Текст книги "Дорога домой. Автобиографическая повесть"

1975 год

Наконец-то отец позвал меня к себе. Он предложил поступать в институт в городе Алма-Ата, жить с ним и его новой женой Ниной Григорьевной Смородиной.

Прошло много лет, и я понял, какая это была великолепная женщина. Лучшая жена для моего отца и моя заботливая вторая мать.

И вот Казахстан, красивейший город Алма-Ата, дом отца в предгорьях снежных вершин Алатау.

Мне отвели небольшую комнату, поставили хороший письменный стол и кровать. Жизнь побежала, как горный ручеёк, изгибаясь, перекатывая через камушки, издавая небольшой шум и набирая мощь и скорость. Иногда моё любование городом и природой, выливалось в стихотворную форму:

Что за цветы, как из бумажки?

 
Что за цветы, как из бумажки?
А лишь в пяти шагах ромашки…
Желты, прекрасны словно мир!
И хороводы водят, улыбаясь,
Взгляните, и я честно вам признаюсь,
Ромашки – мой кумир!
Чем пахнет этот желтый танец?
Нет, он не пахнет лишь цветами…
В нём нежность, воля и простор!
Своей непринужденной желтизной,
Они мой завораживают взор!
И каждая ромашка – свой характер,
И каждая ромашка – облик свой…
Смотрите, ведь не все танцуют
Хоровода кашкой,
Тот вдалеке, танцует сам с собой…
А эти двое, в изумрудной сини,
Нашли свой необычный и прекрасный мир,
И весело смеются как кривоногая букашка,
Взбирается на листик как будто на Памир.
 

Я поступал в институт на художественно-графическое отделение, с наслаждением впитывал воздух аудиторий, пронизанных духом живописного творчества. И затем в нетерпении ожидал зачисления, так как все предметы сдал на отлично. Каким же было моё изумление, когда моей фамилии в списках поступивших не оказалось. Как будто в очередной раз рушилась моя вселенная, мной овладели уныние и растерянность…

Добравшись, домой, я увидел в глазах отца, а потом и в устах, вопрос:

– Как успехи? Поступил?

– Меня нет в списках почему-то, – ответил я.

– Не переживай, я твои документы перевел в энергетический институт. Сдашь два дополнительных предмета: математику и сочинение, и будешь учиться в нормальном вузе.

Я снова сдавал вступительные экзамены, но уже на непонятный факультет тепло-энергетики. После зачисления, а я поступил, отправился с однокурсниками, лаборантами и преподавателями в колхоз на прополку табака. Нас поселили в ангаре, где вечерами проводились грандиозные дискотеки, после которых парочки разбредались кто куда. Кормили нас ужасно и после недельной каторги и жизни впроголодь, группа во главе со мной и ещё четырех студентов первокурсников, перестала выходить на прополку. Мы просыпались раньше всех, шли отмечаться у звеньевого, а когда появлялась вся остальная толпа, технично «линяли» на речку. По дороге забирались на чердак сельсовета и, зайдя в дальний угол черепичной крыши, гнали палками голубей к единственному окошечку, у которого стоял один из нас и плашмя половой доской на лету сбивал десяток голубей. Голубей мы упаковывали в одно ведро, а во второе по пути набирали корнеплодов на колхозном поле. Из всего этого, мы варили вкуснейший суп и до вечера сытые и довольные загорали нагишом на островке бурной речки. Остатки супа приносили в ангар и делились с теми, кто выполнял и отмечал за нас норму прополки. Закончился сентябрь и вместе с ним шалопутная практика. Мы уселись в аудитории грызть науку. Потихоньку я втянулся в учебу. По рекомендации моей квартирной хозяйки устроился лаборантом на кафедру гражданской обороны. Начальником моим был Боголюбов Николай Иванович, полковник запаса, человек, прошедший войну, который терпеливо отучал меня от таких слов, как «устал» и «больше не могу»…

Меня научили печатать на пишущей машинке, рисовать схемы и плакаты по гражданской обороне, а главное подчиняться старшим и не задавать им лишних вопросов, принимать самостоятельно решения и отвечать за них.

Эту школу жизни я не забуду никогда.

На кафедре работали четыре подполковника, и все они были мне, как отцы. По их доброму наставлению я рано вступил в партию (ещё в институте) и правильно сделал, это помогало в дальнейшей жизни и карьере.

На первой же новогодней дискотеке, на втором курсе Алма-Атинского энергетического института я познакомился с первокурсницей Калдыбаевой Перикой и влюбился в эту пухленькую и энергичную «шоколадку». Вечера теперь были заняты общением с ней. Больше всего времени мы тратили на прогулки в парке «28 Панфиловцев», на кино и поцелуи. Когда наши разговоры затронули тему женитьбы, Перика, ничего не объясняя, показала как живет в нищете её сестра в поселке ТЕЦ-1, которая вышла замуж без родительского благословения. И эту тему мы больше не поднимали. Я мог ночевать у неё дома, утром пить чай за столом вместе с её мамой и наблюдать, как суровый старик – её отец, заместитель министра энергетики Казахстана, не здороваясь ни с кем, собирается на работу. Видеть племянников Перики, снующих по комнатам огромной квартиры и при всём этом ежедневно отдалятся и отдаляться от неё.

В этот же период жизни у меня была удивительная встреча.

Со мной за партой сидел и иногда посещал занятия Аманжолов Бахыт. Его отец был членом ЦК Компартии Казахстана. Жили они в «хрущевке» по проспекту Абая. Частенько мы у него дома слушали музыку. Однажды вечером мы шли к нему домой, а навстречу нам, пожилая парочка. Поздоровались мы за руку с мужчиной, и пошли дальше. Баха тут же и спросил:

– Знаешь, с кем поздоровался?

– Нет, не знаю, – ответил я.

– Это же Динмухамед Ахмедович Кунаев! – торжественно заявил он. Такой короткой была моя первая встреча с главой Казахской ССР. Позже мы снова встретились, но это было уже в погранотряде №2534, куда он приезжал с визитом, еще будучи в должности первого секретаря ЦК КП Казахстана.

Служить интересно

После сдачи всех экзаменов, курсовых и зачетов за второй курс меня потянуло в армию.

Я решил, что будет лучше, срочную службу отслужить со сверстниками. Своё решение я изложил отцу и нарвался на непонимание. Я все равно пошел в военкомат, где меня и слушать на стали, так как военком был другом отца, постоянно приезжал к нам в баню и понятно, что был уже предупрежден о моем новом, не совпадающем с планами родителей, желании.

Когда военком уехал в отпуск, я переправил свои документы из Талгарского в Алма-атинский военкомат и, побрившись наголо, явился домой с повесткой о призыве в пограничные войска.

Отец ушел на улицу, встал посреди огорода и выпускал свой гнев между грядок помидор и огурцов. В проводах в армию мне было отказано и до самого возвращения, я с родителем не общался.

С пограничными войсками мне неописуемо повезло. После учебной роты меня назначили начальником фотолаборатории разведывательного отдела.

За все два года срочной службы не могу припомнить ни одного похожего дня. Два раза в неделю я летал на вертолетах вдоль Китайской границы, ходил в составе конных нарядов, стрелял из всевозможных видов оружия, снимал и проявлял кино и фотоплёнки служебного характера, посещал с офицерами нашего отдела занятия по карате. Встречал агентов и записывал их донесения, ходил учебным нарушителем сам, принимал участие в задержаниях на границе нарушителей, в проведении допросов и следственных экспериментов, фотографировал вскрытие убитых и ещё многое, многое другое….

Во время пограничной операции по захвату перебежчика уходившего в Китай, стрелял в него и только так, мы смогли его задержать. Сам был тяжело травмирован и перенёс операцию на коленный сустав левой ноги.

Звания мне присваивали быстро, так что домой я уезжал в пагонах старшины.

Был горд собой и тем, чему я научился, печален расставанием с полковником Бекпаевым Шортаном Сеитовичем, начальником разведки и капитаном Козловым Николаем, моим непосредственным начальством, и самой интересной на свете службой.

– Служить не страшно,

– Служить полезно,

– Служить – ужасно интересно!

Отец встретил меня после службы радостно, мы помирились, я восстановился в институте и на работе. Однако место моего последнего проживания в частном доме рядом с институтом по улице Космонавтов и пересечения с Ботаническим бульваром было занято. Клавдия Ивановна, моя квартирная хозяйка, очень хотела, чтобы я жил у нее и место было, но там уже обосновались две молоденькие студентки медицинского института. Она попросила прийти, когда они будут дома и в случае, если только они согласятся, я вселюсь.

В назначенное время я был на месте, увидев меня, девушки заулыбались и уединились с бабушкой Клавой, а вечером я вселился. Девушки были из глубинки, обычные, весёлые и простые в общении. Мне для проживания досталась проходная комната. В ней было всегда свежо.

Через неделю Клавдия Ивановна сообщила, что уезжает на полгода к сыну во Владивосток и за старшего оставляет меня. В обязанности мне было вменено собирать деньги за наше проживание и перечислять их на книжку в сбербанке на имя хозяйки. Девочки готовили кушать, мыли полы, стирали и организовывали досуг.

На зимних каникулах Нина уехала домой, а Надя осталась в Алма-Ате, так как у нее появился столичный парень, у которого намечался день рождения. Искренне желая с кем – ни будь меня познакомить, Надя пригласила меня с собой. Компания была молодежная, весёлая, квартира вместительная, стол ломился яствами, всем было хорошо…

Прошло почти два часа, как в дверь вошла статная женщина, она сразу взглядом выхватила именинника (её сына) с сидящей у него на руках Надеждой:

– Ты, сучка! Что хочешь отхватить моего сына вместе с квартирой?

– Убирайся в свою деревню и там ищи парней себе под стать.

Далее из этой дамы полилось столько гадких высказываний, что Надя, схватила пальто и, едва сдерживая слёзы, выскочила на улицу. Я выбежал за ней. Мы пришли, молча домой, молча, легли в свои кровати. Из комнаты доносились всхлипывания девушки, а потом она тихо позвала:

– Сережа, иди ко мне, мне плохо…

Я забрался к ней под одеяло, она была голой и её фигура манила меня своим великолепием.

Я пытался что-то произнести, но она закрыла мой рот поцелуем, она стала осыпать ими всё мое тело, опускаясь всё ниже и ниже. Мне было не просто приятно, мой мозг отключался самопроизвольно, и в те мгновения, когда я осознавал своё я, во мне звучала одна мысль, не проколоться бы, что я девственник.

Все каникулы до самого приезда Нины, мы спали вместе. Эти отношения нельзя было назвать любовью, мной двигало чувство не изведанного ранее наслаждения. Ею, наверное, женская месть парню, отвергнувшему её искреннее чувство. Ведь он, так и не вернулся к ней и даже не извинился за поведение матери.

Так в двадцать лет я стал мужчиной, о чем Надя так и не узнала. С приездом её подруги и однокурсницы, наши отношения прекратились. Вскоре я перевёлся на вечернее отделение института. Вел кружок по карате для лаборантов и преподавателей. На кафедре ГО часто замещал своих подполковников, читал лекции по гражданской обороне, играл на ударнике в институтском ансамбле, не пропускал ни одной дискотеки, тратил деньги на кино, кафе, музеи и подарки для девчонок.

Был со мной тогда один странный случай. Денег не было, а сильно хотелось есть. Стоял я у проспекта Космонавтов, не далеко от дома. Глотаю слюну и думаю, «сколько еще мне голодать». Вдруг шум такой, и под ноги мои с неба падает комок свернутых денег. Ни машин, ни людей, ни ветерка, раннее утро и просто с неба упало двенадцать рублей. Наелся, помню, я тогда в кафе пельменей с томатным соком и подумал, что Бог есть и, что более важно, слышит меня. В этот день я пошел впервые на служение в Никольский храм и слышал впервые проповедь про Иосифа, которого продали в рабство его родные старшие братья. Но вскоре всё забылось, и я посещал только партсобрания.

В самый канун новогодних выходных 1979 года, я решил навестить на Кавказе маму. наивно, как оказалось, полагая, что через город Шевченко (ныне Актау) доберусь быстрее и главное дешевле в Нальчик. Приземлившись в городе, названном в честь великого украинского кобзаря Тараса Григорьевича Шевченко, я понял, как сильно ошибался. Билетов в Нальчик не было, а так же не было и билетов на ближайшую неделю назад – в столицу Казахстана Алма-Ату. Я созвонился с мамой и «поздравил» её с таким печальным раскладом событий, узнал адрес наших бывших по Кавказу соседей Капустиных.

Проехав одну очень короткую остановку на автобусе-гармошке от аэропорта, я оказался у заветной двери на третьем этаже подъездного новенького дома, по адресу: горд Шевченко 12-1-70. Дверь отворилась, и я увидел хорошенькую девушку с половой тряпкой в руке. Глаза её округлились, тряпка сползла на пол. Повзрослевшая бывшая соседка Люда Кабалоева удивленно спросила:

– Ты как здесь оказался?

– Может быть, запустишь сначала? – предложил я.

– Проходи в зал. Домою полы, расскажешь? И родителям надо позвонить, предупредить, что гость у нас незваный.

Люда подросла, но была очень худенькой. В детстве она мне нравилась больше, а теперь проявились кавказские черты лица и эта чрезмерная худоба.

Вечером дома собрались все. Её сводный брат Гриша, отчим – мужчина без права голоса и мать Ирина Григорьевна – женщина творческая, властная, не в меру активная и гордая. Мне отвели место для ночлега – это была кровать Люды в детской комнате, а остальным достались диван и тахта в зале.

В ожидании Новогодних курантов все плотно и вкусно заправлялись едой за праздничным столом и выпивали. Люда, что для меня было удивительно, пила водку с отчимом на равных, а я пил Кагор. Потом, под выстрелы салюта, все выпили шампанского.

Далеко за полночь я пошел спать и быстро уснул. А под утро увидел, что в кровати со мной спит Люда. Я разбудил ее и выяснил, что она по привычке забрела сонная в свою постель. Мы поцеловались, я встал с постели, чтобы одеться и в этот миг вошла Ирина Григорьевна. Прикрыться мне было нечем, она нагло смотрела мне промеж ног.

– Так, что тут было? – Спросила она в игривом тоне.

– Ничего такого, о чем вы подумали, – Ответил я.

– А жаль, мне такой зять, она снова осмотрела меня с пояса до пят, подошел бы!

– Да… внуки были бы красивые.

Через неделю я вернулся в дом отца. Нина Григорьевна – моя вторая мама, как могла меня обхаживала. Отец стал меня возить к знакомым, у которых были дочери на выданье и я понял, что они боятся моего отъезда навсегда, боятся остаться под старость лет одни, но со мной уже происходили перемены…

У меня пропал аппетит, мне сильно хотелось ребёнка, я переживал панический страх, не объяснимую опасность для жизни, а так же того, что после меня не останется никого, никакого наследника.

В то же время, меня невероятно тянуло только к Людмиле.

Мной управляло что-то, или кто-то, какая-то сущность, и эта сущность, перевела меня на заочное отделение института, испортила все отношения с отцом и Ниной Григорьевной, заставила обмануть мать и та, не догадываясь о моих намерениях жениться на Людмиле, обменяла квартиру и переехала в Шевченко.

10 июня 1980 года я стал жителем города Шевченко по адресу: 11-5-61. Ачерез месяц 10 июля, вопреки воле моих родителей, я женился на Людмиле Кабалоевой, дочери заместителя министра сельского хозяйства по ветеринарии Северной Осетии Алексея Кабалоева, который давно уже жил в другой семье в городе Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и Ирины Григорьевны Капустиной, инженера по ТБ СМУ-10 посёлка Умирзак.

На свадьбе не было ни моего отца ни мамы, её отца и других родственников тоже. Грусть и обида витали в воздухе, и только один человек праздновал победу, этим человеком была тёща. Её планы осуществлялись.

Она всем руководила. По её совету я устроился в пожарную охрану и жил в ее квартире, так как, мою маму никто не хотел видеть и признавать родственницей, да и она сама не желала этого родства.

13 апреля 1981 года у меня родился сын Иван. Назвал я его в честь своего отца и это событие нас с отцом примирило.

Ощущение свободы

14 апреля 1981 года я проснулся другим человеком. Сущность, управлявшая мной до этой поры, испарилась.

Я ощутил себя свободным, стал поправляться, засматриваться на других женщин, во мне снова кипела жизнь, мне захотелось рисовать, петь и радоваться жизни. Этот настрой проявился и в работе, меня заметили и стали двигать по службе. А ещё через год, Люда родила еще одного сына, которого мы назвали в честь ее отца Алексеем. Мы переехали в свою двухкомнатную квартиру в престижный пятый микрорайон.

ПРЕДДИПЛОМНАЯ ПРАКТИКА

На полгода я оставил семью и снова оказался в Алма-Ате, где началась моя преддипломная практика. Жил я теперь один в однокомнатной квартире принадлежавшей Нине Григорьевне.

Дипломная работа, которую я писал, являлась составной частью диссертации моего дипломного руководителя и была посвящена защите атомных реакторов РБМК, на случай появления аварийных ситуаций. Именно такой реактор ещё работал в то время в Чернобыле.

Эти полгода были очень насыщенными любовными историями и все же, как это было не печально осознавать, но и они завершились. Диплом был, как говорится, в кармане и заплаканные подруги махали вслед уходящему поезду.

Возвращение

Начальник отдела пожарной охраны №42 полковник Кириленко Фёдор Зиновьевич ждал меня с необычным известием. Городской комитет компартии приглашал меня на работу в качестве инструктора идеологического отдела. Попытка отказа не прошла, потому что, когда партия приказывала, коммунист обязан был подчиняться.

В этот же день меня принял в своём кабинете первый секретарь горкома Губанов Виктор Афанасьевич и представил коллективу.

По красной ковровой дорожке второго этажа меня подвели к помещению, над дверью которого, что для меня было удивительно, уже висела табличка с моей фамилией.

Коллектив был замечательный, очень трудолюбивый и образованный, достойнейшие люди того времени такие, как Савченко Нина, Бережная Надежда и многие другие, честно и с азартом руководили всеми структурами города Шевченко.

Необходимо было снова и снова учиться, и меня вместе с такими же инструкторами Батыровым Талапом и Бортник Михаилом направили на учёбу в высшую партийную школу Казахской ССР, которая находилась в Алма-Ате, на самом верху проспекта Ленина. Экзамены мы сдали успешно, и на первом собеседовании нам пожелал успешной учёбы и пожал руки первый секретарь компартии Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев.

Следующая встреча, уже с президентом Назарбаевым Н. А. у меня была намного позже, когда я был приглашен акимом Мангистауской области Кииновым Л. К. в качестве фотографа на известную встречу «Пятерки без галстуков», проходившую в Актау 6 июля 2002 года.

И если кто-то, поздоровавшись с высокопоставленными чиновниками, мог неделю не мыть руки, то я из таких встреч, выносил для себя главное: власть – великое разочарование для человека достигшего её. И чем больше человеческих судеб тебе вверено, тем меньше у тебя личной свободы. Стремясь к власти и достигая ее, человек становится заложником этой власти…

В горкоме партии я проработал один год, после чего стал снова проситься в подразделение пожарной охраны. Связано это было в большей степени с материальной стороной дела. В горкоме партии платили мало, а амбициями двоих детей и жену кормить уже было не возможно. Мне пошли на встречу. В звании капитана МВД я вернулся на службу в ОПО-42.

В должности начальника пожарной части по охране карьера №5 и прилегающей к нему базы по ремонту БЕЛАЗ, я проработал еще один год, и был направлен на повышение квалификации в город Самару.

Самарская любовь

По дороге из аэропорта мой взгляд буквально поедал Самарские лесопосадки. Оказалось, что я изголодался зеленого цвета и дождливой погоды и теперь всеми фибрами впитывал эту красоту. Самара, увиденная впервые, навсегда покорила моё сердце. Мне нравилось всё: проспекты и улочки с трамвайными путями, многочисленные кафе и чайные, фонтаны и сама набережная Волги с ее баржами, катерами и теплоходами. Во мне проснулся художник, и я взялся за кисти.

Жизнь в военно-техническом училище на Хлебной площади города Самары текла своим чередом, но иногда случались вылазки в Дом офицеров на танцы, в театр драмы на новые спектакли и, главное, мы проводили свои собственные дискотеки.

Мне была отведена роль оформителя сцены. Я рисовал плакаты и готовил пригласительные билеты и сам, до определенного дня, почти не танцевал и ни с кем не знакомился.

Но такой день настал. В зале, освященном мерцающими огоньками цветомузыки, почти рядом с собой, я увидел прекрасное создание. Это была молодая девушка, которая так же, как и я, не выходила танцевать, но то и дело посматривала в мою сторону.

Когда объявили белый танец, она пригласила меня, мы первыми вышли в центр зала. Русоволосая незнакомка была ниже меня на голову, и мой нос прикоснулся к ее темечку. Аромат исходящий от ее пшеничных волос вскружил мне голову так, что я стал целовать ее волос, ушко, шею и губы. Танец закончился, а мы с ней стояли и целовались на виду у всех. Это было взаимное, сильное и необычайно страстное излияние чувств…

Потом мы вышли из зала и только теперь познакомились. Ее звали Наташей, и фамилия у нее была такая же прекрасная, как она сама – Пчелинцева.

Наташа была удостоена высочайшего права на посещение моей комнаты в училище. Позже, насытившись беседой и поцелуями, я проводил ее до трамвая и она с подругами, такими же «сладкими» работницами шоколадной фабрики (так нам их представили) уехала. Я был счастлив, сердце ликовало, влюбленность набирала обороты, я всё стоял и улыбался падающему снегу, убегающему во мглу трамваю и жизни, которая мне дарила радость.

В предвкушении назначенной встречи, я сладко заснул и проснулся в прекрасном расположением духа.

Мы встретились на следующий день в чайной и в рассказах о нашей жизни провели весь день, потом снова встретились и много гуляли по городу, ходили в кино и снова целовались. Мы были созданы друг для друга и нас, как магнитом тянуло в объятия друг к другу…

– Завтра к десяти я жду тебя у себя дома, постарайся не опаздывать, – сказала Наташа, впервые приглашая меня к себе.

– Я буду вовремя, – ответил я.

Я сидел на холодном кресле трамвая, всматривался в силуэты домов, и мне казалось, что трамвай, это самая медленная черепаха в мире и, что бегом бы я быстрее добрался до любимой. И вот пятиэтажка, нужный подъезд и квартирная дверь на первом этаже.

Теперь это событие воспроизводится в моей памяти, как на экране кинотеатра; дверь отворяется, и я вижу ее в махровом халатике, накинутом на обнаженное тело. Мы обнимаемся, целуемся и в каком-то неистовстве, в ее девичьей односпальной кровати, придаемся любви. И только ближе к часу дня Наташа провожает меня, опасаясь столкновения с родителями. Такие встречи продолжаются в течение месяца. Я замечаю, что мы любим взаимно и завожу с ней откровенный разговор о будущем, и только теперь узнаю, что она не работает на шоколадной фабрике, а пробралась к нам на дискотеку с подружками работницами фабрики, а сама она учится в десятом классе средней школы. Что замуж ей, естественно, рано, но с родителями она меня познакомит, тем более, они заочно обо мне уже знают.

Я был женат, у меня подрастали два сына. Да, я влюбился и моя любимая – несовершеннолетняя девчонка, с которой я сплю уже месяц.

Ужас возможных предсказуемых последствий объял меня.

Мне приходилось всё скрывать, и когда я беседовал с отцом Наташи, я был настороже. Внутри шла борьба с собой, с любовью, с обстоятельствами, в которых я оказался. И я решительно обрезал все отношения и не виделся с Наташей до самого отъезда из училища.

Мы сели в автобус, который должен был доставить нас в аэропорт, ребята прощались с возлюбленными, я не надеясь ни на что подобное, смотрел на эту картину с лёгкой завистью. В глубине двора, прислонившись к дереву стояла она, и не сдерживая слёз, смотрела на меня. Я выскочил из автобуса, подбежал к ней, поцеловал в солёные от слёз губы и крепко обнял. Я сам было начал всхлипывать, как вдруг Наташа, резко отринула, сунула мне в руку общую тетрадь со словами: «Прощай мой любимый. Прочитай это в самолёте, не раньше», – убежала. Я вернулся в автобус.

Это был её дневник. Как она и просила, я начал читать его только в самолёте.

Вот часть текста дневника:

– Сегодня с подружками из фабрики была на дискотеке в военном училище на Хлебной площади. Еще на входе, заметила парня, который проверял приглашения. Он посмотрел на меня, и я вся обомлела, какая-то искра пронзила меня всю, я, вне разума, ощущала свою вторую половинку. Он будет мой! Я села на скамейку, стоявшую вдоль стены, рядом с ним и он посматривал на меня весь вечер. Я пригласила его на белый танец, и он начал меня целовать. Моё сердце ликует и готово выпрыгнуть из груди. Как он целуется! Как он говорит! Какой он красивый! Я вся светилась, когда Серёжа проводил меня и назначил свидание… Дома в постели, я плакала от счастья.

– Второй день, как я влюблена. Мы болтали в чайной не умолкая, больше он говорил о себе, а я впитывала каждое его слово. Какой он обходительный, я готова врасти в него веточкой и так остаться навечно. Он женат, у него два сына. Он жену не любит, иначе, почему он со мной.

Я чувствую, он любит меня…

– День третий. Сижу в школе на уроках, а в голове одно: «Я люблю его, люблю, люблю… Сегодня встретимся и я признаюсь первой».

– День третий после свидания. Столько гуляли, а я совсем не устала, я от него не устаю.

Я призналась первой, как и решила, и он ответил, что тоже влюбился и так смотрел, как будто хотел запомнить на всю жизнь этот момент. Я ему отдамся. Мне больше ждать некого – это моя любовь. Серёженька, как я тебя обожаю!

– 30 февраля. Проводила родителей на работу, приняла ванную, приготовила противозачаточную таблетку, которую давно утащила у мамы и хранила в плюшевом зайце. Постелила свежее постельное бельё, и на голое тело накинув халат, ждала моего любимого: «Тебя, моё золотко!» Он на меня сразу набросился и стал везде целовать, так нежно, что когда «входил», я уже была мокрая и груди ему мои маленькие понравились, не отрывался от них. Потеряла время совсем и голову, хорошо будильник поставить догадалась заранее. Я всего его тоже целовала, мне так приятно это, ведь это же моё всё до капельки. Когда он ушел, я в постели лежала до вечера и вдыхала этот запах первого слияния, гладила себя везде, представляла, что он рядом. Ночью мне снилось, что мы вместе, как будто он прирос ко мне, или растёт из меня, всё тело ко мне прижато и губы слились… Любовь моя, я вся твоя!

И весь дневник ее был написан в таком стиле, с искренним чувством, подробно каждый день, проведенный вместе, описано ею каждое движение до мелочей, некоторые места подчеркнуты волнистой зелёной линией, некоторые прямой красной…

Я в самолете сидел, читал, а слёзы катились из глаз. Если бы читать начал до самолёта, то бросил бы всё и за ней побежал, а тогда было уже поздно и сердце в стоне прощалось с несостоявшейся судьбою. Стюардесса смотрела и не понимала, почему сидит офицер в кресле, перелистывает общую тетрадь и слёзы текут сами по его щекам, а возможно и догадалась.

Сорок восемь листов нашего счастья – её дневник, я скопировал в память, а тетрадь опустил в урну в аэропорту. И под впечатлением прочитанного, того восторга и влюбленности, как она – Наташа всё воспринимала, я находился еще довольно долго. Я действительно полюбил и мог бы с ней счастливо жить, но она оказалась несовершеннолетней моей малышкой и с каждым днём отдаляющим нас, все меньше и меньше моей.

Через год я получил от нее первое и единственное письмо, в котором она сообщала, что вышла замуж и ждет ребёнка. На фото, приложенном к письму, Наташа была в свадебном платье с фатой, как всегда неотразимо хороша. Муж ее мне понравился. На обороте фото была надпись: «Я всегда буду тебя любить!»