Текст книги "Не здесь и не сейчас. Роман"

 
«Her mind is Tiffany-twisted
She’s got the Mercedes Benz
She’s got a lot of pretty, pretty boys
That she calls friends99
  У нее на уме только «Тиффани», она ездит на «Мерседесе», вокруг нее толпа милых мальчиков, которых она зовет друзьями.


[Закрыть]».
 

Максим твердо решил забыть про это рыжее наваждение. «Сначала разобраться со всем своим дерьмом, а сейчас ни на кого не заглядываться. Ведь если что с кем получится, потом, в армии, еще хуже будет», – думал он.

Однако с выполнением обещания не задалось: дня через два Юджин вручил ему ответ, сказав: «просила передать, как уедет». В ответе было четверостишие ее сочинения, оценивать которое Макс, поэзии не любивший, не рискнул, и приписка на английском: «It’s specially for you. Thanks for the flowers. I think you have much in common1010
  Это специально для тебя. Спасибо за цветы. Мне кажется, у вас много общего.


[Закрыть]». Он перечитал записку много раз, но так и не понял, может ли надеяться на взаимность. Впрочем, волнение, которое вызвал у него ответ Станиславы, само по себе было очень приятным.

 
5
 

Увидев, что кавказцы отвернулись, Макс с места нырнул в ложбину, делившую пляж на две части. В полете ему пришлось перегруппироваться – иначе бы он приземлился на расположившуюся в укромном месте девушку с книгой. «Очень кстати, – подумал Макс, – изображу молодую семью», и, мягко упав рядом, непринужденно спросил:

– Что читаем?

– Гюго, – флегматично ответила читательница, не отрываясь от книги.

– «Отверженные»? – не задумываясь, выдал Макс, с той же нехарактерной для него степенью автоматизма фиксируя, что фигура хорошая, а верх купальника надет наизнанку.

Девушка повернулась в его сторону:

– Что-то я вас у нас на филфаке не видела.

– Ну, был бы я на филфаке, так что другое из Гюго назвал бы. А это ж общая эрудиция, я ведь и «Отверженных» не читал.

– Ну, хорошая такая эрудиция, поздравляю. Да еще скромный – не иначе мне сегодня везет, – усмехнулась студентка с филфака.

– Мерси, мне, видимо, тоже… Кстати, полотенце, прикрыться, не позволите? Первый раз в этом году на солнце, спина горит…

Макс успел накинуть на голову и плечи полотенце до того, как с ложбиной поравнялась толпа агрессивно настроенных кавказцев. Они искали славян спортивного вида – часа полтора-два назад спортсмены обидели их соплеменников, а Макс пришел сегодня на пляж в компании тех самых спортсменов, которых в зале называли основными. У основных была традиция: собираться по выходным на пляже большой толпой и козырять фигурами. Массовое скопление молодых аполлонов привлекало внимание всех без исключения смазливых купальщиц, и повышала шансы каждого отдельного физкультурника на приятный вечер.

– Пресс, конечно, без кубиков, и вообще рельефа особо нет, – сказал, глядя на Макса, самый основной, который, судя по обрывкам разговоров, работал бандитом на центральном рынке. – Вот рука вроде ничего, да и грудь с ногами потянут. Давай, короче, подтягивайся завтра к десяти на пляж, мы там у лодочной станции тусуемся.

На следующий день на пляже случился межнациональный конфликт. Основному показалось, что два горца слишком уж заглядываются на русских девушек. Он в грубой форме сделал им замечание. Оппоненты ответили не менее резко. Спортсмен, за спиной которого с решительным видом стояли коллеги, заткнул оппонентов двумя молниеносными боксерскими выпадами, а потом зашвырнул в реку их вещи. Горцы отступили, пообещав вернуться с подкреплением.

Полчаса спортсмены возбужденно кучковались в ожидании грандиозной битвы, но через некоторое время стали вразнобой покидать пляж в обществе снятых на вечер девиц. Максу же спешить было некуда – ни одна из красавиц, слетевшихся на спортсменов, ему не понравилась, да и своего безденежья в такой специфической среде он стеснялся сильнее, чем где-либо. Он остался поплавать, и в результате дождался появления мстителей. Опасаясь, что те запомнили его в компании обидчиков, Макс постарался незаметно исчезнуть. Когда горцы стали высматривать в противоположной стороне другого товарища с подозрительным телосложением, он и прыгнул в ложбину, занятую читающей девушкой.

Проходя мимо, мстители бегло осмотрели непринужденно беседующую пару, и двинулись дальше. Увидев, что опасность миновала, Макс сказал:

– Еще раз большое спасибо. С вами интересно, правда. Если вам тоже, давайте продолжим.

– За что спасибо? И что продолжим? – ехидно прищурившись, спросила девушка с книгой.

Утром Макс сидел у нее на кухне, потрясенный случившимся. Точнее, не случившимся, а легкостью, с которой все произошло. Никакой очередной главной в жизни влюбленности, никаких терзаний «а вдруг я ей не нравлюсь», никаких разговоров о чувствах. Привлекательная девушка, из породы приличных; его предложение проводить до дома, принятое с явной неохотой; по пути – ничего не значащие ироничные пикировки и экспромты; около ее подъезда (Макса позабавило, что новая знакомая живет в пятидесяти метрах от общаги медиков) – ничуть не удивившее его сообщение о женихе из другого города; и внезапно, перед самым прощанием, как гром среди ясного июньского неба, – приглашение зайти поесть, пока родители на даче. Дальше – прекрасная квартира с набитым колбасой и сыром холодильником (отец – главный инженер крупного завода, а в стране – свобода торговли и начало приватизации), снова болтовня ни о чем и быстрые насмешливые взгляды с обеих сторон.

Незаметно в разговор просочилась тема секса – сначала секса вообще, а потом и возможности секса между ними. Эту тему молодые люди стали развивать в заданной с самого начала беседы иронической и несколько провокативной тональности. Лишь когда они, не меняя тональности, добрались до спальни с неубранной с утра постелью, Макс, чей сексуальный опыт ограничивался отношениями с женой, понял, что шутки кончились, и впервые за вечер растерялся. Эта растерянность сильно смазала первый час; вся история могла бы превратиться в фарс и катастрофу для самолюбия, но девушка отреагировала на фиаско кавалера так, что за остававшиеся до рассвета часы он полностью реабилитировался.

Не посещавшие Макса вечером мысли о влюбленности и сопутствующие им переживания набросились на него утром. Теперь он больше всего на свете боялся, что Лена решит остаться с женихом. От вечерней легкости не осталось и следа. Макс горячо клялся ей в любви, с надрывом рассказывал о том, в какой заднице он сейчас находится, и мысленно умолял ее ответить, что она согласна ждать его хоть из армии, хоть из тюрьмы (вариант «посадят за уклонение» Макс, несмотря на заверения Марата, не исключал). Молчание девушки подводило горячечные монологи Максима к грани, за которой начиналась истерика.

– Лена, ты не представляешь, что это для меня, что ты для меня, я же никто, просто никто сейчас, а ты… Так ко мне… Я никогда не забуду, но ты ведь будешь со мной, ты ведь не просто так это все, ведь да? Да? Ты же не знакомишься на пляже, видно же, что нет, значит, я тебе тоже нужен или был нужен, был и больше уже нет?

Девушка обняла Макса, и, приложив палец к его губам, выдохнула над ухом:

– Я не знаю… ничего пока не знаю… Не спрашивай больше ничего, давай сейчас не будем про «завтра». А вот сегодня мы с тобой обязательно увидимся. Вечером. Хочешь?

Услышав про вечер, Макс слегка ожил и прекратил стенания.

– Да, конечно хочу, очень! Но ты все-таки пообещай мне: если я пропаду, обязательно найди меня. Дай бумагу, пожалуйста, я сейчас запишу тебе все адреса и телефоны. Если меня долго не будет, значит, что-то случилось.

 
6
 

В бизнесе вместо ежедневных переговоров из анекдота, в котором два коммерсанта назначают на завтра сделку по купле-продаже вагона водки, после чего первый отправляется искать вагон водки, а второй – деньги на вагон водки, замаячило вполне понятное и, кажется, на этот раз действительно осуществимое дело. Шикарный Майкл (тот, который покупал американские сигареты не поштучно, а пачками), добыл через отца договор на поставку пива прямо с завода.

Первая отгрузка должна была состояться недели через полторы, и за это время надо было пристроить будущий товар. В городе ходили слухи о пивной мафии, поэтому соваться с предложениями в местные торговые точки Марат с Майклом поостереглись. Макс проявил инициативу и смотался в родной город, где, шарахаясь от всех, кто мог его узнать, обошел несколько частных магазинов.

Бутылочное пиво ценилось (не разбавляют) и было в провинции большим дефицитом – почти все пиво, произведенное областным заводом, десятки тысяч ящиков в день, забирали москвичи, которые регулярно и помногу заносили в отдел сбыта.

Частники из райцентровских кооперативов довольно легко согласились взять всю первую партию, двести ящиков, но с отсрочкой половины платежа. Поскольку маржа должна была составить больше ста процентов, риск практически исключался – Марат и компания как минимум оставались при своих. Отчет о переговорах Марату очень понравился.

– Супер, все просто супер складывается, главное начать, а там раскрутимся, на остальные райцентры выйдем, товар будем брать раз в неделю, объем увеличим, папик Майкла это дело непременно пробьет, – говорил он, лучезарно улыбаясь. – Лето поработаем, потом возьму какую-нибудь хорошую девочку, и рвану с ней в Крым. Или вот в Питер. Осенью в Питер даже лучше, пожалуй. Люблю осень, люблю Питер, люблю Питер осенью. А уж как я хороших девочек люблю… Кстати, Макс, а ты что хочешь?

Макс в очередной раз восхитился жизнелюбием Марата и непринужденностью, с которой Марат это жизнелюбие транслировал во внешний мир, но сам ответил сдержанно: он запретил себе верить в то, что его желание исполнится.

– Ну, я, наверно, с армией решить хочу.

– Да ладно тебе, с этим по ходу решим. Сейчас ты чего хочешь?

– Денег.

– Деньги ерунда, инструмент. Важно на что ты их потратить хочешь.

– Хорошо, – сдался Макс (но все-таки сделал крайне важную для себя оговорку). – Когда с армией решится, хочу купить хороший джинсовый костюм.

– Ок, – легко согласился Марат. – Значит, будет тебе фирменный джинсовый костюм из валютника1111
  Магазин импортных товаров, где принимали только свободно конвертируемую валюту (например, доллары США или западногерманские дойчмарки).


[Закрыть].

Лена пока так и не пообещала бросить одобренного родителями жениха. Она иногда плакала у Макса на плече, жалуясь, что ей сейчас очень тяжело, но от расспросов о причине слез отмахивалась. Однако Макс видел, что девушка привязывается к нему все сильнее, и возвращения Лены к жениху больше не опасался.

В тот первый обещанный Максу вечер она зашла за ним к медикам, а ночью сообщила, что родители, кажется, пробудут на даче еще недели две. Опасаться следует только их краткосрочных визитов, которые обычно приходятся на светлое время суток. Впрочем, светлое время суток юные любовники и без того проводили порознь. Она готовилась к сессии, он – к сделке по пиву. Зато время с полуночи до шести утра (раньше и позже велика была вероятность столкнуться в подъезде с соседями) принадлежало им полностью. В такие ночи Максим верил, что скоро все у него будет очень хорошо. Он загадал: если Лена останется с ним, если у них будет серьезно, то с армией все рассосется само собой. Вопрос «а почему, собственно, рассосется?», который постоянно маячил на задворках сознания, Макс не формулировал из суеверия. Вместо четкой постановки вопроса и поиска аргументов для ответа он предпочитал адресовать на те тревожащие его покой задворки некое интуитивное, не облеченное в слова ощущение. Дескать, с чувственными удовольствиями Лениной постели и сытым уютом ее кухни уголовники из стройбата как-то совсем не гармонируют, и быть не может, чтоб два таких разных мира вдруг взяли бы и пересеклись.

 
7
 

Отгрузку назначили на шесть утра. Родители Лены приехали с дачи с ночевкой, что избавило Макса от непростого выбора между еще одной порцией удовольствий и необходимостью как следует выспаться перед важным делом. Ему наконец-то представился шанс блеснуть перед Маратом и Майклом, показав себя с наилучшей стороны. Дело в том, что на аренду грузовика и оплату товара ребята истратили все имевшиеся у них деньги. Рассчитываться с давно отвыкшими работать за зарплату заводскими грузчиками было нечем, а бесплатно грузчики не только еле ползали, но и роняли каждый второй ящик, чтоб проучить жадных покупателей.

Это было ремесло, которым Макс, благодаря спортзалу, стройке и участию в многочисленных студенческих шабашках1212
  Срочная, хорошо оплачиваемая работа.


[Закрыть], владел профессионально. Причем, если к перемещению тяжелых негабаритных грузов (например, к тасканию трехстворчатых шкафов или двухкамерных холодильников по узким советским лестницам) он испытывал стойкую неприязнь, то выполняемые на высокой скорости упражнения со стандартными предметами небольшого и среднего веса (кирпичи, ящики, связки книг, коробки с мороженой рыбой) были его любимым видом грузчицкой атлетики.

Транспортер на заводе был настроен так, что 200 ящиков, которые получали Марат с Майклом, требовалось загрузить в машину минут за пятнадцать.

«Кузов – метра три с половиной. Если снимать и ставить не подходя, на вытянутых – выпад на колено к транспортеру, рывок, шаг назад с разворотом, снова выпад и ставим – получится два шага; в обе стороны – четыре. Ящик килограммов пятнадцать, так что пять секунд на ящик – за глаза и за уши», – размышлял Макс. Было около одиннадцати вечера, и он собирался лечь максимум через час. – «На первой сотне вообще не вопрос, а вот дальше резкость будет уже не та, так ведь и крайний ряд ближе… Но на всякий случай надо…», – в этот момент Макс услышал стук во входную дверь. Звук был слегка приглушен дверью, ведущей в комнату. Через несколько секунд комнатная дверь распахнулась, и в проеме возник один из шестикурсников, готовившихся на кухне к последнему госэкзамену. С наигранным недовольством шестикурсник пробурчал:

– Опять к тебе. Житья нет от твоих баб.

– Спасибо, извини, но вообще-то я ее сегодня не ждал, сегодня же у нее вроде родители по графику, – ответил Макс, выходя в прихожую. Там он крикнул вдогонку шутнику, удалявшемуся в направлении кухни:

– Да, Ген, зачем же про баб, да еще во множественном числе? Что девушка-то подумает!

Тут он, наконец, посмотрел в сторону входной двери и обомлел.

– Это я приехала. Ты не передумал со мной учиться? – глядя куда-то в пол, сказала Станислава.

– Да. То есть нет. В смысле, не передумал, учиться не передумал, – пробормотал Макс, и, с трудом выруливая на деловитый тон, уточнил: – Где и когда? Здесь ребята готовятся, так что сегодня точно не выйдет.

– Женя все сдал вчера, уехал, я сейчас живу у него на девятом одна. Можно у меня. By the way, let’s start to speak English1313
  Кстати, давай начнем говорить по-английски.


[Закрыть], – Станислава перестала смущаться и улыбнулась, а вот Макс из-за ее улыбки занервничал. Кажется, то майское наваждение, о котором он, встретив Лену, и думать забыл, возвращалось.

«Но это же учиться, да и вообще потом отмажусь потихоньку. Днем мне некогда, а вечером… ну, вечером пока разве что на час, не больше, но уж когда у Лены родители уедут, то извините».

Макс старался казаться бодрым и уверенным, но состояние его было близко к панике. Не меньше минуты он переводил произнесенное Станиславой предложение и мучительно подбирал иностранные слова для ответа, одновременно пытаясь внушить себе, что скованность и подавленность вызваны исключительно отсутствием разговорной практики и желанием не ударить в грязь лицом. Однако вредный внутренний голос хохотал над его попытками обмануть себя и развязно кричал в ответ: come on guy1414
  Да брось ты, парень!


[Закрыть], ты же прекрасно понимаешь, в чем дело! В высоких веснушчатых скулах; в приглушенном тембре и в естественности интонаций, среди которых пустовато-иронические находятся в меньшинстве; в поблескивающих за губами крупных белых резцах; во влажном сиянии ее глаз – и больше ни в чем.

– Хорошо, давай говорить по-английски. Когда начнем? – Макс, наконец, сконструировал эту фразу на английском, и услышал в ответ:

– Может, прямо сейчас?

Оказавшись у нее на девятом, Максим как-то сразу, без специальных усилий, расслабился. Он перестал дергаться из-за Лены; перестал думать про то, что в виду полной неопределенности (но при этом весьма очевидной бесперспективности) своего финансового положения никак не подходит такой шикарной девушке, как Станислава; перестал гадать, насколько ясно Станислава поняла, что он сейчас несвободен.

Отметив, что больше не волнуется, Макс подумал: «Ладно, не я это начал, а раз так получается, то сопротивляться глупо. Очень глупо. Жизнь прекрасна и удивительна. Наслаждайся!». (На последнем слове напутствующий Макса внутренний голос как бы хлопнул нашего героя по плечу).

Часа через два он вспоминал этот самодовольный настрой на роль опытного соблазнителя не иначе как с саркастичной ухмылкой. Нечто, заставившее его дико волноваться при появлении Станиславы, все еще витало в воздухе, но ни о какой материализации этих, как выразился классик, чувственных идей и думать не приходилось. Собеседники честно мучились, разговаривая только по-английски. Они подолгу подбирали слова и часто переспрашивали друг друга, с трудом приноравливаясь к чужому произношению. Станислава знала язык неплохо, Максу же словарного запаса не хватало катастрофически. Вскоре самым популярным стал вопрос «О чем ты сейчас думаешь?». Он возникал всякий раз, когда молчание начинало опасно балансировать на грани неловкости.

Прорезавшееся вдруг чувство голода пришлось очень кстати. Они приготовили яичницу, и за ужином Станислава вполне бегло пересказала байку про Маккартни: якобы тот, когда писал «Yesterday», не знал, что это будет песня про «yesterday», зато был голоден и напевал подходящее по размеру «scrambled eggs»1515
  Яичница.


[Закрыть]. И тут Макса осенило: да ведь они еще не обсудили самую лучшую тему! Тему, в которой он мог прихвастнуть знаниями, не продираясь сквозь грамматику и не замолкая ежеминутно из-за незнания нужного слова. Они же до сих пор не поговорили о музыкальных пристрастиях и англоязычной песенной лирике, черт ее подери!

Отбарабанив с десяток текстов «Pink Floyd», «Metallica» и «Dire Straits», Макс выдохся и лишь тогда удосужился спросить:

– А как насчет твоей любимой музыки?

– Больше всего я люблю «Queen». Пожалуй, «Queen» я люблю больше всего в жизни.

Услышав про «Queen», Макс с криком «wait a moment!» сорвался в прихожую, радуясь недавно появившейся привычке выходя из квартиры на полчаса брать с собой все главные вещи, и извлек из спортивного рюкзака магнитофон. Макс убегал из райцентра налегке, поэтому взял с собой в новую жизнь только одну кассету – с купленным когда-то по совету знакомого меломана квиновским «Innuendo»1616
  Последний альбом «Queen», записанный при жизни Фредди Меркьюри. Название альбома переводится как «Намёк».


[Закрыть]. С тех пор альбом он слушал раза два, и оба, признаться, без особого удовольствия. Зато сейчас он готов был молиться на эту кассету.

– Вот, пожалуйста, – сказал Максим, положив кассету на стол. – «Queen». «Innuendo»1717
  Вот, пожалуйста – «Queen». Альбом «Innuendo».


[Закрыть].

– Спасибо, – улыбнулась Станислава и направилась в комнату, попросив: – Пожалуйста, подожди здесь. Я давно собиралась переодеться.

Она вернулась через минуту. Услышав ее шаги, Макс нажал «play», и Станислава вошла на кухню под торжественно-тревожную барабанную дробь, сопровождаемую медленным отсчетом Фредди – «One, two, three, four…». Она переоделась в лосины и тонкий свободный свитер, про который Макс сразу догадался, что он на голое тело, а еще в эту секунду он понял, что «Innuendo», с которой начинается альбом – фантастическая песня.

– Is this innuendo?1818
  Это намек?


[Закрыть] – пошутил он, имея в виду замену уличного джинсового костюма на куда более волнующую домашнюю одежду, и не замечая каламбура, возникающего из-за названия заглавной песни альбома.

– Yes, you’re absolutely right. It’s «Innuendo»1919
  Да, ты совершенно прав. Это «Намёк».


[Закрыть], – с подчеркнутой серьезностью ответила Станислава, улыбаясь одними глазами.

Позже Макс не мог вспомнить, как они оказались рядом, и как он решился ее поцеловать. Просто он вдруг увидел ее лицо так близко, что еще до поцелуя почувствовал обволакивающую мягкость ее губ и дразнящую упругость быстро жалящего языка.

Когда они перестали целоваться, семиминутная «Innuendo» уже сменилась второй вещью, «I’m going slightly mad»2020
  «Я потихоньку схожу с ума».


[Закрыть], которая, как разобрал Макс, была про то, что это наконец-то случилось: Фредди сходит с ума, а одна тысяча и один желтый нарцисс начинают танцевать перед ним.

– I’m going slightly mad. It finally happened. Happened2121
  Я потихоньку схожу с ума. Наконец-то это случилось.


[Закрыть], – повторила Станислава вслед за Фредди, и неожиданно перешла на русский: – Смешно, что слова так подходят. Но это правда.

Через десять минут нацеловавшийся до одури Макс летел вниз по ступенькам, с восторгом выкрикивая про себя слова четвертой песни: «I can’t live with you. But I can’t live without you!»2222
  Я не могу жить с тобой. Но и без тебя жить невозможно.


[Закрыть], делая упор на второй фразе, которая (как, впрочем, и все остальное этим очень ранним утром) была про Станиславу. До начала отгрузки оставалось не больше часа, за который ему предстояло пробежать через весь город. Он добежал вовремя и, отлично разогретый, закидал двести ящиков в таком сумасшедшем темпе, что даже успевал приплясывать от нетерпения у, как ему казалось, еле-еле ползущего транспортера.

 
8
 

В райцентре один из трех частников отказался принимать товар, явно пытаясь сбить цену, но Максим, которому сегодня не просто везло, а, как тогда говорили, перло, быстро пристроил отказную партию в другом месте. Правда, дальше везение чуть не закончилось – на обратном пути водитель пробил два колеса, и в столицу области они вернулись за полночь. Марат предложил заночевать у него. Макс уже начал прикидывать, что лучше: до утра маяться здесь бессонницей, думая о Станиславе, или отправиться пешком к медикам на окраину, чтобы за час пути окончательно вымотаться и уснуть там у одноклассника, в квартире на втором, поближе к ней, как вдруг водитель обмолвился, что едет ночевать к семье, вывезенной на лето в деревню, а путь к деревне лежит через ту самую окраину, где стоит общежитие медиков («и еще – дом Лены», – напомнил ликующему Максу вредный внутренний голос).

По дороге этот голос прорезался снова, чтобы сказать: «прежде чем лететь на девятый этаж, ты, как честный человек, должен посмотреть, есть ли свет в окне у твоих медиков на втором, а еще лучше взглянуть на окна Лены, чтоб попытаться понять, не вернулись ли на дачу родители». Но для обоих названных действий требовалось дойти до общежития и обогнуть его, а окна Станиславы было видно с трассы. Когда до поворота, после которого открывался этот лучший в мире вид, оставалось несколько секунд, Макс уже не мог думать о правильных и неправильных поступках – он представлял, как машина сейчас повернет, и он узнает, что Станислава еще не спит.

Судя по окнам, она действительно не спала, и он влетел на девятый едва ли не быстрее, чем утром спустился на первый. Сердце колотилось где-то в районе горла, пока он деликатно стучал в дверь, хрипло и восторженно выдыхая финал четвертой песни, где варианты «не могу жить с тобой» и «не могу жить без тебя» больше не чередовались:

 
«I can’t
Live without you,
I can’t
live without you,
I can’t
live without you,
baby, baby, baby…»
 

Она открыла очень быстро. Макс выпалил: «Там ребята к госам, у них завтра, спать уже легли, а у тебя свет, и это, в общем, я подумал…», но Станислава его перебила:

– Ты есть хочешь?

И, не дождавшись ответа, добавила:

– Правда, вода в душе только холодная…

Во время ужина (яичница и салат из свежей капусты) взбодренный ледяным душем Макс чувствовал себя великолепно. За отличную работу Марат выдал ему пятьсот рублей (авансом, не иначе, думал довольный успешной сделкой Макс). Поэтому сегодня сцена «двое на кухне» имела совершенно иной вид, гордый и правильный. Не запутавшееся ничтожество с чужим призом, а удачливый добытчик и женщина, ради которой он старался. Правда, слишком уж семейный финал этой сцены – Станислава сообщила о том, что застелила для него вторую кровать – несколько обескуражил Макса, но, рассудил он здраво, после предыдущей бессонной ночи и крайне напряженного дня это оно и к лучшему, а лучшее и завтра вечером никуда теперь от него не денется.

Положив голову на подушку, он моментально провалился в какой-то странный видеоклип. По транспортеру шли пивные ящики, потом прозрачные бутылки с напитком желто-янтарного цвета вылетали из ящиков и начали кружиться перед Максом, а за кадром пел Фредди:

 
«One thousand and one yellow beer bottles
begin to dance in front of you»2323
  «Тысяча и одна желтая пивная бутылка начинают танцевать перед тобой». Переиначенная цитата из песни «I’m going slightly mad» – «Тысяча и один желтый нарцисс начинают танцевать перед тобой».


[Закрыть].
 

Вдруг в звукоряд вклинился тихий женский смех. Даже находясь внутри сна, Макс понимал, что это смеется Станислава. Он приподнялся на локтях и спросил, что ее насмешило. Вместо танцующих бутылок перед глазами появилась спинка кровати (они спали голова к голове).

Оттуда донеслось:

– Так, ничего особенного. В это невозможно поверить, но мы, кажется, и правда легли спать.

Еще раз хмыкнув, Станислава заметила:

– Жалко, телевизор перед сном не посмотрели – выглядело бы все еще приличнее. И смешнее.

Макс резко поднялся, сев на кровати по-японски2424
  Для принятия этой позы надо встать на колени, а затем опустить ягодицы на пятки. При этом ступни должны быть обращены вверх, а голеностопы – лежать на полу.


[Закрыть].

– Да, я понимаю, но… Скорее всего, я очень устал, ведь несколько ночей… точнее, не несколько, а вчера ночью не спал. В общем… Ну, короче, я не могу ничего гарантировать. В смысле результата, – осторожно уточнил он.

В груди появился знакомый по первому свиданию с Леной холодок, а сердце без каких-либо физических нагрузок вроде бега вверх по лестнице снова как с цепи сорвалось.

Станислава перестала смеяться и тоже села, но иначе – обхватив колени руками. Теперь они смотрели друг на друга, разделенные невысокими спинками кроватей и двумя метрами предрассветных июньских сумерек.

– Мне не нужен результат. Мне нужен ты, – сказала Станислава.

 
9
 

Полученный от Марата аванс Макс до копейки истратил на следующий же день. Поздним утром он притащил ей охапку крупных темно-бордовых роз, пачку американских сигарет, гроздь бананов и плитку швейцарского шоколада.

Вечером медики со второго уехали, оставив ему квартиру, но к вечеру Максим уже жил у Стаси.

Наверняка первая неделя их романа была под завязку набита если не событиями, то всякими дурашливыми репликами, страшно важными для них обоих признаниями и очаровательно-глупыми нежностями. Однако какие-либо детали, диалоги и другие подробности тех дней очень быстро исчезли из памяти. Несколько лет спустя он много раз пытался восстановить их и напивался, с каждой новой рюмкой все сильнее веря, что именно эта порция алкоголя дарит ему самый верный шанс. Что именно после нее он еще удачнее нырнет в глубины сознания и окажется перед входом в какую-нибудь подводную пещеру, где неизвестно кто и неизвестно зачем спрятал весь материал, отснятый памятью в те волшебные дни.

Во время таких погружений ему нередко попадались обрывки искомой пленки, но лишь одна выловленная сценка содержала хоть какое-то подобие действия и проходила по разряду кинематографа, а не моментальной фотографии.

Жарким полднем они выходят из общежития и направляются туда, где, как им представляется, должна находиться река. Долго идут через заброшенную промзону по утонувшим в траве железнодорожным путям (на этих кадрах, которые, как и весь фрагмент, были сняты в черно-белом цвете, он всегда чувствовал аромат креозотовой пропитки из разогретых солнцем шпал). Вот он несет Стасю на руках, а вот они продолжают движение, но теперь она сидит у него на плечах, высматривая реку. Входят в воду с крохотного песчаного пляжа, и медленно, держа головы над водой, плывут к железнодорожному мосту. Он движется сбоку от нее и, не отрывая взгляда от ее лица и собранных в хвост длинных рыжих волос, тараторит без остановки; она смотрит вперед, но по тому, как она улыбается, видно, что его болтовня ей приятна. Правда, понять, о чем он говорит или чему она так хорошо улыбается, невозможно – эпизод снят без использования микрофона.

Немота героев вызывала досаду, но именно она придавала сцене значимость, оставляя пространство для фантазий о чудесных, полных взаимной влюбленностью диалогах. Еще более значимым этот немой отрывок делал саундтрек – при каждом просмотре, Макс, заездивший пленку до дыр, слышал за кадром «These are the days of our lives2525
  «Те дни нашей жизни».


[Закрыть]», восьмую песню с «Innuendo». Она и в дни съемок казалась Максу выдающейся, но на себя он ее не примерял – тогда ему не хотелось возвращаться в прошлое, ему хотелось поскорее рвануть в прекрасное будущее, где будут деньги, идеальные девушки и не будет призыва в армию; зато впоследствии песня каждый раз вышибала из него дух пророчеством, сбывшимся до буквы:

 
«Sometimes I get to feeling
I was back in the old days – long ago.
When we were kids, when we were young
Things seemed so perfect – you know?
The days were endless, we were crazy – we were young
The sun was always shining – we just lived for fun
Sometimes it seems like lately – I just don’t know
The rest of my life’s been – just a show…2626
  Иногда я будто возвращаюсь в дни, прожитые много лет назад. В дни, когда мы были как дети, мы были молоды, а все вещи казались совершенными – ну, ты знаешь. Те дни для нас, молодых и сумасбродных, длились бесконечно. Для нас всегда сияло солнце, и мы просто жили в свое удовольствие. Иногда мне кажется: все, что происходило в моей жизни после тех дней, было просто спектаклем, каким-то ненатуральным спектаклем.


[Закрыть]»
 

В общем, все, что Макс потом точно знал о первой неделе их романа, – что была она совершенно упоительна, и пролетела как один день, ну, или как одна ночь; ведь их ночи, наверное, были содержательнее дней. По крайней мере, именно громкий шепот Стаси (по ночам они старались говорить шепотом даже о планах на следующий день и прочих бытовых мелочах), шепот, от которого прозрачные летние ночи делались темнее и таинственнее, он вспоминал при первых звуках любой песни из «Innuendo». Впрочем, словом «вспоминал» вряд ли можно описать те ощущения. Он не помнил слов, мизансцен, не помнил мимики или жестов. В такие моменты память транслировала нечто эфемерное – атмосферу, интонацию, настроение… Он просто снова попадал туда – в июнь 1992-го, в комнату на девятом этаже общежития мединститута. Он снова был там и упивался разлитым в тамошнем воздухе счастьем. Счастьем, которого почему-то не ощущал тогда.

 
10
 

В назначенный срок все покупатели из райцентра рассчитались за пиво. Макс вез деньги в приятном волнении, пытаясь угадать, какой процент положит ему Марат. Конкретного разговора о зарплате у них пока так и не состоялось, «но, – думал Макс, – был же разговор про фирменный джинсовый костюм, а такой костюм в валютнике не меньше сотни баков стоит, то есть в рублях – тысяч десять. Ясно, что не за один раз, но я на десятку сейчас и не претендую. Кстати, местные грузчики, чтоб эти несчастные двести ящиков закидать, пятихатку2727
  500 рублей.


[Закрыть] просили, так что, считай, те пятьсот рублей аванса я точно отработал. Но я ж не только грузил-возил-разгружал, я, получается, всю партию продал, сам не верю, но ведь вот они, деньги-то. Конечно, повезло мне, что такой товар продать доверили, и что купить согласились – тоже повезло, но я же, как ни крути, один его продал, сам, и даже дороже продал, чем продать просили».

По подсчетам Макса, чистая прибыль составила чуть ли не тридцать тысяч рублей. Продолжая мысленно разговаривать с собой, он назвал желаемым вознаграждением пять процентов, но сделал это только чтоб не сглазить и еще сильнее обрадоваться десяти процентам, на которые рассчитывал как бы втайне от самого себя.

Однако даже пять процентов, о которых он разрешил себе думать, эти верные пять процентов после пересчета в рубли – целых полторы тысячи! – вызывали у него дикий восторг. Несмотря на гиперинфляцию, о которой Макс год назад читал в «Черном обелиске», а в последние полгода имел удовольствие наблюдать лично, слово «тысяча» все еще могло ласкать слух. Но самое важное – на эти деньги можно было купить много хороших продуктов и нормально питаться несколько недель. В последние дни Макса очень сильно угнетала мысль, что они со Стасей едят черт знает что. Например, пожухлые капустные листы, сдобренные ложкой мутного подсолнечного масла и в таком виде бездарно прикидывающиеся свежим салатом. Или залитые крутым кипятком овсяные хлопья «Геркулес», претендующие на гордое звание «каша». Нормальная каша на молоке, с сахаром и сливочным маслом, не говоря уж о какой яичнице с помидорами и луком, для них теперь очень большой праздник.