Текст книги "Ведьмин подарок"

Сергей Пономаренко
Ведьмин подарок

Пролог

1. Киев. 1914 год

В солнечный сентябрьский полдень в трехэтажное желтое здание в стиле ампир, расположенное на пересечении Владимирской и Большой Житомирской улиц, вошел пристав 1-го стана Васильковского уезда Леопардов Овсей Терентьевич. В огромном, всегда многолюдном здании Присутственных мест располагались городская управа, пожарная и полицейская части. Легко ориентируясь в бесчисленных коридорах, переходах, лестничных пролетах, пристав прошел в сыскное отделение, занимавшее пять смежных комнат. Он с облегчением вздохнул, застав на месте заведующего Киевским сыскным отделением коллежского асессора господина Репойто-Дубяго.

– И что же ужасное стряслось у вас на участке? Судя по вашему озабоченному виду, в Белой Церкви происходят события не менее значительные, чем военные действия в Галиции, – попытался пошутить заведующий отделением, на самом деле пребывавший в мрачном расположении духа.

В последнее время преступный мир города не единожды подкладывал ему свинью, совершая громкие, до сих пор не раскрытые преступления, взбудоражившие общественность и вызвавшие недовольство губернатора. Прибывший из Москвы господин Горностаев, назначенный полицмейстером, потребовал немедленных результатов работы, а где их взять, если сыскное отделение укомплектовано людьми лишь на треть и состоит из восьми человек? Не далее как вчера полицмейстер стал приводить в пример заведующему работу предшественника, господина Красовского, словно не понимал, что для расследования серьезных дел требуется время – это только у известного книжного сыщика Шерлока Холмса происходит все быстро и гладко, а в жизни – медленно и наперекосяк. Тот же Красовский, не угодив губернатору и судебным чинам результатами одного расследования[1]1
  Дело Бейлиса, где политические мотивы повлияли на объективность расследования, что в результате привело к отставке знаменитого киевского сыщика Красовского Н. А.


[Закрыть], был ранее положенного срока отправлен в отставку и заделался пасечником, считая, что пчелы меньше жалят, чем люди. Упаси Господи повторить его судьбу!

– В Галиции армия генерала Брусилова удачно наступает, уже и Львов наш, а вот в уезде неспокойно и тревожно – пропадают дети, – вздохнул пристав. – Меня исправник[2]2
  Начальник полиции уезда.


[Закрыть] прислал. Сказал на дорожку: «С твоего участка началось – тебе и разбираться! Езжай к Александру Степановичу, пусть поможет советом, а может, и даст толковых агентов в помощь».

– Излагайте, Овсей Терентьевич, что у вас там произошло? – с брезгливым недовольством повторил вопрос Репойто-Дубяго. – Только кратко, по сути.

– На протяжении двух месяцев в уезде пропало пятеро подростков в возрасте 14–16 лет – двое мужского и трое женского пола. Все из мещан, из добропорядочных семей. Розыски ничего не дали.

– И это все? – Александр Степанович недовольно посмотрел на пристава, отрывающего его по пустякам, и холодно сказал: – Вы инструкцию по уголовному сыску читали? Из ваших же слов следует, что отсутствует преступление, подлежащее уголовному расследованию: нет тел, нет свидетелей, знающих или слышавших что-либо о пропавших.

В это время в кабинет вошел полицейский надзиратель Сухаверский и доложил:

– Александр Степанович, поступило сообщение: на Лукьяновском участке обнаружен труп неизвестного, у него вскрыта и заполнена негашеной известью полость живота. Мы немедленно выезжаем и берем ищейку Трефа – может, он возьмет след. Там мало кто ходит, да и городовой охраняет место преступления.

– Езжайте. А я вам вскоре пришлю своего помощника, господина Абакумова. – Репойто-Дубяго перевел тяжелый взгляд на пристава. – Слышали? Есть труп, есть преступление, а у вас – ничего нет! Может, молодые люди сбежали из дому, желая участвовать в войне? Недавно группу из трех гимназистов, запасшихся консервами, сухарями и австрийским штыком, сняли с эшелона, отправляющегося на фронт. Если недавно подростки сбегали из дому, начитавшись Майн Рида и Купера, теперь их притягивает война. Девицы убегают из дому, начитавшись романтичных историй, желая стать сестрами милосердия и спасать раненых героев. Может быть, молодежь решила побродяжничать, поиграть, а в монастырях странников всегда накормят. Похолодает – вернутся домой. Господин Сикорский[3]3
  Психиатр, отец будущего авиаконструктора.


[Закрыть] даже имеет свою теорию о бродяжничестве как проявлении свойственного молодежи невроза, побороть который способна лишь чуткость близких. Недавно из Лавры к нам привели девятилетнюю девочку, рассказывающую чудовищные вещи: она сирота, имела младших брата и сестричку, попала на воспитание к тете. Та, решив избавиться от обузы, утопила в Днепре ее брата и сестричку, а ее отвела в монастырь. Мы с ног сбились, разыскивая ужасного монстра-убийцу, ее тетю, а нашли – ее живых родителей. Никакая она не сирота, а просто сбежала из дому, и ее братишка с сестренкой здоровые и невредимые. Наговорила нам с три короба, сама не понимая, зачем говорит. Вот так бывает, любезнейший! А эти ваши розыски только отвлекают от расследования настоящих преступлений.

– Я буду очень рад, если все образуется, Александр Степанович, – согласно кивнул пристав, едва сдержавшись, чтобы не прервать длинный монолог заведующего отделением. – Дети пропали каждый в отдельности и между собой не пребывали в дружеских отношениях. Разве что две девочки учились в пятом и седьмом классах белоцерковской женской гимназии, но из опросов учеников известно, что они знают друг друга лишь в лицо. Третья девочка училась в народном училище в Фастове. Юноши тоже не знали друг друга: один учился в шестом классе реального училища в Василькове, второй – в земской школе в Тараще. Пропадали с периодичностью от одной недели до двух. Согласитесь, Александр Степанович, в большинстве случаев подростки покидают дом из тяги к приключениям вместе с друзьями-единомышленниками – вдвоем, втроем и почти никогда – в одиночку. Я навел справки – родители души не чаяли в пропавших чадах и сейчас вне себя от горя.

Дети были благовоспитанными и весьма послушными. Поиски по близлежащим селам, лесам, рекам, озерам ничего не дали.

– При каких же обстоятельствах они исчезли?

– Не вернулись домой после занятий. В день исчезновения их поведение ничем не отличалось от обычного.

– Выходит, молодые люди пропали сразу после занятий, – задумчиво произнес Александр Степанович. – Предполагаю, что их исчезновение породило массу слухов, вы не узнавали каких?

Пристав нервно заерзал на стуле и после непродолжительного раздумья произнес:

– Отчего же, узнавал-с. Если им верить, то пропали подростки не случайно и их уже нет на этом свете. Слухи эти полны всякой чертовщины.

– А все же? Бывает, в бессмыслице кроется зерно истины, надо лишь отделить его от плевел.

– Город будоражат слухи, что детей похитили для ритуальных жертвоприношений, – через силу выдавил из себя пристав.

– Упаси Господи! – Александр Степанович непроизвольно перекрестился. – Дело Бейлиса[4]4
  Речь идет об убийстве в Киеве в 1911 г. 13-летнего Андрея Ющинского, тело которого нашли обескровленным. Попытка отнести его к ритуальному убийству вызвала большой резонанс по всей Российской империи.


[Закрыть] еще свежо в памяти – избави нас Боже от подобной напасти! Три года город, губернию колотило от всего этого, а закончилось все ничем.

– Истинные виновники ушли от наказания, а Красовского отправили в отставку, – добавил пристав.

«Опять Красовский! Второй раз за сегодняшнее утро слышу его имя!» – Александр Степанович дернулся, но взял себя в руки и строго сказал:

– Подобные разговоры на местах категорически запрещайте и принимайте меры к тем, кто распространяет слухи! Тел нет – не о чем говорить!

– Еще идут разговоры, что из могилы восстал «черный пан» и стал собирать жатву крови, – тихо произнес пристав.

– А это еще что такое? – недовольно поинтересовался Александр Степанович.

– Местная легенда о шляхтиче-помещике из этих мест, – начал пристав.

– От легенд – увольте меня! – резко прервал заведующий сыскным отделением. – Я занимаюсь конкретными преступлениями, а чьи-то домыслы или сказки меня не интересуют. Будь господин Гоголь сейчас жив, то это как раз к нему! Он был бы благодарен! А у меня – работа! Реальные трупы, реальные преступления! Да, сударь! Шниферы, марвихеры, домушники, городушники, вздерщики, медвежатники, мойщики и прочий сброд! Будет реальное преступление – милости просим! А сейчас мне недосуг!

– Честь имею! – пристав тяжело поднялся со стула. «Не поверил мне заведующий сыском, что это дело очень серьезное. О нем еще заговорят, и в скором времени».

– Идите, Овсей Терентьевич, – уже мягче произнес Александр Степанович. – Будут новости о пропавших – приезжайте. Мое почтение исправнику, Аркадию Варламовичу!

Одолеваемый еще более тревожными думами, чем по дороге в управу, пристав вышел из здания на улицу. Осеннее солнце умудрилось ослепить его, и пристав внезапным ураганом налетел на невысокую стройную гимназистку, так, что папка для рисования вырвалась из рук девушки. Листы с рисунками разлетелись по тротуару, и сконфуженный пристав бросился их собирать.

– Простите великодушно – не заметил вас, барышня! – весь красный от стыда, извинился он, собирая рисунки в папку.

Курносая рыжеволосая подружка гимназистки прыснула от смеха, наблюдая за ним. Пристав, представив, как это комично выглядит со стороны, еще больше побагровел и, приложив руку к фуражке, произнес:

– Честь имею, барышни! – и проследовал дальше.

– Какой он большой и смешной! Правда, Лора? – И тут она обратила внимание на свою пострадавшую подругу, которая тяжелым неотрывным взглядом провожала удаляющегося полицейского. – Ты о чем задумалась, Лора? Вернись на землю!

– Мне кажется, Софи, что Судьба преподнесла мне эту встречу не случайно и она предполагает в будущем неприятное продолжение, – словно не в себе, произнесла гимназистка, механически укладывая рисунки в папку.

– Ты о чем, Лора? – вновь рассмеялась подружка. – Что нас может связать в будущем с этим полицейским? Мы не преступницы, даже не революционерки, – тут она озорно хохотнула, – а он старый, толстый и некрасивый. Забудь о полицейском, лучше поговорим о Жорже, а еще лучше – зайдем в кофейню. Очень хочется эклеров!

– Хорошо, Софи, идем, – кротко произнесла Лариса, напряженно думая о чем-то.

– Лора, ты иногда меня пугаешь своими высказываниями, – щебетала София, взяв подругу под руку и строя глазки молодым людям, идущим навстречу. Она отметила, что многие из них в военной форме, стройные, мужественные, хотя еще недавно они занимались чем-то совсем мирным, например, были счетоводами. – Вот не далее чем вчера вы сказали, что с Жоржем у меня нет будущего. Откуда такие выводы? Неужели «бросили» на меня и него на своих знаменитых волшебных картах?

– Софи, для этого карты мне не нужны – это видно невооруженным глазом, – девушка мягко улыбнулась.

– А я вот возьму и вскружу ему голову! – не согласилась рыжеволосая София, вновь заливаясь смехом, и девушки зашли в кондитерскую.

2. Киев. 2002 год

– Это просто невозможно выдержать! Это же не палата, а морг! – С этими словами в кабинет главврача влетела женщина невысокого роста, тощая, словно щепка, в цветастом байковом халате и пушистых белых тапочках, прервав утреннюю «пятиминутку».

Хозяин кабинета, Панчишин Сергей Владимирович, слыл среди врачей и пациентов человеком демократичным и справедливым. Он не разорался в ответ и не выставил женщину за дверь, как это произошло бы в девяносто девяти процентах случаев, а постарался разобраться в причинах ее беспокойства.

– Чем вы недовольны, больная? – спокойно поинтересовался Сергей Владимирович, а заметив, что заведующий терапевтическим отделением Иван Петрович с негодованием поднялся, сделал тому знак не вмешиваться. Иван Петрович молча, явно с неудовольствием, снова сел.

– Да, я больна, и, оставаясь в этой палате, не уверена, что смогу выздороветь. Ведь в ней каждый день появляются покойники! – истерически выкрикнула женщина.

– Иван Петрович, как я понимаю, это ваша пациентка. Поясните, в чем дело? – Сергей Владимирович перевел взгляд на заведующего отделением.

– В седьмой палате позавчера ночью умерла больная Курлова: на фоне давнего заболевания диабетом с ежедневным введением дозы инсулина развилось…

– Говорите по сути, причину смерти больной Курловой я знаю! – нетерпеливо оборвал его Сергей Владимирович.

– Вчера днем «скорая помощь» расстаралась – привезла пациентку в возрасте за сто лет! – возмущенно повысил голос Иван Петрович. – С целым букетом заболеваний, из которых главное – старость, дряхлость. Ночью ей стало плохо, больные подумали, что она умирает, но она жива, хотя находится в крайне тяжелом состоянии. Пациенты из седьмой палаты возмущены и требуют, чтобы ее перевели в другую палату. Я об этом хотел доложить, но больная Живчикова меня опередила.

– Да, мы настоятельно требуем! – вскинулась Живчикова.

– Больная, успокойтесь и возвращайтесь в свою палату, а мы примем решение, – обратился к ней Сергей Владимирович.

– Да, но… – попыталась еще что-то добавить Живчикова, однако голос Сергея Владимировича приобрел жесткость, а глаза за стеклами очков превратились в ледышки.

– Идите, больная, а мы сами разберемся! Иван Петрович!

Демократизм Сергея Владимировича имел разумные пределы, а его справедливость иногда переходила в злопамятность. Иван Петрович, мгновенно вскочив с места, помог больной быстро покинуть кабинет. Вернувшись, не присаживаясь, он обратился к главврачу:

– Старуха умирает в страшных мучениях на глазах больных палаты. Странно, что она до сих пор жива. Может, ее поместить в коридор? В уголок, возле кабинета лечебной физкультуры, и в нем на сегодня отменить занятия – до вечера она явно не протянет.

– Ни в коем случае! Сегодня нас проверяет комиссия из горадминистрации. Будет скандал! – поспешно вмешалась заместитель главврача Нина Сергеевна.

– Но в палате ее тоже не оставишь! – начал кипятиться Иван Петрович.

– Спокойно! – поднял руку Сергей Владимирович, прекращая этим готовый разгореться спор. – Поместим ее в реанимацию – там отдельные боксы, мешать она никому не будет. Ведь у тебя есть свободное место, Сан Саныч?

Заведующий реанимационным отделением, молодой, подтянутый кандидат наук, вскочил и по-военному отрапортовал:

– Так точно – есть! Определим ее в крайний бокс, а ближайшим соседом у нее будет мужчина, находящийся в сопоре[5]5
  Болезненная сонливость, когда больной может выйти из состояния сна при сильном раздражителе.


[Закрыть]. Она ему явно не помешает.

– Вопрос решен, – подвел черту Сергей Владимирович. – А ты, Иван Петрович, выясни в приемном отделении, какая бригада «скорой помощи» нам подкинула столетнюю мадам. Я поговорю с их руководством! – Его глаза под стеклышками очков воинственно заблестели. – Переходим к следующему вопросу…

– Сан Саныч, все оборудование третьего бокса не работает – обесточено! – С этими словами в ординаторскую, где заведующий реанимационным отделением пил кофе вместе с недавно принятой врачом-кардиологом, заглянула встревоженная медсестра Света.

Она с неудовольствием посмотрела на яркую губастую блондинку, расплывшуюся в улыбке, очевидно, от приятной беседы. При любом движении ее огромный бюст чуть ли не выпадал из выреза халата. Заведующий отделением был мужчиной холостым, видным и поэтому пользовался повышенным интересом женской половины персонала больницы.

– В первую очередь надо вызывать электрика, а не паниковать! – раздраженно бросил подчиненной Сан Саныч и спокойно продолжил разговор с блондинкой-кардиологом: – Когда я освобожусь, мы продолжим разговор о новейших зарубежных разработках в области хирургии. – Он недовольно оглянулся на Свету, продолжавшую стоять в дверях, и отметил, что у той обиженное лицо.

– Электрик уже в боксе, возится, но ничего не может сделать, – язвительно сообщила Света, сверля взглядом блондинку. – Аппарат искусственного дыхания не работает – у больного уже нитевидный пульс. Для поддержания дыхания применили мешок АМБУ[6]6
  Аппарат для искусственной вентиляции легких.


[Закрыть]. – Она непроизвольно вспомнила крылатое выражение медиков: «Если АМБУ, значит, еще не амба».

– Срочно реанимацию! Собирай бригаду! – скомандовал Сан Саныч, быстрым шагом устремляясь к выходу.

– Все уже там – ожидают вас, – сообщила Света его удаляющейся спине и бросилась бегом догонять энергичного заведующего отделением.

Зайдя в бокс, Сан Саныч застал пациента в состоянии клинической смерти.

– Введите раствор адреналина и атропина! – скомандовал он.

Появление заведующего отделением зарядило энергией дежурную бригаду, члены которой до этого стояли в растерянности и проклинали возившегося тут же электрика, которому не удавалось разобраться в причинах неполадки. Все тут же засуетились, выполняя четкие указания Сан Саныча.

За прозрачной стенкой соседнего бокса уже несколько часов в беспамятстве лежала умирающая старуха, и подключенный к ней кардиоскоп едва чертил на экране неровные линии, отображая работу ее сердца. Действие болеутоляющего, которое ей ввели утром, уже давно закончилось, и на старуху то и дело накатывала страшная боль, отчего ее тело корчилось в судорогах. Она хрипела, мучения туманили ей рассудок, она звала друзей, родных, которых уже давно не было на свете. Калейдоскоп прошлых событий, лиц бесконечно менялся. Яркие картинки то и дело рассыпались, складываясь в новую мозаику, и лишь одно имя из недавнего прошлого всплывало в мозгу в те мгновения, когда сознание на краткое время прояснялось.

Несмотря на крайнюю озабоченность, Сан Саныч, делая все для спасения жизни больного, краем глаза заметил за стеклянной стенкой движение в соседнем боксе, словно там кто-то находился. Этого просто не могло быть, так как весь персонал отделения был возле него. Он гордился тем, что за время его руководства отделением, пусть и непродолжительного, ни один больной здесь не умер. Благодаря его усилиям удалось вывести и этого, казалось, безнадежного больного из комы, и, хотя он впал в сопор, состояние его было стабильным и все указывало на возможность выздоровления. Если бы не подвела техника…

Внезапно приборы в боксе ожили, замигали лампочки, и к больному, выведенному из состояния клинической смерти, вновь подключили аппарат искусственного дыхания, а еще через полчаса Сан Саныч снял перчатки, маску и вытер пот со лба – состояние больного стабилизировалось, хотя он все еще не пришел в сознание.

Вспомнив о мелькнувшей в соседнем боксе тени, Сан Саныч зашел туда. На экране кардиоскопа тянулась бесконечная прямая линия, свидетельствующая об остановке сердца, и непрерывно звучал зуммер. Сан Саныч отключил прибор.

Старуха лежала вытянувшись, с неплотно закрытыми глазами, ее челюсть отвисла, открыв редкие желтые зубы, что напоминало хищный оскал.

Он проверил пульс – его не было. Приподняв пальцами веко, посветил тонким лучом фонарика в зрачок – реакция отсутствовала. По всему было видно, что старуха упокоилась навечно. Сан Саныч накрыл лицо умершей простыней.

– Сан Саныч! – За его спиной возникла Света. – Приехал внук, – она мотнула головой, указывая на прикрытое простыней тело, – умершей. Хочет с вами встретиться.

– Я думаю, что это уже ни к чему. Сообщите ему о смерти… как фамилия умершей?

– Петрякова Лариса Сигизмундовна, совсем немного не дотянула до ста четырех лет.

– …о смерти Петряковой и готовьте на нее документы. Свидетельство о смерти я подпишу. Да, и ровно через час доложите мне о состоянии больного, которого мы реанимировали.

– Суворкин Александр Александрович, тридцать пять лет, – напомнила не без ехидства Света. У заведующего отделением был один недостаток: он часто забывал фамилии больных, прекрасно помня до мельчайших подробностей их истории болезней.

– Ты смотри – двойной тезка! – удивился Сан Саныч. – Словом, жду. Что-то его беспамятство уж слишком затянулось. Да, и от моего имени напишите докладную главврачу – что в реанимационном отделении на протяжении двадцати минут отсутствовало электричество, – я подпишу. Пусть разберется с технической службой.

Глава 1

Я торопливо вошла в высотное офисное здание, проходя через огромный вестибюль с дорогой мягкой мебелью, кивнула охране – двум неотличимым один от другого молодцам в темных костюмах и светлых сорочках, и, только войдя в лифт, немного успокоилась. Отдышавшись, сосредоточилась на предстоящем разговоре. Он обещал быть непростым, поэтому я мысленно готовилась, намереваясь сразить словом и логикой. Мне предстояло сражение с «дядей Василиной» – нашим заместителем главного редактора, боявшегося всего на свете. Чтобы моя статья прошла и попала на первую полосу, мне надо было суметь его испугать, а значит – убедить. Я придирчиво осмотрела себя в зеркале, занимавшем полстенки просторной кабины лифта. Зеркало – это первая ложь, которую на себя лишь примеряешь сначала, а потом с ней живешь.

Из него на меня немного растерянно смотрела высокая стройная блондинка с пышными волосами, схваченными сзади в узел, продолговатым лицом, серыми глазами и слегка вздернутым носиком, одетая в строгий деловой костюм, с кожаной папкой в руке. Выражение лица отражения мне не совсем понравилось, и я придала ему непримиримость и упорство. Пользуясь тем, что в кабине находилась одна, я подрисовала глаза и губы – чуть более агрессивно, чем обычно. Взгляд стал более глубоким и весомым.

Скоростной лифт остановился на последнем этаже здания, где располагалась редакция.

– Салют, Мари, – кивнула я офис-менеджеру, длинноногой смазливой девице, сидящей за стойкой при входе.

Она параллельно выполняла функции секретаря и любовницы главного редактора. В редакции ее прозвали Лакмусом, так как ее отношение к сотрудникам зеркально отражало отношение шефа.

– Валерий Борисович уже несколько раз спрашивал тебя, – строго произнесла Мари, не удостоив меня ответным приветствием. – Поспеши – он тебя ждет!

– Валерий Борисович забыл дать мне для поездки редакционный автомобиль, так что в следующий раз пусть сверится с расписанием прибытия поездов или попросит это сделать секретаря, – поставила я ее на место. Не терплю хамства, тем более от Лакмуса, которая, очевидно, с главредом уже перемыла мои косточки.

– Я к себе, подготовлю собранные материалы, узнаю последние сплетни, выпью чашечку кофе, а уж затем поспешу к Валерию Борисовичу. Мари, не перепутай, когда будешь докладывать: сплетни, кофе – и на ковер!

Лицо Мари покрылось желтоватыми ядовитыми пятнами, она на мгновение потеряла дар речи и замерла, как кобра перед броском, но я не стала дожидаться ее укуса, а умчалась в свою комнату.

– Марта, я приехала с «бомбой»! – радостно прокричала я, швыряя папку на свой стол. – Свершилось наконец! – Я шутливо воздела руки к небу, словно надеялась, что там кому-то охота наблюдать за мной сквозь крышу и потолок.

Марта, светловолосая круглолицая молодая женщина лет тридцати пяти, пышечка с мягкой доброй улыбкой и очаровательными ямочками на щеках, мгновенно растворилась в моем радостном настроении:

– Отлично, Ваня! Я рада за тебя!

Она поспешила выйти из-за стола, и мы, взявшись за руки, весело закружились по комнате. Ваней Марта называла меня, лишь когда мы были вдвоем, а я в отместку прозвала ее Мариком.

– Что за «бомба»? – Марта, не прерывая нашего кружения, приступила к расспросам.

– Мои результаты командировки! ДТП – наезд на человека, с погоней и стрельбой. Виновник – помощник депутата. Но это еще не все…

– Как это называется?! – раздался за нашими спинами раздраженный голос главного редактора Валерия Борисовича – крупного пятидесятилетнего мужчины, придающего большое значение своей внешности, подкрашивающего седину и истязающего себя на теннисных кортах, хотя игры этой он не любил, играя весьма посредственно.

Марта вспыхнула, сразу же юркнула за стол и начала что-то набирать на клавиатуре компьютера. Чувство собственного достоинства не позволило мне дергаться и шарахаться при виде редакционного пугала, словно суслик при виде хищника, и я спокойно объяснила:

– Трехминутная психологическая разгрузка, Валерий Борисович. Японцы рекомендуют – способствует повышению производительности труда работников умственной деятельности.

– А японцы не рекомендуют работникам умственной деятельности немедленно явиться к руководству, когда их нетерпеливо ожидают с результатами командировки?!

– Я слышала, что являются только привидения, – задумчиво произнесла я.

– Через минуту жду в моем кабинете! Время пошло! – Он демонстративно посмотрел на часы, перед тем как покинуть комнату.

Я сделала выразительный жест «fuck you» в сторону закрывшейся двери. Валерия Борисовича я недолюбливаю по одной очень важной причине – за его непрофессионализм. Три месяца прошло с тех пор, как у газеты сменились хозяева, а новые посчитали, что лучше распрощаться со старым опытным редактором, Владимиром Владимировичем, и поставили на его место Валерия Борисовича, ничего не смыслящего в журналистике. Газета вскоре потеряла свое лицо, стала терять и читателей. Когда к нему приходили с новыми идеями и предложениями, он в одних случаях брал тайм-аут для консультаций с хозяевами газеты, в других делал загадочное лицо и говорил:

– Это не наш формат, наша главная цель – сберечь силы для выборов. Вот тогда… – и он многозначительно замолкал.

Как Валерий Борисович собирался «сберечь силы», растеряв читателей, никто не мог понять, но уточнять не решались. По натуре он был самодуром, не терпящим, чтобы ему перечили, или, не дай Бог, выставляли на посмешище, задавая вопросы, на которые он не знал ответа. С моей легкой руки «главред» расшифровывали как «главный вредитель». Основную редакторскую работу делал его заместитель – тишайший Василий Иванович, имевший прозвище «дядя Василина», а за собой Валерий Борисович оставлял решение вопросов «политического» характера.

Услышав от Мари, что главный редактор вдруг проявил интерес к моей работе, я почувствовала недоброе и посчитала, что лучше вначале отправиться к «дяде Василине», однако теперь, получив конкретный приказ, не могла ему не подчиниться.

– Ни пуха ни пера! – пожелала мне Марта.

– К черту, Марик! – Взяв папку с материалами командировки, я направилась к двери.

– Я буду держать за тебя кулаки! – Марта продемонстрировала свои кулачки, которыми даже комара не испугаешь.

– Вот кулаков мне как раз не хватает! – согласилась я и поделилась сомнениями: – Меня гложут плохие предчувствия, но я буду бороться до конца!

У меня решительности хватит на троих, особенно когда я знаю, что права. Лакмус при моем появлении величественно скосила глаза, ожидая, что я поинтересуюсь, свободен ли Валерий Борисович, чтобы выдать заранее приготовленную фразу. Игнорируя секретаршу, я быстро прошла к двери кабинета и, не стучась, открыла ее. Сзади раздался то ли вскрик, то ли стон – может, Лакмусу стало плохо? Но я не из «Армии спасения» и не собиралась реагировать на ее вопли.

– Разрешите, Валерий Борисович? – удосужилась я спросить, уже подходя к столу.

Лицо у главреда было напряженным от волнения, он сидел, втупившись в экран монитора. «Вот Бог послал начальничка – в игры играет!»

– Проходи, Иванна. Кофе будешь? – Он с сожалением оторвался от экрана.

– Спасибо, нет. – Присев на стул, я скрестила ноги.

Короткая юбка при этом задралась, и, поправляя ее, я уловила его взгляд. «Да, ноги у меня в порядке – как говорят мужчины, от шеи растут. Хорош товар, но не про вас, Валерий Борисович».

– Два кофе, Мари! – скомандовал Валерий Борисович по селектору и неожиданно доброжелательно произнес: – Тебе – надо! Ты же только из командировки. Хочешь с коньячком? Хорошо бодрит. Будешь?

«Это так подействовали на него мои ноги? Он что, раньше их не видел? Или это преддверие грядущих неприятностей – от штиля к урагану?»

– Буду и хочу, – не раздумывая, согласилась я. – А можно коньяк отдельно, к кофе? – Когда я общалась с Валерием Борисовичем, то в меня будто вселялся черт и поведение мое становилось вызывающим. Коньяк я не люблю, а тут попросила, только чтобы подразнить шефа.

– Конечно! – обрадовался Валерий Борисович и по селектору: – Мари, захвати два бокала.

«Вот класс – Лакмус просто умрет от злости, прислуживая мне! – У меня улучшилось настроение. – Может, я зря к главреду так отношусь?» Я начала докладывать:

– Поездка оказалась необыкновенно плодотворной. Рядовое дорожно-транспортное происшествие в несколько строк, как мы думали вначале, вылилось в приличную статью. Итак, по порядку: гражданин Бескадин совершил на автомобиле наезд на гражданина Соленого – тот сейчас в больнице с травмами средней тяжести – и, не оказав ему помощи, попытался скрыться. Когда его начала преследовать патрульная машина ГАИ, открыл стрельбу из травматического пистолета, оставив на их автомобиле следы от резиновых пуль. Гаишники в свою очередь открыли стрельбу и, пробив колесо, заставили его остановиться. Нарушитель продолжал отстреливаться, как говорится, до последнего патрона, и лишь потом его смогли захватить.

Бескадин был в невменяемом состоянии, но не от алкоголя, а от наркотиков. В его машине обнаружили пакетик с пятью граммами кокаина и портфель с крупной суммой в валюте. Он начал угрожать гаишникам, предъявил удостоверение помощника депутата и потребовал, чтобы ему дали возможность связаться с его шефом – депутатом Коловоротовым. Гаишники решились вместе с ним поехать по адресу, названному гражданином Бескадиным, и оказались в подпольном борделе-сауне, где депутат Коловоротов, в не лучшем состоянии, чем его помощник, развлекался с голыми, явно несовершеннолетними девицами. Один из гаишников, получив крупный нагоняй от начальства за излишнее усердие и оказавшись на грани увольнения, позвонил в редакцию, и я срочно отправилась в командировку. В подтверждение своих слов он передал мне тайно сделанные мобильным телефоном снимки – они у меня на флешке. Кроме этого, у меня есть диктофонная запись беседы с ним и с пострадавшим Соленым. Сами же Бескадин и Коловоротов в крепких выражениях высказали пожелания в мою сторону и от общения отказались – я это также записала на диктофон. Думаю, моя статья заслуживает того, чтобы попасть на первую полосу. Материал горячий, свежий, как говорится, с пылу, с жару.

– Подумаем, рассмотрим материалы, – как всегда, ушел от конкретики Валерий Борисович. – А где флешка, записи?

– Дала Марте, чтобы она отнесла в фотолабораторию – надо распечатать снимки, а потом она должна расшифровать записи с диктофона. – Мне виляние главреда не понравилось, и настроение стало ухудшаться.

В кабинет с непроницаемым лицом зашла Мари, неся на подносе чашки с кофе и бокалы. Поставив все это на стол, она молча вышла. Валерий Борисович достал из шкафа бутылку коньяка и налил в бокалы. В бутылке явно был не яд, но желание выпендриваться у меня исчезло, и я прикрыла рукой стоящий передо мной бокал.

– Пожалуй, я не буду. Статья сейчас лишь в черновых набросках, над ней еще надо поработать, отшлифовать. А от коньяка у меня голова обычно болит.

– Ничего от такого количества не будет, Иванна, – возразил Валерий Борисович и поднял бокал, хитро поблескивая глазками, отчего стал похож на кота, подбирающегося к сметане. – За успех твоей статьи – на первой полосе!