Текст книги "Путешествие в решете"

Машины приезжали редко, слепили фарами, и никто меня не брал с собой. Когда я спрашивал – смотрели с подозрением, словно я беглый каторжник. А когда говорил: «Мне бы доехать до трассы “Дон”», отмахивались:

– Не знаю, не знаю такой.

Недалеко от заправки ночевал дальнобойщик. Раза три стучал ему в кабину, но так ничего и не добился – хоть колёса снимай.

Наконец под утро меня взял к себе в «каблук» армянин:

– Садись-садись, конечно, подвезу.

Он заправлялся полчаса, а то и больше, наливая дизтопливо в канистры, наставленные в кузовок.

Когда поехали, чувствовалось, как передние колёса иногда приподнимаются от веса топлива в кузове. Армянину не было до этого никакого дела, ехал и пел песни. Пахло соляркой, вокруг большие поля и только кое-где перелески. Из-за горизонта вставало огромное солнце. Такое показывают в фильмах, и я даже подумал, что за горизонтом море.

Вдруг водитель остановился и вышел из машины.

– Ну, тебе прямо, мне направо.

– Как – направо? Ты же говорил, что подвезёшь?

– Я немного подвёз, другой немного подвезёт, так и доберёшься.

– Спасибо! – ответил я, хотя был готов убить его. Подвёз жалкие двадцать километров по какой-то заброшенной дороге и оставил. Да какую тут машину остановишь? Разве гранатомётом.

Я долго следил за «каблуком», с лязгом трясущимся на ухабах полевой дороги, всё надеялся, что тот развалится или встанет на дыбы от перегруза. Но он благополучно утянул за ближайший перелесок и пропал из виду. Хотя время от времени всё ещё слышались скрипы. Солнце поднялось, и все до этого приглушённые краски, разлитые по полям, вдруг стали яркими. Освежённые росой цветы и травы вдруг сильнее запахли. Ветер дунул слегка, и, кажется, дунул так ловко, чтоб все эти запахи направились к моим ноздрям. В ответ на это я сыграл ветру и солнцу на дидже.

Как оказалось, зря ругал армянина. Не прошло и часа, вдали появилась машина. Это была родная «четвёрка». В лучах солнца, с круто изогнутыми оленьими рогами багажника, она походила на грациозную лань. Мне даже подумалось, что это моя «четвёрка», которая по моему зову несётся ко мне, как Сивка-Бурка.

Машина, конечно, была не моя, зелёного цвета. Я, перегораживая путь, помахал диджем вместо руки. «Четвёрка» остановилась. Из открытой двери высунулся водитель, этакий кудрявый, с усиками. Он как-то радостно, с любовью, посмотрел на меня и спросил:

– Тебе куда?

Я объяснил.

– Садись, подвезу.

Я забрался на заднее сиденье, на котором уже сидела худенькая девочка на подушке, пристёгнутая специальным ремнём. Впереди, видимо, сидела её мать. Она даже не обернулась в мою сторону. Волосы густые, хорошо расчёсанные. Несколько десятков волосинок улетели за сиденье, льнули к нему и выглядели жутко, словно живая паутина.

– Что, карты рисуешь? – спросил мужик весело.

– Почему карты?

– Труба-то у тебя, там карты.

Сразу я не понял его, а потом отвечать не имело смысла. Сам он больше не спрашивал и полностью переключился на женщину. Когда разговаривал, всё время шмыгал носом.

– Я сегодня у себя ночую?

– Ночуй.

– К Анне ещё надо заехать.

– А зачем тебе к Анне?

– Ну, как? Не знаю зачем.

– Тогда и не заезжай.

– Ну и не поеду. Мою кандидатуру уже точно утвердили. Буду начальником, – перевёл он тему. – Ещё документы надо принести. Шеф сказал – всё.

Так они и говорили о разных вещах. Вспоминали в подробностях вчерашний день, прогулку, поход в кафе, что они там заказывали. Я так понял, что они ехали из каких-то чудесных мест, где совместно провели выходные. И весь разговор сводился к вопросу: когда он к ней переедет?

Худенькая девочка на заднем сиденье время от времени вклинивалась в разговор взрослых:

– Можешь быстрее?! Поедь быстрее! – Ей, видимо, нравилось называть мужчину на «ты».

Он ехал какое-то время быстрее, а потом опять сбавлял скорость.

Когда подъехали к широкой трассе, пересекающей нашу дорогу поперёк, водитель неожиданно вспомнил про меня:

– Тебе куда ехать?

Я назвал большой город, ближайший к тому райскому местечку, о котором говорила Наташа. Он захлопал глазами, соображая. Видимо, нам было совсем не по пути, а помочь очень хотелось.

– Я тебя сейчас на хорошей заправке высажу, там скоро возьмут. – И повернул направо.

Ему пришлось проехать не меньше десятка лишних километров. На заправке не стал подъезжать к колонкам, остановил машину чуть в стороне и обернулся, весело глядя на меня. Я выбрался на улицу, поблагодарил, но не стал давать денег. Был уверен, что это может его обидеть. И добрый мой водитель, разворачиваясь, лихо выехал на трассу сразу вслед за огромной фурой, набрал скорость и тут же пошёл на обгон, успев мне гуднуть на прощанье.

Хотя заправка и была хорошей, следующей попутной машины мне пришлось ждать до самого вечера. Никто не хотел брать, все куда-то поворачивали, были переполнены и тому подобное. Я то стоял у колонок, изображая из себя памятник путешественнику, то сидел в заправочном кафе и заправлялся кофе. Оно бодрило, но и дурило меня: я начинал раскланиваться с посетителями, выделывал разные па. Наконец перед самой темнотой к заправке подъехала шикарная машина. Высокая, красивая и немного страшная своей мощью. Из машины вышел высокий худой парень в светлом летнем костюме. Брючки узенькие, пиджак фасонистый. Волосы чуть длинные и чёрные, слегка кудрявятся. Он заметил меня:

– Ну чего, как дела?

Я стал вспоминать, откуда меня знает. Всего скорее, по армейке. Перед глазами поплыли лица ребят из госпиталя.

– Чего застыл? Я тоже раньше играл на такой трубе. Баловался. Ты куда добираешься?

Я рассказал.

– Хороший город. Садись, довезу! – и ушёл платить за бензин.

Когда вернулся, то укоризненно посмотрел на меня, что я всё ещё не в машине. Потом вдруг что-то вспомнил. Открыл дверь и через своё сиденье добрался до пассажирского, убрал оттуда какие-то вещички и кинул назад.

Идёт машина неслышно, мягко, не чувствуешь трясков, толчков, и кажется, что мчишься в какой-то нереальности. Даже свет встречных машин не бьёт в глаза, пробегают гирляндами фонари освещения, блестят всевозможные отражающие элементы.

Панель машины вся в светящихся кнопочках, и это, по правде говоря, мне сильно напомнило огромную радиолу.

Парень в костюме постоянно разговаривал, но только не со мной, а по телефону. Я вообще удивляюсь, как он на такой скорости мог вести машину, то и дело перекладывая мобильный из одной руки в другую. При этом лицо его почти ничего не выражало.

Из телефонных разговоров я узнал, что зовут его Сашей, едет он на море отдыхать, отель уже заказан. Жена и ребёнок прилетят на самолёте, а он на машине, так как без своего «малыша» чувствует себя некомфортно. Саша владелец строительной фирмы, руководит сорока рабочими, такими же, как я. И ещё нанимает: откуда-то с юга, с Украины, пользуясь моментом заедет и сам посмотрит. Сдача объектов, аукционы, госзакупка… Я слушал его с открытым ртом. Исподтишка поглядывал. Мне не верилось, что такой молодой парень, немного моложе меня (а может, выглядит так), является владельцем строительной фирмы. Настоящий босс, как из кино. Нет, у нас, конечно, тоже есть свои предприниматели: ИП. Они в основном занимаются лесом: вырубают, пилят на пилораме и продают. Но они простые мужики, которым улыбнулась удача. Отличаются от нас только тем, что у них шикарная машина да двухэтажный коттедж. Саша этот – человек другого покроя, новое поколение людей. Другая раса, инопланетяне.

Только однажды он вдруг оживился по-настоящему:

– Смотри, смотри! Цыгане, – и показал мне на впереди идущую машину, на красные габариты и номер, освещённый одной лампочкой. – У них своя радиоточка. Слушай! Цыганское радио.

И только тут я догадался, что Саша говорит ещё и о той музыке, которая звучала из магнитолы. Он подворачивал настройку, точнее налаживаясь на волну.

– Смотри, сейчас мы сбавим скорость. Видал, радио теряется. У них три машины идёт. На одной включено, а другие ловят. Теперь прижмёмся к ним – опять отличный звук. Здорово?

– Здорово.

После этого Саша с ходу обогнал все три машины и быстро оторвался от них, музыка пропала. Именно в этот момент я решился задать единственный вопрос:

– А как ты свою фирму открыл? – Почему-то подумал тогда, что тоже смогу открыть какую-нибудь фирму.

– Ну, после института взял да как-то и открыл.

Больше он ничего не сказал. Понятно, что таким калекам, как я, с проломленной головой, думать вредно, а тем более об открытии фирмы.

Саша снова включил радио и гонял его по разным частотам, наверно, чтобы я больше ничего не спрашивал. То пели песни, то браво разговаривали. Попалась даже волна каких-то охранников. Я представил, как с разных сторон летят волны, мысли, звуки, машины, самолёты. И всё это пересекается и соединяется в ночи. Слышен характерный шуршащий звук от переселения и перемещения народов.

Высадил Саша меня на объездной в полной темноте. Слева кипел огнём котёл города, справа виднелось только несколько слабых огоньков, как светлячки. Это, конечно, было удивительно, что за объездной, словно мёртвая зона начинается. Что мне было делать?

На счастье, по дороге побежала машина с шашечками такси. Я не задумываясь тормознул её. Ехать, так с музыкой. За проезд пришлось отдать компрессор и две трети домкрата. Весёлый темноволосый водитель сказал:

– Можешь не пристёгиваться. Сейчас новый закон вышел, каждый платит за своё нарушение.

После этого я решил пристегнуться, больше домкратов у меня не было.

Перед самой деревней мы на скорости попали на «лежачего полицейского» и даже подскочили в воздух. Свет фар выхватывал по сторонам небольшие домики. Около одного дорожного знака с отражающим элементом стоял высокий мужчина в плаще и прикрывался от наших фар ладонью на вытянутой руке. Казалось, что это колдун, а из ладони выскочит светящийся пучок энергии, чтобы испепелить такси.

– Куда? – спросил водитель.

В темноте искать Наташиных знакомых было бы глупо, и я сказал:

– В центр.

Центр, конечно, оказался очень странным местом. В темноте машина высветила только одно полуразрушенное здание, разделённое на равные отсеки, этакий местный Колизей. Именно к нему я и пополз, когда таксист уехал. Забрался в одну нишу, видимо подвальной части, и затихарился.

Пахнет старой штукатуркой и нежилым. Темно и ничего не видно. В этой темноте и сам ты словно растворяешься. Тихо-тихо, кажется, что и нет тут никакой деревни. Под утро пошёл дождь, сначала маленький, а потом всё сильнее. Я порадовался, что под крышей. Засырело и захолодело. Мне даже показалось, что изо рта идёт парок – вот тебе и юг. Притопали два ослика. Самых настоящих. Грустные, они долго смотрели на меня, а может, принюхивались. Потом приняли за своего и вошли в соседнюю нишу. Они стояли так тихо, что я подумал, что они пропали. Стали появляться дома. Невдалеке был виден купол церкви. Вниз по склону всё дома, дома, а дальше горы, покрытые лесом. Дождь кончился, по дороге, скрипя копытами, прошли никем не подгоняемые коровы. Ослики, переждавшие сырость, выглянули из своего укрытия и, уже не обращая на меня никакого внимания, снова куда-то утопали. Из-за лесистых гор появилось солнце, и сразу стало теплей и ярче. Очень приятно тепло после дождевой стылости. Мне даже показалось, что я понимаю растения, которые, умытые дождём, теперь радуются ласке солнечных лучей. На улицах стали появляться люди. То один пройдёт, то другой. Босая женщина с двумя девочками. Высокий мужик в кирзовых сапогах и с палочкой в руке. Старуха с тачкой, другая с вёдрами. Из-под ближайшего забора высыпали куры. Чёрный петух важно ходил перед ними, и почему-то вспомнилась чёрная курица из сказки. Вообще, мне казалось, что прямо сейчас, у меня на глазах, рождается мир. Вот ничего не было, кроме моего колизея, потом художник нарисовал землю, горы, солнце и воздух, дома. Людей, кур. И так бывает каждый день, каждый день всё обновляется в мире.

А я сидел в своём укрытии, и меня никто не замечал. Люди разговаривали, и я слышал обрывки фраз. Где-то вдалеке тарахтела техника. Проскакал всадник на коне. Топот лошадиных копыт, кажется, отдавался в стене. Я бы мог долго так сидеть, никто бы не заметил, но вдруг понял, что так нельзя. Если я не выйду, то меня не будет в этом мире. Когда встал, почувствовал себя цыплёнком, вылупившимся из яйца. Затёкшие ноги подгибались, ремень перекинутого через плечо диджа и сам дидж почему-то представлялись обвитой вокруг тела пуповиной. Солнечный свет так сильно ударил в лицо, что всё вокруг стало жёлто и я тоже жёлтый.

В разные стороны по горам или, скорее, огромным холмам, были раскиданы дома. Местами они стояли кучно, а местами на большом расстоянии друг от друга. Внизу между холмами видна центральная дорога, а за ней узенькая речка. К центральной дороге спускаются грунтовки. В садах яблоки, груши и сливы.

Где узнать о жизни деревни? Конечно, в магазине. Маленький такой магазинчик. Худощавая пятидесятилетняя продавщица, которой совсем не идёт спецформа с шапочкой и фартуком. Я спросил у неё о свежих яблоках, так просто, ради шутки. Она, конечно, удивилась. Яблок не было. Тогда пришлось купить кукурузные палочки. Хлеб должны были привезти к десяти, к этому времени все придут за покупками. А пока продавщице делать было нечего, и она охотно поговорила со мной. Внешний мой походный вид её совсем не оттолкнул.

В одной части деревни живут местные жители – аборигены. Они держат коров, бычков, лошадей, кур и большие огороды. Вторую половину деревни скупили приезжие из больших городов. Там, в городах, у них есть свои квартиры, которые они сдают и здесь живут на эти деньги припеваючи. Приезжие – это приветливые ребята, потому что явно с приветом. Не ужились в городе, вот и приехали. А может быть, там чего натворили – и на поезд ту-ту. Общаются приветливые с аборигенами только для того, чтобы купить у них молока, творога, сыра и яиц. Но, вообще, я так понял, что обосновались они неплохо. Есть у них свой врач, свой парикмахер, свои учителя… Короче, вполне автономная и замкнутая система. Нет только президента или предводителя.

Мне нужно было попасть на улицу Колхозную, дом три. Улица находилась в самом глухом углу станицы, примыкавшем к лесу. Здесь было много одичавших заросших садов. То, что там сады одичавшие, рассказала мне продавщица: яблоки мелкие, груши мелкие, сливы мелкие. Я, правда, эти яблоки нашёл вполне нормальными, а падающие с дерева груши оказались довольно вкусными. Дома в этом месте были раскиданы далеко друг от друга, и нужный адрес я нашёл не сразу – прошёл мимо. Пришлось вернуться. Но и со второго раза дом не обнаружил, потому что дома не было.

Вместо него за корявыми, увешанными сливой деревьями я различил большую армейскую палатку советского образца. Именно здесь и жили знакомые Наташи – Женёк и Ксюша. Войдя в калитку, я увидел, что на палатке большими красными буквами написан адрес: «Ул. Колхозная, дом 3». Конечно, странно увидеть армейскую палатку с адресом, словно тут их целый город. Но больше палаток вокруг не было. Да и эта, поставленная на небольшом склоне, чуть покосилась и была похожа на огромную улитку, ползущую по своим улиточным делам. Недалеко от палатки стояла машина и был оборудован круглый каменный бассейн. Чтоб вода в нём держалась, на дно кинута толстая плёнка. Концы её свисали с каменного ограждения бассейна.

Я подошёл к палатке, постучать, понятное дело, было не во что. Зато висел электрический звонок и табличка: «Позвони мне, позвони». Я нажал кнопку, ещё и ещё раз, но звонок не работал. Правда, сигналы мои каким-то образом подействовали. Из палатки вышел высокий загорелый парень с чёрными волосами и бородкой. Он был в одних плавках и бандане.

– А! Здорово! – протянул руку. – А звонок не работает, батарейку надо менять, – сказал, зевая, обернувшись назад.

В это время из палатки выглянул белобрысый паренёк лет пяти. Можно было подумать, что именно он сигнал и ему надо менять батарейку. Загар паренька был просто чёрный. Особенно это было заметно при его светлых волосах.

Чтобы меня ни с кем не путали, я сразу сказал, что от Наташи, и объяснил, кто она такая. Но Женёк, по-моему, совсем не помнил её и вспоминать не хотел.

– Женёк, – снова протянул руку.

– Толян. – А что оставалось делать…

– Ну, пойдём в дом, – сказал он и кивнул на палатку, но, заглянув внутрь, остановился. – Погоди, жена оденется. Жара, ходим налегке. Пойдём окунёмся.

И мы пошли к бассейну. Женёк с ходу как-то боком и спиной плюхнулся внутрь, обрызгав меня довольно холодной водой.

– Освежиться самая тема, – поплыл по-лягушачьи, цепляя дно ногами. Поднялась зелёная муть.

Вслед за отцом прыгнул и совершенно голый сынишка. Ему было по самое горлышко.

– Хороший бассейн, – похвалил я.

– А это не бассейн, это дом, – сказал Женёк, сплюнув в воду. – Пока, конечно, фундамент дома. Я, может, сюда переехал только для того, чтоб круглый дом построить. Ну, круглый. Из глины и сена, так какая разница. Вот уже фундамент заложил.

– А зимой как будешь?

– Ну, две зимы в палатке прожили – и третью проживём. Тут зимы такие, знаешь, пару недель, а остальное время я в футболке ходил. У нас на Урале это не холод.

Из палатки вышла высокая женщина в зелёном платье на лямочках. Она была беременна. Я не знаю по срокам, но живот большой.

Мне почему-то сразу подумалось, что сейчас из палатки высыпет человек пять голых загорелых пацанов и девочек, но этого не случилось. Булькающийся в зелёной воде бассейна паренёк был один.

– Заходите, пожалуйста, только у нас немного не прибрано, – сказала женщина улыбаясь.

– Это моя жена Ксюша, – сказал Женёк. – А это Толян.

В палатке не было ни кроватей, ни нар, а лежали надувные матрасы с закиданными постелями: один – двухместный, другой – маленький. Печка-буржуйка, стиральная машина с большим баком, газовая плита на две конфорки, умывальник, ноутбук на детском столике.

– Я специально палатку на склоне поставил, чтоб вода стекала, правда, немного криво, – сказал Женёк, заметив, что я уставился на стиралку. – Ты пока располагайся в гостевой, а мы сейчас чего-нибудь приготовим. А вечером соберёмся где-нибудь, сыграешь. Все соберутся на концерт.

Гостевой оказалась отделённая шторкой узкая щель около входа, этакий нагрудный карман в куртке великана. Там лежал матрас, на котором плавают на море, правда, совсем сдутый. Но я всё-таки прилёг. И сразу так захотелось на море, хотя я никогда там не бывал. Что-то зашипело на плите, а мне представилось, что это прибой, даже померещилось, что голова чешется от песка.

* * *

Проснуться в армейской палатке – чувство особенное. Я долго разглядывал её потолок и стены, за шторкой тревожно горит ночник и кто-то храпит. Минут двадцать, а то и больше пришлось вспоминать, как я здесь оказался. Наконец, когда на моё первое шевеление, как кошка на мышь, под штору заглянул белобрысый паренёк, я всё вспомнил и сел на постели.

Женёк спал совершенно голым, правда, в бандане, а жена под простынёй. Видна только голова с открытым ртом. Словно она кричит во сне, но не слышно. Я выглянул на улицу. То ли темнело, то ли рассветало. Опять шёл мелкий дождь. С одной сливы с бульканьем капало в бассейн.

Взрослые спали, а паренёк притворялся, что спит. Поэтому я тоже улёгся и стал притворяться, но уснуть не мог. Наконец меня начало захватывать забытьё, такое, когда лежишь с открытыми глазами, а встать не можешь. В это время за шторку просунулся Женёк. Он был уже одет. Долго глядел на меня. Потом спросил громко:

– Ты спишь или не спишь?

Видимо, я пошевелился, потому что он сказал:

– Не спит. Димон был прав.

Рядом с Женьком появились его сын и жена. Все они глядели на меня, словно я невиданная зверушка.

– Ну ты спишь! Почти сутки проспал. Богатырский какой-то сон. – Тут я заметил, что на Ксюше вместо платья белая простыня, прошитая в нескольких местах степлером и с прорезями для рук. В центре этого балахона – больничный штамп. Больничный штамп ни с чем не спутаешь. Я не люблю больницу, поэтому на четвереньках пролез между мужем и женой и выбрался из палатки.

Трава мокрая и пахучая. Солнце вовсю палит. Капли, оставленные дождём, блестят на траве и деревьях, они походят на те слёзы, что собираются в глазах, но не капают.

За курящимися лесистыми горами видны белые облака, они очень похожи на снежники. Сам не знаю почему, я вдруг протянул к ним руку. Вся семья, выбравшаяся вслед за мной из палатки, внимательно посмотрела в том направлении, куда я указывал. Особенно интересно выглядела Ксюша. С приоткрытым ртом, в своём балахоне, она, кажется, даже животом глядела.

– Если хочешь, пошли в горы. Давно уже не был, – сказал Женёк и упал спиной на мокрую траву. Он подложил под голову руки. – Сейчас только глаза полечу. Когда на солнце с закрытыми глазами смотришь, зрение улучшается. Ксюша, приготовь нам.

Я тоже стал смотреть с закрытыми глазами на солнце.

– А дождь утром был?

– Да. У нас часто по утрам дождь – микроклимат. Нормально, утром просвежит, огород поливать не надо. А потом днём палит.

После лечения глаз мы набрали в саду яблок и груш. Ксюша приготовила ещё какой-то еды. Женёк пошёл в тельняшке, бандане, смешных шароварах и босиком. Я сначала не хотел брать дидж. Мы вышли за калитку и даже прошли метров двести по дороге. Кажется, Женёк совсем не чувствовал под ногами мелких камешков. Вдруг он обернулся:

– А дудка где?

В его взгляде был такой укор, словно я свою душу продал или Родину. Поэтому без вопросов вернулся за диджем. Женёк всё это время опять лежал на траве и лечил глаза солнцем.

– Тебе, кстати, ещё играть, – сказал он. – Вчера ребята приходили, но я сказал, что спишь. Сегодня или завтра вечером концерт устроим.

Горы эти, конечно, какие-то странные, невысокие. А самое главное – везде бродят бараны и коровы. Ну, бараны только около деревни, зато коров, кажется, со всей страны согнали. Чёрные, чёрно-белые, рыжие, бродят по лесу с колокольчиками и без. Поэтому не ощущаешь дикости природы. Кажется, вышел за город и рядышком вонючая ферма. Тропинки всюду коровьи, сырые места истоптаны коровами. Казалось, что здесь вообще больше не водится никаких других животных. Наконец мы ушли очень далеко, километров за пять, за шесть. Думалось, что коров уже больше не будет. Но тут я углядел среди толстых, высоких деревьев, которые истончались в белом свете, корову с бубенчиком. Она тоже истончалась и превращалась в грациозную лань.

Вдруг Женёк побежал, а я за ним. Мы бежали долго. Я слышал только тяжёлое дыхание да топот ног. Давно не бегал, было тяжко, дорога неровная, поэтому казалось, что деревья перед глазами падают то в одну сторону, то в другую.

Перед крутым спуском мы остановились и повалились на землю.

– Ты понял, что это был бык? – сказал Женёк, еле выговаривая слова.

– Понял, – ответил, чтобы что-то ответить, и лёг на спину делать вид, что лечу зрение, но забыл закрыть глаза, и солнце ослепило меня на несколько секунд.

Оттуда, где мы лежали, открывался прекрасный вид на травянистые горы, а дальше опять шёл лес. С одного края этих гор виднелась скала буквой «Г», с другой – гора, на которой застряло облако, словно это дым, выдыхаемый вулканом.

Вниз мы спускались не меньше часа, цепляясь руками за деревья. Одно радовало, что коровам сюда не добраться.

Наконец мы оказались на вершине одной из травянистых, совсем пологих гор, кое-где поросшей кустами.

– Ну вот и долина дольменов. Я тебя оставлю. Побудь, – сказал Женёк.

И я остался. Месяца два назад от таких слов меня бы прошибло током. Дольмены, захоронения, где скифы хоронили своих великих воинов. Кладбище тел и, может, душ… Сейчас к словам Женька я отнёсся довольно равнодушно.

Только штук пятнадцать – двадцать дольменов оставались целыми (маленькие домики из тяжёлых плит, с полукруглым отверстием с одной стороны). Остальные разрушены. Вообще-то похожи они чем-то на ульи на пасеке.

Я уже расчехлился, когда увидел внизу трактор с прицепленным к нему вагончиком на колёсах. Рядом сидел на траве мужик и, наверно, курил. По низине бродили, конечно же, коровы. Как я узнал позже, стадо из другой деревни. Мне это не понравилось: коровы ходят по древнему захоронению, кладут свои лепёшки, а мне хотелось почувствовать древнюю силу скифов. Я забрался подальше в кусты, нашёл совершенно разрушенный дольмен, может быть, самый древний, и стал играть. Целые дольмены мне не нравились – они уже все изучены, обляпаны руками и взглядами. Мне казалось, что играл очень долго и чувствовалась сила, исходящая из скифского камня, на котором я сидел. После игры сильно устал – палило солнце. Высоко в небе кружила какая-то хищная птица и изредка вскрикивала. Я решил отдохнуть в одном из целых дольменов. В нём было прохладно и пахло землёй. Дидж оставил наполовину снаружи, чтобы Женёк мог меня по нему легко найти, свернулся калачиком и уснул. Но долго поспать мне не дали, снизу пришла организованная группа туристов. В разноцветных футболках и шортах, они подходили почти к каждому домику, заглядывали внутрь, фотографировались. Человек десять. Я расчехлил дидж, прицелился и тихонько дунул, а потом заиграл. Группа дёрнулась, словно по ней ветер прошёлся. Один человек сорвался и отбежал на несколько метров.

Я вышел и помахал им рукой. Экскурсовод, вернее проводник наподобие Женька, долго ругался на меня. Я удивляюсь, как Женёк не проснулся от этой ругани. Он спал под небольшим деревом, подложив под голову рюкзак с нашей едой. Когда я потряс его за плечо, он испугался. Лицо было какое-то круглое, припухшее.

– Ты что, уже всё? – Чтобы скрыть свой испуг, он добавил: – Я по первости целыми днями здесь пропадал и даже ночевал в дольменах. Что, попоседов встретил? – показал на туристов в разноцветных футболках и шортах, которые спускались к жёлтому микроавтобусу под горой. – До дольменов лень пешком дойти, не могут. Попоседы. Давай-как чайку попьём.

Женёк стал развязывать рюкзак. Хмель сна уже сошёл с его лица, и он стал обычным.

Чай в термосе оказался горячим, а сыр слепился в один большой комок-лепёшку. Я подозреваю, что это от усердного подкладывания рюкзака под голову. Яблоки и груши тоже размялись, и у нас оказалось два пакета великолепного яблочно-грушевого пюре, которое мы высасывали прямо из пакетов, сколько могли. Сыр ломали на куски и ели с чаем прямо без хлеба. Мне показалось, что мы пастухи и вот сидим, питаемся сыром. А дольмены – это наши коровы: некоторые стоят и жуют траву, а некоторые лежат. Но сейчас все повернули головы в нашу сторону. И я сыграл для них. Микроавтобуса внизу уже не было. А около вагончика всё так же сидел мужик.

Вообще, дольмены есть и у нас на Севере. Ну не совсем дольмены, жертвенники. Один такой недавно нашли мужики, которые валили лес в делянке. Огромный, абсолютно плоский камень, наверно, специально срезанный. В центре его круглое углубление. Стоит камень на трёх других. Мужики использовали его как стол, а в углубление кидали окурки.

Следующим местом, которое Женёк хотел мне показать, была пещера. Травянистый холм, на котором мы обедали, перешёл в лесной, а мы всё шли вдоль него. Ни мужика с вагончиком, ни коров уже не было видно. Наконец с дороги повернули направо по узенькой тропинке. Стали подниматься вверх. Здесь деревья стояли между камней и валунов, а впереди виднелись невысокие скалы. Наверно, такие же твёрдые породы и под травянистым холмом, только они сверху присыпаны землёй. А камни и скалы – это кости гор, на которых нарастает мясо.

Если не знать, то никогда не определишь, где находится пещера. Отвесная скала метров пятьдесят высотой, а рядом несколько огромных камней выше человеческого роста. Кажется, что именно этими камнями был когда-то завален вход в пещеру, а потом их отвалили. Отверстие пещеры уходит вниз и напоминает отверстие морской раковины, к которой прикладывают ухо, чтобы услышать море. В пещере прохладно и влажно, откуда-то выбивается и бежит по дну небольшой ручеёк.

Я придерживаюсь за влажные холодные камни, чтобы не упасть, меня чуть качает. Женёк идёт свободно. Прошли всего метров двадцать, а стало намного темнее, словно пещера заглатывает свет и хочет сомкнуть свою пасть.

– У тебя фонарик есть? – спрашивает Женёк, и голос его ударяется в своды, тоже становится каким-то каменным.

Я мотаю головой, чтобы не услышать своего каменеющего голоса.

– А мобильный?

Я опять отрицательно мотаю головой. Телефон у меня давно разрядился, а потом потерялся.

– Ну, тогда пойдём с моим! – Он включил фонарик на своём телефоне. Это жалкий светлячок в такой темноте. За поворотом уже скрылся вход, едва заметно свечение, как тень дневного света. Оборачиваясь в очередной раз, я вдруг упал, чуть скатился к самому ручейку. Всё здесь в какой-то неприятной слизи, будто моллюск-улитка с маленькими рожками, втягиваясь в свою пещеру-раковину, оставил эту слизь. Слышно стало, как впереди капает. От этих неприятных звуков у меня на спине задрожала какая-то жила. Пещера становилась всё уже и уже. Фонарик выхватывает потолок над самой головой. Вдруг, страшно изменившийся в тусклом свете, Женёк поднёс палец к губам, чтоб я молчал, и выключил свет. Темнота невыносимая. Я так и сел на слизкие камни. Мне показалось, что вся эта тяжесть, всё, что было над нами, вдруг упадёт на нас и даже уже упало и завалило нас, так как я ничего не чувствовал. Обвала я испугался и в метро. Я понимаю, что это неправильный страх, что это какая-то фобия, но ничего не поделаешь. Ещё секунда, и я бы закричал. В этот момент Женёк зажёг фонарик. Лицо его опять было круглое, припухшее, как тогда, когда я его разбудил у дольменов. Мы пошли дальше. Была бы моя воля, я бы не пошёл дальше, а вернулся, но оставаться здесь одному без света и Женька – это было страшнее всего. Я заметил вдруг, что стал повторять все движения за своим проводником, боясь, что если не буду делать этого, то отстану. Неожиданно из щели в потолке одна за другой стали вылетать летучие мыши, а казалось, они вылетают прямо из головы Женька, который стоял прямо под гнездом и глядел на него, приоткрыв рот. Одна из мышей чуть не задела моё ухо. Они пищали, шуршали и свистели крыльями, наделали много шума. Их было не меньше полусотни. В соседней высокой зале стали клубиться где-то под потолком, и казалось, что пещера шепчет. Наконец проход стал шире, залы стали встречаться чаще. Впереди опять показалась тень света. Вскоре появился проём, а в проёме небо, невысокие скалы и деревья. Казалось, что они стоят на берегу озера, со дна которого мы выплываем, и вот сейчас упадут эти деревья, подмытые водой. При выходе я уже не боялся разговаривать и спросил: