Текст книги "Темная сторона медали"

Глава 9

Один день до начала осады

– Согласитесь, граф, зрелище довольно внушительное.

– Внушительное, милорд. Но армии оценивают не по тому, как они выглядят, а по тому, как они действуют.

– Это верно, – сказал я. – Думаю, что мы скоро узнаем.

Армия Бортиса стояла лагерем под моими стенами.

Авангард прибыл еще вчера и сразу же начал окапываться и возводить фортификационные сооружения. А именно, частокол из привезенных с собой бревен. Примерно половина из прибывших стояла в боевых порядках с оружием в руках. Пока остальные ставили палатки, ладили коновязи, рыли рвы, выгребные ямы и строили заборы, они были готовы отразить любое нападение из Цитадели.

А я их всех обманул. Не стал нападать.

Да и какой смысл в атаке, когда этого ждут? Их оружие – численность, наше оружие – стены. Никто не собирается вылезать из укрытия без необходимости.

Со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра лагерь вырос раз в двадцать. Бортис не останавливал походного марша всю ночь.

Линия караулов начиналась примерно в полутора километрах от стен. Сам лагерь отстоял от Цитадели километра на два.

С утра до полудня его численность еще увеличилась. Армия Бортиса занимала все видимое пространство. Все-таки он притащил с собой довольно много народу.

– А где слоны? – поинтересовался я. – Не вижу слонов.

– Слоны, милорд, обычно размещаются где-нибудь на самом краю. – До меня донесся голос Ланса, поднимающегося по лестнице. – Потому что слоны – не лошади. Если они чего-нибудь испугаются, то вполне могут втоптать в пыль весь лагерь.

– И чего они могут испугаться? – спросил его Палыч, шедший на две ступеньки сзади.

– Много чего, – сказал Ланс. – Например, меня.

Они поднялись на стену. Палыч встал рядом со мной, Ланс навалился грудью на каменный зубец рядом с графом.

– М-да, много человечков сюда прибежало, – констатировал Палыч. – В связи с чем мучает меня один вопрос. Убить-то, конечно, мы их всех убьем, это понятно. Только где ж мы такую ораву хоронить будем?

– Не самая большая проблема, – так же серьезно ответил ему Ланс. – Похоронить мы их всегда похороним. Я еще ни разу не слышал, чтобы крестьянам не были нужны удобрения. Ты лучше подумай, что будет, если хотя бы половина сдастся в плен. Чем мы их будем кормить?

– Для начала слонами, – сказал я. – Шутки в сторону, господа. Мы готовы?

– Насколько это вообще возможно, – сказал Ланс. – Но до утра нам бояться нечего. Сегодня они в бой не пойдут.

– Почему бы это? – спросил Палыч.

– Во-первых, Бортис должен дать людям отдохнуть после марша и обустройства лагеря. А во-вторых, всю ночь они будут готовить лестницы. Уж не думаешь ли ты, друг мой, что королевства прислали сюда сто с лишним тысяч альпинистов, способных взбираться по вертикальной стене, цепляясь за камни зубами?

– А что, в мире есть люди, которые на такое способны? – поинтересовался беззвучно выросший за спиной Палыча Хэмфри.

– Есть, – сказал Ланс. – Например, я.

Хэмфри бросил мимолетный взгляд на лагерь, а потом принялся рассматривать проплывающие над нами облака.

– Завтра утром они на нас навалятся, – сказал Ланс. – Но это ерунда, детская прогулка по сравнению с тем, что начнется потом. Первый штурм – это, скорее, дань традиции, чем попытка одолеть крепость. Разведка боем, во время которой они попытаются оценить, чего мы стоим. Штурм будет недолгий, и мы отобьемся без особого труда и потерь. К утру они не успеют приготовить ни осадные башни, ни катапульты, ни тараны. Им придется преодолевать ров вплавь, и все, на что они могут рассчитывать, – это лестницы. А взять хорошо укрепленный замок с помощью одних только лестниц практически невозможно. После первого штурма настанет недолгое затишье, перерыв на несколько дней. А вот потом они возьмутся за нас всерьез, и перед нами действительно станет проблема… где их хоронить.

– Как думаешь, стратег, они зашлют парламентеров? – поинтересовался Палыч.

– А зачем? Нам с ними договариваться не о чем.

Я смотрел на лагерь. Где-то там, между палаток и шатров, отдыхают сейчас люди с пронумерованными мечами. Где-то там бродит сейчас моя смерть.

Грегор.

Эрик и Делвин.

Луккас и его гном.

И кто-нибудь еще.

Я не получал известий от маркиза Моро уже несколько месяцев. У меня не было информации об остальных Хранителях. Где они, кто их герои, примкнули ли они к походу или выжидают где-то еще?

– Предлагаю пари, – сказал Палыч, – кто завтра первым положит свою сотню.

Хэмфри брезгливо скривил лицо. Граф не отреагировал никак. Ланс ухмыльнулся.

– Завтра против нас выйдут крестьяне, – сказал он, – которым дали доспехи и объяснили, как следует держать меч, чтобы не порезаться и не уронить его себе на ногу. Считать таких врагов недостойно. Мы посчитаем позже, когда на нас бросят элиту их армии.

– А ты считал хоть когда-нибудь? – спросил Хэмфри.

– Считал.

– И сколько? Сколько человек ты умудрился прикончить во время одного боя? Каков твой рекорд?

– Я не уверен, что все они были людьми, – сказал Ланс. – Я сражался с представителями разных рас.

– Цифру, – попросил Хэмфри.

– Триста сорок. Или триста пятьдесят. Что-то около этого.

– Но как?.. – изумился Палыч.

– Иногда битвы бывают очень долгими, – объяснил Ланс. – Та длилась два с половиной дня. А каковы твои достижения, доблестный орк?

– Не знаю. Я всегда сбиваюсь со счета после первой сотни.

– А ты, эльф?

– Я не бухгалтер, – отрезал Хэмфри. – Если я дерусь, то убиваю до тех пор, пока есть кого убивать.

– Страшные вы существа, – сказал граф. – Живете недолго, как мотыльки, но за свою жизнь успеваете наворотить столько дел, сколько и нам, бессмертным, не снилось.

– Не прибедняйся, кровосос, – сказал Ланс. Кому-нибудь другому за такое обращение граф оторвал бы голову, но Лансу все сходило с рук. – Уверен, что в отличие от нас, мотыльков, оперирующих сотнями, ты убивал тысячами. Я видел в бою обычных вампиров. И могу себе представить, на что способен вампир истинный.

– Вряд ли можешь, – сказал граф.

– Эх, иногда я жалею, что выбрал не ту сторону, господа, – сказал Ланс. – Драться рядом с вами – это будет одно удовольствие. А драться против вас – совершенно другое. Вы ж не просто… существа. Вы – легенды.

– С той стороны тоже много легенд, – сказал я. – Грегор, Луккас, Бортис… Впрочем, ты еще можешь передумать. Бой пока не начался.

– Я, конечно, наемник, душегуб и подонок, – сказал Ланс. – А также убийца, насильник и мародер. Сражаюсь не за убеждения, а за золото. Но и у меня есть свои принципы, как это ни странно. Я дерусь за того, кто заплатил мне первым. Дерусь до самого конца, даже если знаю, что в самом конце платить мне будет уже нечем. Или некому. Вот такой я странный человек.

– Мы все здесь странные, – сказал Хэмфри. – Орк, выглядящий как человек. Бессмертный истинный вампир, непонятно по каким причинам снизошедший до разборок между мотыльками. Наемник, который утверждает, что у него есть какие-то принципы. Эльф, бросивший свой народ ради того, чтобы драться плечом к плечу с орками и зомби.

– И Темный Лорд, страдающий угрызениями совести и спасающий девиц по темницам, – сказал Ланс.

– А доктору Отто, – сказал я во всеобщем молчании, – я что-нибудь отрежу, потому что он слишком много болтает. Но сделаю это после войны, потому что пока он мне может пригодиться.

– Не стоит резать доктора, – сказал Ланс. – Об этой девушке болтает весь замок, исключая разве только Альберта. Женщины, которых ты приставил ухаживать за ней. Стражники, которые ее охраняют. Лакеи, которые приносят ей еду. А вчера она вообще разгуливала по всей Цитадели.

– Я ей разрешил.

– Наверное, она хорошая девушка, – сказал Ланс. – Жаль, что ни у кого из нас нет времени на любовь.

Главный вывод, который я сделал из этой трепотни на стене, был прост.

Мы все умрем. И все уже привыкли к этой мысли. Потому что лю… существа, надеющиеся выжить, обычно ведут себя более серьезно. А все эти разговоры – юмор висельников.

Все было готово. Дела завершены. Оставалось только гадать. Бездельничать. И трепать языками.

От нас больше ничего не зависит.

Никого не заботит, что будет после войны. Что все покинутые людьми деревни сожжены, посевы вытоптаны, оставшаяся скотина забита. Что Империя, победи она в войне, все равно умрет от голода.

Армия Бортиса оставляет после себя только выжженную землю. Мы в осаде. Мы приперты к стенке. Да, мы, тут все крутые, все из себя мачо, мы будем брыкаться до последнего, заливая все вокруг своей и чужой кровью, но итог все равно будет один. Нас по вышеупомянутой стенке просто размажут.

А беженцы в подземельях… В лучшем случае их погонят обратно, как скот. В худшем… Тут есть несколько вариантов. Они могут умереть от голода под землей. Или их всех убьют. Казнят как предателей человечества.

А еще разговоры о массовых похоронах натолкнули меня на интересную мысль.

Обед я приказал накрыть на верхней площадке башни Микки Мауса. Для этого пришлось отправить вниз отряд наемников и сдвинуть в сторону катапульту. Вместо нее по центру встал огромный стол, за которым разместилось все командование армии Империи. А постоянно находящийся перед глазами лагерь Бортиса должен был придать обеду пикантность и добавить аппетита, отсутствием которого никто, кроме меня, не страдал.

Кушанья исчезали со стола с потрясающей быстротой, вино лилось рекой, разговоры не смолкали. Это был последний наш обед в мирное время. Последний обед, на котором мы, монстры и пугала этого мира, собрались вместе перед большой войной. И на ней любого из нас могут убить уже завтра.

– Импортировать боевых слонов и использовать их в сражениях начал король Иллирии Фалько Безжалостный. Как мне кажется, первый опыт был самым удачным, – вещал Ланс. – Слоны были введены в бой для подавления массового крестьянского восстания, а крестьяне не отличаются ни особой храбростью, ни военной дисциплиной. Увидев заморских чудищ, они тут же наложили в штаны и разбежались по домам. Потом была война с Кардигсом, небольшим княжеством, которого ныне не существует, и слоны себя полностью дискредитировали. Они хороши на равнине, но кардигские войска отступили в леса, и Фалько сдуру ломанулся за ними. Сначала все было неплохо, слоны топтали просеки, сминая и вырывая небольшие деревца с корнями, но потом они забрели в чащу с огромными деревьями, совладать с которыми уже не могли. Они лишились маневренности и были закиданы стрелами и копьями с верхних веток деревьев, куда забрались княжеские солдаты. Позднее Кардигс все равно был завоеван, но уже без помощи слонов.

– Войны выигрывают солдаты, – сказал Хэм. – Храбрость и выучка рядового состава, плюс знание тактики и стратегии командующими. Все остальное – чушь. Можно использовать боевых слонов, можно использовать боевых магов, можно использовать дрессированных боевых крыс, но в конечном итоге все будет зависеть от солдат и их командиров. Слоны не берут города. Это делает пехота. Эльфы поняли это гораздо раньше, чем люди.

– Факт, – согласился Ланс. – Вы и резать друг друга научились раньше, чем люди. Правда, как я слышал, делали это более романтично и изысканно. Если верить вашим песням. Удар, сонет, кишки наружу, песенка про цветы, голова с плеч.

– Песни, как правило, пишут те, кто в войнах не участвовал, – заметил Хэм.

– Это тоже факт, – сказал Ланс. – После того как ты выпустишь кишки десятому, романтики в тебе не остается ни на грош. Слишком уж это неромантично выглядит.

– Войны – это нормальное состояние многочисленных народов, – сказал граф. – Это как естественный отбор, позволяющий избавиться от нежизнеспособных элементов. Плюс способ сдержать рост населения и избежать голода. Нас, вампиров, мало, и мы друг с другом не воюем.

– Зато жрете всех подряд, – сказал Ланс.

– Ну не всех подряд, – сказал граф. – Некоторые бывают несъедобными. Но вампиры не воюют с вампирами. Тролли, которых было мало во все времена, не воюют с троллями. Драконы, когда они не связаны договорами с другими расами, не воюют с драконами. Даже огры, тупее которых я не встречал за свою долгую жизнь, не воюют с ограми. Зато эльфы, люди, орки и гномы, наиболее просвещенные и развитые расы, режут друг друга почем зря. Междоусобные войны – это сдерживающий фактор, не дающий какой-то одной расе получить решающее превосходство над остальными. Вот, например, сейчас людей гораздо больше, чем всех остальных. Значит, в ближайшем будущем их ожидает целый ряд войн, которые помешают им подмять под себя эльфов, орков и гномов.

– В самом выгодном положении оказываются гномы, – сказал Хэмфри. – Они обитают под землей, и им еще долгое время нечего будет делить ни с людьми, ни с эльфами. Самый опасный их враг в перспективе – это орки, которые могут жить и на поверхности, и под ней. Но если говорить о ближайшем межрасовом противостоянии, это будет противостояние людей и эльфов. У них сходные условия жизни, сходные потребности. Им есть что делить.

– Эльфам, прости меня, Хэмфри, в этом противостоянии нечего не светит, – заявил Ланс, – потому что их сейчас гораздо меньше, чем людей. И если бы армия Бортиса сейчас развернулась и отправилась в ваши леса, то песни об этой войне слагали бы исключительно человеческие барды. Ввиду полного отсутствия других. Не буду спорить, эльфы искусны в войне, и редкий человек, вроде меня, например, способен противостоять эльфу один на один. Но количеством они сейчас сильно уступают людям.

– Не буду спорить, – сказал Хэм, – наша раса в упадке. Но если бы вы приплыли на континент на пару веков раньше, то сейчас здесь резали бы друг друга только эльфы, гномы и орки. А вы бы овладевали сложным искусством строить свои королевства под водой.

– Вы так легко говорите об этом, – сказал Деррик. – А ведь это история, это наше прошлое.

– Мы сами – история, – сказал Ланс. – Через год о нас будут петь песни. Через несколько веков мы войдем в легенды. Каждому нашему слову будут приписывать другой, скрытый и более глубокий смысл. Через тысячелетия о нас будут рассказывать сказки. Подозреваю, что только на ночь, и исключительно непослушным детям, но будут. И ты, мой юный друг, насильно оторванный от сохи, превратишься в Деррика Бесстрашного, или Деррика Кровавого, или Деррика Безумного, или Деррика Неудержимого. Но гораздо раньше ты превратишься в Деррика Мертвого. И тебе будет глубоко начхать, кто и как о тебе будет рассказывать.

– Через тысячелетия, когда люди будут рассказывать сказки про Ланселота Болтливого, или Ланселота Брехливого, или Ланселота Длинный Язык, я буду слушать их и смеяться до колик, – сообщил граф.

– Не самая гнусная перспектива, – сказал Ланс.

– Прошлое – это легенды, – сказал Хан орков. – Будущее – это легенды. Тогда что же такое настоящее?

– Настоящее – это переход от одной легенды к другой, – сказал Ланс. – Легенды – часть глобальной политики. Вся штука в том, кто эти легенды рассказывает. Допустим – только допустим, что завтра Бортис разнесет нас всех к чертовой матери. Это будет факт. Один-единственный факт. А легенд возникнет до чертиков. Через века орки будут передавать из поколения в поколение Миф о Злобном Рыцаре, кошмарном завоевателе и убийце. Люди станут рассказывать о герое, спасшем мир. А эльфы… Эльфы ничего не будут рассказывать. Бортис для них станет малозначимой фигурой, уладившей локальный конфликт, который никоим образом не отразился и не мог отразиться на их народе.

– Тут ты ошибаешься, – сказал Хэмфри. – Эта война затронет всех.

– Чушь, – сказал Ланс. – Эльфы нейтральны. Потому что в подавляющем большинстве, исключая только здесь присутствующих, они умны. И уже давно не лезут туда, где им могут отрубить их изящные длинные уши.

– Ты хам и демагог, – сказал Хэм.

– Я – это еще много чего такого, о чем ты и понятия не имеешь.

– И хвастун, – добавил Хэм.

– А на самом деле я Бэтмен, – процитировал Ланс слышанную от меня присказку. – Хотя я и не знаю, что это такое.

– Смотри-ка, – удивленно сказал Палыч. – Парламентер.

От лагеря Бортиса к Цитадели скакал всадник, размахивая белой тряпкой, привязанной к копью.

– Люблю парламентеров, – сказал Ланс. – У кого-нибудь есть арбалет?

– В парламентеров не стреляют, – сказал Хэмфри.

– Ну и глупо, – сказал Ланс. – Ибо парламентер – это враг, который притворяется, что ему есть что сказать.

– Все равно он слишком далеко, чтобы стрелять.

– Если я хоть что-то понимаю в парламентерах, – сказал Ланс, – то сейчас он подойдет поближе.

– Ты варвар, – сказал Хэмфри.

– Интересно, а есть ли в этой ситуации существо более бесполезное и никчемное, чем парламентер? – задумался Ланс. – В сущности, нам с Бортисом совершенно не о чем разговаривать. Мы хотим, чтобы он убрался отсюда, чего он сделать не может. Он хочет, чтобы мы сдохли, чего мы сделать не хотим. Эти разногласия можно уладить только на поле боя. Так даст мне кто-нибудь арбалет в конце концов?

– Успокойся, – сказал я. – Это не парламентер. Это почтальон.

Всадник с белым флагом, должно быть, хорошо представлял себе склад мышления таких личностей, как сэр Ланселот, ибо он остановил своего коня на расстоянии арбалетного выстрела от стен, бросил на землю мешок и, развернувшись, поскакал в сторону лагеря гораздо быстрее, чем скакал сюда.

– Надеюсь, в мешке золото, которым нас хотят подкупить, – сказал Ланс.

– Тогда отправь кого-нибудь за ним, – сказал я. – Золото никогда не помешает.

– Может, это какая-нибудь ловушка? – предположил Хэмфри.

– Ворота не открывать, – скомандовал я на всякий случай. – Пусть доброволец спустится со стены по веревке.

– Генри! – заорал Ланс. – Генри, ты где?

– Здесь, – ответили откуда-то снизу.

– Генри, сегодня я назначаю тебя добровольцем! Сбегай вниз и принеси нам посылку! И будь там поаккуратнее! Береженого и Темный Лорд бережет!

– И надо было так орать? – заметил Палыч.

– Надо, – сказал Ланс, не вдаваясь в объяснения.

Со стены сбросили веревку. Генри, в не стесняющих движения кожаных доспехах, при коротком мече и арбалете, заскользил вниз.

– Делаем ставки, господа, – предложил Ланс. – Что в мешке?

– Неприятности, – буркнул я.

– Я передумал, – сказал Ланс. – Там не золото. Такого мешка с золотом недостаточно, чтобы купить нас всех. Там, наверное, драгоценные камни. Алмазы, рубины, изумруды…

– Бурдюк с вином, – сказал Палыч. – Чтобы утром мы вышли на стены с перепоя.

– С одного бурдюка? – удивился Хэмфри. – Нет, там магическое послание с очередным ультиматумом. Или с угрозами.

– Алмазы, – сказал Ланс.

Генри уже бежал обратно с мешком. По его походке нельзя было сказать, что мешок слишком тяжелый.

– Сосуд со смертельными заклинаниями, – сказал Хан орков. – Может, не стоит нам его сюда тащить?

– Алмазы, – твердил Ланс.

Генри уже лез по стене, цепляясь за веревку. Интересно, у Ланса все солдаты имеют навыки альпинизма?

Через минуту мешок лежал у нас на столе, а Генри, с благодарностью приняв бокал вина, удалился к своим коллегам.

– Последние ставки, – провозгласил Ланс. – Перед тем как мы развяжем мешок.

Ничего необычного. Обычный кожаный мешок со шнуровкой, не слишком большой и явно не битком набитый.

Когда Генри лез наверх, я уже точно знал, что лежит в этом мешке. Как будто сам его упаковывал.

– Молчите, – констатировал Ланс. – Итак, ставок больше нет. Развязываю мешок.

– Подожди, – сказал я. – Хотите, я вас удивлю, господа? Знаете, что там?

– Все-таки заклинания? – спросил Хан орков. – Магическая ловушка?

– Нет, я не чувствую внутри никакой магии, – сказал я. – И естественно, там не вино и не алмазы.

– А что тогда?

– От маркиза Моро уже давно нет вестей, – напомнил я.

Хэмфри вздрогнул. Деррик сделал шаг от стола.

Ланс выудил из-за пояса кинжал и осторожно разрезал шнуровку мешка. Запустил руку внутрь и вытащил страшный подарок Бортиса.

В руке Ланса была голова шефа моей разведки маркиза Моро. Судя по всему, отрезали ее уже очень давно.

Агентурная сеть накрылась в полном составе, это очевидно. Маркиз был дьявольски осторожен, и, для того чтобы выйти на него, королевским службам безопасности пришлось бы арестовать почти всех его подчиненных.

Еще в мешке обнаружилась записка. В ней не указывалось, кому именно она адресована, но это было понятно из содержания. Всего два слова, обращенные лично ко мне.

Жри, тварь.

Вежливое послание, достойное самого герцога.

Ублюдок. Достал меня. Уел. Задел за живое.

А что делать? Обидеться и поубивать всех к чертовой матери?

Или жрать?

Осторожный стук в дверь. Альберт.

– Милорд, девушка хочет вас видеть. Сказать, что вы заняты?

– Проводи сюда.

У меня семь лет не было женщин. В самом прямом, физиологическом смысле. С тех пор как я выяснил, что Хранители убивают любую особу противоположного пола, с которой я знаком, желание у меня просто пропало. Даже шлюхам, которые сопровождали воинство Ланса, я не желал такой участи.

Семь лет у меня не было друзей.

Хэмфри, Палыч, граф, Ланс – они не друзья. Мы периодически напивались вместе, вели разговоры за жизнь. Мы относимся друг к другу очень уважительно, но мы не можем быть друзьями. Потому что я – Лорд, а они мои подданные. Между нами всегда существовала и будет существовать дистанция. Человек, которому ты имеешь право приказывать, не может быть твоим другом. Приятелем, собутыльником, компаньоном – может. А другом – нет. Семь лет.

Это оказалось гораздо тяжелее, чем я думал. И совсем не похоже на игру в стратегию в реальном времени, в которую я когда-то любил играть.

В игре все просто. Если враг вторгнется на твою территорию, разгромит твою армию, разрушит твой замок, ты всегда можешь нажать на кнопку «Вернуться к сохраненной игре» и попытаться исправить свою ошибку. А в реальности из-за таких ошибок гибнут люди. И не только люди. Орки тоже гибнут, и от осознания того факта, что они не принадлежат к человеческой расе, тебе не легче.

С врагом тоже все не так просто.

Королевства считают меня своим врагом скорее по традиции. Для них все легко и понятно. Горы Скорби – проклятое место, Черная Цитадель – сосредоточение зла, любой, кто там живет, должен умереть. Это утверждение, которое не требует доказательств. Аксиома.

Они с этим выросли. Они меня ненавидят и боятся. А я до последнего времени понятия не имел об их существовании.

Я просто не могу их ненавидеть. Всех в целом.

Не стану скрывать, отдельные личности мне не нравятся. Того же Грегора или Делвина, а еще лучше, всю банду Хранителей сразу я перекокал бы без малейших раздумий. Может быть, грохнул бы Бортиса, ослепленного имперскими амбициями и готового предавать направо и налево.

А солдаты из его армии? Как я могу их ненавидеть, если я их в глаза не видел? Если они идут на войну не по убеждению, а по приказу таких, как Хранители и Бортис?

Мой план по нейтрализации мечей и Браслета еще не утонул, но уже дал течь.

Прошло семь лет, а я получил только два меча. Вполне возможно, что в ближайшее время получу и третий. В брюхо.

На Илейн была ее собственная одежда, на поясе висел кинжал. Я отметил, что выглядит она гораздо лучше. Она уже почти стала такой, какой я видел ее в первый раз, до обвинения в колдовстве.

– Чем обязан? – спросил я.

– Я хотела извиниться, – сказала она. – За то, что так и не поблагодарила тебя за свое спасение.

– Пожалуйста, – сказал я. – Вина хочешь?

– Нет.

– И правильно. Я тоже не хочу.

– Говорят, утром будет бой.

– Ага.

– Я поднималась сегодня на стену. Видела армию. Она огромна.

– Да, не маленькая.

– Ты не боишься?

– Трепещу, как мне и положено.

– Не боишься, – сказала она. – Это странно.

– Ничего странного, – сказал я. – Просто я устал.

– Ты странный… человек.

– Я не человек.

– Ты человек, – сказала она. – Я разговаривала с женщинами, как ты мне и советовал. Они и в самом деле никакие не рабыни. Обычные крестьянки. Они пришли сюда добровольно, вместе с семьями… Как такое может быть?

– Разве они тебе не рассказали? Всего лишь правильная налоговая политика.

– Но в глазах всего мира ты – зло. Тьма.

– Ты забыла про Хаос, – сказал я. – Но все дело в том, что рассуждать о противостоянии светлых и темных сил лучше на сытый желудок. Когда твои дети голодны, тебе до лампо… до лампады все эти судьбы мира.

– Я разговаривала с солдатами. С наемниками. Они ничего не знают о массовых казнях.

– А с поварами ты не разговаривала? Не уточняла, каких именно младенцев я люблю на завтрак, жареных или вареных? Или, быть может, запеченных в плаценте?

– Значит, все, что о тебе говорят на территории королевств, ложь?

– Не все.

– Должно быть, это страшно, – сказала она. – Жить, зная, какое великое множество людей желают твоей смерти. Перед тем как ты меня спас, я узнала, что такое, когда твоей смерти жаждет город. Это… не самое приятное ощущение, почти такое же неприятное, как пытки. А тебе желает смерти целый мир.

– Я его тоже не особенно люблю.

– Ты мог бы сделать это? Повторить путь Первого Императора? Пройтись по материку с огнем и мечом, втоптать непокорных в грязь?

– Непокорных нельзя втаптывать в грязь, – сказал я. – Из грязи они поднимаются князьями.

– Но все равно мог бы?

– Физически – нет. У меня нет таких сил.

– А если бы были? Смог бы?

– Почему тебя это интересует?

– Я все еще раздумываю, стоит ли тебя убивать.

– Знали бы твои сограждане, что ты осмеливаешься задумываться об этом, а не разишь сразу, спалили бы еще быстрее.

– Ты так и не ответил на мой вопрос.

– Ты уже запугала меня по полной программе. Конечно, я бы не смог. Я ведь Темный Лорд только по родителям. А так я белый и пушистый.

– И как же тебя угораздило?

– Родился не в том месте и не в то время. И главное, не от того отца, – сказал я. – Если серьезно, то, когда я влезал во всю эту историю, я не представлял себе, во что именно влезаю. Я считал себя самым умным, и у меня был план, как вылезти из всего этого дерьма в белом фраке. Только вот меня засосало уже по горло.

– Что за план? – спросила она.

– Неважно, – сказал я. – Теперь уже совершенно неважно. Самая большая моя проблема в том, что еще семь лет назад я не знал, что я Темный Лорд. И что когда-нибудь им стану. Я даже ничего не слышал о вашем мире.

– Как это может быть?

– Долгая история, – сказал я. – Но суть в том, что я оказался не готов. И видимо, никогда уже не буду готов. Потому что… чтобы оценивать ситуацию с позиции Темного Лорда, надо родиться Темным Лордом. Я не отождествляю себя с моим именем. В последнее время мне кажется, что меня двое. Есть один я, тот, каким я сам себя вижу. И есть другой я, тот, каким видит меня весь мир. Они не очень похожи друг на друга, и они друг другу не нравятся. Жалко, что психоанализа у вас еще не изобрели.

– Чего не изобрели?

– Неважно. Я мог бы сделать имя и целое состояние какому-нибудь психоаналитику. Однако психоаналитиков у вас нет, а потому все вокруг злые, агрессивные и хотят меня убить.

– В глазах армии, которая стоит под твоими стенами, ты – зло, – сказала Илейн. – Они выступают против тебя, значит, они – добро. И все знают, что добро должно быть с кулаками.

– Все знают, что добро должно быть с кулаками, – согласился я. – Только нигде не указано, какого именно размера кулаки должны быть у добра.