал: выдали пистолет, ксиву и жезл, а там крутись, как умеешь».

* * *

…Готовила Маша неважно, во всяком случае, значительно хуже Андрея, который имел явные способности к кулинарному делу. Будь у него побольше свободного времени, и он занимался бы приготовлением пищи регулярно, благо и литературы по этой тематике, и самых разнообразных продуктов продается достаточно. Ужин, который она ему предложила, состоял из полуфабрикатов, приобретенных, правда, не в обычном универсаме, а в магазине для состоятельных покупателей. Далеко не всем адвокатам удается зарабатывать много и жить на широкую ногу, но Ермаковой везло. С самого начала она получила несколько прибыльных дел, а потом и клиентура соответствующая появилась, так что сейчас Маша могла выбирать, чем заниматься самостоятельно, л какие контракты переадресовать менее удачливым коллегам. Этическую сторону ее профессии они ни разу не обсуждали, но Андрею хотелось верить, что она не практикует такие способы защиты, как подкуп свидетелей и судейских, поиск компромата для шантажа потерпевших, оплата нужного результата «независимым экспертам». Хотелось верить, но… Можно ли иметь такие доходы, действуя строго в рамках норм закона и морали? Вот и еще один непростой аспект их взаимоотношений…

– Ты не передумал по поводу завтрашнего дня? – спросила Маша, когда они заканчивали ужин.

Андрей ответил, немного помедлив, хотя все было решено давно и изменению не подлежало:

– Я не буду отмечать день рождения в широком кругу.

В принятии решения не последнюю роль сыграл материальный фактор. В двадцать девять лет признавать это было несколько горьковато.

– Да и кто входит в этот широкий круг? За два года многое изменилось. Мать и сестра, ты… Денис… Да еще старый циник Волгин, с которым мы, наверное, просто раздавим бутылку в нашем кабинете вечером в понедельник.

– Мне казалось, что еще недавно у тебя с ним возникали какие-то трения.

– А у кого их не было? Разве что у Евы с Адамом, да и то лишь по причине отсутствия опыта и возможности, выбора. Ничего, мы притерлись друг к другу. Иногда это даже бывает приятно.

– Он по-прежнему один?

– Да, холостякует.

– Ему это действительно нравится, или он тоскует по первой жене?

– Она была у него не первая, а единственная… Наверное, просто привык. Превратился в «Неуловимого Джо», которого не могут поймать только потому, что никто и не ловит. Не обращай внимания, я не злорадствую И не пытаюсь за глаза его унизить. По большому счету это даже не мои слова, а пересказ его собственных мыслей.

– Мне кажется, он много пьет.

– Бывает, грешен. Хотя я уже и не помню, когда видел его по-настоящему пьяным в последний раз. Наверное, 5 октября.

– А День милиции вы разве не отмечали?

– Ты разве забыла, что я пришел практически трезвым? Хотя и получилось это случайно… Странное дело, но сценарий десятого ноября каждый год повторяется. Поначалу все кричат, что это не наш праздник, что наш – только День уголовного розыска, и уверяют друг друга, что пить не будут, разве только символические сто граммов опрокинут, и все… А петом нажираются, как обычно. Так было бы и сейчас, но пришлось заняться работой. Оторвали от праздничного стола. Ты забыла, как я рассказывал об этом?

– Проверяю, – усмехнулась Маша.

– Напрасная трата времени. Поймать на противоречиях опера сложно, даже адвокату и бывшему следователю.

Маша произнесла сложный тост за здоровье и успехи Андрея. Выпили коньяк, выбранный в качестве компромиссного варианта между водкой, которую предпочитал Андрей, и винами, употребляемыми Ермаковой.

Ставя рюмку на стол, Акулов, оценивая только что услышанный спич в свою честь, в очередной раз отметил Маши но умение говорить много, красиво и убежденно, при этом создавая полное впечатление, что слова идут от самого сердца и никогда прежде она их никому не посвящала. Видимо, сказывается высокий класс адвоката… У самого Андрея с застольными речами возникали постоянные проблемы. Ему казалось, что изобрести что-то качественно новое в такой ситуации практически невозможно, все мыслимые пожелания давно классифицированы и многократно обкатаны, так что он, как правило, отделывался стандартными фразами, чувствуя, что они звучат в его устах до невозможности фальшиво. В некоторой степени это можно было посчитать издержкой производства. Крайне лаконичный в общении на бытовые темы, он раскрывался только на работе, когда требовалось «расколоть» злоумышленника, грамотно расспросить очевидца, выудить из памяти «терпилы» подробности, о которых он сам бы не вспомнил, или вынудить свидетеля дать показания, игнорируя, а то и ломая его активное нежелание оказываться втянутым официальную орбиту криминальной драмы. Акулов замечал такое не только за собой, но и за многими своими коллегами. Ловкие и предприимчивые на работе, крепкие профессионалы оказывались беззащитными перед простыми житейскими неурядицами, не замечая явных признаков надвигающейся семейной катастрофы, теряя жен и детей, запутываясь в отношениях с друзьями и родственниками.

– Твоя Виктория еще не собирается замуж? – спросила Маша про младшую сестру Акулова. – Я ее видела как-то недавно…

– Думаешь, она поинтересуется моим мнением по этому поводу? Как будто бы пока не собирается. Черт, когда меня сажали, ей был двадцать один год, и она казалась мне почти что ребенком.

– Сейчас она производит впечатление очень даже взрослой особы.

– Не то слово! Трудно поверить, но иногда она ведет себя так, словно ее жизненный опыт и все, что к нему прилагается, значительно превосходят мой багаж. На редкость самоуверенная и знающая себе цену леди.

– Не самоуверенная, а уверенная в себе.

– Наверное, так оно и есть, и, наверное, это есть правильно. Представляешь, я даже толком не знаю, где она живет и где работает. Нет, адрес и телефон у меня, конечно, есть; она снимает квартиру. А что касается работы… Где-то танцует – ты ведь знаешь, она с детства танцами занималась, но пригласить нас с матерью на свое выступление категорически отказывается. Утверждает, что будет нас стесняться, что выступать перед незнакомыми людьми ей гораздо проще… Дескать, суд родственников – самый суровый, а она еще не считает себя настолько хорошей актрисой, чтобы пройти подобное испытание.

– А ты бы согласился, чтобы сестра и мать видели, как ты работаешь? Ты готов выдержать такой экзамен перед ними?

– Это разные веши! – запростестовал Акулов, уверенный в своей правоте, но Ермакова его перебила:

– Внешняя сторона может быть разной, но внутреннее, личное отношение может и совпадать.

Помолчала и, поскольку Андрей не возразил, задала еще один вопрос, облокотившись на стол и опершись подбородком на сцепленные пальцы:

– Скажи мне, Акулов, а для чего ты вообще работаешь?

– По привычке. – буркнул он, откидываясь на спинку стула и закуривая. – И потому, что податься мне больше некуда.

* * *

Утром Ермакова на машине отвезла Андрея домой.

– Ты свои права не потерял?

– Валяются где-то в столе, – ответил он. – А что?

– Мне казалось, что раньше тебе нравилось водить. Помню, как ты гонял на отделенческой «оперативке»…

– А теперь ни разу не попросил пустить меня за руль? – Андрей пожал плечами. – Просто не было подходящего случая.

На самом деле он просто испытывал зависть к ее черной «Мазде-323» и не хотел усиливать это чувство, сменив пассажирское место на водительское в машине, которая ему не принадлежала.

– У Волгина есть какие-то старые «Жигули», он предлагал мне ими попользоваться, – добавил Акулов зачем-то.

– Ты отказался? Правильно сделал.

Остановились возле подъезда.

– Ты прямо сейчас в аэропорт?

– Да, осталось два часа до самолета. Если бы ты переменил свое решение, я могла бы остаться.

– Отметим день рождения позже. Тем более что мы с тобой и вчера неплохо посидели.

Маша улетала на неделю в Москву, где у одного из ее постоянных клиентов случились крупные неприятности. Он обещал Ермаковой четыреста долларов «суточных» в день, оплату гостиницы, компенсацию транспортных расходов и услуг связи. Андрей не вдавался в подробности, знал только, что клиенту предъявлено обвинение и его необходимо срочно вытаскивать из-под ареста. Возможности для этого вроде бы имелись. Маше предстояло работать в спарке со столичными коллетами; в случае положительного решения вопроса гонорар, как представлялось Андрею, должен был составить весьма приличную сумму в иностранной валюте. Ее брат в своей детективной конторе оперировал значительно меньшими суммами, но тоже не. бедствовал. Акулов однажды представил, какую бы деятельность сумел развить он при таком материальном обеспечении. И он, и остальные опера, вынужденные в большинстве случаев раскрывать преступления на голом энтузиазме. Количество «глухарей» по всей стране сократилось бы на несколько порядков, начиная от кражи наволочек с бельевой веревки и заканчивая «резонансными» убийствами известных людей, за которые падкие до сенсаций газетчики и недалекие обыватели полощут милицию при любом случае.

Первоначально, когда только стало известно о намечающейся командировке, Маша собиралась поехать в Москву на своей машине. Расстояние было не столь уж большим, дороги – приличными, так что Ермакова рассчитывала добраться часов за восемь-десять, не нарушая скоростной режим и делая остановки для отдыха. Свое желание Маша объясняла необходимостью быть в столице максимально мобильной, что возможно лишь в том случае, когда «тачка» всегда под рукой. Акулов резко воспротивился.

– В тебе говорит вечный мужской шовинизм, или ты заботишься о моей безопасности?

– В дороге всякое может случиться. Одинокой привлекательной женщине не место на трассе, – фраза получилась несколько двусмысленной, но Мария обратила внимание совсем не на то, за что себя мысленно отругал Акулов.

– Значит, я всего лишь привлекательная, и не больше того? – спросила она деланно капризным тоном, разворачиваясь к зеркалу.

Б конце концов, вопрос был решен в пользу воздушного транспорта…

– Я буду скучать…

– Я тоже.

Прощальный поцелуй затянулся…

Когда Андрей вошел в квартиру, мать спада. На кухонном столе остались разложенными газетные вырезки, испещренные множеством карандашных пометок, и папки с бумагами. Очевидно, работали допоздна, подготавливая передовицу для своего финансового еженедельника. Помимо этой газеты, Ирина Константиновна сотрудничала с еще несколькими, наиболее влиятельными и популярными, изданиями и подрабатывала на местном телевидении. Криминальной тематики она не касалась, за исключением единственного случая лет шесть назад. Статья получилась настолько безграмотной в юридическом плане и тенденциозной, что Андрей поразился, как могла мать, всю сознательную жизнь связанная с журналистикой, столь сильно проколоться. О причинах он расспрашивать не стад, но свое неудовольствие, в предельно мягкой форме, высказать не преминул, тем более что в публикации затрагивались определенные сферы и некоторые конкретные случаи, напрямую связанные с его служебной деятельностью. Мать огорчилась, что не успела с ним вовремя посоветоваться, и на этом инцидент был исчерпан.

Насколько Андрей мог судить по наброскам готовящейся статьи, она посвящалась скандалу вокруг «Первого кабельного телевидения», которое, фактически обанкротившись из-за неумелого управления и процветавшего в среде руководства безбожного воровства, устроило ряд шумных акций в свою защиту, крича о наступлении на свободу слова и гонениях, которым коллектив подвергся за попытки донести в массы правду о городском руководстве. Верилось в такую версию слабо, но «ПКТ» – Акулов расшифровывал название не иначе как «Помещение камерного типа» – тем не менее сумело перетянуть под свои знамена нескольких правозащитников, готовых драть глотки за всякого, кто заплатит, десяток человек с неустойчивой психикой и целый табун тек, кому просто нечем больше заняться, кто пытается участием в «борьбе за справедливость» скрасить свое постылое существование. Митинги, пикеты, письма в Государственную думу… Скандал разгорелся нешуточный. В статье, которую готовила мать, раскрывалась финансовая подоплека случившегося.

В кухню зашла кошка. Потерлась о ноги Андрея, требовательно посмотрела в его лицо. Вместо мяуканья издала какие-то звуки, напоминавшие скрип. То ли не проснулась еще толком, то ли ленилась говорить в полный голос, по опыту зная, что ее поймут и так. Акулов где-то читал, что люди, с точки зрения кошек, созданы лишь для того, чтобы этих кошек кормить.

– Сейчас, погоди… Я ведь тоже еще ничего, кроме кофе, не пил…

Кошка села на задние лапы, почесалась и, опять «проскрипев», продемонстрировала скептическое отношение к словам хозяина. То ли не поверила услышанному, то ли давала понять, что кофе ее мало интересует. Разве что в виде зерен, которые, когда люди не уследят, можно разогнать по всей квартире.

После освобождения Андрея из тюрьмы кошка долго его шугалась, очевидно, успев позабыть т два года. Теперь привыкла, не боялась брать корм из рук, давала себя погладить и даже могла прийти в его комнату посреди ночи, чтобы выбрать на кровати приглянувшийся уголок и подремать пару часиков.

Акулов накормил животное, потом приготовил себе яичницу по азербайджанскому рецепту, с зеленью и помидорами, перекусил и покурил. Пока ел, смотрел телевизор, то самое «ПКТ». Шла передача «Магазин для ленивых», целиком состоящая из длительных рекламных роликов. Некоторые были сделаны со вкусом, другие отличались навязчивостью пополам с отсутствием фантазии, и все без исключения вызывали стойкое раздражение. Ничего из предлагаемых товаров купить не хотелось.

На экране появился известный актер, прославившийся ролями в героических фильмах лет двадцать – тридцать назад. Мужественное лицо сковывала улыбка, свидетельствующая, что актер чувствует себя крайне неловко и просит извинения за ту белиберду, которую он вынужден говорить:

«Здравствуйте! Вы меня, конечно, узнали. В молодости я был очень хорошо подготовлен физически, активно занимался спортом, да и ритм жизни, который я тогда вел, автоматически вынуждал меня всегда быть в хорошей форме. Но годы, увы, берут свое! Я стал замечать, что уже не так уверенно чувствую себя на улице, не всегда могу дать отпор зарвавшемуся хулигану, защитить слабого, физически, так сказать кулаком, постоять за правое дело. Но есть выход…»

Изображение киногероя сменилось заставкой, на которой Акулов разглядел что-то вроде свернувшейся в клубок змеи и мигающего ценника.

«Всего за 98 у. е., – бодро возвестил невидимый диктор, – вы получаете настоящий черный пояс по карате! Доставка в любой конец города – пять долларов шестьдесят восемь центов. Звоните круглосуточно, и в течение одного часа настоящий черный пояс будет доставлен вам на дом. Первой тысяче покупателей – специальный подарок! Совершенно бесплатно, вместе с поясом. вы получите номер телефона сенсея, которому сможете позвонить в любое время при возникновении критических ситуаций, связанных с обладанием нашим поясом! Пояс изготовлен только из экологически чистых материалов, что подтверждено международным сертификатом…»

В конце рекламного ролика на экране снова появился знаменитый артист:

«Конечно, сделав эту покупку, вы не станете сразу мастером восточных единоборств, но у Вас улучшится настроение, вы почувствуете уверенность в собственных силах и, что совсем немаловажно, получите мощный дополнительный стимул для самостоятельных тренировок…»

Акулов переключил телевизор на другой канал, где показывали Телепузиков.

На сытый желудок захотелось спать, он лег и проснулся только в половине третьего, когда уже пришла сестра.

– Привет! С днем рождения!

– Спасибо.

Он выслушал набор традиционных поздравлений, по глазам видя, что припасен какой-то сюрприз.

Сестра Андрея была красива, чего он, если рассуждать здраво, не мог бы сказать о себе. Натуральная блондинка с мягкими чертами лица и голубыми глазами чистейшего, завораживающего цвета. Выше брата, почти метр девяносто ростом, она обладала великолепной фигурой и двигалась с той фацией и мягкостью, которые достигаются только путём самоотверженных длительных тренировок. За 98 у. е. такого не купишь, тем более – с доставкой на дом. Всегда со вкусом одевалась, отличалась рассудительностью и здравым смыслом, могла поддержать разговор в любой компании и одновременно поставить на место нахала, сколь бы крутым тот себя ни возомнил. Понятно, что близким и любимым людям мы готовы прощать мелкие недостатки, но Андрей, сколько ни пытался взглянуть на Вику критически, мог сказать только одно: парню, за которого она выйдет замуж, чертовски повезет.

В комнату вошла мать, и Виктория, переглянувшись с ней, объявила о подарке.

Некоторое время Андрей смотрел недоуменно. Потом, осознав, что это не шутка, только и смог сказать:

– Да вы что, все с ума посходили? Я не возьму!

Подарок был слишком ценный.

* * *

Старший оперуполномоченный РУБОП Игорь Фадеев дозвонился до Волгина вскоре после полудня:

– Привет, старый! Как дела?

– До твоего звонка шли прекрасно.

– Ваш дежурный мне сказал, что ты у него сегодня в качестве мальчика для битья.

– Он себе льстит. Сейчас спущусь на первый этаж и надеру ему задницу.

– Не надо, у нас был строю конфиденциальный разговор. Получится, что я рассекретил источник… Слушай, старый, ты собираешься быть на месте или как?

– Хотелось бы быть дома. А ты чего всгоношился? Я думал, что в выходные дни вас на работе с огнем не сыскать.

– Ну да! Пашем как проклятые.

– Кому-нибудь другому расскажи. Какие у вас нормативы, не напомнишь? Если мне память не изменяет, с одного опера – два раскрытия в год.

– Вранье и сказки завистников. Тем более что ты сам, знаешь: нас мелочевка не интересует, мы охотимся только на крупную дичь… Короче, Серегин, я к тебе подскочу…

– Зачем? Можешь подскочить и у себя в кабинете. Там потолки немного повыше, чем в нашем захолустье, так что меньше риска ушибить свою головушку, и на дорогу время терять не придется.

– Есть одна тема, по которой надо перетрещать.

– Ну давай, жду. Можно сказать, что я уже заинтригован.

Проводить субботний день в служебном кабинете никто Волгина не заставлял. Главное – быть все время «на связи», чтобы дежурный по РУВД мог найти его в любой момент, как только поступит сообщение о совершенном убийстве либо возникнет иная нужда в присутствии опера – специалиста по насильственным смертям. Волгин тем не менее приехал. Писать бумаги было неохота, и он развлекался игрой на компьютере. Аппарат был его личной собственностью. Первое время Сергей держал ПК. дома, но в нерабочее время и по выходным дням потребность в услугах компьютера возникала очень редко, и Волгин перевез «машину» в управление. Основную часть памяти жесткого диска занимала его личная картотека преступного элемента и сочувствующих таковому субъектов, а также всевозможные базы данных, приобретенные на рынке нелегальной продукции. По объему и разнообразию содержащихся сведений эти ворованные программы зачастую превосходили возможности официальных структур.

Визит Фадеева слегка насторожил Волгина. Они были в хороших отношениях, когда-то работали вместе, и сейчас, оказавшись в разных подразделениях, далеко не всегда настроенных по отношению друг к другу лояльно, продолжали регулярно встречаться и обмениваться информацией, невзирая на межведомственные распри. Ждать от Фадеева подлости не приходилось, но Сергей догадывался, о чем пойдет речь; говорить на эту тему не хотелось, но и от встречи было не уклониться. Можно, конечно, отсрочить ее на день или два, но что в этом толку?

Стучать в дверь Фадеев не стал. Приоткрыл ее, просунул в щель наголо обритую крепкую голову, украшенную шрамом на теменной части:

– Начальник, разрешишь зайти?

– Входите, товарищ бандит…

Волгин давно заметил, что основную массу оперативных сотрудников РУБОП по внешнему облику можно разделить на две категории. Одни стараются максимально походить на подопечный контингент, другие прилагают все усилия, что их никто не мог перепутать с потенциальным противником. Первые носят спортивные костюмы и куртки из кожи, золотые цепи и барсетки. Вторые месяцами забывают о парикмахере, могут сочетать кроссовки фабрики «Динамо» с джинсами «Левис» за двести рублей, а для торжественных случаев облачаются в костюм, приобретенный лет десять назад по случаю свадьбы. Сотовые телефоны, впрочем, водятся и у тех, и у других.

Ярко выраженное в середине девяностых годов, такое различие несколько стерлось на исходе века, но до его полного исчезновения было еще далеко.

Фадеев, несомненно, принадлежал к первой категории. В чем-то он даже переигрывал, стараясь, «в связи с оперативной необходимостью», походить на представителя организованного криминалитета средней руки. Встретив его на улице, возле каких-нибудь ларьков или рынка, многим обывателям, наверное, хотелось зажмуриться и замотать головой, отгоняя галлюцинацию: в массовом сознании успело закрепиться мнение, что подобного вида «рэкетиры» и «контролеры» исчезли, как вид, и что тех, кто не перешел на следующую ступень эволюции, давно схоронили или упрятали за решетку на длительный срок.

Относительно целей приезда Фадеева Сергей не ошибся.

– ОПД по трупам на Заповедной улице у тебя?

– У Акулова, а он выходной.

– Сейф-то у вас один на двоих. Дашь полистать?

С формальной точки зрения Волгин мог отказать. Без официального запроса, без санкции руководства выдавать для ознакомления оперативно-поисковое дело, находящееся в производстве другого сотрудника, он права не имел. В то же время дело, на обложке которого стоял гриф «секретно», ничего по-настоящему секретного в себе не содержало, а Фадеева он знал достаточно давно, чтобы придавать значение лишним формальностям.

– Листай.

Фадеев знакомился с делом по-профессиональному быстро, с одного взгляда оценивая степень важности каждого документа и не задерживаясь на тех листах, которые интереса не представляли.

«19 октября, около 23 часов 50 минут, на поляне лесного массива, в 800 метрах от дома 47 по улице Заповедной, были обнаружены трупы пяти мужчин с множественными огнестрельными ранениями, ., Согласно имеющимся оперативным данным, четверо убитых принадлежали к организованной преступной группировке, возглавляемой Графовым А. А., кличка Дракула, в настоящее время арестованным по обвинению в совершении ряда тяжких преступлений, являлись „бригадой'', специализирующейся на силовом решении возникающих у ОПГ проблем с конкурентами как по теневому, так и по легальному бизнесу. Возглавлял „бригаду" один из ближайших помощников Графова по кличке Санитар, полные установочные данные; …. опознанный в одном из погибших… Пятым убитым является гр-н Шмелев Антон Иванович, 01.01.69 года рождения, уроженец города Резекне, Латвия, проживавший по адресу: Заповедная улица. 48 – 11, инвалид, бывший прапорщик ВДВ, получивший ранение (травматическая ампутация голени) во время проведения контртеррористической операции на территории Чеченской Республики…»

Фадееву потребовалось двадцать минут, чтобы ознакомиться с делом от корки до корки. Никаких выписок он не делал, копий с документов не снимал. Возвращая ОПД Волгину, резюмировал:

– Туфта полная.

– Ну извини! Как говорится, чем богаты… А тебя это с какого боку интересует?

– Ты чего, забита, что ли? Это же я, лично я, Дракулу в клетку определял!

– Его определил – пора и за других браться.

– Другие никуда не денутся, дотянемся и до них. Начальство требует, чтобы по этому «пятернику» мы тоже поработали. Дескать, тема откровенно наша, нам, стало быть, и карты в руки.

– Правильно требует. ОПД к себе забрать не хотите? Или вы, как всегда, исподтишка ковырять станете? Если получится – вы герои, если не выгорит – мы виноваты в том, что вам помешали…