Текст книги "Цусимские хроники. Апперкот"

При этом пароход «Хейдзе-Мару», покидая рейд Чемульпо, сел на мель у острова Пхамильдо и был снят оттуда лишь через восемь дней, когда пришло судно связи армии «Такасага-Мару», имевшее спасательное оборудование, поскольку попытки просто стянуть с камней аварийный транспорт едва не привели к его гибели из-за открывшихся сильных течей.

Только после предварительной заделки пробоин водолазами и начатой интенсивной откачки постоянно поступавшей в носовые трюмы воды, уже частично разгруженный прямо на месте своей вынужденной стоянки, пароход благополучно сошел на глубокую воду и снова встал под разгрузку на рейде, заметно сдерживающуюся начатыми неотложными ремонтными работами.

В бухте Дагушань из-за неожиданного появления на горизонте канонерки «Чокай», принятой за русский крейсер, три парохода, пытаясь срочно покинуть стоянку, выскочили на каменистую отмель. В результате чего подмоченный конский фураж, саперный и шанцевый инструмент, вместе с малайским рисом, бывший в их трюмах, японцам пришлось перевозить на берег шлюпками в течение четырех следующих недель.

Кроме того, все эти маневры с рассредоточением и обратно на четыре дня приостановили и без того буксовавшие разгрузочные работы. Как стало известно уже после войны, известие о движении Рожественского в Желтое море явилось также причиной сильной тревоги в штабе маршала Оямы, опасавшегося возможной активизации наших войск на всей линии соприкосновения. Остановить наступление Линевича, начнись оно в этот момент, ему было бы чрезвычайно трудно.

Но очередной период активности русского флота оказался коротким. Уже к 10 августа ситуация с доставкой грузов для японской армии начала улучшаться. Правда, утешало это слабо. К этому времени на материке было известно, что крепость Сасебо тоже не смогла выдержать удара, из-за чего и без того натянутые коммуникации между метрополией и портами снабжения армии в Китае и Корее стали еще более уязвимыми.

Глава 5

Отправив Добротворского вперед для отвлечения противника, Рожественский с главными силами флота за полчаса до полуночи 31 июля развернулся на юг-юго-восток, начав огибать Квельпарт с запада, а в три часа ночи еще больше склонился к востоку, оказавшись почти строго на юго-восточном курсе. Миноносцы, обеспечивая скрытность маневра, вели разведку вокруг эскадры, держась подальше от больших кораблей, и контактов с противником не имели.

Все время принимались сигналы японского радиотелеграфирования, но их источник находился на некотором удалении и не приближался. В Озаки была отправлена короткая шифрованная телеграмма, являвшаяся приказом готовить к выходу пароходы с десантом. Ответа не получили.

Гадая о причинах молчания базы Озаки, выждали почти час. После чего, рискуя выдать свое присутствие, повторили попытку. Только после этого получили кодовый сигнал, подтверждавший, что приказ принят и десант готов выйти в море. Значит, пока все идет по плану.

До пяти часов утра броненосцы и два оставленных при них уже в последний момент крейсера шли сомкнутым строем прежним курсом с полностью выключенными огнями и выброшенными с кормы противотуманными буями. В начале шестого повернули на зюйд-ост. Как только развиднелось, призвали к себе эсминцы и выслали «Аврору» с «Жемчугом» в разведку вокруг эскадры.

Погода снова начала портиться. Пошел дождь. Видимость порою падала всего до двадцати – двадцати пяти кабельтовых, а при шквалах вообще почти до нуля. Это радовало, учитывая, что предстояло разминуться с японскими главными силами и их разведкой.

Крейсера вскоре вернулись, так никого и не обнаружив. Японское телеграфирование хотя еще и принималось на всех кораблях, но сигналы стали заметно слабее. Плотность японских дозоров между Цусимой и Квельпартом оказалась достаточно высокой, в чем успели убедиться прошлой ночью, так что вероятность встречи с патрульными судами все еще сохранялась. Чтобы скрыть свои истинные намерения, планировалось пока держаться юго-восточного курса, выводящего прямиком в Тихий океан.

С возвращением крейсеров перестроились в дневной походный ордер. Броненосцы шли двумя колоннами. В правой «Орел» и «Бородино», а в левой все три броненосца береговой обороны. Большие броненосцы взяли на буксир истребители. «Блестящий» и «Безупречный» подали концы на «Орел», а «Быстрого» тянул «Бородино».

На миноносцах оставили в действии лишь по одному котлу, для экономии топлива, держа остальные на подогреве, чтобы только обеспечить работу пародинамо и иметь возможность быстро дать свой хотя бы малый ход. Машины периодически проворачивали, чтобы механизмы не успевали остыть.

«Аврора» и «Жемчуг» ушли вперед на три мили, и их временами совсем закрывало дождем. Так продвигались весь день, ожидая телеграммы с Цусимы о готовности десанта к началу движения. Получили ее в начале шестого часа вечера. Примерно так и планировалось изначально.

Ни японских, ни нейтральных судов до этого времени не встретили и находились примерно в ста милях юго-восточнее Нагасаки. Это была уже исходная позиция для решительного броска к главной цели. Все на эскадре, да и на Цусиме, наверняка тоже ждали последних сведений о противнике, исходя из которых штаб должен был дать отмашку либо на «отбой», либо на атаку.

К шести часам наконец с Цусимы пришла телеграмма, ретранслированная из Владивостока, в которой сообщалось, что сегодня днем, по донесению со «Светланы», видели японский флот, входящий в Корейский залив. Из этого следовало, что японцы действуют так, как предполагалось при разработке операции, и крейсера успешно справились со своими задачами.

Телеграмма была повторена пять раз с интервалом в десять минут. Квитанцию о получении из соображений соблюдения скрытности, естественно, не отправляли, но в Озаки получение этих известий или любого другого условного знака, подтверждавшего срабатывание отвлекающего маневра, в случае отсутствия других распоряжений от штаба наместника, являлось последним сигналом для десантных сил, уже готовых по нему начать движение.

Одновременно для Рожественского это был последний рубеж, на котором требовалось принять окончательное решение: отдать приказ о штурме Сасебо завтра на рассвете или просто вести эскадру во Владивосток. Несмотря на неприятную дождливую погоду, обещанную синоптиками на завтра в течение всего дня в районе цели, на совещании штаба все же решили – атаковать!

Дождь, несомненно, весьма сильно ограничит видимость и вызовет затруднения в управлении огнем кораблей и сложности во взаимодействии между отдельными отрядами. Но такие же трудности будут и у противника. В то же время он позволял с гораздо большей вероятностью скрытно миновать японские дозорные линии, хотя и осложнял точное определение места непосредственно перед началом боевого развертывания для штурма.

Планом операции предусматривалось, что входной канал в Сасебский залив и его окрестности почти одновременно должны будут атаковать с трех сторон. Сначала небольшая десантно-штурмовая группа, сформированная из морской пехоты и штрафников, скрытно переброшенная на миноносках, атакует с севера новые батареи на Осиме, прикрывающие подходы к входному каналу. Потом крейсера и эсминцы с юга, через пролив Терасима, атакуют укрепления бухты Омодака, с последующим быстрым прорывом в сам Сасебский залив, чтобы не допустить блокирования противником входа в него и непосредственно в Сасебскую бухту. А броненосцы тем временем, двигаясь за тральщиками с запада, будут прикрывать их прорыв своей артиллерией и вести за собой транспорты с десантом. Таким образом снова надеялись заставить противника дробить огонь фортов между несколькими отрядами, снижая его эффективность.

Так как единственный эскадренный аэростатоносец «Урал» изначально был отделен от главной ударной группы для обеспечения убедительных отвлекающих действий, возможное сокращение боевых дистанций из-за дождя было нам также выгодно, так что пока все складывалось вполне благоприятно. Причин для тревоги не было.

Поскольку с главных сил флота не дали в течение часа телеграмму об общем отбое атаки, около семи часов вечера, как и ожидалось, было принято новое условное шифрованное сообщение с цусимскими позывными, извещавшее о начале движения десантной группировки. Операция вступила в завершающую стадию.

По сигналу с флагмана флот начал разворачиваться на северо-восток. Теперь требовалось любой ценой обеспечить скрытность выдвижения на исходные рубежи для атаки. Эсминцам приказали разводить пары во всех котлах и занять назначенное место в завесе. Но дождь к этому времени настолько усилился, что делал бессмысленной дальнюю разведку без использования радио. А любая депеша, отправленная беспроволочным телеграфом, могла выдать противнику наше присутствие здесь, так что от разведки отказались вовсе, сомкнув строй, чтобы не потерять друг друга в дожде и приближавшейся ночи.

К закату эскадра шла курсом NO 35' компактным строем, по-прежнему в двух колоннах. Впереди малых броненосцев держалась «Аврора», а перед «бородинцами» – «Жемчуг». Истребители вышли немного вперед, не отрываясь от больших кораблей. Из-за ухудшения видимости выбросили за корму полотнища туманных буев, что заметно облегчило сохранение походного строя при следовании довольно большим ходом с погашенными огнями.

Конечно, имелся риск столкновений, но нужно было как можно скорее и незаметнее проскочить охраняемые воды и достичь вражеских берегов к назначенному времени. Однако вскоре на «Адмирале Сенявине» произошла авария в левой машине, из-за чего пришлось сбавить ход сначала до восьми, а затем и до шести узлов.

Флагмех Политовский немедленно отправился на аварийный броненосец, чтобы помочь механикам быстрее исправить повреждение. Но до одиннадцати часов вечера ситуация не изменилась. Флот все так же тащился на шести-семи узлах. Только около полуночи, когда выверенный и просчитанный график движения уже летел ко всем чертям и обсуждался вопрос об отправке задерживавшего эскадру «Сенявина» на Цусиму самостоятельно, смогли дать нормальный ход.

Пока исправляли механизмы на броненосце береговой обороны, к эскадре присоединился «Дмитрий Донской». Уже в глубоких сумерках станции беспроволочного телеграфа всех наших кораблей начали принимать позывные старого крейсера. Сигнал был сильный, значит, и он сам бродил где-то рядом, при этом своими сигналами открывая наше присутствие.

«Донскому» немедленно дали ответ со станции одного из истребителей, как с наименее мощной, к тому же на минимальной искре, с приказом прекратить телеграфирование и указанием своих примерных координат и курса, после чего его передачи прекратились. Но неважная видимость затрудняла встречу. Тем не менее спустя полчаса старый крейсер обнаружили корабли головной завесы, сообщив об этом на эскадру. Вскоре с носовых углов правого борта флагмана показался и он сам.

Ему приказали подойти к борту «Орла» для доклада. Когда крейсер приблизился, первым делом командиру и минному офицеру вставили «фитиля» за использование радио на полной мощности при скрытном движении во враждебных водах и только после этого приняли доклад об одиночном плавании и передали пакет с окончательными инструкциями по предстоящему боевому развертыванию и бою, назначив ему место в хвосте колонны больших броненосцев.

Чтобы компенсировать отставание от графика, скорость увеличили до предельных эскадренных двенадцати узлов. Вскоре дождь начал слабеть и к часу ночи прекратился совсем. Тут выяснилось, что в ливне «Блестящий» и «Быстрый» приблизились друг к другу почти вплотную. Прежде чем они осознали это и успели разойтись по своим позициям, слева показалась какая-то размытая остатками ливневой влаги тень.

Истребители немедленно начали сближение с ней, передавая ратьером на едва угадываемый за кормой силуэт «Авроры» сообщение о контакте. Но еще до того, как морзянка об обнаружении неопознанного судна дошла до эскадры, из радиорубок посыпались доклады о заработавшей совсем рядом станции типа «Маркони». Хотя сразу было ясно, что передача идет японской телеграфной азбукой, с созданием помех произошла заминка почти в три минуты.

На «Апраксине», чья радиовахта по эскадре, согласно расписанию, еще только началась, вышли из строя носовые паро-динамо, вследствие чего меньше чем на полминуты выключился аппарат беспроволочного телеграфа. В момент обнаружения патрульного судна его уже подключили от кормовых электрических машин, так что начальству об этом даже не докладывали. Но он еще только прогревался, так что минный квартирмейстер просто не смог сразу услышать и забить японскую телеграмму. На всех прочих кораблях, как нарочно, никого не оказалось на ключе.

К моменту, когда нежелательное телеграфирование все же перебили своей искрой, подозрительный силуэт уже атаковали оба истребителя. Почти сразу удалось разглядеть, что это небольшой каботажный пароход, не более 450–500 тонн водоизмещения. Он пытался уйти к западу, но был быстро настигнут. После того, как на него сигнальным фонарем передали приказ остановиться, он в ответ начал стрелять из малокалиберной скорострелки, стоявшей под мостиком.

Наши истребители открыли ответный огонь, сразу добившись попаданий. Особенно эффектно на такой пистолетной дистанции работала 37-миллиметровая автоматическая «максимка» с «Быстрого». Ее небольшие почти сплошные болванки смели саму пушку и ее расчет, потом выхлестнули стекла на мостике и разнесли в щепу радиорубку, торчавшую за трубой. В надстройках что-то загорелось. Но проникнуть глубоко под шкуру этого чумазого японца и остановить его они не могли. Только после нескольких попаданий из трехдюймовок пароход начал парить и встал. Обстрел сразу прекратили, воспользовавшись чем, его экипаж начал перебираться в шлюпки.

Миноносцы забрали людей и попытались добить уже сильно горящую посудину несколькими выстрелами в ватерлинию в упор. Но, хотя каждым снарядом его корпус прошивало насквозь, оставляя сразу две подводные пробоины, тонул он медленно. В конце концов, его оставили дрейфовать позади всех, а спасенных пленных немедленно доставили на борт «Орла».

Ими оказались моряки торгового флота, мобилизованные всего полтора месяца назад вместе с пароходом, который назывался «Айя-Мару». От них узнали, что потопленный сторожевик на протяжении всей своей короткой военной службы нес дозорную службу у западного и южного побережья Кюсю. Командовал судном мичман военно-морского флота Миеси, погибший на мостике при перестрелке. С ним были два матроса, служившие ранее сигнальщиками, один на «Акицусиме», другой на «Асаме». Они же обслуживали и орудие, снятое с «Касуги». Один из них тоже погиб, так как стреляли наши в первую очередь по мостику и пушке, а второй получил ранение и контузию и был без сознания.

Судно имело радиостанцию, обслуживаемую двумя мобилизованными служащими государственного телеграфа префектуры Нагасаки. Они оба выжили и попали на допрос в первую очередь. Но толку от них было мало. Кодов они не знали и переговоры со службой береговой обороны вели открытым текстом и условными фразами, по запискам с мостика.

Недавнее телеграфирование «Донского» с этого японца хорошо слышали и даже смогли определить направление на него. В момент встречи с эскадрой «Айя-Мару» вел целенаправленный поиск именно источника этих сигналов. Сообщить об этом кому-либо до начала боя не успели, надеясь сначала прояснить обстановку.

Наткнуться на японский патруль в этих водах никто не ожидал. С одной стороны, засветиться так далеко от цели было крайне нежелательно. Но с другой – это оказалось кстати. После вынужденной задержки из-за неполадок в машинах главные силы не успевали к расчетному времени прибыть в район к югу от пролива Тера, где предполагалось атаковать первые японские дозоры для отвлечения на себя сил береговой обороны и средств наблюдения японской базы, как это намечалось изначальным планом атаки. Для компенсации отставания уже собирались отправить вперед одного «Жемчуга» с приказом потопить любую лохань с максимальным шумом и сразу возвращаться. Хотя это ослабило бы и без того явно недостаточный эскорт броненосных отрядов, все больше углублявшихся в контролируемые противником прибрежные воды, заставить японцев сейчас готовиться к отражению атаки именно с юга нужно было любой ценой и срочно.

Теперь же все эти вопросы снимались сами собой. Даже если телеграмму сторожевика никто не услышал, в ближайшее время пропавшее звено в цепи южных патрулей должны были обязательно начать искать и, соответственно, выяснять причину его исчезновения, что отвлечет внимание от пролива Хирадо и облегчит прорыв десантного конвоя к Сасебо с севера.

Судя по всему, пропажу уже заметили. На всех кораблях начали принимать короткие одинаковые телеграммы, похожие на чей-то позывной. После пяти безответных повторов этих депеш, адресованных, видимо, погибшему судну, начался активный обмен сообщениями. Но сигналы пока явно доходили издалека и были слишком слабыми, чтобы вызывать тревогу.

Готовились к бою. Давление в котлах приказали поднять до марки и держать механизмы в готовности дать самый полный ход по первому требованию. На «Сенявине» с неисправностями справились полностью, и Политовский ручался, что предписанный боевой ход в тринадцать узлов броненосец сможет держать хотя бы два часа. Большего, если хотя бы в самом начале все пройдет как планировалось, и не требовалось. На «Апраксине» заканчивали ремонт носовых паро-динамо, так некстати вышедших из строя. Расчеты всех скорострельных орудий заняли свои места по боевому расписанию. Ждали начала возможных минных атак.

Хотя дождь и прекратился, видимость особо не улучшилась. Небо закрывали тучи, так что ни звезд, ни луны видно не было. Все корабли шли в полном затемнении, лишь кормовые фонари зажгли вполнакала. С броненосцев едва можно было разглядеть соседнюю колонну и держащиеся в голове строя крейсера и миноносцы.

* * *

По плану атаки Сасебо, кроме флота, изначально предусматривалось привлечение достаточно крупных сил из состава цусимского гарнизона для действий на берегу. Еще до выхода броненосцев и крейсеров из Озаки со своих позиций и из лагерей размещения были отозваны 1-й Восточно-Сибирский полк и 30-й полк 8-й Восточно-Сибирской дивизии в полном составе.

На этот раз пехоту не хватали откуда придется, а заранее стягивали в Озаки и Такесики назначенные к погрузке части. После ухода броненосцев эти войска начали планомерно размещать в утробах пароходов. Несмотря на активные возражения начальника гарнизона Цусимы, рассчитывавшего после ухода наместника своей властью «ободрать» уходящих, как он считал, на убой, пехоту и уголовников, все предполагавшиеся им в усиление батареи, флотские и крепостные пулеметные команды также погрузили на транспорты. За этим строго следил представитель штаба наместника Семенов, буквально накануне повышенный до капитана первого ранга и назначенный командовать конвоем. Он лично «бодался» со всеми несогласными. Сам десант возглавил полковник Леш, командир 1-го Восточно-Сибирского полка.

К вечеру 31 июля все почти закончили. На борту недостаточно приспособленных для перевозки людей «Калхаса», «Кореи» и «Тобола» войска со всей приданной артиллерией и пулеметами пришлось разместить очень плотно. Благо переход до Сасебо должен был занять менее суток. К тому же на «Калхас» снова приняли восемь миноносок с экипажами из состава дозорных сил Цусимской базы и комплекты основных и запасных тралов для них. Эти суденышки были незаменимы в предстоящем деле преодоления минных заграждений у Сасебо.

На остальных пароходах грузовыми стрелами подняли и разместили на импровизированных рострах над крышками трюмов еще три пятидесятишестифутовых минных катера, для обеспечения охраны, связи между отрядами и разведки японских пароходных стоянок.

Вместе с войсковыми транспортами до точки начала боевого развертывания десантных отрядов должны были следовать также пять миноносок отдельной диверсионной группы под командованием мичмана Хладовского. Они принимали на борт отряд, сформированный из морских пехотинцев и добровольцев из состава отдельного штрафного штурмового батальона с пулеметами, снабженный пятью усиленными боекомплектами. У них была своя особая задача.

Транспортам и миноноскам для проведения операции придавались также три довольно крупных трофейных японских угольных транспорта, укомплектованных экипажами, состоящими исключительно из охотников. Эти суда, загруженные пустыми бочками, мешками с пробкой и прочим легким плавучим хламом и вооруженные малокалиберной артиллерией, позаимствованной с японских складов и наших транспортов, должны были выполнить роль ближнего эскорта на переходе и плавучих тралов-таранов при прорыве японских заграждений у входа в Сасебский залив и в саму Сасебскую бухту. Подготовкой, загрузкой и вооружением этих судов руководил лейтенант Заозерский, бывший минным офицером на «Изумруде» до его гибели. Он же вызвался и командовать ими, сведенными в единую группу прорыва заграждений.

Прикрывать на переходе пароходы с десантом, а также обеспечивать их дальнейшие действия и флота должны были все имевшиеся на Цусиме номерные миноносцы и три оставшиеся в боеспособном состоянии миноноски из последнего пополнения. Командовал группой прикрытия капитан второго ранга Виноградский.

Таким образом, после ухода десантной группы на Цусиме оставались только подбитые и не имеющие возможности выйти в море «Олег» с «Мономахом», катера да подводные лодки, ремонтировавшиеся или совсем потерявшие боеспособность по техническим причинам после последних походов или частых тральных выходов. Все остальное, способное держаться на воде и приносить хоть какую-то пользу, привлекли к операции.

К вечеру приготовления закончили. Ждали только условного сигнала, который должен был поступить из Владивостока, в случае если удастся вытащить японцев достаточно далеко на запад. Конкретного времени, когда должна была прийти эта депеша, никто не знал.

Наконец из штаба флота пришло долгожданное радио. В нем говорилось, что из Чифу получено донесение «Светланы» о японском флоте, вошедшем сегодня днем в Корейский залив. Владивостокскую радиограмму несколько раз ретранслировала станция «Олега», чтобы на эскадре ее могли принять с как можно большей вероятностью.

От Рожественского, как и ожидалось, с прошлой ночи не было никаких вестей. Но условленной команды «Общий отбой» тоже не получали. Значит, все развивается в рамках плана, и теперь пришла пора выдвигаться.

От Цусимы до Сасебо было около полусуток хода даже для старых, бывших японских угольщиков. Фарватер вдоль западного берега южной половины Цусимы очистили и проверили еще с рассвета, задействовав все силы тральной партии. С тех пор его все время держали под наблюдением.

Это, а также постоянное патрулирование очищенного канала на всю длину, даже после исчезновения из поля зрения почти всех дозорных судов противника, и еще две проверки с тралами днем должны были гарантировать его безопасность, так что скрытный бросок на юг сейчас мог быть произведен в кратчайшие сроки.

Тут же, не мешкая, начали выбирать якоря, рассчитывая еще засветло добраться до мыса Коозаки, не контролируемого теперь японскими разведчиками. Но тут с одного из дозорных катеров у мыса Гоосаки обнаружили плавающую мину.

Сразу же сыграли отбой выхода. Тральный караван отправили на дополнительную проверку, а пароходы, вытянувшись в колонну у остова «Изумруда», легли в дрейф, застопорив машины в ожидании разрешения снова начать движение. Контрольное траление и формирование походного ордера закончили только к семи часам пополудни 1 августа. После чего караван двинулся к выходу в Западный Корейский пролив.

Никаких крупных японских дозорных судов поблизости не оказалось. Только три небольшие шхуны, отогнанные миноносцами к северу еще до появления наших транспортов в их поле зрения. Проведенный сразу после этого всеми легкими силами Цусимской базы поиск возможных соглядатаев на маршруте движения также оказался безрезультатным.

Сразу после преодоления оборонительных входных минных полей конвой повернул к югу. Шли строго по протраленному, проверенному и перепроверенному фарватеру, обозначенному вехами. Поскольку еще не стемнело, японцы не могли напакостить втихушку, так что двигались со скоростью более десяти узлов, наверстывая потерянное с самого начала время. Семенов распорядился: «Известить флот о выходе!» Через станцию «Олега» сразу отбили короткую кодовую телеграмму. Ответа снова не было. Значит, ничего не отменялось.

У мыса Коозаки догнали густо дымившие плохоньким трофейным углем тральщики. Они дальше не шли и готовились к ночевке, становясь на якоря за боном и пожелав десантной группе «Счастливого плавания». А конвой, использовавший пока только качественный кардиф и потому дымивший заметно скромнее, в сгущавшихся сумерках поспешил дальше на юг. Станцией «Калхаса» слушали отдаленные японские шифрованные переговоры. Слабые и старые аппараты, стоявшие на миноносцах, принимали их с трудом и обрывками.

Не получая команды на отмену операции, почти не имевшие прикрытия транспорты и приданные им силы продолжали движение. Противника пока не наблюдали. Миноносцы, до самого заката рыскавшие на больших ходах вокруг в поисках врага, так никого и не обнаружили. Отсутствие обычных в последнее время японских пароходных дозоров у южной оконечности Цусимы стало для русских полной неожиданностью. Никакого движения каботажных судов также не было.

Когда уже совсем стемнело, миноносцы вернулись обратно к конвою, быстро установив связь с дозорными миноносками, после чего держались уже внутри походного ордера, охраняемого теперь с носовых углов и флангов только скакавшими на зыби этими мелкими корабликами, от которых порой виднелись лишь верхушки труб. Разместив свой отряд позади пароходов в одной короткой колонне, Виноградский был готов в любой момент контратаковать противника в случае его появления.

Так и не обнаруженный никем, караван продолжал движение, направляясь к северной оконечности острова Икитсуки, где предполагалось разделение сил десантной группы. Этот маршрут был уже достаточно хорошо знаком миноносникам и командирам миноносок, не раз бывавшим в этих водах, а последние несколько дней обеспечивавшим регулярную связь с подлодками, дежурившими у Сасебо.

Моросил дождь. Широкими полосами находил густой туман. Временами порывами налетал ветер, рвущий его на клочья. С юго-востока шла тяжелая зыбь, грузно качавшая транспорты, с которых было хорошо видно, как сильно страдали от нее миноноски. Казалось, что их узкие низкие корпуса временами совершенно уходили под воду, но они четко держали скорость и строй. Правда, возникали серьезные сомнения в том, что в случае стычки с противником при такой погоде они смогут воспользоваться своей артиллерией. Даже несмотря на все последние переделки, для морских переходов эти кораблики явно не годились.

К половине двенадцатого волна начала слабеть. Судя по штурманским прокладкам, конвой закрылся от нее островами Гото. Вблизи побережья за грядой островов мелюзгу заливало заметно меньше. Семенов всерьез беспокоился за их боеспособность и распорядился доложить о повреждениях.

К этому времени, или уже совсем скоро, согласно штабным планам, где-то далеко к югу главные силы должны были достичь первых японских дозоров, отвлекая внимание противника на себя. В случае если появились причины, по которым десант с большой долей вероятности не сможет прорваться к Сасебо, еще можно было успеть дать знать и сыграть «общий отбой». Но никаких команд все так же не было.

Из полученных рапортов командиров миноносок, к большому удивлению начальства, выяснилось, что боеспособности не потерял никто. Правда, только благодаря небольшой продолжительности такого перехода. Пользуясь ослабшей волной, вся мелочевка спешно откачивала набравшуюся внутрь воду. Их максимально простые, если не сказать примитивные, механизмы не пострадали. Уцелело и вооружение. Как ни странно, с миноносок не смыло ни одного десантника. Почти все они имели морскую выучку и потому вполне сносно перенесли переход, хотя, конечно, вымокли до нитки. Хорошо, что оружие и боеприпасы еще до выхода убрали вниз.

На мостике флагмана десантных сил пошутили по этому поводу, сказав, что обычная пехота, даже если бы и умудрилась удержаться на заливаемых волнами узких покатых палубах, после такой болтанки атаковать смогла бы только ползком, вгоняя противника в ужас своим видом, а еще больше зловонием. Поводом для комментариев стало то, что из трюмов транспортов уже заметно смердило. Присмиревшие и затихшие солдатики, плотно размещенные там вместе со своими ранцами, винтовками и пулеметами с пушками, под воздействием качки и духоты начали потихоньку избавляться от содержимого желудков.

Еще не до конца оправившийся после полученной под Ляояном контузии полковник Леш тоже чувствовал себя неважно и держался только благодаря тому, что мостик хорошо обдувало, и шутку не поддержал, предложив вместо того, чтобы зубоскалить, как-нибудь проветрить внутренности транспортов. При этом заметив, что им еще под японские штыки и картечь идти.

Сохраняя порядок в колоннах и по-прежнему не имея контактов с противником, достигли условленной точки, где десантная группа разделилась на три отдельных отряда. Поскольку все действия были уже заранее согласованы, никаких лишних сигналов не производилось.

Первый отряд, состоящий из пяти миноносок под командованием мичмана Хладовского, к которым присоединились три минных катера, спущенных с транспортов, после небольшой задержки, вызванной переформированием и перестроением, двинулся к входу на японский секретный фарватер через узкий пролив между островами Хирадо и Кюсю.

Миноноски, охраняемые катерами, должны были еще до начала общего штурма высадить сводный отряд морской пехоты и штрафного штурмового батальона Тихоокеанского флота на северном берегу острова Осима у входа в Сасебский залив и захватить строившиеся там батареи скорострельных пушек.

Предполагалось, что они уже вполне боеспособны и потому особо опасны, так как могут простреливать все подходы к узкому проливу между мысами Кого и Ёрифуне, ведущему в сам Сасебский залив. По сути, две эти батареи являлись ключевой позицией всей обороны, поскольку гарантировали неприкосновенность минных заграждений на подступах к базе.

После высадки штрафников миноноски предполагалось использовать для уничтожения мелких японских дозорных судов непосредственно у входа в залив и для нарушения связи между дозорами и берегом. Исходя из опыта предыдущей вылазки Хладовского и Черкашина, а также данных, полученных подводниками, скрытное проникновение малых судов с десантом до северного берега Осимы, при отвлекающих действиях западнее и южнее, считалось реальным.