Текст книги "Не здесь и не сейчас. Роман"

Не здесь и не сейчас
Роман
Сергей Новиков

Издательский дом «Выбор Сенчина»

© Сергей Новиков, 2018

ISBN 978-5-4490-3586-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моей семье

Часть первая

 
1
 

Ночь кончилась, утро еще не наступило. Воздух вокруг был ночным – сырым и серым, но небо за шумевшей в полукилометре железной дорогой, по которой пролегала граница города, уже начинало светлеть.

Макс смотрел на июньский рассвет с девятого этажа общаги мединститута. Затягиваясь сигаретой, он слушал, как у него за спиной ветер ворошит висящую перед балконной дверью штору из засохших роз (полтора десятка крупных темно-бордовых бутонов на метровых стеблях были прищеплены к бельевой веревке).

Докурив, он раздвинул царапнувшие предплечья розы, шагнул на кухню и стал собираться. Убрал в рюкзак магнитофон, в котором торчала кассета с квиновским «Innuendo»11
  Последний альбом группы «Queen», который вышел при жизни Фредди Меркьюри. «Innuendo» был выпущен в 1991 году, за год до описываемых событий.


[Закрыть], нашел футляр от нее. Внутри обнаружились две папиросы с марихуаной. Поморщившись от брезгливости, он вытряхнул их на пол, сунул футляр в рюкзак и быстро вышел из квартиры. Язычок автоматического замка уже готов был щелкнуть, отрезав ему путь назад, когда Макс передумал. Он вернулся и заглянул в комнату, где спала Станислава.

Прямая рыжая челка, расслабленные, приоткрытые во сне губы. «Красивая. И очень беззащитная сейчас, – подумал он. – Даже если не спит, притворяется, это еще хуже, то есть она трогательная, а я хуже, но все равно…». Внутри тут же разлилась теплая, обездвиживающая жалость – к ней, к себе, к родителям, шокированным недавним уходом Макса из политехнического, и даже к военкому, который наверняка получит выговор, если до окончания весеннего призыва не отправит бывшего студента в армию. Ровно в то же время какой-то другой участок мозга, трезвый и расчетливый, зацепился за эпитет «красивая», добавил к нему «плюс влюбленная», и напомнил Максу о его незавидном положении.

Не было денег, не было жилья, куда без стеснения можно пригласить идеальную (то есть ту, с которой он обязательно познакомится в будущем) девушку, не было работы и профессии. Ко всему перечисленному прилагалась почти стопроцентная вероятность со дня на день загреметь в армию. В общем, трезвость с расчетливостью подсказывали ему, что при таких обстоятельствах новый объект для влюбленности может появиться очень не скоро, и ждать появления объекта (или отправки в вооруженные силы, тут уж как повезет) будет куда приятнее в обществе красивой и влюбленной в него Станиславы.

От циничности последней мысли, от напоминания о собственной ничтожности и от жалости к спящей девушке Максу захотелось орать и крушить. В горле стало горячо, но через секунду эта волна схлынула, ошпарив напоследок ледяным холодом, и в груди привычно разлеглась какая-то сухая растрепанная вата неопределенной температуры. Из-за ваты иногда першило в горле, но в целом она исправно гасила все сильные эмоции последних недель.

«Да шло бы оно все. Я ошибся. Так, наверно, бывает. Конечно, она яркая, но она мне не нравится, она какая-то ненатуральная: постоянно кого-то или во что-то играет, причем, играет с каким-то нажимом, вечно переигрывает… Это все не то, я этого совсем не хочу», – оправдывался Макс, нерешительно пятясь к выходу и осторожно притворяя за собой дверь. Когда язычок замка все-таки щелкнул, Максим вспомнил лицо спящей Станиславы, пробормотал «I can’t live with you22
  «Я не могу жить с тобой» – название четвертой песни альбома «Innuendo».


[Закрыть]» и, сдерживаясь чтобы не побежать, зашагал по коридору общежития.

Рюкзак с магнитофоном он оставил на втором этаже, в квартире, которая находилась в его распоряжении до конца лета. Сунув ключи в карман шорт (шорты он смастерил в мае, оторвав штанины от джинсов, в которых ходил зимой), Макс налегке рванул к трамвайному кольцу. На сонном утреннем трамвае доехал до городского пляжа, где в этот час не было ни души, вошел в воду и поплыл к противоположному берегу. Переплывая двухсотметровую реку в третий или четвертый раз, Максим отстраненно и вяло, как наблюдающий за не бог весть каким экспериментом нерадивый лаборант, подумал: случись ему сейчас утонуть, искать начнут только недели через две. С родителями связь прервана из-за призыва, приятели из общаги универа подумают, что он просто ленится выбираться к ним в центр из расположенной на окраине общаги медиков, а Станислава, обнаружив исчезновение магнитофона с «Innuendo», поймет, что он ушел насовсем.

 
2
 

К этому состоянию почти абсолютной свободы Макс не стремился. Он не планировал ни разрыв с женой (стремительно женившись в восемнадцать на двадцатидвухлетней звезде пятого курса, он сбежал от нее через год), ни уход с третьего курса политехнического, ни уклонение от призыва. Связанные с женой, с учебой в нелюбимом вузе или с армейским призывом неприятные ощущения нарастали незаметно. Макс неспешной рысью исправно бежал по назначенной ему дорожке. Молчал, когда ненавидевшая всех вокруг жена срывала злость на нем, получал двойки и пересдавал экзамены по нелюбимым предметам, проходил комиссии и медосмотры в военкомате, и в каждой такой ситуации был, в общем-то, своей жизнью не то чтоб совсем доволен, но уж большой обиды на нее не держал точно. Однако после какой-нибудь особенно противной мелочи, игравшей роль катализатора, Макс вдруг взбрыкивал – за считанные минуты принимал неожиданное даже для самого себя решение и выскакивал из-под нависшей над ним лавины неприятных обстоятельств.

Потом он, конечно, мог покрасоваться и ввернуть в разговоре: «Мне давно было ясно, и я, наконец, решил…», хотя честнее было бы сказать: «Так получилось».

Так получилось, что в мае 1991-го, накануне экзамена по обожаемому им английскому, жена язвительно прошлась насчет его способностей к языку, и он, получив «отлично» и похвалу самого придирчивого в вузе преподавателя, вдруг понял, что больше не будет жить с ней, причем, уйдет прямо сейчас, не затевая развода. Он просто не стал возвращаться после экзамена в их съемную комнату, а потом успешно избегал контактов с женой и ее родственниками.

Так получилось, что в январе 1992-го неспособному к черчению Максу злобная старуха-преподаватель исчиркала шариковой ручкой стоивший адских трудов чертеж, и учившийся на мелиоратора Макс ушел из политеха.

Так получилось, что три месяца спустя на призывной комиссии в родном райцентре ему нахамил военком, который ненавидел студентов за то, что они получают отсрочку и портят ему показатели. Войдя в раж, военком пообещал отправить недоучившегося студента в стройбат, «к зэкам и черножопым33
  Стройбат – строительные батальоны, которые комплектовались преимущественно выходцами с Кавказа и из Средней Азии, а также ранее судимыми лицами.


[Закрыть]». К тому времени Макс уже убедил себя, что служба в армии – не самая приятная, но по-своему честная расплата за уход из политехнического, и даже постригся наголо, чтобы приучить себя к мысли: студенчество кончилось, начинается новый этап в его жизни. Однако после угроз военкома он сначала испугался, а через несколько дней разозлился и начал интересоваться способами уклонения от призыва.

Так получилось, что насчет этих способов могли просветить только в областном центре, где Максим учился три предыдущих года, и в апреле 1992-го он уехал в столицу области, сообщив родителям, что один тамошний умелец починит японский магнитофон, который в райцентре чинить не берутся.

Истратив за три недели почти все деньги, но не получив ни одного толкового совета по спасению от призыва, Макс решил вернуться домой и сдаться на милость военкому. В день отъезда он долго бродил по хаотично застроенному кварталу в центре областной столицы, как бы прощаясь с большим городом перед отправкой в армейскую Тмутаракань, и вдруг наткнулся на крохотный пивной бар под названием «Кенгуру». Бар был спрятан в старых дворах столь прихотливо, что найти его во второй раз оказалось сложнее, чем случайно обнаружить в первый.

«Кенгуру» (точнее, как гласили надписи на ярко разрисованных стенах, «Kangaroo») был переполнен. Посетители неприветливо косились, бармен демонстративно не замечал. Максим уже выходил, когда его окликнули.

Он узнал Сашу с Сережей – семейную пару, с которой познакомился год назад, когда пытался перевестись с третьего курса политеха в университет, на второй курс РГФ44
  Факультет романо-германской филологии, студенты которого изучают английский, немецкий и французский языки.


[Закрыть]. Перед экзаменом он было подкатил к длинноногой красотке Саше, которая переводилась на престижный инязовский факультет с обычного филфака, но Саша тут же познакомила его с мужем, третьекурсником РГФ. С тех он их ни разу не видел.

После неожиданно бурных для столь непрочного знакомства приветствий ребята объяснили, что «Кенгуру» – фактически закрытый клуб, место для своих. Свои – это звезды РГФ (успеваемость на данный статус влияла по минимуму) и иностранцы, приехавшие учить русский. Иногда, правда, случаются исключения (если, конечно, имеются солидные рекомендации).

Выданные Сашей и Сережей рекомендации Макс подкрепил дюжиной «Ячменного колоса», истратив на вступительный взнос две предпоследние сотни, и тут же, в виде обещанного исключения был приглашен за лучший столик.

«Марат», – не глядя на нового собутыльника протянул руку часто улыбающийся парень в круглых очках, чем-то напоминающий коротко стриженного Леннона. Марат солировал за столом, постоянно перескакивая с русского на американский английский, причем, иностранный язык находился с мимикой нового знакомого в куда большей гармонии, чем родной.

– Ладно, Марат, bye! Созво́нимся, – попрощался с Маратом кто-то из своих.

– «Созвони́мся» – не ожидая от себя такой наглости сказал Максим, ненавидевший эту ошибку за то, что делал ее лет пятнадцать.

Марат не без интереса скользнул взглядом по чересчур прыткому новичку и весело прокричал вслед приятелю:

– Пока, Карлсон! Учи родной язык, а то перед людьми неудобно!

Повернувшись к Максу, Марат включил обаятельную, но слишком широкую, чтобы быть искренней, улыбку, и спросил:

– Ну, Макс, а ты чем по жизни занимаешься?

Перед тем, как привести Макса за свой столик, Саша с Сережей заочно представили сидевшую там компанию. Услышав от них, что Марат имеет отношение к какому-то серьезному бизнесу, Макс навострил уши, или, если множить собачьи метафоры, сделал стойку. Поясним.

Его давно угнетал факт, что он может заработать какие-то ощутимые деньги только тяжелым физическим трудом. Два предыдущих лета Макс добросовестно, по 10—12 часов в сутки, вкалывал подсобником в строительном кооперативе, и зарабатывал намного больше отца – токаря высшего разряда с госпредприятия. Но даже такие суммы не избавляли его от чувства ущербности, которое возникало рядом с некоторыми старшекурсниками. Эти дорого одетые парни, обладавшие каким-то победительным нагловатым шармом, не только нравились всем записным красавицам, но и могли легко нарисовать весь каникулярный заработок Макса, сделав несколько телефонных звонков.

«КАК они ЭТО делают? Что берут, где берут, кому продают, почему у них так легко и так дорого покупают?» – мучился Макс, весь коммерческий опыт которого сводился к распространению билетов мгновенной лотереи и продаже однокурсницам импортных дезодорантов, купленных по госцене в райцентровской «Галантерее». Послевкусие от такой коммерции было не то чтобы очень, и он иногда мечтал хотя бы познакомиться с человеком, который действительно умеет делать деньги – мечта о работе у настоящего бизнесмена казалась Максу чересчур наивной. Он много раз задавался вопросом, где и как можно было бы завести знакомства, позволяющие приблизиться к касте избранных, но ответа так и не нашел. И вот теперь, благодаря причудливому коктейлю, в котором Кто-то Там Наверху смешал бесцельные блуждания по городу, затерявшийся в незнакомых дворах бар и шапочных знакомых годичной давности, мечта начала приобретать вполне реальные очертания.

Понимая, что вопрос Марата – это шанс, Макс ощутил прилив восторга: такой случается, когда на экзамене достается отлично выученный билет. Ответ получился честным и четким.

– Сейчас работу ищу. Могу с людьми общаться, могу и грузчиком или там фундаменты заливать, но чтоб при серьезных людях быть и со временем научиться у них, как деньги зарабатывать. Еще думаю летом на РГФ поступить. Если в армию не загребут, конечно.

– Это ты правильно зашел, – снова улыбнулся Марат. – Тут все с РГФ, и половина – после отчисления, от прапорщиков бегает. В получении повестки не расписывался? нет? Да забудь тогда вообще… No pressure55
  Не напрягайся.


[Закрыть], Макс.

– Но я же на медкомиссии уже был, – осторожно возразил Максим.

– А-а, брось, это все лажа. Обязаны вручить повестку на отправку под подпись. Пока ты ее не получил, ты просто не знаешь, что должен быть на призывном с вещами. Не, ты хочешь явиться, да? но ты просто не знаешь, когда явиться, правда? А по месту прописки ты не обязан сидеть, чтоб повестки дожидаться. Может, ты перед армией с девушкой решил красиво попрощаться, на юга махнуть. Это их гемор – найти и вручить. По уголовке к тебе здесь вообще никаких претензий, forget about it. Just forget. Really66
  Забудь об этом. Просто забудь, правда.


[Закрыть]. Главное – не попадайся и в получении повестки не расписывайся.

– Ясно, спасибо, – с наигранной бодростью произнес Макс.

С одной стороны, совет был дельный. Куда полезнее сказок о добрых врачах, которых он в избытке наслушался за последние недели, изыскивая способ оставить с носом угрожавшего ему военкома. Если верить сказкам, в природе существуют такие доктора (причем, по рангу не меньше завотделением в областной, другие помочь не смогут, даже если сильно захотят), на которых иногда что-то находит, и тогда они абсолютно бескорыстно входят в положение приглянувшихся им призывников. Оно, конечно, может, и существуют; не исключено также, что на них иногда находит, но вот ведь незадача: никто из советчиков не мог назвать имя, специализацию и место работы хотя бы одного столь отзывчивого врача.

Однако дельный совет Марата не подлежал применению без решения других проклятых вопросов – где жить и, главное, на что жить? Три недели после бегства из райцентра Макс прокантовался в общаге медиков, где его приютил одноклассник. Жил на остатки летних заработков и стипендию, которую в прошлом году задерживали, а теперь выдали сразу за несколько месяцев. Гостем он был ненапряжным, две койки в просторной двухкомнатной квартире, рассчитанной на шесть человек, стояли пустыми, и соседи одноклассника не возражали против его присутствия. Но ведь одно дело – развлекающий их по вечерам бесчисленными анекдотами веселый гость, который на днях уедет, и совсем другое – малознакомый человек без средств к существованию, проживающий в режиме «я к вам пришел навеки поселиться». Решить обе проблемы могла только работа, причем, работа у кооператоров или коммерсантов – не имея военного билета и прописки в областном центре, устроиться куда-либо официально было невозможно. А вот подходящей работы как раз и не предвиделось.

Следующие полчаса Максим чувствовал себя как приговоренный к казни, который заказал последнее желание. Желание выполнялось по высшему разряду: вокруг кипела именно та жизнь, о которой он мечтал. Интересные люди, красивые, раскованные девушки, дух коммуны, где люди, заработавшие сегодня, платят за тех, кто платил за них вчера или заплатит завтра, богемная атмосфера, ослепительное сияние деловых перспектив и просторы широких финансовых горизонтов… Но вся эта роскошь – в первый и последний раз. Завтра-послезавтра – райцентр, потом призывной пункт, два года в стройбате, отправку в который ему пообещал военком, и (если, конечно, повезет вернуться из стройбата живым) бесславное возвращение в родные, что называется, пенаты, где найти работу с каждым месяцем становилось все сложнее.

Висевший в баре ровный гул многочисленных разговоров неожиданно прорезало заводное дискотечное вступление. (До сих пор музыки не было – какой-то почетный гражданин бара «Kangaroo», чья личная пивная кружка в отсутствие хозяина хранилась на специальной полке у бармена, вместе с друзьями-иностранцами смотрел по видаку «Последнего бойскаута»).

Услышав музыку, посетители один за другим выныривали из нирваны и впервые за вечер смотрели на часы. «Love and hate what a beautiful combination», – разобрал Макс и сразу полюбил этот мелодичный и местами понятный даже ему хит. Сидевшие рядом Саша с Сережей рассказали про традицию: заведение закрывается в девять; без десяти девять, в качестве, так сказать, первого звонка, бармен ставит «Love To Hate You», а вторым и третьим звонком (одновременно) служит «Hotel California». Правда, можно оплатить бармену продленку, час или два, но сегодня, похоже, народ не при деньгах и продленки не будет.

Макс в очередной раз восхитился этим чудесным местом и богатством его традиций. Мысленно прощаясь с «Kangaroo», который за вечер превратился для него в воплощение мечты о вольной и счастливой жизни, он впитывал «Hotel California» и недоумевал, как же так получилось, что он до сих пор не слышал эту изумительную песню. Впрочем, подумал он, впервые услышать такую песню следовало именно в таком месте. «Работа» послышалось ему; он отогнал галлюцинацию, жадно вслушиваясь в чрезвычайно уместное «Such a lovely place, such a lovely place77
  Такое восхитительное место.


[Закрыть]», но тут его тряхнули за плечо. Сидевший напротив Марат наклонился и закричал в ухо:

– Говорю, с работой подумаем. И не парься ты! Летом с ребятами магазин будем открывать, можно туда тебя поставить. Ну, бывай, Макс. Заходи, не теряйся.

– Спасибо! – проорал Максим, оживая. Он лихорадочно начал прикидывать, как продержаться оставшийся до лета месяц. В голове замельтешила всякая дичь насчет не требующих залога кредиторов и не берущих денег вперед сдатчиков жилья. Из хоровода расплывчато-туманных образов вдруг выплыла некая интеллигентная, небедная и вполне еще свежая – лет примерно тридцати трех – вдова, да, вдова, кажется, генеральская, проживающая в роскошной сталинке с высоченными потолками и комнатой-библиотекой. «Кстати, так я ж через нее и с военкоматом решу, раз она генеральская», – на полном серьезе начал размышлять Макс, однако увлекательному походу в альфонсы к генеральской вдове не суждено было состояться. После секундной паузы Марат добавил:

– Смотри, если у тебя совсем голяк, то мне и сейчас стоящий человек пригодится. Хорошо платить пока не могу, разве, может, подкину когда немножко по мелочи, но накормить раз в день накормлю. Короче, завтра в десять у меня. Спросишь у общаги РГФ, где меня искать, там любой скажет.

 
3
 

Макс долго не мог понять, чем именно занимается его работодатель. Он каждый день исправно являлся в общежитие РГФ, где, занимая лучшую кровать в лучшей комнате – угловой, с окнами на две стороны и прекрасными видами на исторический центр города, квартировал Марат. Не слишком солидное для коммерсанта жилье (все-таки старая общага с душем и туалетом на этаже – это не отдельная квартира со всеми удобствами) Марат объяснял так: девушки, ради отношений с которой стоило бы снимать хорошую квартиру, у него сейчас нет, а жить по-холостяцки куда веселее в общаге.

Из общаги они выходили на местный Арбат, в кафе «Минутка». Там Марат покупал им на завтрак по стакану кофе и длинной американской сигарете – стомиллиметровые «Кэмел» с «Винстоном» и коричневые девчачьи «More» в кафе продавались по 10 рублей штука. Кофе пили на улице, и за завтраком Марат успевал пообщаться с десятком-другим знакомых. Большинство из них были обычными студентами, но попадались и деловые партнеры. С первыми Марат жизнерадостно болтал, либо вовсе не вставая со скамейки, либо стоя около нее; со вторыми же прогуливался метров десять, придав лицу серьезное выражение и включая фирменную улыбку лишь на секунду, предшествующую прощанию. После кофе шли к телефону-автомату, откуда Марат назначал несколько встреч. Работа Макса сводилась к знакомству с партнером по переговорам и почтительному (как бы демонстрирующему готовность немедленно откликнуться на любое поручение) стоянию в сторонке.

В первую рабочую неделю он запомнил студентку-художницу нереальной красоты, которая должна была сделать из бывшего книжного коммерческий магазин «Колониальные товары» – тот самый, куда летом планировалось поставить Макса, и пришедшего с художницей сутуловатого, неприветливого, но шикарного Майкла – он курил американские сигареты, не покупая поштучно, а доставая из пачки. Еще мелькнул какой-то длинноволосый парень, который взял в Москве у солидных форинов88
  Иностранцев.


[Закрыть] заказ на пять «лысых». «Лысым» назывался орден Ленина, и в тот раз Макса даже пригласили к участию в переговорах, чтоб узнать, нет ли у него, часом, знакомых провинциалов, которые могут за недорого привезти из своей глухомани хотя бы одного «лысого»; знакомых не было.

Потом Марат затеял объезд винных магазинов в близлежащих райцентрах. Целью была закупка водки по госцене за скромные взятки непритязательным и неискушенным (как предполагалось) провинциальным завмагам, желательно женского пола. Сначала пытались поговорить с самими заведующими, но почти везде нарывались на высокомерный отказ, переданный через продавцов. Потом сменили тактику и стали заходить с тыла, то есть с дверей для приемки товара, где знакомились с грузчиками. В одном магазине им повезло – за небольшие комиссионные грузчики пообещали достать ящиков двадцать.

Обратная дорога в почти пустом и почти новом «Икарусе» была восхитительна. Наконец-то наклевывалась выгодная сделка, после которой можно было рассчитывать на комиссионные, салон насквозь продувался весенним ветром, влетающим в открытые форточки, Марат разъяснял оказавшейся рядом очаровательной попутчице разницу между милой девушкой и славной девушкой, настаивая, что попутчица именно что славная; и от всего перечисленного Макс будто парил в слоях какой-то чудеснейшей атмосферы, сотканной из колоссальных надежд, неимоверной легкости и приятного чувства голода.

Через неделю позвонили грузчикам, те сказали, что партия товара готова, но сразу ехать к поставщикам с деньгами Марат не рискнул. Он поручил Максу найти две кожаные куртки и габаритного спортсмена с суровым лицом, а потом съездить к поставщикам на дополнительный раунд переговоров.

– Они должны подумать, что вы – молодые бандиты, работаете у серьезных людей, поэтому кидать нас нельзя, – объяснил Марат свой замысел.

На роль второго молодого бандита Макс пригласил школьного приятеля Шуру Иванова. Лет тринадцать из своих двадцати Шура посвятил лыжным гонкам, и в результате не только дошел до сборной Союза, но и довел ширину плеч с объемом грудной клетки до каких-то нечеловеческих размеров. Последний год он с тем же усердием занимался культуризмом и нарастил на свой выдающийся скелет горы рельефной мускулатуры. Классе в девятом друзья спросили Шуру, ради чего он шесть месяцев в году проводит на сборах и соревнованиях. Иванов минуту подумал и поведал, как на заре его отрочества, в пятницу, кажется, вечером, в дверь позвонили, и они с мамой обнаружили, что за дверью лежит мертвецки пьяный отец. Третьеклассник Шура помогал маме тащить отца до дивана, а мама говорила, что папа работал-работал всю неделю, чтоб им денежки заработать, и теперь вот сильно устал.

– И тогда, – сказал Шура, сидя перед одноклассниками с совершенно неподвижным, бесстрастным лицом (он был похож на плохого русского из голливудского боевика времен холодной войны), – я решил: фиг я вам буду работать, когда вырасту. Буду спортсменом – я от спорта меньше, чем чем папа от работы, устаю.

Блеснул Шура и при знакомстве с Маратом. Тот давно хотел наладить связи со спортсменами, чтобы по мере развития бизнеса организовать нечто вроде охранной структуры. Встречу Марат назначил в ресторане. После закусок Шура, который живо интересовался английским, спросил, что означает бессмысленное при буквальном переводе выражение «Here you are».

– Это очень просто, – с оттенком некоторого покровительства улыбнулся Марат, – это означает «вот, пожалуйста».

В этот момент официант – ему давно внушала подозрение неказистая одежда Шуры и Макса – подошел к их столику и спросил:

– Ну что, молодые люди, рассчитываться-то когда планируем?

– Here, бл… дь, you are, – Шура огорченно развел руками, как бы сетуя на низкий класс местных халдеев, и Марат от хохота сполз под стол.

Работать на общее блестящее будущее Шура согласился даром. А две кожаные куртки Макс взял напрокат в общаге у медиков, расплатившись с хозяевами полученной от Марата валютой советских фарцовщиков – билетами в Большой. Новоявленные бандиты облачились в спецодежду и отбыли к поставщикам.

Два тщедушных грузчика, не обратившие ни на куртки, ни на комплекцию Шуры никакого внимания, предложили им проехаться к месту хранения товара внутри грузового фургона. Когда дверцы распахнулись (фургон приехал к каким-то древним железнодорожным сараям), внизу уже стояли пять или шесть человек. Со стороны сараев к ним подтягивалось подкрепление.

В ту же секунду Макс с Шурой поняли, что их собираются грабить. Шура показал глазами направление и прыгнул. Через разрыв, сделанный Шурой в цепочке грабителей, успел пробежать и Макс. Потом была погоня, которую в виду сильно пересеченной местности грузчикам пришлось вести без грузовика. Друзей спасло то, что все вместе, толпой, их преследователи бегали куда медленнее, чем они. Если же одному-двум наиболее резвым грабителям удавалось к ним приблизиться, Шура с Максом сами бежали на них, после чего резвые, успевшие, наконец, оценить габариты Шуры, поспешно отступали к стае подельников. В этот момент Шура с Максом мощным спуртом уходили в противоположном направлении, отрываясь с каждым разом все дальше.

Остаток дня они провели в подлеске, неподалеку от шоссе, ведущего к областному центру. Только в сумерках рискнули выйти на открытое место, чтобы поймать последний автобус. «Уф-фф, а могли бы ведь и куртки отнять или там испортить», – с облегчением вздохнул Макс, выходя из «Икаруса» около общежития медицинского института, расположенного на въезде в город.

С недавних пор все вопросы относительно его жилищно-гостевого статуса в общаге медиков были благополучно разрешены. На импровизированном совете шестикурсники Гена и Валера единодушно постановили: представившийся их гостю шанс стать коммерсантом необходимо использовать. Так что Макс может перекантоваться на свободной койке месяц до летних каникул, а там уж пусть до самой осени живет в квартире единолично, в полное свое удовольствие.

Незадолго до наступления каникул Макс познакомился в общаге еще с одним шестикурсником, Женей, который чаще откликался на имя Юджин. Новый знакомый поражал разнообразием интересов, характерным скорей для эпохи Возрождения, нежели для России начала девяностых. Юджин читал философов, учил английский, и одновременно с медицинским, где шел на красный диплом, должен был окончить музыкальное училище по классам гитары и вокала. Еще он пытался налаживать в городе коммерческие связи для своего отца, предпринимателя из соседнего региона. Как-то во время трепа обо всем этом или о чем-то другом прозвучали слова «бензин оптом»; Макс спросил у Марата, не интересно ли, Марат сказал «очень» и попросил договориться о встрече. Назначив время, Юджин обмолвился, что придет «с сестренкой-выпускницей», которая утром приехала из дома прощупать почву насчет поступления на здешний РГФ, и оставлять ее одну в день прибытия «как-то не комильфо».

 
4
 

Максим опоздал на несколько минут. Марат с Юджином уже сидели на лавочке. Рядом с ними, спиной к Максу стояла девушка – видимо, та самая сестренка. Он ожидал увидеть скучную отличницу (на РГФ был очень большой конкурс), однако фигура, осанка, пластика и темно-рыжие волосы девушки совсем не вписывались в придуманный им образ юной зубрилы. А когда девушка повернулась, он был сражен, очарован, убит, повержен, но все эти бурные переживания мозг выразил двумя короткими фразами: «Не может быть» и «Слишком хорошо для меня».

Взглянув на него, девушка улыбнулась. Макс и глазом моргнуть не успел, как лицо стало расползаться в ответной улыбке. Он попытался превратить улыбку в усмешку, добавив во взгляд умудренности со скептицизмом, но это не вышло, и ему пришлось смущенно отвести глаза. Второй раз Макс взглянул на девушку через несколько секунд, когда они произносили «Максим» и «Станислава» (кажется, Юджин одновременно с ними говорил что-то похожее). Девушка опять ему улыбнулась, Макс снова попытался казаться сдержанным, снова у него ничего не получилось, и тогда они оба фыркнули, а потом протянули друг другу руки.

В этот момент Юджин воскликнул:

– Да вы, кажется, глухие! – и, докричавшись, продолжил на тон ниже.

– Для глухих повторяю: вот моя сестренка, которая любит слова и пишет стихи, но тс-с – это тайна; а это Макс, он тоже интересный. А теперь, Макс, когда я так замечательно вас познакомил, покажи Стасе центр.

Почти всю прогулку Станислава молчала. Макс, который решил, что неприлично разыгрывать роман, имея такие дивные финансовые обстоятельства и армейские перспективы, – тоже. За час они обменялись всего несколькими фразами. Поэтому быстрота, с которой они при прощании договорились встретиться снова, удивила Макса. Правда, встреча предстояла сугубо деловая – через три недели, когда Станислава приедет на экзамены, они планировали начать готовиться к экзаменам вместе, практикуясь в разговорном английском.

До вечера Макс не находил себе места – не мог спокойно стоять, сидеть, лежать и еще не мог думать о чем-то, кроме ее первого взгляда. Ближе к ночи, после того, как тонны железа в спортзале не вызвали усталости, а литры пива в «Кенгуру» – опьянения, он решился. Плюнул на данный относительно романов зарок, занял тридцать рублей, и, купив букетик ландышей у старух, которые круглосуточно торговали около центрального овощного водкой, сигаретами, носками, презервативами и прочим ходовым товаром, отправился к Юджину. В квартире на девятом этаже, где Юджин жил совершенно по-царски, то есть без единого соседа, Макс кроме брата с сестрой застал несколько знатных медиков-старшекурсников, которые либо отслужили, либо отучились на военной кафедре. Его появление Юджин встретил словами: «Клянусь моим талантом – знать бы еще, каким – если б не сестра, я бы в жизни не собрал столь изысканного общества!». Макс примерно с полчаса бледной молью посидел на кухне, думая про призыв и про то, что через месяц-другой у всех остальных членов «изысканного общества» будет настоящая работа плюс очередь на отдельную квартиру и не будет никаких конфликтов с государством. Он изругал себя за то, что приперся, а еще разозлился на Станиславу, чье присутствие превращало эти неприятные, но уже привычные ему ощущения, в ощущения невыносимые. Прощаясь, он вложил в ладонь Станиславы записку с вызывающей цитатой из «Hotel California» (на днях кто-то из зависавших в «Кенгуру» англичан наконец-то продиктовал ему текст):