Текст книги "Высота смертников"

Глава седьмая

В разведку Воронцов отправил троих: Степана, молодого механика Гришку, который хорошо знал местность, и одного из танкистов. От своего экипажа Демьян назначил в разведку Штыренко. Сказал ему:

– Тебе, Штырь, машину вести, вот и посмотри там, где и как проехать лучше. Особенно низины проверь. Чтобы нигде не сели. И разведайте позиции ПТО. Учитывай сразу и то, что мы будем прорываться с тыла.

– Понял, – радостно козырнул ему Штыренко.

Экипаж летал как на крыльях. То, что они снова обрели боевую машину, что под завязку заправили баки соляркой и имели полную боеукладку, казалось невероятным. Особенно после того, что с ними произошло: гибель товарища, плен, побег. Появился реальный шанс не только вновь вернуться в строй, но и вернуть родной бригаде исправную «тридцатьчетвёрку», которая наверняка уже считалась в графе безвозвратных потерь.

Группу возглавил Степан.

Они прошли с километр. Лесной просёлок повернул на восток.

– Зайцева гора там, левее, – пояснил Гришка. – А дорогу мы можем пересечь здесь. Или левее. До неё отсюда километра полтора, не больше.

– Судя по карте, – заметил Степан, – высот тут несколько. Которая из них Зайцева?

– Так и есть. – Гришка для важности заглянул в карту. – Там этих гор – гора на горе. Сразу и не разберёшь, где какая. А Зайцева посреди. Самая большая. Говорят, там немцы и сидят.

– Что же получается? – Штыренко протиснулся к карте, ткнул пальцем в карандашный кружок, сделанный Воронцовым. – Значит, высоты, если их несколько, начинаются ближе?

– Выходит, что так. Значит, и до передовой уже рукой подать.

Решили разведать подступы к шоссе.

Пошли дальше. Сплошной траншеи у немцев здесь не оказалось. Она начиналась левее. Несколькими линиями, удалёнными одна от другой где на триста метров, где на полкилометра и больше, траншеи расползались в снежных просторах изломанными линиями и уходили в перелески, то теряясь там, то снова возникая вдали на горбовинах холмов и высотках. Виднелись квадратные шапки блиндажей, из которых курились дымки. Часовые в грязно-белых касках и маскировочных халатах расхаживали возле пулемётов. В одном месте разведчики едва не наскочили на патруль: группа автоматчиков, человек шесть, шла вдоль траншеи с севера на юг. Среди них был снайпер. Возможно, именно его они и сопровождали на позицию. Или уже возвращались с охоты.

– Со стороны Зайцевой идут, – заметил Гришка.

В другом месте вышли прямо на полевую кухню. Спустились в овражек и, не упуская из виду дорогу, пошли в сторону шоссе. Сырую балку с заболоченными низинами танк мог пройти только здесь. Вот там-то вскоре и почувствовали, что потянуло костровым дымком. Затихли. Степан пополз вперёд и увидел, что возле ручья, под ольхами, расположилась полевая кухня. Двое немцев, подпоясанных белыми фартуками, крутились возле котла.

– Вот бы взять гансов. И конь у них справный… А, Степан? – Штыренко полз следом за Степаном.

– Нам тут следить ни к чему.

– А жаль. У них, похоже, даже винтовок нет.

– Значит, рядом окопы, и они чувствуют себя в безопасности. Если нашумим, вместо кухни здесь будет стоять их ПТО. Калибра семьдесят пять миллиметров. С подкалиберными. Понял?

Они отползли назад и обошли лощину с немецкой кухней опушкой леса. Штыренко взял у Степана бинокль и осмотрел местность, сразу определив, что здесь по дороге лучше не ехать, что можно обогнуть лощину вдоль опушки, по полю.

– Мин там нет. От кого им тут обороняться? – сказал он, возвращая Степану бинокль. – Окопов тоже нигде не видать. Тыл.

– Тыл – это хорошо. Но нам нужно через фронт.

Впереди, возле самого шоссе, виднелись крыши деревни.

– Мамоновка, – сказал Гришка. – Там у них небольшой гарнизон. Иногда они оттуда на машинах ездят в сторону Зайцевой горы. Что-то постоянно возят. Машины – под брезентом.

– Людей возят. Меняют своих.

Лесом они пробрались к Мамоновке. Выползли на опушку. Степан пристально осматривал в бинокль деревню.

– Немцев здесь немного. Может, до взвода. Но не тыловые. А это опасно. Эти быстро нам иди сюда сделают. Это тыловых можно пугнуть, а эти ребята пуганые.

– Противотанковых пушек нет? – спросил Штыренко.

– Пушек не вижу. Но есть кое-что похуже. На, посмотри сам. Подумай, как эту бандуру можно будет объехать.

Штыренко взял бинокль и тут же выругался:

– Ох ты… От этой гусыни нам не уйти. Она на километр бьёт без промаха. Тут нам не пройти – сто процентов. Я от неё уже горел.

На краю деревни, возле высокой постройки, видимо, сенного сарая, чернела хорошо оборудованная позиция 88-мм зенитного орудия.

– Всё правильно. Танков они здесь не ждут ни на дороге, ни с тыла. А вот самолёты отпугивать от деревни надо. Таким образом, снаряды у них наверняка не бронебойные.

– Ну и что? – снова взял бинокль Штыренко. – Она нас любыми разделает, как слон черепаху. У неё начальная скорость полёта снаряда знаешь какая?

– А у вас пушка для чего?

– Нам с ними соревноваться в меткости – дело рискованное. Сто процентов – они окажутся более меткими и быстрыми.

– Танкисты, вашу мать…

– Была бы тридцатисемимиллиметровка… Её бы мы раскатали в два счёта. А с этой тягаться не стоит. Всё дело погубим. В неё мы успеем, в лучшем случае, один снаряд выпустить.

– А что, – поинтересовался Степан, не отрываясь от бинокля, – одного снаряда мало? Дайте осколочным, накройте расчёт – и все дела. И мы дальше пойдём.

– А если промахнёмся?

– А вы не промахивайтесь.

– Курсант сказал: риск свести до минимума.

– Разведать безопасный проезд – это и есть сведение риска до минимального.

– К ней ещё подойти надо, на выстрел. А она бьёт почти на полтора километра…

Они обошли деревню и пересекли шоссе.

Степан подозвал к себе Гришку, спросил:

– Ты тут дорогу какую-нибудь знаешь? Чтобы – в обход деревни?..

– Тут больше дорог нет, – неожиданно заявил проводник. – Тут болота одни. Топь непроходимая. Дорога есть в двух километрах отсюда. Если проехать по шоссе на запад, то скоро будет деревня. Небольшая, такая же, как и эта. Клесты называется. Вот там дорога есть. От Клестов она идёт в сторону Кирова. К фронту.

– А нельзя нам к Клестам напрямую проехать, чтобы сюда не показываться? – спросил Штыренко механика. – И кругаля не давать…

– Нельзя. Там сплошной лес. Ни одной дороги. И тоже болота. Это путь – самый короткий. И единственный.

– Ладно, Штыренко, ты особо не переживай. Двинемся ночью. «Гусыню» твою как-нибудь уговорим. Чтобы нам не мешала.

– А если у них там прожектор? Зенитчикам ночь – не помеха. Осветят и – нате вам пудовую болванку в моторное отделение…

– А другого пути у нас всё равно нет…

До темна они успели разведать остальной участок пути. Дошли до немецких траншей, вырытых в лесу. У дороги обнаружили позицию ПТО. Внизу виднелся разрушенный мост, а дальше, метрах в трёхстах, чернели плохо замаскированные или недавно отрытые линии других окопов.

– Наши, – сглотнул Штыренко, не отрываясь от бинокля. – Мост этот мы проскочим. Ручей – так себе. Проскочим с ходу. Если бронебои не остановят.

– Переезд, сто процентов, утыкан минами. И нашими, и ихними. Расчистить его мы не сможем. Это, танкист, ещё один вопрос тебе. Думай, как нам тут перескочить на ту сторону.

– У меня крыльев нет.

– Хочешь полетать на минах?

– И на минах не хочу. С командиром надо посоветоваться.

Степан всё нанёс на листок бумаги: дорогу, разобранный мост, немецкие траншеи, наши траншеи, расположение немецкого ПТО.

Вернулись назад уже затемно.

Воронцов стоял за сосной рядом с часовым и, когда увидел возвращающуюся разведку, обрадовался. Выслушал. Собрал отдёлённых и танковый экипаж. Начали решать, как идти и где прорываться. Маршрут непростой. Две позиции ПТО на пути. Заминированная переправа.

– А может, бросим танк? – предложил кто-то из сержантов.

– Нет, танк мы не бросим, – тут же твёрдо ответил Демьян. – Вы, если сомневаетесь в нас или что-то другое надумали, идите в обход. Может, и правда где найдёте свободную дырку. А мы на своей машине пойдём. Сожгут – не сожгут… Пойдём напролом.

Демьяна выслушали молча. Шли, шли все вместе, а теперь… Словно что начало разлаживаться. Вот о чём вдруг подумали стоявшие возле «тридцатьчетвёрки». Молчал и Воронцов. И вдруг почувствовал, что все смотрят на него. Уже стемнело, и лица стоявших вокруг него он видел смутно, а потому и почувствовал напряжённые взгляды танкистов и бойцов.

– Пойдём все вместе, – сказал он. И это было главное. – Никто танк бросать не собирается. Зенитку возьмём ночью. По-тихому. Чтобы немцев в дворах не переполошить. Пройдём краем леса, там – на дорогу. С потушенными фарами – до следующей деревни. К передовой мы должны успеть до рассвета. Что делать с ПТО возле дороги, надо подумать.

– Даванём её, товарищ Курсант! – сказал Демьян. – Не сомневайтесь! У нас уже опыт есть. Нас они с тыла не ждут. Даже если заметят… Пока расчухают, пока развернут…

– Развернут они мгновенно, – возразил Воронцов. – Услышат, что не свои идут, развернут орудие и продырявят вас первым же выстрелом. И всех остальных на ноги поднимут. Нет, братцы, тут надо осторожнее действовать.

– А если без боя, то свои положат. У наших-то тоже небось где-нибудь пушки, на случай танковой атаки, стоят.

– И мины…

– До мин ещё доехать надо.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

На том и порешили.

Через полчаса выдвинулись по заранее разведанной дороге. Впереди шла разведка: Степан, Дюбин, Золотарёв и Полёвкин. Метрах в трёхстах следом за ними двигался на небольшой скорости Т-34 с бойцами на броне. Остальные на лошадях ехали следом. Немцев связали и уложили на десантную площадку. Охранял их один из бойцов, имея приказ Воронцова: в случае крайней опасности пленных расстрелять.

В километре от шоссе остановились. Танк, ломая молоденькие берёзки, залез в перелесок. Выставили охранения. Разведка ушла вперёд.

Степан хорошо знал, что в ночное время в населённых пунктах немцы выставляют часовых на околице, на всех дорогах, ведущих в деревню, а также возле каждого дома, где ночевали солдаты и офицеры. Никого из разведчиков, которые попали в группу захвата, он не знал в деле. А поэтому, выйдя к шоссе, сказал им:

– Вот что, ребята. Слушать меня внимательно и выполнять каждое слово. Будете меня прикрывать. Дюбин – в пяти шагах следом за мной. Золотарёв, ты будешь прикрывать справа, а ты, Полёвкин, – слева. Стрелять только после моего сигнала и при явной опасности. Но знайте, если здесь мы нашумим, вся операция полетит к чёрту. И тогда придётся отбиваться от погони и искать дырку в другом месте. Стрелять, повторяю, в самом крайнем случае.

Днём, осматривая деревню и ту её часть, где была оборудована позиция зенитчиков, Степан заметил, что из сарая курился дымок. Значит, именно там находилась охрана. Угол пулемётного окопа виднелся сбоку, за сараем. Возможно, туда, под сарай, отрыт ход. Пулемётчики дежурят по очереди. Греться ходят в сарай. Но возможно и другое: там, в сарае, разместился весь расчёт. Тогда дело хуже.

Они подошли к дороге. Замерли. Слышно было, как перекликались часовые. Спустя некоторое время в сторону Зайцевой горы прошла небольшая колонна машин, три грузовика, доверху нагруженные какими-то ящиками. Грузовики ехали медленно, с выключенными фарами. Если здесь, подумал Степан, им повезёт, и они смогут сделать своё дело так, как задумано, а потом, на дороге, встретятся вот с такой колонной, то, может, и разъедутся. В темноте особо не разберёшь. Только бы на патруль не нарваться. Те могут осветить фонариками, начнут интересоваться. С патрулём просто так не разъедешься. И всё же, как ему казалось, на дороге будет легче.

– Дюбин, – позвал он своего напарника, – обстоятельства меняются. Слышишь, пулемётчик перекликается с часовым на околице?

– Да вижу я его, командир. Вон он, возле первой хаты ходит.

– Начальник, а давай я его… – Золотарёв чиркнул пальцем по воротнику белой камуфляжной куртки.

– А сможешь?

– Ха, – крякнул Золотарёв. – Чует моё сердце, у этого оленя курево имеется. А мне немецкие сигареты очень даже понравились…

– Ладно, Золотарёв. Иди. Но, смотри, не увлекайся там…

– На тему?

– На тему трофеев и всего прочего. Обходи вокруг сараев. Когда уйдёт в проулок, затаись за дровами и жди. Он сам на тебя выйдет. Знаешь, куда бить, чтобы не закричал?

– Эту науку, начальник, я изучил давно, в пору моей нежной юности.

– Смотри, трепач, не возьмёшь часового, они тебя первого там изрешетят. Это тебе не сумки резать… И учти, на нём может быть и две, и три шинели. И ещё: рассчитывай, что часовой будет в каске и шея его, скорее всего, будет замотана до ушей каким-нибудь платком. Понял?

– Сколько ж у них барахла! А тут коленки мёрзнут… Одну шинельку я бы взял.

– Запомни, твоё оружие не нож, а тишина. Полёвкин, ты – с Золотарёвым, в прикрытие. Дюбин, за мной. Начинаем одновременно.

Конечно, надо было дождаться, когда часовые сменятся. А так, наобум, можно нарваться на смену. Но времени нет. Надо ещё успеть сообщить Воронцову. Пока те доберутся по полю до деревни, пока пройдут по шоссе… Успеть бы до рассвета.

Они разделились. Степан несколько секунд наблюдал, как Золотарёв, а затем Полёвкин, пригнувшись, уходили вдоль зарослей кустарника к огородам. Часовой исчез в проулке. Через три-четыре минуты он снова появится на дороге. За это время разведчики успеют добраться до изгороди и затаиться там. Оставалось надеяться на профессиональные навыки Золотарёва.

Теперь очередь его.

– Дюбин, иди за мной в трёх шагах и немного правее. Когда подойдём к сараю, стой и наблюдай. В окоп я пойду один.

– Понял.

– Если поднимется шум, не стреляй до последнего. Бей прикладом, рви зубами, но не стреляй.

– Понял.

Окоп оказался пустым. Пулемёт торчал вверх. Хорошо виднелся на фоне бледного снега его короткий раструб, дырчатый кожух ствола и конец ленты, свисавшей вниз и сливающейся с плоским ящиком. Лента заряжена полная, отметил про себя Степан и перебежал на угол сарая. Возле зенитки тоже никого не было. Голоса доносились из сарая. Пахло дымком и эрзац-кофе. Ага, значит, кофейку решили погонять… Степан сделал знак Дюбину, чтобы тот занял позицию возле двери, а сам пробежал вдоль сарая и тихо спустился в окоп. Так и есть, в сторону сарая, под стену, вёл узкий ход. Именно оттуда тянуло дымком и эрзац-кофе. Сколько же их там? Разговаривали двое. Пулемётчики. Смена. А если там отрыт блиндаж на весь зенитный расчёт и зенитчики никуда не уходят? Надо подождать. Но вскоре он услышал, как в сарае стукнула дверь и кто-то завозился в сене, забился судорожно в ближнем углу за дощатой стеной. Внизу всё на мгновение затихло. Но тут же в лазе показалась круглая белая голова в каске и вытянутые вперёд руки. После света в землянке немец двигался осторожно, на ощупь. Степан ударил его по каске сверху, прыгнул, придавил всем телом, прижал лицом к земле и тут же дважды ударил ножом. Прислушался. Оглянулся. Из-за сарая кто-то выглядывал.

– Товарищ командир? Боле вроде никого.

Значит, Дюбин уже заглянул в землянку. Ловкий. Напрасно Степан боялся, что ненадёжный у него напарник. А он и первого завалил, и тихо, как надо, и землянку успел осмотреть. Слава богу, в ней пусто.

– Там у них землянка. Вход из сарая есть. Пусто там. – Дюбин торопливо застёгивался. – Шинелькой я его – накрыл… Как приказано, без стрельбы…

Они протиснулись в узкий лаз. Землянка оказалась неглубокой. Стоять можно было только на коленях. В углу на ящике горела сальная плошка. Посвечивала щелястой дверцей вырезанная из полубочки железная печь. На ней стояли два котелка. В них что-то булькало, выплёскивалось, сипело. Пахло вкусно. В углу, на зелёных пулемётных ящиках, лежал автомат, а внизу, прямо на земляном полу, донцами вниз стоял ровный ряд противопехотных гранат с длинными ручками.

– Во как устроились. Тепло, светло и мухи не кусают. – И Дюбин понюхал в котелках.

– Отставить, Дюбин.

– Да я так, только полюбопытствовать. Котелки у них, товарищ командир, удобные. С крышками. Если что, и не разольёшь…

– Если что, Дюбин?

– Да это я так…

– Вот что: иди сейчас к орудию. Ты же артиллерист?

– Ну да, служил в дивизионе полковушек. Только у моей пушки ствол был не длиньше, чем у винтовки. А эта махина вон какая! И с какой стороны к ней подходить, я не знаю.

– Пушка – не кобыла, Дюбин. Копытом не ударит, если даже и не с той стороны подойдёшь. Принцип тот же. Заряжай, прицеливайся и стреляй.

– Не скажи…

– Ладно рассуждать, Дюбин. Иди к пушке. Посмотри там, что и как. Только ничем не греми.

– Стрелять, что ль, надо?

– Может, и надо.

– Да я ж… Я с «сорокапятки» стрелял. А тут вон… Грознее тёщи!

– Ты наводчик?

– Наводчик.

– Иди. Если что непонятно, спросишь. Но самое главное – наблюдай за деревней и дорогой.

Степан сунул за ремень две гранаты, откинул дерюгу, вылез наружу. Немец лежал в той же позе, выбросив вперёд руку. Степан перелез через него. Вытащил из ниши пулемёт. Перекинул через плечо ленту.

Пулемёт они установили немного в стороне от зенитки, чтобы контролировать отрезок шоссе от леса до дороги и выезд из деревни, а также крайние дворы и поле до леса.

В деревне было по-прежнему тихо. Но это могло означать и то, что вторая группа ещё не приступила к выполнению своей задачи.

– Дюбин, ну что там? Разобрался?

– Да хрен её мамушку знает, товарищ командир, – ответил из темноты Дюбин. – Надо было Прибылова с собою брать. Он при большой пушке служил. При гаубице. А я что её трогать буду? Ещё сделаю что-нибудь не так, весь механизм в негодность придёт. Тут вон сколько разных частей. Как в самолёте.

– Артиллеристы… вашу мать! Чему вас только учили?

– Меня учили из «сорокапятки» стрелять.

– И что, научили?

– Научили. Стрелял.

– И попадал?

– А кто ж её знает. Может, и попадал. Один раз, тут, недалеко, батарея наша по танкам ихним стреляла. Один загорелся. А кто поджёг, разве узнаешь? Может, и мой снаряд попал куда надо.

– Значит, ты, Дюбин, танк подбил? Герой.

– Я этого не говорил.

– А из этой хреновины танки, между прочим, лучше бить.

– Да я вижу, и прицел здесь побольше нашего. А значит, поточнее. И маховики… Вон как легко ходят!

– Вот и осваивай. Нам танк с обозом надо будет прикрыть, пока они по дороге пойдут.

– Мы что, товарищ командир, здесь остаёмся?

– Не остаёмся, но с полчаса посидим. А что ты сразу испугался?

– Да в заслоне опять… Я-то в плен как попал? А тоже в заслоне оставили. Оставили нас, пятерых, с нашей пушчонкой батальон прикрывать. Дивизион снимался и отходил на новую позицию. Словом, бежали. А нашему расчёту приказ – дорогу оседлать и немца, коли он покажется, не пропускать. Остались мы с лейтенантом Нифонтовым одни. Пушчонку закатили в ровик. Приготовились. А с нами ещё десять человек стрелков, с пулемётом. Вроде и войско. Народу порядочно. Снаряды есть. Ждём. А они на нас и не пошли. Обошли справа и слева, окружили и давай из миномётов лупить. Лейтенанта убило, сержанта тоже. Пехота разбежалась. Расползлись, как мышата слепые, кто куда. Пулемёт бросили… Глянул я, а они уже идут. Хенде хох… Вот я и подумал, что опять мне эта судьба…

– Тихо, кажись, идёт наш фармазон…

Разведчики бежали краем шоссе. Что-то несли на плечах. Свалили возле зарядных ящиков тело, укутанное бабьей шалью. Золотарёв, сверкая возбуждёнными глазами, сказал:

– Ну вот, начальник, наш трофей. Сработали тихо. Смены не видать. Чтобы его там не обнаружили, решили сюда доставить. Вот винтовка, патроны, штык. Курёха, как договаривались, моя. Остальное барахло – на всю братву. Я не жлоб.

– Молодец, Золотарёв. А теперь, Полёвкин, начинается твоя работа. Бегом к Воронцову. Скажи: путь свободен, мы – на позиции зенитчиков. И пусть пришлёт сюда Прибылова.

Воронцов сам вышел вперёд, и, когда увидел в поле бегущего к ним разведчика, побежал навстречу.

– Полёвкин, ну что там?

– Всё в порядке, товарищ Курсант. Охрана снята. Захватили зенитку и пулемёт. Степан просит, чтобы прислали туда артиллериста.

– Давай, бери Прибылова – и бегом.

Взревел мотор «тридцатьчетвёрки». Придавливая молодой березняк и ёлочки, танк выполз на опушку и снова пошёл вдоль леса, держась старого, наполовину заметённого просёлка, по которому, как видно, с самого первого снега никто не обновлял следа.

– Давай, давай, ребята, не отставать! – поторапливал людей Воронцов.

Сердце Воронцова прыгало под самым горлом. Снова его захватила упругая волна, и он уже знал, что надо делать, как поступить в следующее мгновение. И эта его уверенность передавалась бойцам. Они оглядывались на своего командира и поторапливали друг друга и лошадей.

Обогнули поле, оставляя слева бледные пятна деревенских крыш. Танк качнулся в глубоком кювете, прибавил оборотов, выбросил густой чёрный сноп выхлопных газов и легко развернулся на просторном шоссе. Следом за ним шли кони.

Дальше Воронцов выстроил колонну следующим образом: впереди – конные, а следом, с интервалом в двадцать шагов, двигался танк с автоматчиками на броне. Всех переодели в немецкое.

Степан, Полёвкин и Золотарёв ушли вперёд. Артиллеристы Дюбин и Прибылов остались возле зенитки.

– Дюбин, твоя задача следующая: если со стороны деревни появится какой-либо транспорт, остановить его здесь. На тот случай, если пойдёт пехота, оставляю вам пулемёт. Коня лучше запрягите в повозку. Телега вон есть. – И Воронцов указал на немецкую фуру, стоявшую в сенном сарае. – Коня оставляю самого лучшего. Досчитайте до двух тысяч и догоняйте нас.

– Ох, Курсант, погубишь нас, до конца жизни бога не отмолишь. – Дюбин в упор смотрел на Воронцова.

– Ничего, Дюбин, мы ещё поживём.

– Ох, уверенный ты, командир! Душа заходится, тебя слушая.

– Только раньше срока не уходить. Иначе погубишь, Дюбин, всех. И нас, и себя.

– Да понял я, понял… Смертники мы тут с Прибыловым. После того, что мы сделали с их часовыми, в плен они нас брать не станут. Что ж тут ждать.

– Всё правильно ты понимаешь, Дюбин. Держись.

Артиллеристы развернули орудие. Зенитка была установлена на спланированной площадке, на мощной турели, легко поворачивалась в любую сторону. Снаряды лежали тут же, в плоских контейнерах, сплетённых из лозы.

– Поищи-ка шрапнельные или фугасные, – сказал своему напарнику Дюбин. – Ты в ихней маркировке разбираешься?

– Понять можно. Что у них, что у нас…

– Подтащи-ка их поближе. А то, если попрут, не управимся подносить.

– А ты что, Дюбин, стрелять собираешься?

– Собираюсь не собираюсь, а снаряды всё ж таки поднеси, как я сказал.

Прибылова Дюбин знал мало. Можно сказать, совсем не знал. Шли в одной колонне. Молчаливый, замкнутый. То ли контуженый, то ли пережил много.

– Слышь, гаубичник, ты в плен-то как попал?

Прибылов подтащил одну плетёнку. Аккуратно положил её возле станины. Откинул клапан, чтобы легче было брать снаряды. Пошёл за другой. Ничего не ответил.

– В плен, говорю…

– А какое тебе дело до моего плена? – тихо сказал он и взялся за следующую плетёнку. Снаряды были тяжёлые, и Прибылов с трудом волок их по затоптанному снегу, пятясь враскорячку.

– Да мне никакого дела до этого, конечно, нет.

– А тогда давай думать, как отсюда поскорей ноги унести, – неожиданно оживился Прибылов.

– Нам, гаубичник, приказ какой даден? Я ещё до ста не досчитал, а ты уже…

Прибылов вдруг распрямился, посмотрел на Дюбина, на то, как тот неуверенно трогал маховики, как пытался заглянуть в панораму, подошёл, сказал тем же тихим голосом:

– А ну-ка…

– Ты ж не наводчик. – Но Дюбин всё же уступил ему место.

– Я и наводчик, и заряжающий, и по танкам тоже, между прочим, стрелял.

Прибылов довернул ствол орудия и тем же тихим голосом приказал:

– Заряжай.

Дюбин откинул затвор, засунул длинный снаряд.

– Высоко как! Заряжать неудобно.

– Немцы вдвоём заряжают, с ящиков.

Они сели на зарядные контейнеры и напряжённо всматривались в чёрную полосу дороги, исчезавшую в сотне шагов среди деревенских построек и тынов. Спустя некоторое время Дюбин сказал шёпотом:

– Ну что, гаубичник?

– А что? Тихо.

– Да я не про то. Пора нам. Иди, выводи коня, а я за пулемётом схожу.

Они погрузили на телегу оружие. Дюбин сбегал в сарай, принёс коробки с пулемётными лентами.

– Гони, гаубичник!

Они отъехали метров двести, когда в середине деревни, на шоссе, мелькнули приглушённые фары и послышался рокот мотора. Грузовик с высоким тентом медленно выполз из-за дворов. За ним второй, третий.

В эту ночь на Зайцевой горе немцы меняли батальон, который не выходил из боя уже около месяца. Солдаты дремали под застёгнутыми тентами. Грелись, прижавшись друг к другу. Грузовики двигались медленно, с приглушенными фарами, закрытыми специальными колпаками, через которые свет пробивался настолько скудно, что водители попросту выключали освещение и двигались на ощупь, стараясь соблюдать дистанцию и не наскочить на впереди идущий транспорт. И когда впереди раздался стук пулемёта и первые пули начали рвать брезент и кромсать спины и затылки сидевших в кузовах, передние грузовики шарахнулись в кюветы, а третья машина, остановившись посреди шоссе, вспыхнула, как факел. Солдаты сыпанули с кузовов. Погодя, опомнившись, начали вытаскивать раненых, складывать на обочине в ряд убитых. Другие залегли и открыли беспорядочный огонь по лесу. Но вскоре поняли, откуда стрелял пулемёт. Офицер подозвал к себе двоих солдат, отдал короткое распоряжение, и тотчас они исчезли в лесу. Через несколько минут на дороге, в той стороне, откуда стрелял пулемёт, разорвались, перемешивая пламя со снегом и мёрзлой землёй, одна за другой четыре гранаты. И сразу наступила тишина…