Текст книги "Остановить Гудериана. 50-я армия в сражениях за Тулу и Калугу. 1941-1942"

27 ноября 1941 года отряд «Передовой» ворвался на железнодорожную станцию Шепелёво на перегоне Козельск– Лихвин. Здесь, в пристанционных постройках, находились склады военного имущества, вдоль путей лежали штабеля леса, предназначенного для ремонта путей. Штабеля облили бензином и подожгли. Запылали и склады с армейским имуществом.

24 декабря отряд Тетерчева провел еще более дерзкую операцию. На этот раз на полустанке Мышбор. Немцы уже отступали. Оживилось движение их эшелонов по железной дороге. В Лихвине, который немцы продолжали удерживать, скопилось большое количество грузов. Появилась возможность отсечь пути отхода и вывоза тылов в сторону Козельска.

Ночью подобрались к железнодорожной насыпи, заложили под рельсы заряд. Взрывчатка должна была сдетонировать от противотанковой гранаты, закрепленной сверху. К чеке привязали шнур. Когда со стороны Лихвина показался первый эшелон, за конец шнура взялся начальник штаба отряда Осипенко. Состав приблизился к месту закладки взрывчатки. Рывок и – тишина… Граната не взорвалась. Вагоны один за другим проносились мимо. Эшелон уходил в сторону Козельска.

Осипенко приказал партизанам отойти к лесу, а сам побежал к насыпи. В это время по просеке шел второй состав. Осипенко выломал шест и со всей силы ударил им по тому месту, где лежала граната.

После взрыва товарищи несли на базу своего начштаба на руках. Осипенко был ранен, контужен и обожжен. Но жив. Вскоре бывший пограничник Ефим Ильич Осипенко за этот подвиг будет награжден орденом Ленина и медалью «Партизану Великой Отечественной войны» 1-й степени за № 000001. Но зрение партизану № 1 врачи так и не смогут вернуть. Последнее, что в своей жизни видел Ефим Ильич, была вспышка заряда, заложенного под рельсы.

Взрыв и разрушение путей полностью парализовали движение составов на перегоне Лихвин – Козельск. Немцы так и не смогли восстановить железную дорогу, бросив на путях груженые составы. В Лихвине два эшелона, груженные техникой, автомашинами, мотоциклами, велосипедами, оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами, даже не вышли с запасных путей.

Когда несли в лес раненого начальника штаба, боевая группа получила новые разведданные: вдоль железной дороги от Черепети на Козельск движется пешая колонна немцев.

Партизаны перехватили их у станции Мышбор. Местный лесничий Бессонов провел отряд лесными тропами, известными только ему. Устроили засаду. Те, кому удалось избежать партизанской пули, сдались кавалеристам генерала Белова. К тому времени дивизии 1-го гвардейского кавкорпуса, действуя на левом крыле 50-й армии и правом 10-й, уже подходили к Козельску. В авангарде корпуса шла ударная группа полковника Н.С. Осликовского[51]51
  Осликовский Николай Сергеевич (1900–1971) – генерал-лейтенант (1943). Герой Советского Союза. Родился в пос. Летичев (ныне Хмельницкой области Украины) в семье обедневших дворян. В Красной армии с 1918 г. Во время Гражданской войны командовал партизанским отрядом, кавалерийским эскадроном, полком, дивизией. В 1929 г. окончил Высшую школу комсостава в Харькове. В 1938 г. в период чистки в армии уволен, как социально чуждый. Работал в Ташкенте на киностудии. В январе 1941 г. восстановлен в РККА. Командир 9-й Крымской кавдивизии. Войну встретил 22 июня на южном участке советско-германского фронта. Под Москвой дивизия преобразована во 2-ю гвардейскую. В 1942 г. окончил Высшие академические курсы Высшей военной академии им. К.Е. Ворошилова. С декабря 1942 г. коммандир
  3-го кавкорпуса. Затем командовал конно-механизированной группой (3-й кавкорпус и 3-й мехкорпус). Участвовал в Берлинской операции. После войны продолжил службу в войсках, руководил Высшей кавалерийской школой им. С.М. Буденного. С 1953 г. в запасе.


[Закрыть] в составе 2-й гвардейской и 75-й кавалерийской дивизий. Кавалеристы вначале атаковали Козельск в лоб, но были отбиты и начали охватывать город с трех сторон. Немцы, продержавшись в городе еще около суток, вынуждены были уступить напору дивизий полковника Осликовского. Бросая тяжелую технику и вооружение, они начали поспешный отход.

Надо заметить, что падение Козельска, как важного опорного пункта немцев, во многом предопределило судьбу Калуги. Но о калужской наступательной операции и штурме города мы расскажем подробно в следующей главе.

Партизаны Тетерчева яростно атаковали немецкую колонну. Пленных было мало. Мстили за погибших товарищей, за любимца отряда комсомольца Сашу Чекалина.

Отважного партизанского разведчика немцы повесили 6 ноября 1941 года на городской площади в Лихвине. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Родился Александр Павлович Чекалин в селе Песковатское под Лихвином. Успел окончить девятый класс Лихвинской средней школы. Когда началась война, добровольцем пошел в истребительный отряд, который впоследствии был переформирован в партизанский отряд «Передовой». Командир отряда Тетерчев назначил его на должность разведчика. Однако Саша участвовал почти во всех боевых операциях.

Однажды в конце октября партизаны устроили засаду на дороге из Перемышля в Лихвин. В засаду угодила колонна грузовиков с солдатами и различными армейскими грузами. Начался бой. Партизаны забросали гранатами грузовики, открыли огонь из автоматов и пулеметов. Немцы не успели понять, что произошло, когда были расстреляны в упор. Только один грузовик с солдатами успел проскочить между горящими машинами и рванулся по дороге в спасительное пространство, не простреливаемое партизанами. Наперехват ему бросился с противотанковой гранатой Саша Чекалин. Он догнал машину на повороте и забросил гранату в кузов, под брезентовый тент.

В Лихвине действовала подпольная комсомольская группа. Саша держал с ней связь. Подпольщики добывали важные сведения о дислокации немецких частей, их передвижении, настроении гарнизона и прибывающих к фронту солдат. Саша передавал эти сведения в штаб отряда. Из отряда информация уходила через линию фронта в разведотдел 50-й армии.

В начале ноября, когда начались сильные холода, во время одной из операций Саша простудился и заболел. Тетерчев, видя, что сырая холодная землянка неподходящее место для лечения простуды, разрешил ему отлежаться где-нибудь в деревне, попить кипяченого молока, погреться на печи. Нашли место – дом в Мышборе, где находилась одна из явочных квартир. Но что-то произошло: то ли явка оказалась под подозрением у местных полицаев, то ли вовсе была провалена, но Саша в Мышбор не пошел. Пошел в свое родное Песковатское. В то время дом в Песковатском был пуст, выстужен. Мать с младшим сыном Витей пряталась в одной из глухих деревень. Отец ушел в партизанский отряд. Можно было пойти в дом к деду и бабушке. Те жили неподалеку. Но там были на постое немцы. Саша затопил печь. И это заметили полицейские.

Остается неясным, почему, когда стало очевидным, что жить ему ни в Мышборе, ни в Песковатском негде, он не вернулся в лес?

Совсем недавно были опубликованы материалы из рассекреченных архивов УФСБ по Тульской области. Среди них дело № 1804, заведенное 7 января 1942 года работниками Черепетского районного отдела УНКВД Тульской области на местного каменщика Никифора Ивановича Авдюхина и столяра Алексея Васильевича Осипова. В деле собраны свидетельские показания жителей села Песковатского и города Лихвина, проливающие свет на историю ареста и казни Александра Павловича Чекалина, на то, кто его выдал немцам и как все происходило. В деле подшиты оба постановления на арест.

Постановление на арест Н.И. Авдюхина: «Проживая в деревне Песковатское Черепетского района Тульской области на момент ее временной оккупации немецкими войсками, предавал советский актив немецкому командованию, предал красного партизана Чекалина Александра Павловича, который впоследствии был повешен, разыскивал для передачи его мать Чекалину Н.С., помогал немецкой армии продуктами питания».

Мать Саши Чекалина, местная активистка колхозного движения, член партии, вынуждена была прятаться от расправы в лесной деревушке. Но, узнав об аресте сына, пришла в Лихвин. Ее тоже арестовали, но она, пользуясь сумятицей во время казни, смогла убежать и увести с собой младшего сына.

Постановление на арест A.B. Осипова: «Проживал в г. Лихвине в момент его оккупации немецкими войсками. Осипов ставленниками немецкого командования был назначен гарнцевым контролером по мельницам и гарнцевый сбор[52]52
  Гарнец – русская мера объема сыпучих веществ; равна 3,28 л. Применялась до введения современной метрической системы. Гарнцевый сбор – отчисление в пользу владельца мельницы определенной части сданного на помол зерна в качестве оплаты за помол.


[Закрыть] сдавал немецкому командованию. Предавал коммунистов и советский актив немецкому командованию, способствовал розыску матери повешенного партизана Чекалина – Чекалиной Н.С. и также участвовал в повешении неизвестного партизана».

Каждая новая власть утверждает себя на крови и костях того народа, которым жаждет управлять. «Новый порядок» на немецких штыках пытались утвердить в наших городах и деревнях люди жестокие, для которых человеческая жизнь – прах под ногами. Затянуть петлю на шее своего односельчанина или выстрелить по приказу немецкого офицера в своего соотечественника, не пожелавшего спарывать с гимнастерки нашивки политрука, – плевое дело. Более того, возможность выслужиться, шанс показать свою преданность и умение услужить.

Следователи НКВД досконально исследовали историю предательства, ареста и казни Саши Чекалина. И хотя белых пятен в ней до сих пор остается предостаточно, протоколы допросов и опросы свидетелей проясняют многое.

Из опроса свидетельницы Матрены Александровны Мельниковой: «Авдюхин был поставлен немецким командованием старостой села Песковатское. Выполнял указания немецких властей, собирал у населения продукты питания для немецкой армии. Лично отдавал приказания, чтобы я доставила немецким солдатам курицу и капусту. И я все отдала».

Когда немцы приказали выбрать старосту, жители Песковатского на своем сходе за Авдюхина не проголосовали. Выбрали другого человека. Но бывший каменщик, смекнув, что наступил его час – сейчас или уже никогда, – выпросил эту должность у немцев, поклявшись служить им верой и правдой. И клятву свою выполнял каждый день и час.

Из показаний свидетеля Николая Николаевича Бочкова: «Во время прихода немецкой армии в нашу деревню Авдюхин был старостой и всеми своими действиями способствовал установлению немецко-фашистского режима, а также помогал продвижению немецких войск. С этой целью Авдюхин в начале декабря приказал десятникам собрать 60 кур для немецких солдат».

Из протокола допроса Н.И. Авдюхина:

«Вопрос. Вы принимали участие в аресте Чекалина?

Ответ. Да, я с тремя немецкими солдатами ходил к дому Чекалина для производства ареста. Немецкие солдаты посылали меня, чтобы я первым пролез в окно дома и задержал бы Чекалина. Но я, боясь, что Чекалин меня может застрелить, отказался влезть через окно в дом, а отошел к соседнему дому, стал около угла и стоял. Немецкие солдаты произвели несколько выстрелов. Чекалин выскочил из дома, пытался бежать, но немцы его поймали».

Когда немцы начали ломиться в дом и сбили дверь, Саша Чекалин бросил в дверной проем гранату. Но она не взорвалась.

В эти же дни в Мышборе немцы и полицаи повесили другого партизанского разведчика, Николая Авилова, а в Лихвине замучили и зверски убили друзей и однокашников Саши Чекалина Митю Клевцова и Гришу Штыкова. На допросах они встретились. Немцы проводили для них очную ставку. Ни очная ставка, ни пытки, ни обещания сохранить жизнь в обмен на информацию о месте нахождения партизанской базы не сломили волю юных патриотов. Они не назвали ни имен, ни адресов явок, ни места партизанской базы.

Сашу Чекалина вывели на площадь Лихвина 6 ноября 1941 года с фанерной табличкой на груди: «Конец одного партизана».

Немцы и полицаи согнали к месту казни весь город. Это была акция устрашения.

В Павловских лесах тем временем партизаны отряда «Передовой» напряженно ожидали штурма лагеря. Все понимали, что ребята могут не выдержать пыток. Но в окрестностях стояла тишина.

Немцы решили казнить одного. Понимали, что вешать сразу трех подростков – это для маленького городка, где основное население составляли женщины, дети и старики, перебор. Предварительно, через своих людей, распустили слух, что Митю Клевцова и Гришу Штыкова отправили с партией молодежи, собранной в районе в ходе облав, в Германию на работы. Правда, никто этому не поверил. После освобождения Лихвина и всего Черепетского района от оккупации, после ареста предателей Авдюхина, Осипова и других стала известна правда: трупы мальчишек нашли неподалеку от города прикопанными в земле. У обеих были огнестрельные раны в затылок.

Очевидцы казни Саши Чекалина рассказывали, что он шел в окружении немцев и полицаев к месту казни – старому дереву с ответвлением, через которое была перекинута веревка, и тихо плакал. Возможно, он до конца верил, что из леса придут его боевые товарищи, партизаны, и спасут его от смерти на виселице. Спасут его товарищей-однокл ассников.

В газетах потом написали: пел «Интернационал», крикнул своим палачам: «Всех не перевешаете!» Газетчикам нужен был герой с харизмой этакого партизанского орленка…

В сущности, Саша Чекалин и был таким. Храбрым до безрассудства. Дерзким. Безжалостным к врагам своей Родины. Верным идеалам, в которых был воспитан. А воспитан он был в коммунистических идеалах. Был настоящим комсомольцем. Такие за комсомольский билет отдавали жизнь. И победа под Москвой, и все последующие победы, в том числе и Великая, были достигнуты Красной армией и нашим народом во многом благодаря им, храбрым до безрассудства, Сашам, Гришам, Митям…

Газета «Правда» в те дни писала: «Никогда не забудем мы юного героя Александра Чекалина, мужественно принявшего смерть на фашистской дыбе, но не предавшего товарищей».

Он шел к виселице и тихо плакал…

Звание Героя Советского Союза Александру Павловичу Чекалину было присвоено посмертно 4 февраля 1942 года.

В 1944 году Лихвин переименован в город Чекалин.

В 1958 году в городе установлен памятник Саше Чекалину.

Лихвин был освобожден частями 413-й стрелковой дивизии генерала Терешкова 27 декабря 1941 года. В этот же день тело Саши Чекалина было наконец-то снято с веревки и похоронено здесь же, на площади.

Отец Саши Чекалина Павел Николаевич, вернувшись из леса, жил в Песковатском, рядом с музеем имени сына. Умер в 1987 году. Односельчане рассказывают, что в день гибели Саши он всегда приходил на его могилу, выпивал за упокой, подолгу сидел в одиночестве рядом с надгробной пирамидкой…

Злодеи, которые погубили Сашу Чекалина и его товарищей, Авдюхин и Осипов, были приговорены к смертной казни и расстреляны по приговору суда в апреле 1942 года. Тела их зарыли на месте расстрела на окраине Лихвина на 3 метра в глубину.

Город Чекалин помнит своих героев. Помнит и Сашу Чекалина. В Песковатском существует музей юного героя, в городе Чекалине установлен памятник.

Он шел и тихо плакал…

Отяпов все время посматривал на артиллеристов. Вот чертовы дети, бранил он про себя сорокапятчиков, которыми командовали два молоденьких лейтенанта. Оба они копошились в снегу вместе с расчетами, что-то кричали ездовым. Но те, устав нахлестывать лошадей, которые совсем выбились из сил и дрожали облепленными снегом боками, командиров, похоже, не слышали. Командовал всей здешней артиллерией пожилой сержант. Невысокий ростом, коренастый, в белой каракулевой шапке, он подскакивал то к одной запряжке, то к другой, давал какое-нибудь короткое распоряжение или просто делал едва заметный жест, и расчет налегал на щит орудия или хватался за постромки, помогал лошадям осилить подъем.

Шли они уже несколько часов. Рота двигалась взводными колоннами. Тащили с собой обоз – несколько саней с боеприпасами и ротным имуществом. С ними шел взвод сорокапяток.

В голове колонны несколько раз вспыхивала стрельба. Но тут же все затихало. Передовое охранение уничтожало какой-нибудь немногочисленный немецкий гарнизон в очередной деревне, который встречал колонну пулеметным и автоматным огнем. Бойцы лишь видели в снегу на обочинах полузаметенные снегом трупы немецких солдат и полицейских. Рассматривать убитых было некогда. Вот сволочи, думал Отяпов, всего-то месяц-другой, как немец здешние просторы занял, а уже желающих ему служить – орава! Неужто и у них в Отяпах кто-нибудь из местных повязку надел? А что, очень даже может и такое случиться. Он начал перебирать в памяти всех мужиков, кого не успели забрать на войну, и не мог найти ни одного такого, на кого можно было бы подумать, что он может служить немцам. Но тут же представил, какая жуткая жизнь, должно быть, в оккупированных деревнях, и снова тревога за своих охватила его смутным холодом.

Командиры все время поторапливали.

– Давай, давай, ребята! Шибче! Шибче! – сердито пробасил сквозь забитые снегом густые усы сержант-артиллерист и повелительным жестом махнул оказавшимся рядом пехотинцам.

Левая пристяжная упала на колени и испуганно заржала. Отяпов схватил ее за узду и потянул на себя:

– Ну, милая, давай, тянись, недолго нам уже осталось. Светает.

Потом начался спуск. Артиллеристы, как дети на горке, тут же повисли на длинном стволе сорокапятки, ухватились за щит, задерживая ее движение, чтобы орудие своей тяжестью не придавило передок с зарядными ящиками и не поломало ноги лошадям. Послышался смех. Отяпов, тоже ухватившись за заиндевелый наклонный щит, увидел одного из лейтенантов. Тот широко улыбался. Полушубок его был расстегнут, и в распахе от потемневшей от пота перетянутой ремнями гимнастерки парило. Ишь разгорелся, подумал о нем Отяпов, как все равно к теще на блины едет… Видать, еще не попадал в настоящее-то дело. Ну, скоро будет ему и теща, и блины, и мерзлая глина в нос…

То, что рядом, в ротной колонне, шли артиллеристы, успокаивало. Пушка – это тебе не винтовка. Шрахнет – и танк неживой…

Они еще не наступали. За всю войну, с самых летних боев, ни разу. Была одна шальная контратака на Рессете. Но и она, считай, закончилась плохо. Не победой. А тут – настоящее наступление. Говорят, несколько дивизий двинулись вперед. Кавалерия. Танки. Артиллерия. На санях везли минометы и ящики с минами. Где-нибудь в хвосте колонны двигались и «катюши». Какое ж наступление без «катюш»? Начальство это обязательно предусмотрело и позаботилось о нашей пробивной силе, с надеждой и даже уверенностью думал Отяпов. Как стреляют «катюши», он видел. Сила!

Рядом хрустел снегом и покашливал Гусёк. Гуську, как бывалому воину, перед маршем выдали несколько гранат и два запасных диска к ППШ. Начальство его уже заметило. Что ж, заслужил делом. Отяпов видел, как тот раза два снимал рукавицу, ощупывал дымящимися пальцами свой автомат, выковыривал из-под спусковой скобы и рычажка перевода огня набившийся снег. Молодец, матчасть соблюдает в чистоте и готовности. Надо ж, какой солдат получился! А сколько таких ребят полегло, сколько в плен пошло, тут же затосковал Отяпов. Не вывели, не сберегли для Родины и Красной армии своих надежных бойцов. Отяпов вспомнил капитана Титкова. Где-то тут, рядом, опять командует батальоном капитан Титков. Сволочь такая…

Рассвет их застал в поле. Только что миновали деревню. Бойцы с тоской и надеждой посматривали на дворы. Хаты стояли нежилые, с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями. Германец похозяйничал, определил Отяпов. Но ничего, хоть не пожег. Заткнуть сеном оконные проемы, навесить двери, протопить печи – и завалиться на отдых… Самое время. Днем-то продолжать марш опасно – не ровен час, самолеты налетят. Но деревню они миновали в том же темпе. Командиры молчали. Теперь оставалось надеяться, что на дневку их остановят в лесу.

Дорога впереди была прочищена. Но снег валил и валил, поземка гнала косяки снежной крошки по полю и оседала здесь, как туман в противотанковом рву. Белые тугие барханчики росли буквально на глазах. Колеса орудий вязли в них. Лошади совсем ослабли, и ездовые попрятали кнутья, кнут был уже бесполезен.

Наконец и поле осталось позади. Дорога пошла чище, легче. А ветер уже не так трепал солдатские шинели и полушубки, не сек ледяной крошкой по глазам, не жег щеки.

И вот в голове колонны родилось и радостной птицей пронеслось по заполненной войсками дороге:

– Стой! Принять в сторону! Привал!

Принять в сторону можно. Полезли в снег. Местами проваливались по пояс. Вокруг елей обтаптывали снег, ломали лапник и тут же валились на охапки и засыпали, даже не сняв вещмешков и не отряхнувшись от снега.

Подошла ротная кухня. Старшина начал раздавать горячую кашу. Перво-наперво накормили артиллеристов. Бойцы стояли с котелками наготове и терпеливо ждали, когда пройдут сорокапятчики.

– Ну, ребята, – сказал лейтенантам Отяпов, – вы ж и воюйте не хужей, чем на кухне.

Те засмеялись. Эх, дети, подумал Отяпов. Такие не погубили бы орудия. Без орудийной поддержки роте в бою – беда.

Только успели ложки облизать и рассовать их по укромным местам – кто за голенище, кто в нагрудный карман, кто куда, прибежал ротный:

– Отделение Отяпова и саперы! Ко мне!

Вот тебе и привал. Вот тебе и отдых.

Ротный нахватал их пятнадцать человек. Из штаба полка прибыли лыжники, тоже человек пятнадцать. С ними старший лейтенант. Разведка. Все при автоматах. Кое у кого трофейные. Разведчики с трофейным оружием щеголять любят.

Артиллеристы быстро отвинтили и сняли с осей колеса одной из пушек. Пушку приладили на сани, притянули проволочными скрутками. И – вперед.

Задачу старший лейтенант из полковой разведки поставил уже в пути: впереди деревня, немцев в ней немного, человек двенадцать, но при зенитной установке и двух пулеметах и этот чертов гарнизон необходимо было взять любой ценой. Из лазарета прислали две санные повозки с санитарами. И Отяпов в одной из санитарок сразу разглядел Лидку Брусиленкову. Та тоже махнула ему рукой, радостно улыбнулась. Опять им выпала доля хлебнуть чего-то непонятного и вовсе нерадостного. Хотя встреча с родней – какая она ему родня? – Отяпова обрадовала.

Шли около часа. Свернули в лес. Затихли. Ездовые соскочили с саней, гладили заиндевелые морды лошадей, чтобы те не заржали.

Деревня рядом. В ней тихо. Может, ушли? Германец, он хоть и смел, и хороший вояка, а все одно умереть от пули боится. А тут на него такая силища прет.

Вернулась разведка. Нет, не ушел. Придется атаковать.

Старший лейтенант задумался. Позвал артиллерийского лейтенанта. Начали совещаться. Отяпова тоже к себе позвали. Он все время молчал, вопросов не задавал, чтобы не досаждать офицерам решать самое главное.

Распрягли коней. Сани с сорокапяткой потащили к опушке.

Вон она, зенитка, спаренные стволы торчат над снежным валом. Там же, над валом, виднеется фигура часового. Немец закутан в какое-то пестрое тряпье. Видать, совсем замерз, бедолага. Ветер тянет от деревни. Значит, немецкий часовой их не слышит. Старший лейтенант команды отдает шепотом.

Самая непростая задача, как всегда, у пехоты: как только отстреляется расчет сорокапятки, атаковать юго-западную окраину и захватить три крайних дома.

Лыжники уходят раньше. Они войдут в деревню с северо-востока и перекроют дорогу на восток одновременно с атакой отделения Отяпова и саперной группы.

Вначале все шло удачно. Артиллеристы отстрелялись точно. Сразу подавили зенитную установку. Отяпов поднял своих. Добежали до первой хаты. И тут ударил пулемет. Он бил откуда-то из глубины проулка, из метели. Сразу упали несколько человек. Захрипел Ванников, загребая под себя снег. Отяпов ухватил его за ремень подсумков и потащил за кладушку дров. Залегли. Пулемет не умолкал. И Отяпов сразу забеспокоился о тех, кто остался лежать на снегу, в проулке, под огнем.

– Нил Власыч, я заметил, откуда он стреляет. – Гусёк дрожащей рукой очищал от налипшего снега свой ППШ. Протер, проверил диск и вытащил из кармана полушубка гранату.

– Давай, Гусёк. Правее обходи. Вдоль сараев.

Гусёк исчез в проулке. Метель поглотила его мгновенно.

Отяпов полез в карман Ванникова, чтобы найти его медицинский пакет. Но понял, что тот уже не дышит. В Калугу шел… Домой. Надеялся своих повидать. Повидал…

В глубине проулка лопнула граната, потом другая. Немного погодя вернулся Гусёк. Он тащил пулемет. Тянулась по снегу лента с длинными, как карандаши, патронами. Дырчатый кожух с шипением дымился, издавая приятный металлический запах.

– Вот, Нил Власыч, трофей прихватил.

– Ванников помер, – ответил Отяпов.

– Что, наповал?

– Наповал. Вот тебе и Калуга…

Вскоре пришли лыжники. А за ними – связной из штаба батальона с приказом: атака деревни отменяется, срочно возвращаться назад.

Отяпов с Гуськом вытащили тела убитых к дороге. Оружие забрали с собой. Раненых увезла Лидка. Хоронить своих товарищей им было некогда. Местные похоронят. Хотя местных никого не видать. Ни души. Видать, все ушли в лес. Или немцы угнали.

Оказывается, батальонная колонна меняла маршрут движения. Деревня им теперь была не нужна, ее они обходили стороной. Видимо, разведка нашла другую дорогу, более пригодную.