Текст книги "Молчаливый голос"

– Они вторглись на нашу землю.

– Формально тогда ещё нет.

– Глупо было бы ждать.

– Сама война дело «глупое». Я могу винить только короля Заспиана с его притязаниями на Скайсдор, – Волэн наблюдал за выражением лица Андерса, которое будто коробило от недовольства. – Старик, биться с агрессорами это не травки в аптеке смешивать. Я бывал в окружении врага, когда, пытаясь оглянуться по сторонам в оглушительной буре лязгающего металла, не видишь ничего хорошего. В лежащих на земле истошно воющих грудах шкур, металла и мяса при рассмотрении узнаёшь товарищей. Тебя окатывает обильными брызгами крови. Пот и грязь фонтанами бьют во все стороны. Люди ссутся, испражняются, рыгают. Временами над головой или перед лицом пролетает отрубленная рука или голова. И когда всё стихает, стоя в окружении своих братьев, пересчитывая живых и мёртвых, пытаешься понять: а жив ли ещё ты? Или пора отправиться пировать в чертоги Вотана.

Андерс затих, простоял в повисшей тишине секунд десять и вернулся к возведению насыпи. Когда аптекарь и ветеран заканчивали накрывать захоронение дёрном, солнце приготовилось скрыться за горизонтом.

– Я до сих пор никого не увидел, – Надсон-Нарбут сказал это тихо, но всё же не удержался от того, чтобы не сказать.

– Я не шутил в своих рассказах, как и ты, Волэн. Кроссвинд опустел. Те, кто остался, живут с другим ощущением посёлка и самих себя после всех горестей. «Горячий бык», однако, своих клиентов не растерял, несмотря ни на что. Если хочешь с кем пообщаться, направляйся туда. Йоэл, наверняка, скоро будет подавать ужин. И Пьющего души бери, патроны таверны будут только рады, что уроженец Кроссвинда, ветеран войны, будет рядом.

Волэн поймал себя на том, что усмехнулся, подумав: «Никого здесь я защищать не собираюсь». Но зайти к Йоэлу стоило. Выпить желанную кружку, а главное растрясти местных пьяниц в попытке выяснить что-нибудь об убийце отца. Надсон-Нарбут достал из алых ножен свой чёрный клинок, как и прежде завораживающе мерцающий рунами:

– Значит, помнишь его имя?

– Разумеется. Мой брат, Ларс, отправился с твоим дедом в путь, а обратно Дикен вернулся с этим старым гоблином, так они называли подобные находки, но без Ларса.

– Так это правда? Мой старик путался в мыслях, рассказывая историю клинка. А что стало с твоим братом?

– Не знаю. Дикен утверждал, что он исчез в ночи. Может, медведь или волки постарались.

– Незавидная судьба.

– С твоей не сравнить, – Андерс грустно приподнял один уголок рта, после чего похлопал Волэна по плечу. – Мне пора готовиться к ночлегу. А ты, уверен, найдёшь места, которые следует посетить в первую очередь.

– Моя мать, – Надсон-Нарбут окликнул уже отошедшего аптекаря Хольма. – Где её похоронили?

– Рядом с твоими девочками, – Андерс, задав первое направление для Волэна, направился в сторону дома, сделав несколько шагов, обернулся. – Ах да, забыл сказать, травки смешивать не так уж и просто.

2

Волосы Ханны солнечными лучами падали на лицо мужа, ласково целуя и обдавая ароматом аниса и чёрного перца. Волэн запускал пальцы в золотое пшеничное поле, возбуждающее и податливое. Сладкие губы любимой обжигали дрожащим вожделением, её язык дразнил разрастающуюся бурю внутри мужчины. Мягкий хлопок белоснежных простыней сминался под ритмично двигающимися разгорячёнными телами. Любовники тонули в нарастающем звуке стонов, пока их не разразило волнами конвульсивного восторга. Яркие вспышки под веками медленно рассеивались с синхронными выдохами Волэна и Ханны.

Он прижал её к себе крепко-крепко, опутал объятиями сильных рук и негой безмятежности. Жена целовала его шею, ключицы, мурлыкала: «Я люблю тебя, я твоя навсегда. И я хочу много-много детей».

Ханна забеременела весьма скоро. Волэн приобрёл дом. Его родители помогли, продали почти весь скот, больше материальной помощи было неоткуда появиться, жена Надсон-Нарбута была сиротой. В ожидании пополнения супруга занималась исключительно очагом, а Волэн охотился и помогал отцу на ферме.

– Ох, – встав с постели ранним утром Ханна схватилась одновременно за поясницу и за низ живота.

– Что случилось, душа моя?

– Всё в порядке, слегка прихватило.

– Уж не…

– Нет, мне ещё рано рожать.

Волэн со свойственным всем мужчинам волнением, возникающим в ожидании ребёнка, несмотря на отговорки жены, как можно скорее обратился за советом к родителям.

– Определённо, милый, это схватки. Тебе следует ехать за повитухой.

Кроссвинд не мог похвастать наличием знахарей и уж тем более акушерок. Кроме аптекаря Андерса Хольма за советом целителя обратиться было не к кому. Женщины посёлка рожали, в основном, под присмотром опытных родственниц и подруг, но если вдруг на горизонте предвещались сложности, необходимостью становилось отправляться за повитухой. По дороге в Фолпур вела скромное хозяйство в одиночестве старица Ингрид.

Снарядившись в путь, Волэн направился к конюшему. За два ведра репы и кусок солонины Надсон-Нарбут арендовал лошадь, запряжённую в сани.

Первый снег, медленно таявший в лучах утреннего солнца, позволял легко скользить полозьям, облегчая кобыле задачу. Одинокие сосны, наряженные в зимнее серебро, провожали готовящегося стать отцом Волэна к Голубому озеру.

Хижина Ингрид стояла на западном берегу, разумно было объехать водоём с юга или с севера, но первый путь казался слишком холмистым для саней, а второй отнимал много времени. Волэн остановил лошадь, слез со своего транспорта и принялся искать камень покрупнее.

Был найден весомый булыжник, Надсон-Нарбут бросил его на лёд. Даже трещины не пошли.

– Вот и славно, – мужчина вернулся в сани и скомандовал лошади двигаться вперёд по замёрзшей глади Голубого озера.

Успешно перебравшись на западный берег, Волэн остановил кобылу и слез в размокающий от солнца снег. Воздух и земля активно прогревались улыбающимся светилом, и Надсон-Нарбуту это было не на руку.

Повитуха скоро отворила дверь, сощурив глаза от яркого света:

– Здравствуй, молодец.

– И ты будь всегда крепка здоровьем, Ингрид. Нужна твоя помощь в Кроссвинде, моя жена вот-вот родит. У неё ребенок лежит не совсем правильно, без твоего опыта не обойтись.

– Встреча новой жизни – дело святое. Мне нужно будет собрать необходимые приспособления, обожди малость.

Волэн несказанно нервничал. Его уже успели напугать кроссвиндские женщины о возможных осложнениях в ситуации Ханны. Руки подрагивали, и не только они. Ингрид собиралась очень неспешно. Будущий отец изводился с каждой секундой, подогревающей рост внутреннего напряжения. Надсон-Нарбут нервно постучал в дверь, в попытке ускорить немолодую повитуху.

– Не шуми, – раздался её возглас. – Уже иду.

Ингрид надела громоздкую фуфайку и валенки, в руках держала целый мешок своих инструментов. Тихонько ступая по всё сильнее размокающему снегу, повитуха добралась до транспорта и неуклюже плюхнулась в сани.

– Но! – скомандовал Волэн и, развернув кобылу, пустил её мчаться через озеро.

– Милок, ты с ума сошёл! Тает всё, куда галопом по воде мчишь?

– Не бойся, бабуля, я сюда этим же путём прибыл.

Полозья скользили ещё быстрее, по инерции слегка нагоняя лошадь. Сани ритмично дёргались, когда животное рывками нагоняло темп. Преодолев треть водоёма, Надсон-Нарбут услышал треск, кобыла заржала и остановилась, повитуха охнула.

– Всё в порядке, Ингрид. Лошади боятся трещин, – Волэн достал из-под подстилки льняной мешок. – Немножко притормозим.

Мужчина накинул бурдюк на голову кобыле, взял за поводья и, легко поглаживая по загривку, повёл её по треснувшему льду. Старица в санях нервно ворочалась.

Когда повреждённая зеркальная гладь осталась позади, Надсон-Нарбут убрал завесу с глаз животного и вернулся на своё место в санях. Отдав команду лошади двигаться дальше, Волэн почувствовал жар, окативший его с макушки до пят, лёд стремительно трескался, погружая транспорт в воду. Мужчина обернулся назад, Ингрид запаниковала, принялась ёрзать в попытке покинуть сани.

– Прекрати! – старица не отреагировала. Её хаотичная активность только ускорила неизбежное. Нацепившая на себя чересчур громоздкую одежду, не выпускающая свои «драгоценные» инструменты, повитуха погрузилась в озеро с головой за считанные секунды.

Волэн и сам уже по пояс окунулся в ледяную воду, осознавая температуру скорее разумом, чем кожей. Адреналин бушевал, не давая морозу сковать своей хваткой мышцы и кости. Надсон-Нарбут нырнул, глубоко. Мужчина пытался настигнуть Ингрид под водой, освободить её от фуфайки и постараться вытянуть на поверхность. Холодящее глаза озеро быстро поглощало в свой омут сани и лошадь. Повитухи не было видно.

Волэн погружался всё глубже, наконец, он увидел тёмный силуэт. Но внезапные судороги в обеих ногах протрезвили рассудок: «Двоим нам не всплыть».

Надсон-Нарбут отчаянно грёб руками, стараясь расслабить нижние конечности, в надежде на то, что спазм отпустит. Жадно глотнув воздух, вынырнувший мужчина цеплялся за ледяной край. Зеркальная кромка крошилась. Волэн не сдавался. Когда от озёрной глади отделился приличный по площади кусок, Надсон-Нарбуту удалось подмять его под себя. Оказавшись на плоте из застывшей воды, мужчине удалось выбраться на более-менее целый участок льда. Вставать на ноги Волэн не решался. Он полз, изо всех сил старался делать это как можно скорее.

«Ханна, моя любимая, мой малыш, что же теперь будет?» – лютые переживания не позволяли сдаваться, расслабляться и думать хоть о чём-то другом. Бестолковая Ингрид, утонувшая в голубых водах, лошадь и сани, всё это было безразлично Волэну. Добравшись до берега, Надсон-Нарбут вскочил на ноги и, обретя ещё одно дыхание, бегом пустился в Кроссвинд.

Небо заволокло седой пеленой, солнце готовилось укрыться за горизонтом. Ступив на землю родного посёлка, Надсон-Нарбут почувствовал, как ноги подкашиваются. Черпая последние силы из внутреннего резерва, мужчина добрался до дома. Отец, мать и несколько её подруг были с Ханной. В воздухе висело нечто пугающее, недоброе и непреодолимое.

– Я не смог привезти старицу.

Мать Волэна, Астрид, спокойно и молча помогала сыну снять ставшую колом промокшую одежду.

– У тебя родилась дочь, дорогой. Сейчас она спит.

– Ханна, – Надсон-Нарбут ощутил, как по левой щеке покатилась слеза, – какая же она молодец. Как любимая себя чувствует?

– Роды были очень тяжёлыми. Она потеряла много… очень много крови…

– Ханна жива? – в глазах матери Волэн прочитал ответ. Он оцепенел, сердце пронзили ледяные осколки. Холод разливался по венам, гася душевный огонь.

Звуки исчезли, картинка в глазах застыла морозным стеклом. Мерзкие трещины беззвучно расходились во все стороны, рваными кусками рушился мир. Умирало пространство и время, только колючая тьма вздымалась из бездны. Голова сильно кружилась.

На смену пустоте медленно приходили ростки золотой пшеницы. Они колосились, разрастались в бескрайнее тёплое море. С голубого ясного неба на Волэна смотрели любящие глаза. Дуновениями ласкового ветерка, несущего ароматы аниса и чёрного перца, дух Ханны прощался с ним. Навсегда.

Если бы не осознание того, что теперь он отец, Надсон-Нарбут не вернулся бы назад, он бы отправился за любимой. Только плачь родной крови требовал, чтобы сердце исцелялось и билось. Крохотная ручка обхватила палец Волэна. Астрид поднесла новорождённую внучку сыну.

Звуки, краски и запахи медленно возвращались. Мир был ранен, но выжил, как и Надсон-Нарбут.

Дочь мило вздыхала, жмурилась и причмокивала ртом. «Она голодна», – Волэн вдохнул неповторимый детский запах, взяв малышку на руки. И он тоже был голоден. Ощутил вновь проснувшийся голод до жизни.

Топот от маленьких пяточек мягким ритмом бодрана зазвучал из детской комнаты. Непоседа Бритт уже проснулась, она вбежала в кухню, где её бабушка Астрид пекла ароматный хлеб с льняными зёрнышками. Пожилая женщина тепло улыбнулась, погладила малышку по спинке и поцеловала в макушку.

– Снегу намело йо-ху-ху сколько! – звонкий детский голос довершил уют скромной семейной кухни. – Хочу скорей пойти погулять.

– Конечно, милая, только позавтракай и умойся. Я подготовила тёплую воду для тебя.

– А где папа и дед?

– Проснулись пораньше и отправились в Кроссвуд. Вернутся вечером.

– Будут охотиться? – Бритт отломила краюху свежеиспечённой булки и намазала тонким слоем масла.

– О да! – Астрид подвинула внучке миску с мёдом. – Я рассчитываю на упитанного кабана, раз уж твой отец отправился с дедом.

– Папа может показать, где тюлени зимуют, кому угодно, хоть кабану, хоть лосю, а даже и медведю! Ха! – Бритт вскочила и продемонстрировала несколько приёмов фехтования деревянной ложкой.

– Не балуйся. Ешь спокойно. Побереги силёнки для игр с детворой.

– Ну, бабуля, ты и кулёма. У меня целый мешок этих силёнок, для всего хватит.

– Будете лепить снежную бабу? – Астрид налила внучке козьего молока.

– Ещё чего! Это для детей. Я построю крепость, наделаю снежков и буду охранять своё ледяное королевство. А вот мальчишки, если захотят задобрить своего гордого ярла Бритт Надсон-Нарбут, пускай слепят пять снежных баб.

Астрид покачала головой, одновременно с гордостью и некой опаской:

– Иди умываться, снежная королева, да смотри не растай.

– Я не снежная королева! Бабушка, царица зимы – ужасно злая. Она проносится по городам и посёлкам, поражая холодом и несметной грустью сердца людей. Только чудо может растопить лёд, оставшийся глубоко внутри её жертв.

– И правда, ты не снежная королева, солнышко, ты наша благодатная весна. Вымывай кислуши, а я принесу полотенце.

Бритт в тот день построила крепость, а соседские мальчишки слепили несколько снежных баб, Волэн с отцом были впечатлены ледовым городком, сотворённым детворой. Охотники вернулись поздно. Без добычи. Плоды детских забав отвлекли от собственных промахов.

– Завтра отправимся вновь, отец.

– Да, Волэн, – сын услышал скрипящее недовольство в голосе. Оно теперь часто сопровождало чужую речь. Череда неудач преследовала вдовца со дня смерти Ханны. И никто так не старался укоризненно уколоть мужчину, как его отец.

Дочь встретила папу и деда радостными детскими объятиями, болтала без умолку, хвасталась своими дневными достижениями, вспоминала сказки, расспрашивала о матери.

Когда Волэн укладывал Бритт спать, та спросила:

– Почему мама умерла?

– Она…

– Нет, не говори, папа, – дочь приставила к губам отца крошечный пальчик. – Просто пообещай, что я не умру так рано.

– Обещаю.

Волэн стоял на коленях возле семейного кургана. На его лице застыла гримаса скорбного сожаления. Глухая ночь окутала участок насыпи, ставшей последним пристанищем для Астрид, Ханны и… Бритт. Волэн обещал дочери, что она будет жить долго и счастливо. Надсон-Нарбут снова облажался.

Проклятие, в которое никто не верил, свирепствовало, потешаясь над Волэном, вспомнившим яркую картину из собственного детства.

Дедушка Дикен беспокойно спал после обеда, то и дело переворачивался с боку на бок. Внук прислушался к едва различимым словам, перемежающимся с хрипами:

– Будете, будете помнить королевскую кровь. Сын сына твоего утолит вновь жажду, раздразненную тобой. Я есть оружие моё, я есть голос королей зимы. И вернётся сын в дом своего отца. Et filius revertetur ad domum patris sui. И успокоятся души тех, кто был проклят на веки вечные. Et animas maledictorum in secula seculorum requiescent.

Пронзительный звон, точь-в-точь такой же, какой Волэн слышал у дерева висельников, вынудил снова заткнуть уши. Этот омерзительный звук вернул ветерана в реальность.

«Я восстановлю справедливость, – Надсон-Нарбут поднялся на ноги. – Клянусь именем матери, жены и моей дочери! И первым делом я отыщу того, кто зверствовал здесь, убивая невинных людей. Я отомщу за Кроссвинд, за моего отца!»

3

Тихими фитилями в тёмной ночи светились окна таверны «Горячий бык». Волэн привык называть её корчмой. Пиво здесь подавали отменное, но крепкий алкоголь явно производился по самым никудышным рецептам. Кроссвиндские пьяницы не слепли от самогона корчмаря, но уже от пары бутылок начинали терять способность к связной речи. Впрочем, Надсон-Нарбут не собирался дегустировать подобную сивуху. За парой кружек пива ветеран собирался пообщаться с завсегдатаями, дабы выяснить хоть какие-то подробности резни месячной давности, резни ставшей следствием наглых выпадов заезжих музыкантов, резни унесшей жизнь отца.

На вошедшего Волэна обратил внимание лишь мужчина за стойкой, очевидно, тот самый Йоэл, о котором говорил Андерс Хольм. Официантка беседовала с молодым менестрелем, судя по пёстрому шёлковому наряду неместным.

– Хороший клинок, – по пути к корчмарю Волэн получил комплимент от заросшего темноволосого мужчины за столиком у деревянной подпорки.

– Ржавый, – Надсон-Нарбут освободил Пьющего души от ножен. Дедушка Дикен в подобной манере нелестно отзывался о клинке, когда хотел понизить градус оказываемого внимания.

– Вижу, что это не так. Скорее, сплав метеоритного железа и серебра, – мужчина встал и протянул руку. – Скьялль Оберг, местный кузнец.

Представившись в ответ и пожав крепкую руку, Волэн внимательней рассмотрел невероятно мощного высокого парня, именно парня, когда кузнец встал, его лицо с пушком на щеках лучше осветили огни таверны, и теперь Надсон-Нарбут был готов поклясться, что Скьяллю не больше двадцати лет.

– Я родился здесь и не видел раньше тебя, Оберг.

– Прибыл после войны, ковал мечи и топоры на заставе Голдвэйн. Был наслышан о Кроссвинде, сделал ставку на то, что такой посёлок, раскинувшийся вокруг перекрёстка, станет удачным местом для торговых заказов.

– Не ты один удивлён местными переменами после войны.

– Поделишься своими наблюдениями? – Скьялль жестом пригласил за стол.

– Если ты готов потолковать о своих предположениях касаемо моего хорошего клинка, – Волэн присел, оторвал грудастую официантку от флирта с менестрелем, попросив пива и две порции жаркого. Музыкант наконец-то понял, что его задача играть мелодии для всех, а не только для колоритной девахи. Ветеран передал меч кузнецу. – Ещё никто не удосужился сказать ничего путного ни о металле, ни о рунах на нём.

– Символы – не моя специализация, но вот о ковке и материалах мне известно достаточно. В сплаве точно присутствуют те металлы, что я перечислил, возможно, ещё что-то в меньшей степени, – Скьялль приблизил острие к глазу, поводил лезвием в воздухе, вызвав тихое пение меча. – Примеси остаются даже при лучшей технике ковки.

– Это уже фамильное оружие. Меч стал трофеем моего покойного деда из экспедиции в могильники Затопленного леса.

– Это многое объясняет. Мой учитель неоднократно восхвалял таланты кузнецов королей зимы некогда правивших этими землями. Может быть, руны простая гравировка на мёртвом языке, только вот к чему делать их столь броскими и значительными?

– По крайней мере, ты выдвинул предположения касательно сплава. Наш старый кузнец, Кроггерд, вечных ему пиров в чертогах Вотана, ничего не смог сказать. Но почему метеоритное железо?

– Уверен, меч не требует заточки и не коррозирует. Такими свойствами его могли наделить только звёзды.

– А ты показался мне смышлёным парнем. Веришь во всякую чепуху, вроде упавших осколков неба, волшебства или ещё какой чертовщины?

– А ты нет, Волэн? Тогда откуда подобные чудеса?

– Никаких чудес тут нет. Для всего находится объяснение.

– А как же боги?

– Боги это боги. Для них и их дел не нужны объяснения, только вера.

– И нет никакой возможности допустить, что и для волшебства одной веры достаточно?

– Магию, по суевериям, творят люди, Скьялль. Простые смертные, как мы с тобой. Я повидал много людей в своей жизни, людей, которые уже мертвы. На войне не встретил я ни одного колдуна, ни одного чародея-целителя, только воинов и знахарей. Для меня этих аргументов достаточно, чтобы не быть суеверным.

– Боль от потерь не даёт развиться суевериям, – прошептал кузнец Оберг.

– Да. Слишком много близких людей я потерял. И никакое колдовство не пришло на помощь, не сработало, не вмешалось. Вся моя семья лежит в земле этого посёлка. Не все умерли своей смертью. И поэтому я жажду ответов, в первую очередь на вопрос: «Кто убил моего отца?» Для этого я сегодня пришёл сюда.

– Его убили здесь?

– Да. Как сказал мне наш аптекарь, произошло это здесь, точнее, за порогом «Горячего быка», но началась заваруха в этих стенах.

– Прости, Надсон-Нарбут, но с этим сейчас я тебе помочь не могу. Зато остальные, вполне. Оглянись вокруг. Посетителей не так много, но всё же. Троица за овальным столом – типичные местные старикашки, привыкшие с утра до ночи наполнять свои кружки элем, а головы сплетнями, похуже баб всяких. А вон та четвёрка в углу – каменщики из Бэрбелла. Не помощники в сборе слухов и сведений. Отсиживались всю войну в тылу, как конунг Уве Хедлунд. Теперь держат путь в заставу Врорк, а потом и в Голдвэйн. Ремонтными работами руководить.

– Руководить? – Волэн усмехнулся.

– Меня тоже это забавляет. Бойцы, оставшиеся в пограничных крепостях, поднимут на смех таких прорабов.

– Устроят им крещение огнём, и всё уладится. Мои сослуживцы прошли через пекло, но с соотечественниками примирятся.

– Должно быть так. Тем более, вроде как по указу ярла[4]4
  Ярл – правитель фолька. Фольк – область, район, основная административная единица в Скайсдоре.


[Закрыть] Одда Хедлунда по прозвищу «Ледяная Ладонь» они на работы направляются. Брат конунга завоевал авторитет у каждого северянина.

Официантка принесла жаркое. Скьялль проводил её задумчивым взглядом:

– Эта красавица здесь каждый день работает, наверняка была и в роковой вечер на посту, как и Йоэл. Он с собой притащил девушку с орехового холма. Не спрашивал, но подозреваю, что она родня ему.

– С этими двумя я потолкую, но вот с пожилыми пьяницами, не знаю, стоит ли тратить время на сплетни?

– Со мной же не поленился лясы точить.

– Просто меня и в самом деле заинтриговал твой комплимент фамильному клинку.

– Если хочешь, я и о рунах на нём постараюсь что-нибудь выяснить. В Кроссвинде мне сейчас действительно нечем заняться.

– Так зачем оставаться здесь?

– Бэрбеллские каменщики поведали, что Одд «Ледяная Ладонь» будет возрождать Скайсдор, начнёт с укрепления границ, потом займётся торговыми маршрутами и постами, вроде Кроссвинда, – Скьялль Оберг поднял кружку. – За военных героев, за тебя.

Волэн поддержал, но, поставив кружку, спросил:

– С чего ты взял, что я герой?

– А хочешь сказать с таким клинком ты в кузне сидел, как я?

– Обычный клинок, прекращай.

– Это ты заканчивай отнекиваться, Надсон-Нарбут. Вижу я, что этот меч тебя волнует не меньше, чем семейные трагедии. Так что приходи, помогу, чем смогу, если не умру со скуки. Постараюсь разгадать и надписи, и тайны ковки этого… у него ведь, наверняка есть имя?

– Пьющий души, – сурово произнёс Волэн.

– Вот видишь, попил, значит, мечишка душонок заспианских, – молодой кузнец хлопнул ветерана по плечу, Оберг уже слегка захмелел.

– Попил, хоть баллады слагай, – Надсон-Нарбут перевёл взгляд на менестреля. – А певец давно здесь устроился?

– Да. Уже был здесь, когда я с заставы прибыл. Вполне возможно, твой клиент, – Скьялль тяжело вздохнул. – И откуда столько мужиков берётся, что на войне не были? Не старые, не ущербные, я ж не говорю всем в бой идти, но даже в тылу не трудились!

– У всех свои задачи, Оберг. Не суди никого. И… отправляйся лучше домой.

– Эх, Надсон-Нарбут, прав ты, и в одном, и в другом. Жду тебя в гости, тебя и его, – Скьялль погладил Пьющего души, крепко обнял Волэна, будто они сто лет знакомы, выровнялся и с гордым видом трезвого добропорядочного северянина уверенно проследовал к выходу.

Ветеран, оставшись один за столом, подозвал официантку, попросил ещё эля. Когда красавица вернулась с напитком, Надсон-Нарбут попросил её присесть на секунду.

– Не могу. Йоэл не обрадуется.

– Это не так страшно, как отвлекать от работы менестреля.

– С «Быком» разговаривай, если хочешь, а меня оставь в покое, – официантка хмыкнула и удалилась на кухню.

Волэн догадывался, что «Быком» девушка назвала Йоэла, хотя корчма и без него носила это имя. В свои дни на заставе Врорк Надсон-Нарбут слышал много новостей о своих земляках, отправившихся на войну. Старый корчмарь Гар, кузнец Кроггерд, простые фермеры Дилли, Авалунг, Заррош, Аскель, Хофар и многие-многие другие отправились воевать с Заспианом и не вернулись домой.

Надсон-Нарбут приблизился к «Быку», твёрдо вбивая каблуки в пол при ходьбе:

– Йоэл с орехового холма?

– Волэн, ветеран войны, уроженец Кроссвинда, как я понимаю.

– Раз знаешь, кто я такой, то и отца моего не забыл.

Корчмарь побледнел:

– Не забыл.

– Я вернулся на родную землю, и что увидел? Дерево висельников. Ни одна живая душа не удосужилась похоронить людей на нём, оставили тела на пир собак и воронья. Аптекарь Андерс Хольм рассказал мне свою версию событий, произошедших в твоём трактире, Йоэл. Но у меня не укладывается в голове, как жители Кроссвинда могли позволить такому случиться.

– Это всё треклятые менестрели начали. Долбанная Солёная Инга! Бренчали здесь на своих дешёвых инструментах, жрали, пердели и рыгали в перерывах между своими похабными песенками, – Волэн усмехнулся от слов корчмаря. Кого же он надеялся увидеть в своём трактире? Пятна крови и выбитые зубы здесь были на полу постоянно, и оставались они не от благородных девиц, а от жрущих, пердящих и рыгающих фермеров, да от заезжих любителей выпить. Йоэл продолжал: – Может быть, всё и обошлось бы, если б этот странник не припёрся.

– Вот о нём я бы хотел подробней узнать. Как выглядел, откуда родом, куда держал путь, зачем сюда вообще пришёл?

– Башка бритая, рожа вся каракулями покрыта, весь неприятный, даже зловещий немного. Глаза у этого мясника странными показались, до жути. Откуда и куда путь держал, не знаю. Он ведь не остановился на ночь, – Йоэл наклонился вперёд. – Мне думается, что этот урод намеренно напросился на ссору.

– Певуны из шайки Инги ведь сами полезли с оскорблениями, что значит, сам напросился?

– Он столик их толкнул, я сама видела, – отозвалась официантка, не желавшая до того говорить.

– Занимайся патронами, Улла, – трактирщик оскалился на девицу, та опустила голову и подошла к компании пожилых завсегдатаев.

– А ты видел это?

– Видел, но не догадался, во что может вылиться, – Йоэл помотал склонённой головой. Волэн увидел в жесте сожаление, но об искренности его судить не спешил.

– Андерс говорил, что этот сраный мясник здесь мечами кидался вовсю.

– Да, швырял, как ножи. Но забрал всё своё добро, если ты об этом, Надсон-Нарбут. Я догадываюсь, зачем ты выспрашиваешь всё это. Хочешь найти и наказать поддонка, за отца, за земляков, но только следа своего этот гад не оставил.

– Наследил он знатно, Йоэл. Так, что Вы даже убрать не удосужились. Побоялись проклятий, угроз? Почему не предали земле павших в тот день, повешенных этим скотом?! Я похоронил несчастных. Посмотрю, сдержит ли своё слово убийца, – Волэн заметил искру испуга, промелькнувшую в глазах корчмаря.

К стойке подошёл менестрель:

– Йоэл, плесни пива, глотку промочить. Что это вы любезные шумите так? – вместо ответа Надсон-Нарбут лишь обжог трубадура взглядом. – Ух, какие глазища! Я Филип, странствующий, ну до поры до времени, сейчас вот тут застрял, певец. Так что стряслось?

Корчмарь наполнил деревянную кружку пивом, протянул трубадуру, после чего удалился на кухню. Волэн в любом случае не надеялся получить в данный момент больше информации от Йоэла.

– И давно застрял ты здесь, Филип?

– Сколько, сейчас посчитаю, – менестрель задумчиво загибал пальцы на руках, бубнил под нос и щурился. – Раз, два, семь, пятнадцать… второй месяц уже идёт. А ты, уважаемый, не представишься?

– Здесь живёшь?

– Тут, конечно. Каждый день глухих выпивох пытаюсь музыкой своей поразить. Шучу, конечно. Пытаюсь насобирать деньжат на дальнейшее путешествие, да встретить попутчика ладного. Что-то после войны совсем в Скайсдоре бандюг развелось.

– Был в «Быке», когда труппа Солёной Инги выступала?

– А ты, я так понимаю, представляться не собираешься?

– Волэн Надсон-Нарбут, здешний убийца певунов и скоморохов, – процедил сквозь зубы ветеран войны.

– Чувство юмора есть, это класс. Был я тут в злополучный вечер. Ох и дрянным он выдался! И сразу было понятно, что звёзды не фартят. Сначала Йоэл, сволочь, запретил мне выступать, отдав предпочтение Инге и её безухой труппе. Потом отказал бедолаге Филипу в добавке, жмотился всё, хотел приберечь для дорогих гостей. Только вот гости этого не оценили. Нарвались на этого лысого громилу, сами попередохли, да ещё и других под меч подставили.

– Йоэл с Уллой утверждают, что труппу Инги спровоцировал этот иноземец.

– Ну да, говорят, видели, что он стол пихнул. Ну и что? Какого чёрта заявлять путнику, что от него конём и потом воняет? Он же с дороги, чем от него пахнуть должно, тюльпанами? Инга, ложечница её, да и остальные дуралеи виноваты.

– Ты рассмотрел этого мясника?

– Там было конечно, что рассматривать. Морда татуированная вся, но какими каракулями, разве в таком свете разглядишь?

Волэн печально выдохнул, плюнул на пол. Следа всё-таки не было, как подметил Йоэл.

– Почему никого не похоронили, побоялись?

– Проклятий дешёвых? Я нет, только вот зачем мне это? Не по силам мне одному было. А остальные… остальные инициативу не выразили, – менестрель сделал паузу, глотнул пива, начал внимательней вглядываться в серые глаза ветерана. – Это твой отец был, да? Я имею в виду мужика, что вышел с Солёной Ингой и её труппой.

– Правильно догадался.

– Хочешь мести, значит, найти и наказать убийцу. Так, попытаюсь напрячь память. На ножнах у мясника была символика странная, червивое яблоко. Это вероятно всё, чем помочь смогу, – Филип помедлил. – А нет, ещё кое-что подскажу. Лисбет в тот вечер была здесь. Я видел, что она внимательно этого кровожадного гада рассматривала.

Лисбет, Лисбет, Волэн знал только одну Лисбет, травницу.

– Это девочка-знахарка, что ли?

– Да, она. Только вот так её здесь уже давненько не кличут. Ведьмой всё больше называют. Андерс постарался. Так что, поселилась теперь Лисбет в Кроссвуде, подальше от деревенских дуралеев. В неё однажды камнем кинули, так она с тех пор старается пореже наведываться в посёлок.

– Ну и весть. И где ж она, в лесу живёт?

– В хижине какой-то заброшенной, тебе наверняка лучше знать, раз ты местный.

Волэн сразу подумал на охотничий домик. С начала войны он пустовал. «Андерс, проходимец старый, устроил девушке жизнь весёлую. Наверняка всё ради того, чтобы за помощью лишь к нему обращались», – Надсон-Нарбут рассуждал с уверенностью в этом.

– Бывай тогда, Филип.

– Ты что, в лес собрался? На ночь глядя?

– А кого мне бояться, волков диких, или бандитов? А может ведьму страшную?