Текст книги "Ведьмин подарок"

Воспоминания подобны тлеющему огню в торфянике: пламени не видно, но в любой момент можно больно обжечься. Пытаясь узнать время, я полезла под подушку в поисках мобилки (вредная и глупая привычка класть ее туда на ночь!), но не нашла ее.

Пить хотелось все сильнее, и, переборов сонливость, я встала с постели, собираясь идти в кухню. И тут я на подсознательном уровне ощутила: в квартире что-то происходит. Сон мгновенно улетучился, словно меня окатили холодной водой. В соседней комнате громко тикали старинные настенные часы, чего никак не могло быть, так как они уже много лет стояли намертво, а вместо них время показывал допотопный металлический будильник.

Из-за темноты я ничего не могла различить, но у меня было ощущение, что изменилась не только окружающая обстановка, но и размеры комнаты. Я нащупала выключатель на стене и не поверила сама себе – он был необычной формы и явно увеличился в размерах. Свет не включался, и я на ощупь пошла в другую комнату за свечами. Здесь мои подозрения подтвердились: там, где должен был находиться буфет, оказался рояль. У Ларисы Сигизмундовны в квартире было старенькое пианино, но никак не рояль!

Одно из двух: либо я сошла с ума, либо неведомая сила ночью перенесла меня в другую квартиру, по которой я и разгуливала в одной ночнушке. Вдруг я увидела перед собой, там, где должна была находиться глухая стена, полоску света, будто из приоткрытой двери. Свет был необычный, явно не искусственный, словно за дверью меня ждал ясный день, тогда как за окнами стояла ночь. Пытаясь скорее найти ответ на эту загадку, я поспешила к двери и, не раздумывая, распахнула ее – поток дневного света обрушился на меня и ослепил.

Когда мои глаза привыкли к свету, я с удивлением обнаружила, что нахожусь в большой светлой комнате со старинной добротной мебелью, а за окном хмурится дождливый день. Возле окна на деревянном массивном стуле с непривычно высокой спинкой уютно устроилась молоденькая девушка в длинном, по самые щиколотки, сером платье, с наброшенной на плечи вязаной шалью. Простенькое лицо девушки, ее аккуратно заплетенные в косички и уложенные на затылке волосы показались мне знакомыми, хотя я была уверена на все сто, что видела ее в первый раз.

Я медленно приблизилась к сидящей девушке, но она никак не реагировала на мое появление. «Закашляться, что ли, чтобы привлечь ее внимание?»

– Послушайте, девушка, я не знаю, как сюда попала, – обратилась я к ней. – Тут такие чудеса творятся!

Но девушка никак не хотела меня замечать. «Она что – глухая?» И я тронула ее за плечо. Моя рука свободно прошла сквозь девушку, и я при этом ничего не ощутила.

– Что за чертовщина! – испугалась я.

Чтобы обратить на себя ее внимание, я решила сотворить что-нибудь этакое. Наиболее подходящей для этих целей мне показалась китайская ваза, и я попыталась ее сбросить – безрезультатно. Внезапно я поняла, что уже видела эту вазу, но только она была старая, грубо склеенная. Это она досталась мне в наследство от покойной Ларисы Сигизмундовны.

Девушка оглянулась, и я увидела ее глаза – черные, пронизывающие, которые я видела не раз, но на высохшем, сморщенном лице старухи, а не на свежем молодом личике. Я не сомневалась: такой была юная Лариса Сигизмундовна много десятилетий тому назад! Но как я могла там очутиться?

Девушка смотрела невидящим взглядом сквозь меня, а я, к своему удивлению, услышала ее мысли. Они накатывались волнами, и я не различала отдельных фраз, а только улавливала общий смысл. Было странно обнаружить у себя подобный талант, о котором я до сих пор не догадывалась. Из ее мыслей я узнала, что она, непонятно почему, грустила, и ей нравилось смотреть на дождь.

Я не удержалась и выглянула в окно – на улице исчез асфальт, она была вымощена грубой брусчаткой, скользко блестевшей под мелким дождем. Прохожие, одетые как для съемок старинного фильма, под неуклюжими разноцветными зонтиками торопились по неотложным делам.

Дробь капель по оконному стеклу рождала в голове сидящей рядом со мной девушки рифмы, строки, но она капризно отметала их – «мелко, трафаретно и не трогает».

«Так вот какой ты была в юности, Лариса Сигизмундовна! Красотой не блистала, но в тебе было нечто притягательное, задерживающее взгляд. Наверное, мужчины обращали на тебя внимание, хотя что я говорю – ты для этого была слишком юной».

Торчать за спиной Ларисы (по отчеству называть ее у меня язык не поворачивался) мне было неуютно, и я попыталась присесть на стол, но тут обнаружила новые исключительные особенности своего бестелесного существования. Оказалось, что я могу зависать в воздухе и даже летать, правда неуклюже, тяжело, нелепо водя руками, как в воде. Удовольствия от этого я не получила, так как все время боялась упасть на пол и ушибиться. Мне больше понравилось улавливать мысли Ларисы, и я зависла рядом с ней, приняв позу «лежащая в гамаке», хотя, конечно, его в комнате не было. У меня возникло ощущение, что я слилась с Ларисой в единое целое, я даже чувствовала, как у нее бьется сердце.

Словно врач, который, приложив к груди стетоскоп, слушает биение сердца, я слушала Ларисины мысли, жалея, что не имею возможности с ней общаться. Ей нравилось наблюдать явления природы, когда та демонстрировала свое могущество, которому не в силах противостоять самоуверенный человек, почему-то возомнивший себя ее повелителем. Лариса увидела, как среди экипажей с поднятым верхом, блестящим от скопившейся влаги, и скорчившимися, унылыми кучерами в брезентовых плащах бодро проехала открытая двуколка с весело глядевшими на мир офицерами в мокрых мундирах. Один из них размахивал открытой бутылкой шампанского и что-то кричал. Было плохо слышно, и Лариса явственно прочитала по губам только одно слово: «Фронт!»

Стряхнув искусственную меланхолию, она мысленно устремилась к бравым офицерам, решившим таким образом отпраздновать свое отбытие на передовую, вот только было неясно, попадут ли они туда вовремя? Киев вместе со статусом прифронтового города принял «сухой» закон, и, скорее всего, этих офицеров вместо фронта будет ожидать гауптвахта на Печерске. Хотя, если Провидению будет угодно, их не удостоит своим вниманием военная жандармерия и властителем их Судьбы станет случай в виде пули, штыка или снаряда.

– Лора, мне так зябко! – послышался слабый голос худенькой, болезненного вида женщины, неслышно возникшей у девушки за спиной. – Ты уверена, что хорошо протопила печь?

Лариса с тревогой посмотрела на мать: еще совсем недавно властная, уверенная в себе женщина, она после смерти отца сильно сдала, постарела, словно потеряла ту опору, которая держала ее на земле. Тяжелое материальное положение, в котором оказалась семья после смерти отца, заставило их отказаться от горничной, и вся работа по дому легла на дочерей, в большей степени на младшую – Ларису, так как старшая сестра Мария недавно устроилась сестрой милосердия в военный госпиталь, прервав учебу в университете Святой Ольги.

– Хорошо, маменька, но я еще подброшу дров. – Лариса подошла к печке и открыла дверцу – топка была полностью забита дровами, не успевшими прогореть.

Дополнительный приток воздуха раздул пламя, языки которого жадно выглянули наружу в поисках поживы, я от неожиданности еле успела отскочить, а девушка поспешно закрыла дверцу. Лариса вернулась в свою комнату, рассчитывая немного отдохнуть за сборником стихов «Счастливый домик» Владислава Ходасевича, придерживающегося классической стихотворной формы, не в пример новомодным поэтам-экспериментаторам, играющим со словом, как с мячиком. В этом я с ней была полностью солидарна.

– Лора, там кто-то пришел, звонит – пойди открой дверь, – вновь послышался голос матери.

«Кому не сидится дома в такое ненастье?» – удивилась Лариса, и я, словно привязанная, последовала за ней к входной двери. На пороге я увидела хрупкую рыжеволосую девушку в капоре и в плаще мышиного цвета, из-под которого выглядывало длинное сине-серое платье. Рядом с ней стоял круглолицый полноватый молодой человек лет двадцати пяти, в темном макинтоше и кепи. Из-под расстегнутого макинтоша виднелся клетчатый костюм-тройка, еще я заметила светлые гетры, совсем не по погоде. В первое же мгновение, как только Лариса его увидела, она подумала, что он ей кого-то напоминает, хотя с этим человеком не была знакома. Мне же он напомнил Джеки Чана, если бы тот сделал пластическую операцию по европеизации лица.

– Софи? Так неожиданно… Тебя вчера и сегодня не было на занятиях в гимназии, и я подумала, что ты больна. Собиралась в субботу проведать тебя.

– Ах, Лора! – София, залившись слезами, бросилась подруге на шею. – Меня к тебе привели ужасные события, но я верю, что ты сможешь мне помочь.

– Хорошо, Софи, что в моих силах, я сделаю. – Лариса, освободившись от объятий, предложила: – Давайте перейдем в гостиную. Я поставлю самовар – горячий чай не помешает в такую погоду.

– Благодарю, Лора, ты, как всегда, права. – София повернулась к своему спутнику. – Познакомься – это господин Журба Адам Николаевич.

– Мне гораздо приятнее, когда меня называют по имени, – отозвался «клетчатый» господин.

В гостиной их встретила мама Ларисы, кутающаяся в теплый шерстяной платок.

– Добрый день, Анна Ивановна, – поздоровалась София. – Как ваше здоровье?

– Каким оно может быть в мои годы, София? – грустно произнесла Анна Ивановна. – Возраст подобен временам года, и сейчас у меня осень. А что это такое, ты можешь понять, взглянув за окно, – то же творится со мной.

– Вы прекрасно выглядите, Анна Ивановна, – слукавила девушка, с жалостью глядя на осунувшееся лицо женщины, желтоватое из-за постоянного пребывания в квартире, но та лишь покачала головой и удалилась в свою комнату.

– Что случилось, Софи? – спросила Лариса, когда она и гости расположились за круглым столом. – Какая помощь тебе требуется?

– У меня есть кузина по отцу, нашего возраста, – Эмилия. Она вместе с родителями живет в Белой Церкви, учится в седьмом классе местной гимназии. Мы с ней очень дружны, ты должна ее помнить – она меня часто навещала.

– Ты нас познакомила в прошлом году на Рождество, – кивнула Лариса, и в ее памяти возник образ хрупкой девушки, чересчур бледной и застенчивой, постоянно отводящей взгляд в сторону.

– Так вот, – у Софии на глаза навернулись слезы, – почти месяц тому назад она пропала!

– При каких обстоятельствах это произошло, Софи?

– Никто этого не знает, известно лишь, что в тот день она была в гимназии. Мои родители узнали об этом давно, но оберегали меня от этого ужасного известия, все надеялись, что она найдется. Только когда я изъявила желание навестить Эмилию на ее именины, 11 октября, они мне рассказали о происшедшем несчастье. Я вместе с отцом съездила в Белую Церковь и там узнала ужасные вещи. Оказывается, Эмилия не единственная, кто в последнее время пропал там бесследно!

– И что же, полиция занимается розыском пропавших?

– Совсем напротив, Лора! Сначала они активно проводили поиски, а сейчас бездействуют, прикрываются разными отговорками! Прошу тебя, помоги нам!

– Погоди, Софи, но в этом деле я никоим образом не смогу вам помочь.

– Ты помнишь, Лора, недели две тому назад какой-то полицейский чин на тебя случайно налетел и рассыпал рисунки? Ты тогда еще сказала, что эта встреча будет иметь продолжение. Так вот, Лора, это был пристав из Белой Церкви, и именно тогда он приезжал, чтобы просить губернских сыщиков помочь в розыске пропавших. А ты уже тогда предчувствовала что-то плохое!

– Это просто совпадение, Софи, не более того. Я сказала тогда первое, что мне пришло на ум.

– Однако уже не раз, Лора, исполнялось то, что ты предсказывала. Ты и твои удивительные карты.

– Я не Кассандра, чтобы пророчествовать, – возразила Лариса, но, посмотрев на опечаленное лицо подруги, более мягко добавила: – Розыск – это дело полиции. Возможно, ты заблуждаешься, считая, что они ничего не предпринимают.

– Разрешите мне, милые барышни, вмешаться в ваш разговор, – подал голос молчавший до этого молодой человек.

– Господин Журба является частным сыщиком, его нанял мой дядя Карп Никифорович, отец Эмилии, – пояснила София.

И Лариса вспомнила, кого ей напоминает этот мужчина в клетчатом костюме – человека с обложки книги «Записки о Шерлоке Холмсе». Только знаменитый сыщик был высокого роста, худощавый и с трубкой во рту, а этот был полноватым коротышкой и, по-видимому, некурящим.

– Сударь, вам нравятся произведения английского писателя Артура Конан Дойла? – пряча усмешку, спросила Лариса.

– Меня зовут Адам. Прошу меня называть так, оставив фамилию, «господина» и «сударя» в покое. Просто Адам.

– Как вам будет угодно, сударь… Адам. Что же вы хотели рассказать? – вернулась к прерванному разговору Лариса.

– К моему большому сожалению, я приступил к розыску барышни Эмилии совсем недавно, а после ее исчезновения прошло уже довольно много времени. Если бы меня привлекли раньше, то уже были бы результаты. Не могу с вами согласиться, барышня Софи, относительно действий полиции. Они по-прежнему занимаются розысками пропавших, но уже не так активно. Дело в том, что из пропавших пяти человек на сегодня обнаружены двое – мальчики-гимназисты.

– Они просто пожелали поиграть в войну, – вставила София, – и с исчезновением моей кузины это никак не связано.

– Молодые люди, скажем так, не пользовались достаточным уважением среди товарищей по гимназии и ощущали из-за этого некую ущербность. Прочитав в газете господина Шульгина[12]12
  Газета «Киевские ведомости».


[Закрыть] статью о тринадцатилетнем герое, сбежавшем тайком от родителей на фронт и вернувшемся в скором времени с «Георгием»[13]13
  Имеется в виду Георгиевский крест. В царской России им награждали за храбрость.


[Закрыть] на груди, решили повторить его поступок. Их задержали через три недели в Галиции, недалеко от передовой. Поэтому полиция считает, что подобное могли совершить и барышни, но пристав Леопардов в это верит с трудом и требует от своих агентов продолжать поиски. Его возможности ограничены – не хватает людей, средств и, главное, отсутствует основание для проведения сыска. Поэтому уважаемый господин Карп Никифорович больше надежд возлагает на меня, чем на полицию.

– Вы полагаете, что можете больше, чем полицейский пристав? – не смогла скрыть иронию Лариса.

– Да, полагаю, – важно ответил частный сыщик. – У меня достаточно опыта: я выявил шайку воров, регулярно кравших штуки материи из магазинов Голубева и Шмуклера; раскрыл аферу, целью которой было вымогательство денег у господина Лубковского. Я не ограничен во времени и средствах, как полиция, и также имею своих осведомителей. Ко всему прочему, с приставом Леопардовым у меня весьма хорошие отношения и он обещал сообщать обо всех новостях по этому делу.

– Лора, ведь ты можешь бросить на картах и узнать, жива или нет несчастная Эмилия? – Голос у Софи дрогнул, и на глаза навернулись слезы. – Или даже сможешь подсказать, где ее искать?

– К сожалению, Софи, ты преувеличиваешь мои возможности. Я попробую посмотреть по картам, но не уверена в результате – у меня еще мало знаний и опыта. Вот если бы была жива моя бабушка, то, возможно, она смогла бы чем-нибудь помочь.

– Лора, я тебя очень, очень прошу! – И София снова залилась слезами.

Лариса обняла подругу и пообещала:

– Я сделаю все, что в моих силах, но вы мне рассказали слишком мало. Я тебя прошу, Софи, успокойся и зайди к моей маменьке, а я немного посекретничаю с господином Журбой.

– Адамом, барышня, – напомнил частный сыщик.

– Хорошо, Лора. Я не буду вам мешать, – согласилась София и вышла из комнаты.

– Хотелось бы узнать от вас больше подробностей об этом деле. – Лариса устремила пристальный взгляд на сыщика, и тот, еще мгновение назад собиравшийся ответить: «Не знаю, что вам и сказать, барышня», – покраснел, сник и покорно пробормотал:

– Что вы желаете знать, барышня?

– Конечно же, все, что знаете вы. И не говорите мне, что у вас нет предположений относительно того, где искать несчастную Эмилию.

– Отчего же – есть. Несколько лет тому назад в Васильковском уезде обосновалась община скопцов, – тут Адам сконфузился. – Пардон, барышня!

– Продолжайте! – потребовала Лариса.

Адам лишь подивился властному тону этого юного создания, а еще непонятной робости, охватившей его, и тому, что послушно выполняет ее требования.

– Такое членовредительство запрещено на территории Российской империи и попадает под уголовное наказание. Первое время за ними был установлен негласный надзор – не вербуют ли они новых членов в секту? Но ничего предосудительного не было обнаружено, они ведут себя тихо, смирно, занимаются лишь коммерцией. Однако я, наслышанный о делах подобных общин скопцов, с недавних пор вновь установил за ними наблюдение, но пока результатов не имею.

– Почему у вас скопцы вызвали подозрение? – удивилась Лариса. – Ведь они в силу добровольной инвалидности никакого интереса к женщинам не имеют, а пропали именно девушки?

– Ан нет! Интерес у них есть! Пристав Леопардов просветил меня на этот счет – он знаком с некоторыми уголовными делами, заведенными на скопцов в других губерниях. Если бы секта не пополнялась новыми членами, то уже давно исчезла бы, а насчитывает она почти двести лет! Прельщают они перейти в свою веру деньгами, сытым положением и красивыми девицами.

– Зачем скопцам женщины? – удивилась Лариса.

– Завлекают новых адептов на общие моления богатыми подарками и девицами приятной наружности. Были отмечены случаи, когда они воровали девиц и насильно у себя удерживали. Их они не уродуют, как у них принято по вере – обрезанием сосков грудей и…

– Эти подробности излишни, – прервала его Лариса, залившись краской.

– Простите великодушно, барышня… – повинился Адам, тоже покраснев. «Такие страсти рассказываю молоденькой девице. Еще немного, и поведал бы про изуверские мерзости – большую и малую печать скопцов». – Увлекся слишком.

– Почему же полиция не может нагрянуть к ним с обыском, чтобы подтвердить или опровергнуть эти подозрения? – удивилась Лариса.

– Я же сказал: они до сих пор ни в чем предосудительном не были замечены. Но не исключено, что они проводят тайные сходки в специальных удаленных домах-молельнях; чтобы их выследить, я и установил наблюдение.

– Кроме скопцов вы другие варианты рассматриваете?

– Пока нет, зато в уезде ширится слух, что это дело рук «черного помещика».

– А это что еще такое, сударь?

– Адам, барышня! – напомнил сыщик. – Есть легенда, что некогда белоцерковский помещик Сосницкий, мечтая о вечной молодости, заключил договор с дьяволом. Он воровал детей у крестьян и выпивал у них кровь. Крестьяне, узнав об этом, его повесили, а имение сожгли. На следующее утро, вернувшись, чтобы по совету местной знахарки вбить в сердце помещика осиновый кол, не обнаружили в петле тела. Вроде кто-то из его близких тайно захоронил тело. Тогда знахарка опечалилась, испугалась и предрекла, что через пятьдесят лет помещик-кровосос восстанет из могилы и вновь начнет пить кровь у детей местных жителей.

– Занятная сказка, но, думаю, она бы меня не испугала, даже если бы я услышала ее в полночный час, – усмехнулась Лариса.

– Вы знаете, мадемуазель, многие сказки заканчиваются словами: «Сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок».

– К чему вы клоните, Адам?

– Я не поленился и узнал, каковы истоки этой легенды, барышня.

– Что же вы выяснили, Адам?

– В самом деле, в Белой Церкви проживал мелкий помещик-шляхтич Феликс Сосницкий. Во время второго польского восстания здесь произошли волнения, вооруженные столкновения с войсками, к которым имели отношение некоторые члены известной графской фамилии Браницких, владевших этим городом и обширными землями вокруг него. Войска очень быстро справились с отрядами восставших, но, так как была пролита кровь с обеих сторон, заработали военно-полевые суды. Браницкие были оставлены под домашним арестом в своем имении и позднее откупились за участие в восстании частью земель. Был арестован и помещик Сосницкий, но затем произошла странная история. После ареста его оставили в имении, чтобы утром отправить в губернскую тюрьму, и выставили воинский караул. Несмотря на караул, ночью в дом ворвались местные жители и растерзали Сосницкого, тело повесили, а дом сожгли. Вот тут возникают вопросы: если он был активным участником восстания и был захвачен с оружием в руках, то ему военно-полевой суд сразу же должен был вынести приговор без отправки в Киев. А то, что вина его была велика, доказывает наличие воинского караула в доме. Но если ему угрожала виселица, то почему местным жителям было невтерпеж расправиться с ним? Ответов на эти вопросы я не нашел, как и на вопрос, какие меры наказания были предприняты к местным жителям, напавшим на воинский караул и совершившим самосуд. А ведь циркуляры генерал-губернатора требовали строгого наказания за подобные самосуды! Или власти посчитали, что действия крестьян были вызваны весомыми причинами? Вы меня понимаете, барышня?

– Это происходило так давно, что, мне кажется, к исчезновению девочек не имеет никакого отношения, – возразила Лариса.

– Да, очень давно, барышня – без малого пятьдесят лет тому назад!