Текст книги "Запасной инстинкт"

Глава 11

Шостак покинул свою квартиру за десять минут до прихода туда Никитина и Черникова.

Когда врач усаживался за руль своего «Форда», он не думал уже ни о чем, кроме одного, – как можно скорее покинуть город. Он был богат. Его ум и руки будут приняты с восторгом в любой клинике Европы.

Он был в состоянии эйфории, поэтому ему даже не приходило в голову, что фамилия «Шостак» отныне будет синонимом слова «убийца». В любой стране мира человек с такой фамилией будет немедленно задержан и передан в руки правосудия. Он еще не понимал, что ему нет места ни в этом городе, ни в стране, ни за ее пределами. Им сейчас руководило чувство опасности. Доктор гнал машину по улицам города, проскакивал нужные перекрестки, возвращался и снова ехал не туда. Он нервничал.

В сумке, брошенной на заднее сиденье, лежало несколько самых необходимых вещей, среди которых загранпаспорт и водительское удостоверение с его фотокарточкой. Но имя там было другое: Ежов Вратислав Петрович. Так теперь звали бывшего главврача центральной психиатрической лечебницы.

Шостак понял, что им правит безумие и бестолковый ажиотаж, вывел «Форд» на площадку перед магазином под названием «Прощальный» и остановился рядом с уличным кафе.

Несмотря на лимит времени, ему было просто необходимо остановиться и выветрить из организма избыток адреналина. Он переступил черту, за которой поспешность в действиях означала крах всего задуманного. Врач, исцели себя сам!

После того как в его руки случайно попали бриллианты и он удостоверился в их истинной стоимости, дальнейшая жизнь приобрела двойной смысл. Такой удачи он не ожидал. Доктор предполагал, что рано или поздно отправке органов профессору Штилике придет конец. Одновременно с этим начнутся гонения, преследование правоохранительными органами. Тогда ему придется спасаться бегством. К этому он был готов и не испытывал сейчас ни дискомфорта, ни страха. Но алмазы, принесенные ему той тварью, усилили чувство жажды жизни и еще больше обострили ощущение опасности. Вот поэтому сейчас ему был необходим короткий тайм-аут. Пусть это будет час, хотя бы тридцать минут. Он станет сидеть и спокойно думать до тех пор, пока не восстановятся пульс и давление.

Шостак уже совершил одну ошибку, дал задание этому придурку-социологу. Доктор познакомился с ним год назад. Увидев в этом человеке огромное желание жить не по средствам и готовность исполнить любую грязную работу за хорошее вознаграждение, он присматривался к нему, выгуливал у себя на даче, знакомил там с девочками и медленно загонял в долги. Они носили не материальный характер, а моральный, что хуже всего. После попадания в такую долговую яму человек проклинает все на свете и живет только одной мыслью: лишь бы руководство и жена не узнали правды. Умные люди типа Шостака скрашивают такое горькое чувство, начиная подпитывать жертву деньгами и давая различные поручения, на выполнение которых ни один человек с честью и совестью не согласится. Так и получилось.

По долгу службы социолог был вхож во все квартиры в городе. Ему как никому другому было известно, где проживают люди одинокие, беспомощные, которых по инициативе фонда социальной защиты можно было бы определить в ЦПЛ. А дальше – дело техники, точнее, рук Шостака. Клиника профессора Штилике не бедствовала.

В конце концов врач убедился в том, что возможности социолога безграничны. Случай воспользоваться этим представился очень скоро. Когда Шостак получил из рук твари камни и выведал адрес случайной жертвы, он тут же направил туда своего должника. Тому лишь оставалось подтвердить, что Вирт умер. Но тогда гонец не знал, что был замечен соседкой. Его спасли лишь ее невнимательность и возраст.

Перекатывая на ладони камни и любуясь их блеском в свете электрического камина, горевшего в комнате, главврач вдруг с ужасом вспомнил, что преподаватель истории Муромов, университетский мэтр, как-то рассказывал о драгоценных камнях, подаренных его деду царем. Ему пришло в голову, что алмазы, имеющие такую историю, невозможно продать незаметно даже за рубежом. Будет шум, по тональности которого полиция сразу определит источник возникновения камней. Тогда убийство, совершенное сумасшедшим отморозком, накрепко повиснет на нем, Шостаке. Недолго думая, доктор еще раз перепроверил камни у старого ювелира Якова Горштейна и окончательно убедился в том, что алмазы, принесенные ему тварью, – то самое наследство Муромова. Ведь старик хвалился и описанием этих камней, и знанием их истории. Тут Шостак совершил ошибку.

Во-первых, он позвонил Муромову, что сразу стало известно Никитину после неудавшегося покушения. А ведь до этого момента у оперативника даже повода не было задумываться о том, какую фамилию носит главврач ЦПЛ. Ну и, наконец, само покушение в стиле черной комедии Цукера.

Утешало одно. После трех выстрелов из пистолета в голову горе-социолог вряд ли назовет его фамилию.

Шостак посмотрел на часы.

За то время, что он сидел в кафе, бывший главврач успокоился и привел в порядок темперамент, разболтавшийся и давший пену, как белок в миксере.

Все в порядке, под контролем.

Кафе пустовало. За самым дальним столиком, в глубине скромно обставленного зала, сидел врач. У самого входа ворковали над полупустыми пластиковыми стаканами пива двое юношей. Одного взгляда дипломированного психиатра Шостака было достаточно, чтобы понять, что юноши знакомятся.

Шостак с грустью подумал, что еще вчера у него были грандиозные планы и надежды на будущее, а сегодня он сидит в охламонском кафе с полудебильным названием «У дороги» и смотрит на прелюдию, исполняемую парой педерастов.

Поколение next с интеллектом капусты и семенными сумками подосиновиков. Серьги в ухе и в языке, три бакса на дорогу до квартиры и пленительный поцелуй взасос на заднем сиденье чужой немытой «девятки».

Шостак отвернулся от молодых людей и шумно выдохнул через нос. Минутная стрелка уже зашкаливала на две минуты за границу времени, отведенного для стабилизации состояния нервной системы. Ладонь одного юноши легла на руку другого… Шостак достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Ребятки что-то по очереди шепнули друг другу на ушко и рассмеялись.

В кафе зашли двое. Первый сел у входа, а второй медленно, как обколотый димедролом, стал приближаться к столику врача.

Шостак уже давно все понял. На то он и психиатр, чтобы читать людей. Это не полиция. Те будут следить либо задержат без лишних разговоров. Эти двое зашли для того, чтобы подгадать удобный момент и в известной форме предъявить чьи-то требования. Не свои, Шостак был в этом уверен. Такому бычью он дорогу перейти не мог, слишком велика разница в социальном весе. Значит, кто-то их сюда привел. За ним следят не минуту и не две. Работа со Штилике здесь ни при чем, это очевидно. Вывод прост: алмазы. Кому-то понадобились его камни.

Врач спокойно опустил взгляд и обшарил глазами поверхность пластикового стола. Вариант был бы просто идеальным, если бы он наткнулся взглядом на «беретту». Еще лучше – на скальпель. Но стол держал на своих хлипких ногах лишь вымытую, но не протертую пепельницу да пачку сигарет «Мальборо».

Когда до Шостака остался шаг, мужчина вынул руку из кармана. Раздался характерный щелчок выбрасываемого лезвия ножа, и мозг врача неприятно поразила мысль о том, что его хотят просто зарезать как барана. Но что умеет этот недоносок? Он владеет ножом, сможет одним движением, без этого идиотского мушкетерского замаха, нанести проникающее ранение, буквально через пять секунд после которого наступит смерть?

В душе Шостака не было ни страха, ни сомнения. Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.

От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его уже не закрывал. Боль пронзила мозг. Но страшнее ее оказалось понимание того, что сейчас с ним происходило. Тот человек, которому он должен был воткнуть нож в сердце, поднялся и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по щеке стекает глаз. Его собственный.

Крик ужаса разорвал легкие парня. А тот тип, который уже был в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.

Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех людей, находящихся в кафе, перехватило дыхание. Киллер-неудачник, оставшийся без глаза и признаков жизни, рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».

На глазах пары геев врач прошел с ножом в руке ко второму человеку, продолжающему сидеть и не могущему встать из-за увиденного. Удар в голову. Еще один… Врач едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман. Теперь, вероятнее всего, он ему еще пригодится.

Человек, сидящий перед ним, раскрывал как рыба рот и шевелил выпученными белками глаз.

Геи окаменели, тесно прижались узкими плечами друг к другу и слушали шепот незнакомца:

– Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Это единственный случай, когда от перемены мест слагаемых может измениться сумма. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь никогда, но пальцами двигать будешь по-прежнему. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».

Шостак вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон. Еще три минуты назад он думал, какой дорогой и как именно добраться до границы, миновать все хитроумные ловушки копов. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах не есть преступление. Пока маховик бюрократической системы раскрутится и приведет в движение все местные и международные рычаги поиска, будет поздно. Он исчезнет. Но с появлением недоумков, присланных неизвестным хозяином, ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное заключалось в том, что эти двое наверняка знали – алмазы при нем. Иначе они не стали бы так нагло и молча пытаться лишить его жизни. Все еще только начиналось.

Шостак бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Мосты были сожжены три минуты назад. Теперь же не просматривалась и дорога, ведущая вперед.

Вратислав Петрович Ежов заехал за плотную шеренгу гаражей, расположенных за магазином «Прощальный», и сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Шостака.

Дороги вперед не было. Лишь направление движения с разделительной полосой.

Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Она взяла со стола сумочку и еще раз окинула взглядом кабинет. Все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе?

Она вдруг подумала, что Марченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся материалы, еще не подшитые, не внесенные в опись. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.

Взять дело домой и привести в порядок?

Она решила этого не делать.

– Пока! – Виктория кивнула сержанту полиции, дежурившему в следственном комитете.

Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру до самого выхода. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и снова уткнулся в детектив.

«Интересно, она замужем или нет?»

«Интересно, она замужем или нет?»

Сержант оторвался от книги, поднялся и проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику полиции, дежурившему ночью в комитете. Именно тогда над столом и появился этот шкаф, более похожий на пенал. За его створками обнаружилось около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя тот, на котором был выбит нужный номер, он снова улыбнулся. Сержанту не терпелось проверить стол девушки.

Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг что-то вспомнил, вернулся обратно и поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь можно идти.

«Если будут спрашивать, почему долго не подходил, скажу, что был в уборной. Нет! Заявлю, будто делал обход здания».

В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в столе Виктории только усилилось.

Бланки, бланки, бланки, бланки…

Расческа. Уже ближе.

Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…

Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал уже сам процесс. Сержант вздохнул, еще раз понюхал помаду, направился к двери, вдруг резко остановился и повернул голову в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание. Некоторое время он не мог понять, что именно, потом сообразил.

Из замочной скважины тяжелого советского насыпного сейфа, пережившего всех прокуроров области, торчал ключ. Первым на глаза любопытному сержанту попалось толстое, листов в двести, уголовное дело. Он напряг зрение, и его губы забормотали в мертвой тишине здания прокуратуры:

– По факту убийства Вирта А. В., Милешиной Е. М., Верника А. С.

В половине второго ночи он почти закончил «знакомиться с делом» и перевернул предпоследнюю страницу. Между ней и корочкой дела лежал листок. По мере того как сержант углублялся в его изучение, им овладевало странное беспокойство. Наконец он захлопнул дело и задумался.

Разницу в понятиях «преступление светлое» и «преступление темное» он понимал. Первое с установленными злодеями, второе с неустановленными. В изученном им деле отсутствовали какие-либо фамилии подозреваемых. Это давало основание предполагать, что преступление – темное. Опера называют их темняками. Но вот последний лист, исписанный убористым почерком и не подшитый в дело, в одну секунду превращал темное преступление в светлое. Если верить тому, что написано на листке, то оно становилось не только светлым, но еще и громким.

В один момент из головы сержанта полиции Шумерова испарились запах духов, аромат помады и мысли о симпатичной девушке. Изнутри долбил в уши и рвался наружу только один вопрос.

Сколько?

Сколько ему, сержанту Шумерову, может дать денег человек, указанный в документе, за то, что он передаст ему этот листок?

Судя по фамилии и содержанию бумажки, сержант Шумеров сможет получить очень много. Хватит на то, чтобы обедать и танцевать эту Бородулину, пока та ему не надоест.

Сержант взял в руку листок и подошел к копировальному аппарату. Поскорей бы нагрелся, мать его!..

Вот она, копия, еще теплая, пахнущая денежными знаками и, определенно, тюремным сроком.

Дело в сейф, ключ в скважину, второй на место, в шкаф, на гвоздь.

Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.

– Откуда я знаю, сколько мне нужно? – удивился Никитин, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.

Он стоял в кабинете начальника ГУВД, перед его хозяином. Саша знал, что придет срок, и этот момент настанет. От таких бесед не менялось ровным счетом ничего. Начальник не предлагал и не советовал. Он задавал риторические вопросы и требовал дать на них четко сформулированные ответы.

– Вы отвечаете как постовой полицейский! – Начальник ГУВД Смыслов бросил очки на стол. – А меня Москва долбит, как участкового Анискина, – когда, когда, когда? Мне что, тоже так отвечать: «Откуда я знаю»?!

– Товарищ генерал-майор, Москве станет легче, если я скажу – месяц?

– Месяц?!

– Я только предположение высказал.

– Ты знаешь, куда пойдешь работать со своими предположениями?! Опером в райотдел!

Спор с генералом ГУВД приравнивался к рубке топором бронзового памятника. Поэтому Никитин лишь молчал и рассматривал узор ковра под своими ногами, когда начальник отправлял его на новые должности.

По его подсчетам, процесс распятия должен был закончиться через несколько секунд вопросом: «Когда я увижу реальные результаты?»

«Полагаю, что на следующей неделе доложу вам о результатах».

Более неопределенный ответ придумать было практически невозможно, но Смыслов успокаивался и поднимал со стола очки, брошенные на него в начале разговора.

Однако окончание этой беседы сложилось несколько иначе.

После заключительной фразы Александра Смыслов вдруг опять снял очки, поморщился как от зубной боли и все-таки посоветовал:

– Брось ты эти версии с причастием воров в законе к такого рода преступлениям.

Никитин опешил.

– Не понял.

– Все ты понял. Оставь в покое воров. Ты не того уровня. Ищи настоящего убийцу. Каждый день будешь докладывать мне лично. Понял? – Смыслов зло посмотрел на Никитина. – Иди.

– Есть. – В дверях Александр обернулся и спросил: – Виктор Степанович, а с чего вы взяли, что в деле каким-то образом звучало имя хоть одного вора? Я никаких бумаг не писал, с делом знакомился, там ничего нет про законников. Я что-то не пойму…

– Не врубай дурака, Никитин. У тебя своя информация, у меня своя. Все, свободен.

Саша в полном недоумении прошел весь коридор третьего этажа.

«Никто из моих проболтаться не мог. Исключено. Марченко? Глупость несусветная! Старик не из продажных. Если он кого и считает полным деградантом, так это Смыслова. Нет! Бородулина? Черт!.. Может быть. Девчонка неопытная, ей и сознательную гадость делать не нужно, просто позвонит какой-нибудь Смыслов, она в разговоре и вылепит чудо-залепуху. Не корысти ради, а пользы для. Вечер перестает быть томным».

Глава 12

Черников уже неплохо ориентировался в обстановке. Он достал из буфета рюмки, поставил на прикроватный столик, с хрустом свинтил пробку с бутылки азербайджанского коньяка и разлил. Как обычно, себе на палец, старику – полную. Рюмки были тридцатиграммовые, поэтому Черников не чувствовал угрызения совести по поводу того, что он спаивал пожилого человека. Этот тип пил, не пьянея. При этом он еще и укорял Черникова в скупости.

– Что-то, Серега, ты не слишком меня жалуешь в последние дни, – жаловался Муромов. – Начал с «Арарата», а заканчиваешь каким-то мерзким пойлом.

– Да ладно вам! – возмутился оперативник. – Я себе такое пойло на день рождения не позволяю.

– Ты бы вместо этой конины бутылочку белой прихватил. А, Серега?

– Не пойду никуда! – запротестовал Черников. – Поговорим, там видно будет. Я, между прочим, при исполнении.

– Ну, с богом!.. – Ветеран научной деятельности опрокинул содержимое рюмки в рот и дернул кадыком. – Подай-ка лимончик.

Черников с яростью выплеснул коньяк в рот, пожевал лимон и, судорожно корчась от кислоты, положил на кровать алмаз.

– Дед, что это за камень?

– Где ты его взял?

– Еще налить?

– Давай.

Не желая больше глядеть на вертикальные движения усохшего кадыка, Черников отвернулся, подождал и повторил вопрос.

– Не могу сказать точно. Тут нужен специалист с чемоданом своих причиндалов. Но в свете последних наших разговоров смею предположить, что это один из камней моего деда.

– То есть точно сказать не можешь?

– Как я могу сказать точно, если ни разу в жизни не видел бриллиантов?

«Никитин прав. Дальнейшая работа со стариком – бессмыслица», – решил Черников, а потом спросил:

– И все-таки за что вас хотели убить?

– Я устал, – вдруг заявил осовевший Муромов. – Мне нужно отдохнуть перед написанием очередной главы своей монографии.

Сергей встал. Он не хотел выказывать ненависть, светящуюся в глазах, поэтому подошел к балкону, с которого еще недавно свисал, как окорок на складе, убийца-недоучка.

– Ну, ладно. Их бин пошел домой.

– Простите? – не понял Муромов.

– Ничего. Это я так, о своем. – Черников оторвался от окна и направился к двери.

– Сереженька, когда придешь в следующий раз? – с неподдельным интересом спросил доктор наук. – Моей жизни, как я понял, угрожает опасность, а я совсем один в квартире. Кстати, мне нужно будет ни в коем случае не забыть отразить это в последних главах работы.

– Советую убрать все подушки. Впрочем, сейчас делают проще – вязальную спицу в ухо. Вскрытие покажет.

– Что ты такое говоришь, Сереженька? – засуетился старик. – Приставь ко мне охрану!

– Я тебе что, начальник федеральной службы охраны, что ли? – Черников громко хлопнул дверью.

Из глубины лестничной клетки навстречу ему шагнули двое парней, оперуполномоченных из районной уголовки. Квартира Муромова находилась под круглосуточным наблюдением и охраной.

– Мужики! – Черников достал сигарету и прикурил. – Стеречь этого микроподонка как невесту лучшего друга. Если поймете, что дело кислое, стреляйте без всяких лишних базаров. В школе полиции хорошо учились?

Увидев ядовитые насмешки на лицах парней, опер удовлетворенно кивнул и стал спускаться. Сам он, очевидно, в той же школе учился не очень хорошо, так как не усвоил одно важное правило: когда спускаешься по темной лестнице, всегда внимательно смотри вниз и по сторонам.

Между лестничными пролетами первого и второго этажа Черников получил мощный удар по голове, и на него опустилась темнота.

– Вика, это важно. Нужно вспомнить, кому ты говорила о возможной причастности к делу помощника депутата Семкина. Это очень важно. Возможно, именно от этого зависит, появятся в городе новые ужасные трупы или нет.

Никитин знал, что кривил душой. От воспоминаний следователя Бородулиной не зависело ровным счетом ничего. Но Саша знал, что в этой кровавой драке нет места для сантиментов и непонимания ситуации. Ему нужна была правда. Если Бородулина сейчас ничего не вспомнит, то ему придется выворачивать наизнанку души Черникова, Старикова и Саморукова. Был еще один человек, но его Никитин исключал. Если не верить еще и Марченко, то какого черта он, Саша, вообще делает на государственной службе?!

– Александр Николаевич, для меня все трупы ужасные. Как вы их делите?

– А вот так, Вика. После стольких лет работы я делю трупы на ужасные и обыкновенные. Как и характеры. А еще я делю живых людей на сволочей и порядочных. Если честно, мне на сегодняшний день вовсе не интересно, кто меня предал. Это я выясню потом. Обязательно. А сейчас мне нужно знать, какую информацию и как получил известный нам фигурант. Устал я.

Неожиданно Никитин встал. Весь свой монолог он выпалил на едином духу, в том числе и последнюю фразу. Именно от такой неожиданной развязки Вика растерялась.

А Саша подошел к сейфу, качнул его рукой и спросил:

– Вика, твой сейф?

– Мой.

– Когда в него последний раз заглядывала?

Автоматический вопрос. Ненужный. Дежурный.

– Вчера вечером. Когда дело в него укладывала.

Вот так бесполезный дежурный вопрос помогает установить истину. Именно так в надоедливой дежурной рекламе пива из камня, после удара молотком наудачу, вырывается фонтан воды.

– Где сейчас твой ключ от сейфа?

– Где сейчас твой ключ от сейфа?

А вот это уже на самом деле бесполезный вопрос. Никитин даже не смотрел на то, как Бородулина в отчаянии вытряхивала из сумочки все, что там накопилось за двадцать пять лет ее жизни. Зачем ему было любоваться этим зрелищем, если ключ был перед ним?! Он торчал из замочной скважины металлического насыпного ящика.

– Вика, принеси мне, пожалуйста, книгу выдачи ключей от кабинетов. Меня интересует вчерашнее число. Впрочем, стоп, не носи книгу. Глупость сказал. Подойди, спроси у охранника что-нибудь про закон всемирного тяготения и в этот момент посмотри, кто в сегодняшнюю ночь дежурил в комитете. Из наших, я имею в виду, из ГУВД.

Саша посмотрел вслед Бородулиной и вынул пачку сигарет.

Все шло как надо. Вернее, так, как хотел сержант Шумеров. Впрочем, разницы тут нет. Десять минут назад от площади Ленина отчалил серый «Крайслер» старика в сером костюме, фамилия которого была записана в документе, не подшитом к уголовному делу. Ровно столько же времени сержант полиции Шумеров шел по улице и с улыбкой предвкушения разрешал дилемму. Позвонить классной, на его взгляд, телке Бородулиной и уболтать ее на ужин при свечах в кафе «Сингапур» прямо сейчас либо отложить это мероприятие на завтра, а сегодня по-человечьи оттянуться в том же кафе и отвалить домой с бутылкой «Абсолюта» под мышкой и не менее классной, чем Бородулина, девочкой. Все дело в двух тысячах долларов, которые, переломленные пополам, покоились в кармане сержанта Шумерова.

Что наша жизнь? Игра.

«Какой я был дурак!.. – размышлял сержант. – Ведь у меня в руках ключи не только от кабинета Бородулиной! А, как говаривал в фильме Жеглов, за любую бумажку на твоем или моем столе любой преступник полжизни отдаст. Мать моя! Где же я раньше был?»

Вечер размышлений закончился сразу, как только Шумеров зашел в подъезд. Удар в челюсть опрокинул несостоявшегося мультимиллионера в угол лестничной клетки. Явственно почувствовав запах мусоропровода, он попытался встать, но второй удар, чуть более сильный, вновь опрокинул его на спину. Возле мусоропровода застоялась лужа мочи. Сейчас она медленно, но уверенно впитывалась в ткань джинсовой куртки. Той самой, в которой сержант Шумеров собирался соблазнять следователя Бородулину.

– Если я ошибся, то извиню тебя, – раздался над мультимиллионером спокойный голос. – О чем тебя просил Степенко? Только быстро, сынок, у меня очень мало времени.

– Какой Степенко? – сопротивлялся Шумеров. – Я ему ничего не говорил!

Это был страшный сон.

– Разве я тебя спросил о том, что ты ему сказал? – вопрошала тень. – Мне интересно другое. О чем просил тебя он.

– Не бейте меня больше…

– Начинай говорить.

– Да ни о чем!..

Снова этот проклятый удар в челюсть. Больно и обидно.

– Я отдал ему ксерокопию служебной записки какого-то Никитина. А вы кто?

– Ее автор.

Шумеров похолодел.

– Что тебя еще попросил сделать Степенко?

– Выкрасть уголовное дело.

– Я не ослышался? Тебя просили выкрасть из сейфа следственного комитета уголовное дело?

– Я этого не сделаю! Клянусь!

– Да уж, конечно, не сделаешь. – Шумеров почувствовал, что отрывается от мокрого бетона. – Завтра, по приходе на работу, ты напишешь заявление об увольнении. Если не сделаешь этого, то я напишу другую бумагу. И последний вопрос. Чем с тобой расплатился Степенко?

– Две тысячи долларов… США. Вот они.

– США? Это Америка, что ли? Надо было ему канадскими тебе заплатить. Вот бы ты побегал по обменникам!.. Дай сюда.

Не каждому сержанту полиции предоставляется возможность полюбоваться зрелищем горящих стодолларовых купюр. Тень покинула подъезд, а сержант Шумеров остался лежать в луже мочи рядом с пеплом, оставшимся от сгоревших купюр.

Саша делал это сознательно. Закинув справку в уголовное дело, он решал сразу несколько проблем. Поиск зашел в тупик, это было ясно. Никаких перспектив, за исключением сбежавшего главврача психбольницы Шостака. Но просто так тупик не образуется. Его создают.

Никитин не верил никому. Его писулька по поводу Степного, вложенная в уголовное дело Бородулиной, имела только одну цель – выяснить, кто в его группе чужой. Иначе и быть не могло. Проваливаются очевидные версии, и дело просто в тупике! А сейчас выясняется главное. Вика здесь ни при чем. Как и Стариков с Саморуковым. Марченко и Черникова и подавно можно исключить.

Кстати, где Сергей?

Никитин вынул из кармана телефон.

– Его с утра не было, – пояснил Стариков. – Может, случилось что, а, Саша?

Никитин встал из-за стола и подошел к окну.

– Заказывай машину.

– Куда едем? – Игорь подскочил как ужаленный.

– Не знаю! Сначала к Муромову. Где Мишка?

Через минуту опера спускались к служебной машине.