Текст книги "Месть Акулы"

Теперь понятно, почему Виктория скрывала свое место работы. Интересно, мать в курсе? Скорее всего, да. Ирина Константиновна не могла отнестись к занятиям дочери положительно, но всегда придерживалась правила не лезть в дела взрослых детей, даже если они совершали ошибки – кроме тех случаев, когда ошибки были очевидны с самого начала и не имели двоякого толкования. Но и в этой ситуации она ограничивалась только предостережением или советом.

Черт!

Акулов потер лоб! Он всегда отказывался брать подарки от женщин, а сегодня принял машину, заработанную такой ценой.

Хотя – какой «такой» ценой?

Что, в принципе, предосудительного в работе Виктории? Наверняка ей самой это нравится. Раздеваться на сцене ее никто не принуждал. Платят очень прилично. Масса других положительных факторов, в противовес которым – только ретроградские взгляды Андрея, убежденного, что женщина не должна заниматься такими вещами. Стоп! Не женщина, а его сестра, – когда он несколько раз смотрел выступления других танцовщиц, аналогичных «Сюрпризу» либо даже более откровенных, никакого чувства протеста не возникало. Не жмурился, не отворачивался, не требовал запретить недостойное зрелище. Смотрел с интересом и мог прокомментировать увиденное: «У этой здорово получилось! А эта, с такой-то фигурой, постыдилась бы на людях раздеваться…»

В конце концов, подобного следовало ожидать. Прояви он чуточку больше внимания к своим близким, обрати внимание на их проблемы и устремления – и мог бы догадаться о многом. Этот вариант еще не самый худший. Андрей представил другие: Вика – наркоманка, Вика – наводчица в шайке квартирных грабителей, Вика – любовница преступного авторитета, специалиста по мокрым делам, у которого руки по локоть в крови… Он полагал, что дома у него все в порядке, и целиком отдавался работе, дни и ночи вкалывал так, словно хотел наверстать упущенное за два года. Словно, кроме него, преступников ловить некому. Даже Маша говорила об этом, а ведь они поддерживают отношения не так уж и долго, еще должен длиться тот период, на протяжении которого люди, решившиеся на совместное проживание, закрывают глаза на недостатки друг друга, рассчитывая, что со временем все устаканится и притрется.

Для последнего танца «Сюрпризу» потребовалась девушка-доброволец из зала. Выбор пал на одиноких соседок оперативников. Блондинка, смеясь, отказалась, но ее рыжеволосая подруга, затушив сигарету, последовала вслед за Анжелой на сцену. Номер был с лесбийскими мотивами. Пока Анжела солировала, Виктория и Каролина уложили рыженькую на спину у края сцены. Закрывая девушку от зрителей, повернулись спинами и наклонились, давая возможность оценить объемы и красоту своих бедер. Из зала донеслись одобрительные свистки и отрывистые аплодисменты.

Акулов сжал зубы. Фадеев восхищенно прицокнул, а Волгин смотрел с непроницаемым лицом, сидел прямо, будто аршин проглотил, и вызывал ассоциации с британским лордом, по недоразумению оказавшимся в третьеразрядном кафешантане.

– Я бы той козе, которая слева, с удовольствием засадил, – громко поделится мечтами джентльмен в белом костюме.

Акулов судорожными движениями раздвинул воротник своей рубашки. Невольно представилось, как от его удара этот хорек падает на пол, закрывая разбитую морду локтями, в то время как кровь черными пятнами расползается по люминесцируюшему пиджаку.

– Может быть, вместо козы я подойду? – пискнула одна из спутниц «белокостюмного», и подружки одобрительно захихикали.

С последними тактами музыки Вика и Каролина отскочили в стороны, рыжеволосая поднялась со сцены, и стало видно, что с нее, пока она лежала, сияли блузку. Дав полюбоваться грудью, укрытой коричневым в белый горошек бюстгальтером, девушка сошла в зал и, стараясь двигаться как манекенщица на подиуме, проследовала к столу. На ее лице играна улыбка, сотканная из легкого смущения, чувства превосходства над соперницами, не отважившимися оголиться прилюдно, и надежд на жгучее внимание со стороны отборных представителей сильного пола. Проморгав складку ковровой дорожки, рыженькая споткнулась и подвернула ногу в туфле на огромнейшей шпильке, но виду не подала. Последние метры прошла почти не хромая и села к подруге, воспользовавшись помощью тучного кавказца, победившего на коктейльном аукционе, который успел подскочить, отодвинуть стул и предложить руку. Заняв свое место, полуоголенная красавица кивнула в знак благодарности и не преминула победно взглянуть на спутниц джигита, двух худосочных «фотомоделек».

Кавказец, наклонившись к уху. рыжеволосой, что-то страстно шептал, когда от сцены к ним направилась Виктория, неся в руках блузку королевы любительского стриптиза. Следом за ней спешил официант с подносом подарков от клуба: бутылкой дорогого вина, мягкой игрушкой и коробкой женских сигар.

Взгляды брата и сестры пересеклись…

Это длилось пару секунд, потом они равнодушно отвернулись в разные стороны.

– Выпьем! – решительно предложил Игорь и поднял рюмку. – Уф, хорошо пошла, стерва!

Андрей вздрогнул, подумав, что в последней фразе рубоповец говорил о Виктории, но оказалось, что тот восхищается водкой.

Акулов и Волгин проглотили свои дозы с мрачными лицами и закусили изрядно подостывшим горячим. Фадеев истолковал это по-своему:

– Ничего, мужики, через полчаса второе отделение начнется. Там эти бабы такое откалывают, что…. А самый прикол у них бывает в конце. Всем раздают карточки для голосования и сувенирные авторучки. На карточке надо написать имя той девушки, которая тебе понравилась больше всего, и танцовщица, за которую отдали большинство голосов, покажет стриптиз. Но есть одна тонкость. По залу собирают деньги, кто сколько даст. Если сумма окажется маленькой, то девчонка снимет одно только платье. А если соберут много, то она разденется полностью, да еще и раскорячится, как попросят. Я один раз такое шоу наблюдал! Сегодня публика богатая, так что, если повезет, мы насмотримся… – Игорь помолчал, улыбаясь приятным воспоминаниям, и закончил рекламную паузу: – У меня этих Якубовских ручек в кабинете штук десять валяется!

Волгин продолжал изображать английского парламентария. Акулов поделился наблюдением, которое давно сложилось у него в голове:

– Видите того урода в белом прикиде? На покойного Никиту как две капли похож.

– Да ну? – Фадеев, не таясь, развернулся, чтобы оценить указанный объект. – А по-моему, ничего общего. Меньше думай о работе… И не пыхти ты так своим «беломором», все настроение праздничное сбиваешь!

Каролина, последняя из троицы «Сюрприза», скрылась за дверью артистической уборной. Конферансье продолжал цедить пиво около стойки, охранники покинули зал, и на танцевальную площадку потянулись любители медленных танцев. «Белый пиджак» пригласил сразу двух «школьниц», пузатый джигит галантно вывел рыжеволосую.

– Пойти, что ли, тоже потоптаться? – вопросил Игорь, оглядываясь в поисках потенциальной партнерши; задержался взглядом на блондинке, в одиночку распивающей призовое вино, и вздохнул: – Не годится, придется ее потом за стол приглашать. А на хрена она нужна, если мы еще будем работать?

Закончились две композиции, и конферансье, вынырнув из артистической уборной, объявил «белый» танец.

– Неужели нас никто не позовет? – Фадеев приосанился. – Да на таких парней, как мы, должны накинуться все местные красотки! Во, одна уже идет! Черт, как бы от нее потом отделаться, чтобы дала телефончик и не обиделась?

Блондинка подошла к столику оперов, проигнорировала Игоря и пригласила Сергея. Когда они удалились, Фадеев почесал затылок:

– Ни черта не понимаю… Может быть, водки? Никому мы, Андрюхин, с тобой не нужны. Да так оно и лучше. К черту этих баб! Никуда они не денутся, а мы когда еще соберемся в такой хорошей компании? Бл-лин, еще одна подкатывает! Да это же… Это же… Она!

– Молодой человек, можно вас ангажировать на медленный танец? – спросила Вика у Андрея, загадочно улыбаясь; ни тени смущения на ее лице заметно не было.

– Можно. Если не боитесь, что я отдавлю вам все ноги. – Акулов поднялся, взял сестру под руку, и они отошли от стола, оставив обалдевшего Игоря скучать в одиночестве.

Заняли место среди других танцующих пар. Андрей обнял сестру за талию, она положила руки на его плечи и первой начала разговор:

– Ты меня осуждаешь?

– Догадайся сама,

– Что в этом такого? Они ведь просто смотрят, и ничего больше.

– Так уж и ничего!

– Ничего, – повторила Виктория, и Акулову захотелось ей верить.

Слов не хватало. Высказывать мысли, которые бурлили в нем при виде танцев «Сюрприза», сейчас казалось глупо. Ни одного рационального довода, сплошные эмоции. Может, было бы лучше и дальше оставаться в неведении?

– Почему ты раньше ничего не говорила?

– Потому что знала: моя работа тебе не понравится. Надеялась, что никогда про нее не узнаешь. Кто мог предположить, что ты здесь окажешься? На службу он поехал, как же! Следил за мной или кто-то подсказал, где искать?

Двумя днями позже Акулов, прокручивая этот разговор в голове, долго пытался понять, что же вынудило его сказать следующие фразы, но так и не доискался причины. Она, конечно, была, но логического обоснования не имела. Наверное, какое-то предчувствие, причем того разряда, к которым Андрей всегда относился с большой долей скепсиса: дескать, потом всегда кажется, что звезды предупреждали…

Тщательно подбирая слова и контролируя выражение лица, довольно безразличным тоном он произнес:

– Надоело слушать твои байки, вот и решил поглядеть, как обстоят дела на самом деле.

– Ну и как они обстоят?

– Бывает и хуже.

– Согласна… Кто тебе сказал адрес клуба?

Акулов хмыкнул:

– Мир не без добрых людей. Установить адрес было легко, не в этом проблема.

– А в чем она? В твоем отношении? Ты перестанешь общаться со мной до тех пор, пока я не перейду работать нянечкой в детский сад? Я бы, может, и пошла, да только денег, которые там платят, мне не хватит даже на косметику.

– Весь вопрос в деньгах?

– Андрюша! Я тебя, конечно, очень люблю, но выслушивать проповеди не собираюсь. Прежде чем осуждать, постарайся хотя бы понять. Тебе не нравится, что я раздеваюсь перед этим зажравшимся быдлом? Так ведь это я их использую, а не они меня. Я! Знаешь, сколько баб в этом городе мне завидуют, сколькие мечтают оказаться на моем месте?

– Что, очень много? – Акулов криво усмехнулся.

– Достаточно! Идти на завод и горбатиться за токарным станком никто не желает…

– Лучше задницей трясти…

– Лучше трясти задницей здесь, чем в каком-нибудь другом месте. Объяснить, почему? Да, вопрос, простите, в деньгах! Я предпочитаю раздеваться и получать достойные деньги, чем за шестьдесят баксов а месяц преподавать алгебру юным придуркам, которые ни о чем, кроме героина, компьютерных игр и щупанья прыщавых одноклассниц, не думают. Шесть уроков расстилаться перед ними, потом лупить по потным рукам директора школы, который считает, что, записав мне пару факультативов, имеет право на горизонтальную благодарность, а вечером питаться макаронами с морковкой и рыдать над порвавшимися колготками. Андрюша, я пробовала – это не для меня. Хватило двух месяцев, чтобы понять. Работая здесь, я чувствую себя человеком. Да, приходится делать то, что тебе не нравится, – но когда я это делаю, вся толпа в моей власти.

– Еще скажи, что женщине просто необходимо постоянно чувствовать мужское внимание.

– Да, Андрюша, необходимо. Лишившись его, она быстро перестанет быть жешадшй. Очень плохо, что ты этого не понимаешь.

– Не все еще потеряно. Может быть, когда-нибудь и пойму.

– Скажи мне, пожалуйста…

– Пожалуйста,

– …Ты во всех клубах ведешь себя так же? Или тебя бесит только то, что мы – родственники, а на других девушек ты можешь глазеть, не смущаясь и не возмущаясь? Не отводи глаза, вопрос серьезный…

– Мне не нравятся люди, которые крутятся вокруг тебя. Мне не нравятся проблемы, которые они могут создать. Мне не нравятся способы, которыми они их будут решать. Я просто боюсь за тебя… Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: твоя работа может принести серьезные неприятности, даже если ты будешь просто танцевать, ни на что не обращая внимания и стараясь держаться подальше от всякого рода криминальных историй.

Виктория сбилась с шага и наступила Акулову на ногу.

– Спасибо! – усмехнулся он.

– Вот что… – проговорила сестра медленно, на ходу принимая решение и глядя брату в лицо. – Раз уж так получилось, то… Кто тебе рассказал, где меня можно увидеть?

– Ты уже спрашивала. Какая разница, кто это был? Главное, что рассказали. И про клуб, и про все остальное.

– Нам надо будет поговорить. Завтра, хорошо? Я сама тебе позвоню. А до моего звонка не надо, пожалуйста, ничего делать. Договорились?

Неуместный вопрос «Что случилось?» чуть не сорвался с языка Андрея. Вовремя остановившись, он, изобразив на лице колебание, кивнул, но поставил условие:

– Ладно. Но только пообещай, что расскажешь все без утайки.

– Обещаю…

Музыка смолкла. В зале раздались аплодисменты.

– Мне пора. – Виктория убрала ладони с плеч Андрея. – Позвоню завтра!

– Сейчас у вас будет стриптиз? – спросил он, не давая сестре отойти.

Она рассмеялась:

– Хочешь на меня посмотреть? Кто бы подумал, что ты любишь инцест! А такой с виду правильный.

– Не хочу.

– Значит, пусть будет по-твоему. Станцует Анжелка, независимо от итогов голосования. Все, отпусти!

Оставив Андрея, Вика торопливо скрылась за дверью позади сцены. Андрей, проводив ее взглядом, вернулся к столу, где его ждали Фадеев и Волгин. Блондинки с ними не было.

– Бросил? – спросил он Сергея, усаживаясь.

– Договорились встретиться завтра.

– Поздравляю.

– Между прочим, девушка очень приличная. Работает в школе преподавателем ботаники.

– Хм… За шестьдесят баксов, по вечерам рыдая перед «стрелочкой» на колготках?

– Что?

– Не обращай внимания. Ее подруга тоже учитель?

– Ага. Только по математике, в старших классах.

– Это было подстроено…

– Что?

Фадеев, который наблюдал за диалогом с видом несколько ревнивым и недоуменным, постучал ножом по тарелке:

– Мужики, хорош развлекаться! Пока вы там дамочек обнимали, я всю работу за вас провернул.

– Водку, что ли, нашу выжрал?

– Софронов вернулся. Сидит в кабинете Гордеича, можно пойти и забрать.

– Пошли!

– Вам-то хорошо, вы свое получили. А старый и заслуженный майор, как обычно, оказался выкинут на свалку.

– Ничего, Чапаев, тебя Инесса подберет, отчистит и согреет.

– Если бы! Который год с этим делом «динамит».

Когда опера выходили из зала, «белый костюм» отплясывал твист, а кавказец, присоединив рыжеволосую к субтильным «фотомоделькам», рассказывал что-то залихватское, пыжился и жестикулировал, как пропеллер. «Математичка» смеялась, чувствуя себя победительницей, овладевшей вниманием достойного человека. Одинокая блондинка помахала Волгину рукой…

– Интересно, какую лапшу ты повесил ей на уши? – проворчал Фадеев, боковым зрением уловив прощальный жест девушки.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Задержание. – Допрос. – О вреде адюльтера, неожиданностях и коллекции бюстгальтеров. – Убийца снимает маску благопристойности с «чужого» покойника. – Волгин думает. – Волгин действует. – Человек, который готовит пельмени. – Акулов и геометрия. – Шутки закончились…

Софронов сидел на стуле в кабинете директора, широко расставив ноги и скрестив на груди руки. Пальто и кепка лежали на коленях. Гордеич, расположившись за столом, щелкал клавишами калькулятора – как показалось Волгину, он пытался замаскировать свое волнение, а не производил сложные вычисления.

– Дима? – спросил Акулов, останавливаясь перед Софроном.

Тот посмотрел на опера и промолчал.

– Вставай и поехали.

– Куда?

– Туда.

– Станислав Гордеевич! – Софронов повернулся к директору.

Тот, вздохнув, выключил калькулятор.

– Дима, у товарищей из органов к тебе есть несколько вопросов. Отправляйся с ними.

– А кто будет работать?

– Не беспокойся.

Софронов поджал губы. Посидел, глядя в пол. Потом резко поднялся, уронив кепку, и принялся надевать пальто. С двух раз попасть в рукав не получилось, и Акулов помог, подержал тяжелый реглан, пока преступник, совладав с нервами, не напялил свое одеяние.

– Спасибо…

Когда проходили через вестибюль первого этажа, один из охранников, недоуменно нахмурившись, шагнул им навстречу, но прежде, чем Фадеев успел его отодвинуть, вмешался напарник. Он дернул коллегу за локоть и прошептал на ухо несколько слов, от которых лицо молодого секьюрити вытянулось и закаменело.

Как только менты и Софронов скрылись за дверью, он демонстративно сплюнул:

– Ненавижу! Ну чего им дома-то не сидится?! Сначала жрут на халяву, потом права начинают качать. Димон-то при чем, чего он им сделал? Разве что обматюгать мог, если они сильно зарвались.

Около машины Акулов обыскал Софрона. В боковом кармане пальто нашелся ножик, не относящийся к холодному оружию, но достаточно большой для того, чтобы нанести им проникающее ранение.

– Разве это запрещено? – спросил Софрон, с неприязнью наблюдая за действиями оперативника.

– Тебе он больше не пригодится… – Акулов прикусил язык. Раньше времени предупреждать задержанного о том, что избитый им человек умер, было бы существенной тактической ошибкой.

Повезло, Софронов оценил слова поверхностно, приняв их за обычный милицейский прикол.

– Обойдемся без наручников?

– Я никуда не убегу.

Сели в «Ниву». Фадеев – за руль, Акулов и Волгин – на задний диван, по бокам от задержанного.

– Может быть, наконец объясните, куда мы едем и какие у вас ко мне претензии?

Трем операм доводилось слышать подобные вопросы не одну сотню раз. Столь же традиционно ответил и Волгин:

– Едем в Северный район. А что касается претензий, то все свои грехи ты знаешь лучше нашего.

– Рассчитываете, что я сдуру в чем-то признаюсь?

– Время покажет. Главное, что от твоего признания – или молчания – нам ни тепло, ни холодно не станет. При таком количестве свидетелей и материальных улик признание обвиняемого нужно лишь для того, чтобы оценить его первоначальный умысел и отношение к содеянному. Никто ведь не знает, какая мысль на самом деле была в твоей дурной башке…

– Оскорбляете?

– Нет. Просто констатирую очевидное.

Софрон замолчал и минут десять грыз ногти, глядя в окно на пролетающие мимо светофоры, дома и мосты. Фадеев увеличил громкость магнитолы: «…А в Тверском ГПУ молодой оперок шил дела с пролетарским размахом. На столе у него я прочел некролог, и кольнуло в груди под рубахой. Была зверски замучена бандой в Москве на задании Савина Мила. На ментов ведь работала, дым в голове, а вора не „спалила" – любила…»

Как только песня закончилась и ударило из динамиков шипение пустой магнитной пленки, Софронов спросил дрогнувшим голосом:

– На меня пожаловался Никита?

– Нет. Он про тебя не сказал ни единого слова, – ответил Волгин чистую правду.

– Не верю!

– То же мне, Станиславский нашелся! Придет время, и убедишься. От слов Никиты сейчас ничего не зависит. Слишком сильно ты его отдубасил, и слишком многие это видели.

– Этот козел давно нарывался.

– К девушке твоей приставал?

– Даже меня не боялся!

– Значит, причина драки именно в этом? В не уважении к твоей личности?

Софрон подумал и вздохнул:

– Сучка не захочет – кобель не вскочит. Давно надо было другую куклу найти. А я все чего-то тянул, надеялся, что снова будет как раньше…

– Раньше было хорошо?

– Не очень. Здорово я его отмудохал?

– Ты хвалишься, или тебя интересует результат поединка?

– Чем там хвалиться? Этой глисте любой сопляк мог запросто накостылять!

– Девушка – «кукла», соперник – «глиста». Чего же ты, такой сильный и умный, с ними связался? А что касается мордобоя – хватило бы и четверти дозы…

Разговор, начавшись в машине, был завершен в кабинете 13-го отделения. Ни охотничьего азарта, ни ненависти по отношению к душегубу опера не испытывали. Акулов пошел искать следователя Риту Тростинкину, а Фадеев, вставив в диалог буквально несколько слов, в дальнейшем откровенно скучал. Листал порнографический журнал, завалявшийся в одном из столов, зевал, пробовал играть в «тетрис» на своем сотовом телефоне и даже вздремнул, преклонив голову на стопку книг разного жанра, от комментариев к УПК до женского романа «Стальная эрекция».

Софронов, услышав за спиной тихий храп, развернулся, прочитал название на корешке бестселлера и усмехнулся:

– Представляю, что ему снится.

Словно в подтверждение этого, Фадеев застонал, встрепенулся и, подняв голову, окинул кабинет мутным взглядом. Потом сфокусировался на часах, разобрал положение стрелок и, произведя в уме несложные вычисления, сварливым тоном задал вопрос:

– Вы еще долго собираетесь ковыряться?

– Заканчиваем.

– Клиент кочевряжится? Давно пора по домам разбегаться… – Игорь Александрович потер скулу, на которой алели пятна от контакта с жесткой обложкой «Эрекции», потянулся, отчетливо хрустнув суставами, и отправится, по его собственному выражению, «нашакалить немножечко кофе».

Пока его не было, Волгин дописал показания Софрона. Пробежал глазами получившийся текст, остался доволен и отдал два покрытых плотными строчками листа Дмитрию:

– Читай. Если найдешь ошибки – ничего не зачеркивай, скажи мне, допишем отдельно.

– Все правильно. Я видел, как вы писали.

– Читай, кому говорят… – Сергей растер лицо; почувствовал взгляд Софрона и поднял на него покрасневшие глаза: – Что такое?

– Пока никого больше нет… Мы можем как-нибудь договориться? Я зарабатываю не очень много, но…

– Нет.

– Почему?

Сложно ответить на такой простой вопрос. Пускаться в объяснения, вспоминать про нравственность и мораль – значит, провоцировать взяткодателя на словоблудие. Он ведь вполне искренне верит, что все продается, и мент, отказываясь от предложенных денег, просто набивает цену. Гораздо проще зарядить в ухо. Законом это запрещено, но действует очень эффективно, отбивая у преступника желание к продолжению аукциона.

– Потому. Я по субботам не принимаю.

– Уже давно воскресенье…

– Постарайся договориться с кем-нибудь другим. А я прослежу за тем, чтобы это не получилось.

Возвратился Фадеев, неся несколько кружек, электрочайник с кипятком и пакетики с заваркой.

– Кофе и сахар есть только у местного зампоура[8]8
  Заместитель начальника отдела милиции по уголовному розыску.


[Закрыть], Борисова. Но он заперся в своем кабинете и не желает ни с кем разговаривать.

– Его сиятельство Александр Маркович бывают подвержены приступам дурного настроения. Особенно плохо ему бывает, когда кому-нибудь другому хорошо, а он не поимел с этого ни копейки.

– Нет, там какая-то семейная драма. Акула расскажет, когда придет.

– А где он застрял?

– В дежурке. Следачка ваша свалила домой, он пытается до нее дозвониться. Не знаешь, далеко она живет?

– Неблизко. Придется кому-нибудь ехать.

– Пускай дежурный разбирается. Или Андрюхин едет, он теперь у нас тоже «лошадный». – Фалеев заварил чай в трех кружках и с сомнением посмотрел на задержанного: – СПИДом не болеешь? Сифилисом?

– Нет.

– Точно? Тогда держи.

Акулов появился только минут через сорок. Следом за ним вошла Маргарита, как всегда, больше похожая на ветреную студентку, чем на следователя прокуратуры.

– Всем – здрасьте!

Худенькая, немного угловатая, с очень короткой стрижкой неестественно белых волос, в голубых джинсах и куртке цвета хаки, слишком тонкой для ноябрьской погоды. Хлопнула по столу полиэтиленовым пакетом с «дежурной папкой», села, положила подбородок на сомкнутые в «замок» пальцы, долго рассматривала подозреваемого.

– Ты, значит, Софронов?

– Я.

– Паспорт есть? Что он вообще говорит?

Волгин дал Тростинкиной «Объяснение». Любой чужой почерк вызывал у нее раздражение, и волгинский, достаточно разборчивый и крупный, не стал исключением.

– Не понимаю, как это можно читать? Он что, сам писал? Софронов, это твои каракули?

Дмитрий благородно промолчал. Морщась, чтобы лишний раз подчеркнуть обилие трудностей, которые ей приходится преодолевать по вине оперов, Рита начала чтение. Одновременно она пошарила в пакете, достала пачку «вирджинии слимс» и, зажав между пальцами длинную сигарету, демонстративно отставила руку.

Фадеев поднес огонек.

– Может быть, чай?

– Позже.

На окнах кабинета были установлены прочные решетки, так что оставлять задержанного и следователя наедине можно было вполне безбоязненно. Убежать не получится, а кидаться на Тростинкину, чтобы ее придушить, взять в заложники или разорвать материалы уголовного дела, Софронов, как представлялось Сергею, не станет.

– Пошли, пошепчемся, – предложил он коллегам и первым направился к выходу в коридор.

– Вы куда, мальчики? – крикнула вслед операм Маргарита, стряхивая пепел под стол.

– А она ничего, – одобрительно заметил Фадеев, прикрывая за собой дверь так, чтобы осталась узкая щелочка, через которую можно было держать Софрона в поле зрения. – И я бы ейотдался. Но сегодня не мой день, так что поеду-ка я домой делать баиньки.

– Я дежурю, мне и сидеть до упора. Надеюсь, она не станет проводить очные ставки. Даже если Софрон сейчас откажется от показаний, оснований для того, чтобы ему выписать «сотку»[9]9
  Задержание подозреваемого на 72 часа в порядке статьи 122 УПК РФ.


[Закрыть], хватает, а частности потом доработаем. Софрона в камеру пускай везет «дежурка», а я подброшу Риту домой.

– Теперь я вижу, что тебя можно здесь оставлять с чистой совестью, – ухмыльнулся Фадеев. – Если бы ты решил по-другому, я бы позвонил психиатру.

– Он ждет все время твоего звонка? Нор мальные люди будят по ночам своих адвокатов, а ты надоедаешь психиатру? Плохо дело…

– Не повтори ошибку Борисова, – вступил в разговор Акулов и сделал паузу, чтобы продуть папиросу.

– Что он опять отчебучил?

– Завалился в отдел вскоре после того, как мы уехали в клуб. Рита уже здесь сидела, собиралась начать допросы. Сам знаешь, когда ей не хочется чего-то делать, она смотрит на всех такими глазами, как будто готова отдаться любому, кто исполнит ее «Отдельное поручение». Борисов и попался на удочку, стал кружить вокруг, как ястреб над добычей. Поскольку допрашивать ему никого не хотелось, он загрузил Тростинкину в том плане, что надо срочно проводить обыск на квартире Никиты. Дескать, хоть он и потерпевший, но кокаин там можно найти, надо только поторопиться, пока родственники не очухались и не выбросили всю наркоту. Представляешь, он добровольно напросился туда поехать и, помимо проведения обыска, огорошить родителей известием о гибели сына.

– А с чего он решил, что кокаин Снежаны «повесят» на убиенного?

– Много ума для этого надо? Он хоть и сволочь, но не дурак, на ходу рубит темы, как можно кого-то отмазать или как кто-то станет отмазываться. Может быть, не зная о моем договоре с бабами, хотел сам выступить в роли защитника, за деньги, естественно… Ритка повелась и обыск выписала, «неотложный», без санкции прокурора. Борисов прихватил своих бойцов и полетел в адрес. Родителей там не застали, они у кого-то на даче гостят, но домработница им открыла. Борисов сунул ей постановление в нос, вызвал соседей и принялся хату на уши ставить. Кокаин, что удивительно, нашли. Прямо в тумбочке покойного, возле кровати. А потом Борисов залез в шкаф и обнаружил там коллекцию лифчиков, больше сотни экземпляров, все – с дарственными надписями. Бойцы дальше шмонают, а Борисов, как руководитель, сидит и бюстгальтеры смотрит. Читает надписи, хихикает. И перестает хихикать, узнав руку собственной жены: «Зайчик, ты в тысячу раз лучше моего мужа…» Короче говоря, Александр Маркович вернулся с обыска в состоянии крайнего раздражения. Отрядил кого-то из своих помогать Рите, а сам заперся в кабинете и хлещет горькую. Сейчас, наверное, уже дошел до кондиции.

– Не поедет сгоряча стрелять жену из табельного пистолета?

– Ты волнуешься из-за того, что они живут в нашем районе и разбираться вызовут тебя?

– Не только. Человек, сумевший сделать гадость Борисову, заслуживает всяческого уважения и защиты.

– Не поедет. Он ведь по расчету женился, ради денег, так что вынужден терпеть закидоны своей благоверной. Ее папаня, то есть Борисова тесть, зашибает в своей нефтяной компании ежемесячно по десятке тысяч баксов. Это официально. И еще, наверное, столько же – нелегальным путем. Учитывая алчность Александра Марковича, можно предположить, что он будет держать свечку и улыбаться, даже если супруга посреди ночи приведет любовника в дом и займет с ним семейное ложе.

Помолчали, куря и прислушиваясь к голосам, доносящимся из кабинета. Затушив сигарету, Волгин решительно объявил:

– Все, хватит вам тусоваться. Война закончена, всем спасибо, все свободны. Катитесь по домам, а я здесь разгребусь. Проконтролирую, как «оформляют» Софрона, и отредактирую показания девчонок. Лукерья нас не обманула, так что надо держать слово и выгораживать Снежану… – Воспользовавшись тем, что Фадеев отлучился в туалет, Сергей кратко пересказал его предупреждение об информации, имеющейся в распоряжении РУБОП: – Заварова дважды отпустили, теперь эту балерину отмазываем. Нарвемся, блин, мы со своим благородством на крупные неприятности.

– А ты что предлагаешь?

– Что тут можно предложить? Только вести себя осторожнее…

– Снежану и Лаки я сам освобожу. Хочу сказать им на прощание несколько слов, надо ведь поддерживать контакт, девчонки еще пригодятся. Особенно Лаки – интересно с ней по поводу папаши пообщаться. Может быть, подскажет что-нибудь дельное? Целый год прошел, должны были какие-то мысли появиться. А страх, если был первое время, – притупится. Да и в «тамбовском наезде» на ее матушку много неясного. Так что сиди с Маргаритой, не отвлекайся, а с наркотой и бабами я сам все улажу.

На ходу застегивая ширинку, из уборной вышел Фадеев:

– Все, Андрюхин, поскакали. Серега, когда будешь сводочку в главк писать, не забудь про меня. До свидания, милая девушка! – Последние слова Игорь адресовал Тростинкиной, просунув голову в кабинет и во весь рот улыбаясь: – Приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, у нас еще будет повод для встреч.

– Вы что, все уезжаете? – обеспокоилась Рита, тыкая сигаретой в металлическую ножку письменного стола; брызнули искры, несколько горящих крошек табака попали на ее светлые джинсы. Рита, ойкнув, стряхнула их ладошкой.

– Когда мы собираемся уезжать, не возникает вопроса, куда мы поедем. Возникает только один вопрос: кто остается работать? – переиначил Фадеев пивную рекламу. – Сегодня – самый красивый.

– Волгин, что ли? – Раздавив окурок ботиночком, Тростинкина взялась обеими руками за боковины своего стула и посмотрела на Игоря с любопытством.

– Я считаю, по этому вопросу прений быть не может… Дима! Веди себя достойно.

Акулов и Фадеев распрощались, Сергей зашел в кабинет. Как выяснилось, за короткий период его отсутствия в поведении подозреваемого произошли изменения. Тростинкина сообщила, что Никита скончался, и Софрон, осмыслив эту новость, счел за лучшее воздержаться от показаний до тех пор, пока ему не будет предоставлен адвокат. Поскольку защитника, с которым был бы ранее заключен договор, у Дмитрия не было, а по телефону, установленному в кабинете, расслышать что-либо не представлялось возможным, Маргарита ушла звонить из дежурной части, надеясь склонить кого-нибудь из городских «Перри Мэйсонов» потрудиться за государственный счет.