Текст книги "Девять унций смерти"

Помощник распорядителя работ пробовал по ночам посылать своих работников в тот злосчастный переулок, поправить тогдашнюю работу хоть до какого-никакого приемлемого уровня, но в первый раз тех завернули обратно вынырнувшие невесть откуда люди с очень неприятными лицами и устрашающего вида дубинами, а во второй судья поставил там постоянный пост городской стражи, так что второго раза и вовсе не получилось. Договориться со стражами не вышло. Добраться до коротышки и, заплатив ему, уговорить его бежать из города – тоже. Проклятый недомерок не вылезал из дома господина судьи. С отчаяния помощник распорядителя работ уже несколько раз подумывал об убийстве.

Убить.

Убить, чтобы выжить самому. Не оказаться в тюрьме, не быть изгнанным – с позором! – из гильдии, не лишиться всего, что делало его жизнь столь приятной… Сама мысль о найме убийцы пугала его до безъязычия, но, пожалуй, он решился бы нанять убийцу для проклятого карлика, когда б тот хоть иногда вылезал из дома господина судьи.

Штурмовать дом?

Нет, это уж и вовсе безумие! Тогда уж проще поджечь весь город и самому кинуться в пламя…

Помощник производителя работ был в отчаянии. Он так и не нашел выхода, а время суда близилось…

* * *

Помощник распорядителя работ в отчаянии закрыл глаза. Он даже представить себе не мог, что это… что это будет выглядеть так.

Обнаженная кривизна переулка зияла жалко и страшно. Как выкрашенная уличной девкой столетняя старуха. Она зябко жалась к стенам домов, куталась в серые тени, когда б могла, вовсе бы в клубочек свернулась. И все ошибки, огрехи и недоработки были на ней видны так, будто кто-то заботливый старательно их подчеркнул, чтоб даже дурак заметил, чтоб даже слепому видно…

– Да-а-а… – с презрительной насмешкой протянул один из гильдейских. – Тут даже если как следует уложить…

– Да вы посмотрите на отпечатки камней, коллега, – мигом перебил его другой. – «Как следует»! Тут никто даже и не пытался как следует!

– Ну, положим, переулок неважнецкий, да и камень – третий сорт, – возразил еще один.

– Это еще не повод для такой скверной работы! – резко возразил первый. – Этот чертов распорядитель вовремя заболел, вы не находите?

– Хм-м… возможно… – вступил еще один. – Думаю, мы уже составили свое мнение об одной стороне этого дела. Заслушали господина помощника распорядителя работ и его уважаемых коллег, – издевательски вежливо поклонился гильдейский. – Осмотрели само место… хм-м… работы… Не пора ли послушать… хм-м… ответчика? А заодно и на его работу поглядеть. А то ведь камни снимать – дело нехитрое.

– И то дело!

– Ваша правда, уважаемый коллега…

– Давайте действительно послушаем.

– И посмотрим.

Якш подмигнул сопровождавшей его страже и шагнул вперед.

Открывший было глаза помощник производителя работ зажмурился еще крепче. Потому что знал уже, что сейчас произойдет. И ошибся. Произошло совсем не это.

– Вряд ли кому интересно смотреть, как я основу снимать стану, – сказал Якш. – Пусть ее снимут те, кто положил.

Помощник распорядителя работ дрогнул от восторга и открыл глаза. В нем радостной птицей забилась надежда. Этот болван сказал грубость и глупость! Ему приказали рассказывать и показывать, а он, видите ли, требовать взялся! Может, не все еще потеряно? Может, сейчас старшина гильдии осерчает на выскочку, и все еще можно будет как-то поправить?

Помощник производителя работ посмотрел на гильдейского старшину, и вспыхнувшая радость мигом увяла. Потому что старшина смотрел на него.

– А лучше бы ты сразу пришел с повинной, – сказал тот. – Прикажи своим людям снять все это безобразие, – он брезгливо ткнул пальцем в скорчившийся от стыда переулок. – Да хоть тут не напортачь, стыдоба…

* * *

Класть камням основу легко. Люди, небось, ни в жизнь не поверят, а только это и в самом деле легко. Гному.

Ведь это же так просто. Ведь это же так здорово. Сделать камням хорошо. Так, чтоб им лежать удобно было. Крепко. Надежно. Правильно. Что может быть проще? Ну разве что совсем ничего не делать. Хотя нет. Совсем ничего не делать – это и есть самая тяжкая работа, самый трудный труд на свете. Такое ни одному гному не под силу. Недаром одной из самых страшных петрийских казней было насильственное лишение труда. Ни один гном долго не выдерживал столь страшных мучений.

– Вот это да! – доносился до Якша восхищенный шепот зрителей.

– Эк, работает!

– Как песню поет!

Якш приостановился. Вытер со лба несколько капель пота.

– Так. Здесь мне бы понадобились помощники. Двое, – сказал он.

– Не откажите в такой чести, уважаемый коллега, – скидывая кафтан, шагнул к нему гильдейский старшина.

– Не откажу, уважаемый коллега, – улыбнулся Якш. – А вторым… вторым пусть будет – он!

Палец ужасного коротышки уперся в грудь помощника производителя работ, и тот чуть не завопил от ужаса. Он убежал бы, вот только ноги отнялись.

– Он? – удивился старшина гильдии. – Но… зачем он вам, уважаемый коллега?

– Должен же он научиться хоть лопату в руках держать, – усмехнулся Якш.

– Вряд ли ему это предстоит в ближайшее время, – старшина гильдии посмотрел на помощника производителя работ с нескрываемым омерзением.

– Мне не хотелось бы, чтоб он понес очень суровое наказание, уважаемый коллега, – промолвил Якш.

– Вот как? – удивился старшина гильдии. – Но почему?

– Да как-то стыдно мстить существу настолько слабее себя, – ответил Якш. – Да ты держи лопату-то, остолоп, – черенок ткнулся в грудь помощника производителя работ.

Кто-то из его работников фыркнул. Он гневно оглянулся в ту сторону и тут же поник. «Его работники!» Бывшие его работники. А он сам… почти что арестант. Разве что этот странный коротышка, вдруг проявивший ни с того ни с сего милосердие, упросит господина гильдейского старшину.

– Не отдавать его городу? – задумчиво промолвил старшина гильдии.

– Не отдавать, – кивнул Якш.

– И что с ним тогда?

– Пусть в подмастерьях бегает, пока работать не научится и прощенья не заслужит, – предложил Якш, и бывший помощник распорядителя работ сжался от ужаса.

В подмастерья! Да это едва ли не хуже, чем в тюрьму! Все сначала! Все, абсолютно все! А попадется ли еще раз глупенькая дочка мастера, женившись на которой можно облегчить себе дорогу наверх? Впрочем, подмастерье может стать мастером, по-любому – может. Это страх себе представить, сколько насмешек ему придется вытерпеть, но он все же вылезет раньше или позже. Тюрьма закроет эту дорогу навсегда. Побывавшему в тюрьме нет места в гильдии. Таков закон. Нет, лучше уж подмастерьем. Проклятый коротышка! Злые слезы закипали на глазах, руки судорожно прижимали лопату к груди. Рубануть бы этого мерзавца по башке, так, чтоб черепок надвое! Руки перехватили лопату, сжали ее до боли в суставах, он взглянул на ненавистного коротышку и встретил его взгляд.

Встретил и задохнулся. Так, словно бежал куда-то и со всего маху об стену вдарился. Под этим взглядом разжались руки, испарился неистовый гнев и что-то внутри жалко задрожало от ужаса.

– Эй, да ты и впрямь лопату держать не умеешь, – усмехнулся Якш. – Иди сюда, покажу.

Он шагнул как во сне. Он был сломлен, подавлен, смят. Коротышка понял, что ему хотелось сделать, понял, но и тут не разозлился. И никому не сказал. Не скажет. Он глубоко вздохнул и попытался взять лопату так, как показывал Якш.

Окончательно добил его господин гильдейский старшина.

– Ко мне в подмастерья пойдешь, – не терпящим возражений тоном проговорил он. – Я тебя, мерзавца такого, упустил – мне и поправлять!

У господина гильдейского старшины были три сына и ни одной дочки!!!

* * *

Это люди говорят – третьесортный камень. Гном такого нипочем не скажет. Ну, в самом деле, как может быть третьесортным камень? Ведь это же камень… а камни… Как их вообще можно по сортам различать, когда каждый из них – наособицу, у каждого свое лицо, своя душа, мысли свои…

Для гнома плохого камня нет.

Якш укладывал камешек к камешку, аж самому приятно было. Вот как тогда придумалось, так нынче и укладывалось. Действительно, как песня. Очень похоже. Правы люди. Мостовую укладывать – что песню петь.

Когда восторженно недоумевающий старшина гильдии поинтересовался, как удается уважаемому коллеге так точно подбирать один к другому столь низкосортный камень, Якш, почти не задумываясь, брякнул:

– Да все просто, главное – спросить, которому из них где лежать охота. Там его класть и следует. Камни не ошибаются.

И, только заметив вытаращенные от удивления глаза гильдейского старшины и прочих почтенных мастеров, понял, что умудрился ответить в духе того скрипача, первого хозяина его скрипки, «а ты не играй, ты просто тележку тащи!»

Так вот что он имел в виду! Это так легко… Это так невозможно…

Ответ прост. Другого быть не может. Ведь ясно же, какой из этих камней в которое место просится. Ведь видно же. Ведь слышно. Но как это объяснить другим? Тем, кому не видно… не слышно… тем, кто наугад… Вот и выходит такая нечаянная загадка. Мудрость такая, вроде как с насмешкой, а ты-де поди разгадай! Притча эдакая. Насмешка мастера над начинающим, а ты вот поломай себе, дурачок, голову! А на самом-то деле все просто. Ни притчи, ни загадки нет. Нет и насмешки. Все так и есть, как сказано. Вот только оттуда этого не видать. А отсюда… кто уже тут, тому и объяснять ничего не надо, а кто еще там… как ему объяснить? Вот и приходится загадки загадывать, авось кто разгадает? Жалость-то какая…

– Камень этот не то чтобы вовсе плохой… или там третьесортный, – все же попробовал Якш. – Просто у него, ну… как бы это сказать – характер нелегкий… неуживчивый он. С кем попало рядом хорошо лежать не станет. Ссоры начнет учинять. Вот и нужно друг к дружке такие камни подбирать, которые вместе хорошо уживутся. Которые друг за дружку держаться станут.

– А первосортные, значит, уживчивые? – без улыбки спросил старшина гильдии.

– Верно, – кивнул Якш.

Гильдейский старшина нагнулся к куче камней, взял именно тот, что наметил Якш, и аккуратно пристроил его на правильное место.

– Так?

Якш ничего не ответил. Его улыбка была наилучшим ответом. И как она на лице поместилась-то?

А старшина гильдии низко поклонился ему, поклонился, как ученик мастеру:

– Благодарю, наставник.

И Якш доверил ему уложить последний камень. И вздохнул с облегчением. Все было правильно. Так, как должно было быть.

И приглашенный на укладку этого последнего камня господин судья прошелся взад и вперед по переулку.

* * *

В чем люди ничуть не отстали от гномов, так это в скорости распространения слухов. В первый же день в переулке собралась толпа. Сотни зевак дожидались, когда же заезжий мастер гном свою работу показывать станет. Дальше – больше. Заканчивал Якш под грохот рукоплесканий, а оказавшийся здесь же представитель городского магистрата господин Бертран пригласил Якша на торжественный обед в городскую ратушу. Сыпались и еще какие-то приглашения. Якш благодарил, кланялся и выражал надежду, а сам думал, что пора сматываться. Совсем не для того он сбежал от гномских церемоний, чтоб тотчас влипнуть в человеческие. А его уже буквально рвали на части. Приглашали на постоянную работу, что-то там возглавить, учредить, открыть, подошел даже сильно смущающийся капитан городской стражи сэр Эйнджел с просьбой о хотя бы временном наставничестве для своих подчиненных. Когда стали подходить девицы, Якш окончательно сник, у него возникло стойкое ощущение, что он вновь находится на каком-то занудном, нескончаемом заседании Большого Гномского Совета, вот только все эти интриганы и прохвосты зачем-то переоделись и встали на костыли. Последней каплей стало подошедшее очаровательное юное существо, мило покрасневшее, а заодно передавшее приглашение на приватный ужин к некоей графине. Якш просто взбесился.

– Милая леди, передайте вашей… э-э-э… графине… что подобные… э-э-э… приглашения вежливые люди делают лично, – едва сдерживаясь, выдохнул он.

Девица вздрогнула, покраснела до корней волос и сбежала. Ее как ветром сдуло, а Якша тут же подхватили под локти двое.

– Коллега, похоже, вы тут все сейчас крушить начнете, – услышал он голос старшины гильдии каменщиков.

– Пойдемте-ка лучше ко мне, – добавил господин судья, держащий его за другую руку.

– Пойдемте, – с облегчением выдохнул Якш. – Не могу выразить, как вы вовремя!

– Наши горожане так любопытны, – вздохнул господин судья.

– А случается так мало интересного, – сокрушенно добавил старшина гильдии.

* * *

– Совет Мастеров никогда не признает все эти человечьи глупости настоящими ремеслами, а занимающихся ими гномов соответственно – мастерами! – возмущенно тряся бородой, возгласил старейшина Цвайберг, глава Совета Мастеров.

– Нипочем не признает! – вторил ему старейшина Тифбауэр.

– Вот как? Не признает, значит… – опасно улыбнулась владыка. – Пусть Совет подумает еще чуть-чуть. Быть может, он успеет переменить мнение раньше, чем я действительно рассержусь. А теперь насчет Эрнста Хумперфенкеля. Он-то вам чем не угодил? Кажется, совершенно гномские ремесла освоил. Кузнец. Механик. Изобретатель. И какой!

– Хумперфенкель?! взвился старейшина Цвайберг. – Хумперфенкель слишком молод! Слышать ничего не желаю о столь юном мастере! Не было такого никогда!

– Слишком молод… – протянула Гуннхильд. – Моложе вас, старейшина, верно?

– Я в его возрасте еще без штанов бегал, а ему, видите ли, звание мастера давай! – гудел старейшина Цвайберг. – Возмутительно! Слышать ничего об этом не желаю!

– Вот-вот, одному такому дашь, так потом от этих молодых нахалов не продыхнуть будет! – вновь поддержал его старейшина Тифбауэр. – Они еще и в Совет захотят, сопляки обнаглевшие!

– Но ведь – за дело, – заметила владыка.

– За дело? – скривился старейшина Цвайберг. – Какое там дело?! Баловство одно. Игрушки детские!

– Мастер Фрайштерн всю жизнь делает игрушки, – напомнила Гуннхильд. – Это не помешало ему стать мастером.

– Мастер Фрайштерн – почтенный гном, а Хумперфенкель – сопляк безголовый! – непререкаемым тоном заявил старейшина Цвайберг.

– Знаете что, старейшина Цвайберг, вы, конечно, как хотите, но подумайте вот о чем – долго ли еще молодые будут вообще приходить к вам за одобрением своего мастерства, раз вам так не нравится все то новое, что их интересует, и раз вы считаете, что мастер – это тот, кто отрастил бороду до колена?

– Да у этого наглого сопляка Хумперфенкеля вообще бороды нет! – громко возмутился старейшина Тифбауэр.

– Отрастить бороду мастерства не требуется, – вздохнула владыка. – Вы лучше подумайте, что будет с теми самыми гномскими традициями, о которых вы так печетесь, если молодежь предпочтет вообще обходиться без мастерских рангов. А потом и еще без какой-нибудь традиции. Тут ведь достаточно лишь начать. А там одно за другое само зацепится.

– Этого не должно случиться! – гневно воскликнул старейшина Цвайберг. – Обязанность владыки – охранять наши священные традиции и устои!

– Но это непременно случится, если вы будете продолжать гнуть ту же линию, старейшина Цвайберг, – сказала владыка. – Я могу сколько угодно потрясать обычаями и традициями, но если отвернутся все… А вы просто из сил выбиваетесь, чтоб так оно вышло. Вот уж спасибо вам за вашу неоценимую помощь, ревнители традиций! Я не собираюсь устраивать показательные казни из-за вашей глупости и упрямства.

– Никогда я не признаю сопляка мастером! – возмущенно выдохнул старейшина Цвайберг. – Это ведь и будет нарушением традиций! Чего будет стоить звание мастера, если любой сопляк сможет получить его?

– Не любой, – возразила владыка. – А только талантливый. Да бросьте, старейшина Цвайберг, вы же сами знаете, что он – гений. Ну так и дали бы ему звание по заслугам, невзирая на молодость.

– Никогда! У меня есть свои принципы! – окончательно уперся Цвайберг. – Слушать ничего не желаю! Да еще три насечки ему, паршивцу! – добавил глава Совета Мастеров с обидой.

– Вот-вот, – покивала владыка. – А у вас всего две, старейшина… Обидно?!

– Обидно?! Да я плевать хотел! – возмутился старейшина Цвайберг. – Сказал – нет, значит – нет!

– Не наплюйте себе в бороду, старейшина, – сказала Гуннхильд. – Что ж, нет – значит, нет. Видит Бог, я старалась. Значит, обойдемся без вас.

– Как?! Что значит – без меня?! Я – глава Совета! – старейшина Цвайберг аж выпучился от натуги и возмущения. – Фрейлих и Бромхерц нипочем не посмеют без моего ведома объявить кого-то достойным звания мастера, а без их совместного решения голоса всех остальных…

– Согласно древнему закону, о почитании коего вы столь печетесь, старейшина, владыка имеет право… – устало напомнила Гуннхильд.

– Но… владыка должен быть мужчиной! – торопливо произнес старейшина Цвайберг.

– Закон этого не оговаривает, – мстительно улыбнулась Гуннхильд.

– Но он это подразумевает! – в голосе старейшины Цвайберга зазвучали почти панические нотки. – Мастерский ранг не может присуждать женщина!

– Женщина не может, – согласно кивнула Гуннхильд. – Но женщина и не станет. А вот владыка…

В ее руках, словно по мановению волшебной палочки, появился мастерский обруч. Новенький. Без единой насечки.

– Ты не посмеешь! – от возмущения переходя на «ты», выкрикнул старейшина. – Чтобы какая-то…

– Не посмею?

Ловким движением владыка вырвала у старейшины Цвайберга особый ритуальный молот, коим и производились насечки на мастерском обруче, насечки, подтверждающие мастерское право и мастерский ранг, согласно заслугам каждого конкретного претендента. Уклонившись от взметнувшихся рук старейшины, владыка шагнула к наковальне.

Три взмаха.

Три удара.

Три насечки легли на мастерский обруч юного гнома.

Оба старейшины с гневным ревом двинулись вперед и остановились как вкопанные под грозным взглядом Гуннхильд.

– Ты посмеешь поднять руку на своего владыку, старейшина Цвайберг? – тихо спросила Гуннхильд. – Или ты, старейшина Тифбауэр?

– Нет, но… – ошарашенно выдохнул Цвайберг.

Тифбауэр молчал, тяжело дыша, будто вот только что самолично целый забой выработал, только кирки в руках не хватало…

– Я решаю это дело своей волей, старейшины. А с остальным… посмотрим. Пересматривайте свои взгляды, старейшины. Пересматривайте, пока есть что пересматривать. Пока на вас вообще обращают хоть какое-то внимание! – Она покачала головой, вздохнула и рукоятью вперед протянула ритуальный молот обратно старейшине Цвайбергу.

– Тебе-то что за дело, отступница?! – выхватывая молот, возмущенно прокудахтал Цвайберг. – Небось еще и радуешься, что не обращают!

– Я – не отступница, – возразила Гуннхильд. – Я – хранительница. Настоящие отступники – это вы, старейшины! Своим глупым упрямством вы окончательно рушите те самые традиции, о которых столь много болтаете! А радоваться тут нечему.

– Дожили! – ядовито прокомментировал старейшина Тифбауэр. – Малолетний сопляк – мастер третьего ранга – Творец Вещей! Интересно, на каком месте он станет носить положенный каждому мастеру бронзовый набородник?

– На обруче, – мигом отпарировала владыка, доставая означенный набородник и цепляя его сбоку на мастерский обруч. – Думаю, у молодежи это быстро войдет в моду!

* * *

Проснувшись наутро в уютной гостевой комнате дома господина судьи, Якш решил прогуляться по городу. Почему бы и нет, в самом-то деле? Все равно господина судью по делу вызвали, так что поговорить не с кем и делать пока нечего. А прогуляться – увидеть что-нибудь новое, небывалое, у людей ведь куда ни ткнись – диковины. Заодно и аппетит нагуляется, что за радость садиться завтракать, когда охоты нет?

Иногда нужно как следует подумать, прежде чем принять даже самое безобидное решение. Иногда такие решения только кажутся безобидными.

Якш никогда не видел этого человека – и все же узнал его. Его лицо… Якш хорошо знал такие лица. Такие лица невозможно запомнить, зато узнаются они безошибочно, что у людей, что у гномов. Потому что это не лица, а маски, ставшие лицами, но так и оставшиеся масками. И принадлежат они обычно представителям одной и той же профессии…

Так что ремесло подошедшего Якш опознал без труда, и в том, какое именно предложение сейчас сорвется с этих бледных, бесцветных, куском мыла ускользающих из памяти губ, он не сомневался ни на мгновение. Поэтому и бросил свое «нет» так высокомерно и презрительно, как только мог. Подошедшего даже отшвырнуло слегка. Но он был профессионалом и быстро восстановил дистанцию.

– Вообще-то я хотел поздороваться, – негромко поведал подошедший.

Голос напоминал губы, выцветал, ускользал из памяти.

– А я попрощаться, – оборвал его Якш. – Иди своей дорогой, знать тебя не хочу!

– Но, владыка…

– Сам владыка, – скривился Якш. – Попробуй оскорбить меня еще раз, и я тебе просто в рожу плюну! Думаешь, если длинный, как жердь, так можно маленьких обижать?

– Да не обижать, а предложить помощь. Впрочем, вижу, что предложение отвергается. Могу я узнать, почему?

– Вряд ли, – ухмыльнулся Якш. – Откуда тебе узнать? Ты ведь не жрец, не святой, не колдун и не ясновидящий!

– Выслушай хоть, от чего ты отказываешься! Связи. Деньги. Воины. Оружие. Да ты не усмехайся! Ваше оружие! Гномское. Самое наилучшее, можешь мне поверить. Тебе достаточно только сказать «да», и все это у тебя будет.

– Нет, – сказал Якш.

– Господи, да почему же «нет»?!

– Да у тебя жар, не иначе! – фыркнул Якш. – Связи… деньги… воины… оружие… к чему все это одинокому страннику?

– А если найдутся те, кто захочет составить ему компанию?

– Тогда он перестанет быть одиноким странником.

– Верно. Он станет кем-то большим. Кем-то гораздо большим.

– Мне нравится быть одиноким странником, – сказал Якш. – Зачем что-то менять?

– Да чтоб Петрию твою дурацкую возродить, – вспылил незнакомец.

– На месте Олбарии, разумеется? – ухмыльнулся Якш.

– Ну наконец-то мы поняли друг друга! – с облегчением выпалил незнакомец.

– Я-то тебя давно понял, – усмехнулся Якш. – А вот ты меня… впрочем, вот это тебе поможет!

С этими словами он плюнул в лицо незнакомцу и, отвернувшись, зашагал прочь.

Лицо незнакомца передернулось от ярости. Рука сжала рукоять короткого метательного клинка. И тут же отпустила. Якша нельзя было убивать ни по какой причине.

Слишком ценен.

Незаменим.

Незаменим, слышите?!

Любой ценой склонить к сотрудничеству.

Любой.

Я сказал – любой.

– Я заставлю тебя захотеть нашей компании, слышишь! – яростно прошипел незнакомец. – Ты еще проклянешь свое одиночество, странник безмозглый!

Якш уходил не оглядываясь.

Сволочь. Скотина. Недомерок поганый. Ну погоди ж ты!

* * *

Случившееся укрепило Якша в желании поскорей уйти из города. Хоть и хороший человек господин судья, да и старшина гильдии каменщиков тоже отличный парень, а все же пора, пора идти. Засиделся. Вот уж и тени из прошлого навещать начинают. Из того туманного прошлого, где Якш еще не был владыкой, а всего лишь подающим надежды гномом, рвущимся к власти любой ценой, а хоть бы и по чужим головам.

Нынешнему Якшу власть была вовсе без надобности. Да и не дадут ему власти. Ишь, хитрецы какие! Хитрости ваши наружу торчат самыми непристойными частями тела! Вы что себе решили, что бывший петрийский владыка – полный дурачок? Совсем рассудком ослаб и вашей лжи не увидит? «Оружие… деньги… связи…»

О да! Гномам дадут оружие. Много оружия. Достаточно, чтоб поднять мятеж. Быть может, даже разгромить в решительном сражении олбарийскую рать. А дальше?

А дальше на обескровленных победой гномов навалятся те, кто дал им это оружие. Навалятся, сомнут, поставят на колени. И сами воспользуются победой. Так, и только так. Так и никак иначе. Что ж они, дураки, что ли, – гномам победу дарить? Как же…

А если даже и нет? Если все же случится невероятное чудо и посреди окровавленных тлеющих руин Олбарии воздвигнется страшная, изуродованная гордыней и предательством Петрия? Кем станут гномы в глазах тех, на чью землю они придут предателями и вероломными убийцами?

Вот то-то. А значит, никаких союзников, кроме этих самых «доброжелателей», у гномов не будет. Никогда не будет. Вот и придется им вечно хвататься за чужую руку, моля о помощи. Джеральд хотя бы принял их как равных. Олбария считает их своими подданными, рука Джеральда равно хранит от врагов и человека и гнома. А кем станут они, «победившие»? Разгромившие в «честном бою» приютившую их Олбарию? Омерзительными слугами, выполнившими самую грязную часть работы и лишь из-за того терпимыми? До поры до времени терпимыми. А потом?

Уходить надо.

Уходить.

Ты ведь так и так в Реймен собирался?

Вот и давай. Денег, кажется, уже достаточно заработал?

Вот и нечего городскую стражу учить алебардами размахивать. Не музыкальное это занятие.

Обойдетесь, господин капитан, сэр «как вас там» и все остальные тоже. Будет лучше, если я вас покину, для всех лучше, уж вы поверьте. А то тут тени всякие шляются. Без лиц, но в масках. Очень неприятные тени, вам не понравится…

Вот так и вышло, что Якш сердечно распрощался со всеми своими новыми друзьями, пообещав обязательно – а как же иначе! – их навестить, и тронулся в путь на второй день после неприятного разговора на улице.

* * *

– А может, нет гнома, нет и проблемы? – чуть ухмыльнувшись, предположил начальник троаннского отделения олбарийской секретной службы.

– Это только так кажется, – покачал головой Роберт де Бофорт. – А на деле… нет гнома – есть громадная куча проблем.

– Например?

– Например? Ну, хотя бы… до Петрийского острова раньше или позже донесутся слухи… те милые люди, что встречались с Якшем и любезно предлагали ему устроить в Олбарии резню, очень постараются, чтоб донеслись, причем совершенно определенные… и у гномов начинается острый период борьбы за власть. Каждый хоть сколько-нибудь значимый клан вспомнит о собственных претензиях и…

– Но у них же сейчас есть эта ихняя… владыка, что ли?

– Девица. Для них это так же необычно, как и для нас. Уходящий Якш поддержал ее своим авторитетом, а она не стала оспаривать авторитет Его Величества – прекрасное положение, но… нет гнома, нет и его авторитетного мнения… А если еще и учитывать, кто именно станет разносить такие сплетни… можно не сомневаться, во всем обвинят Олбарию и короля лично. У гномов окажется достаточно поводов для бунта и межплеменных дрязг.

– Но если наш объект все-таки…

– Он же отказался!

– Да, но я хотел бы иметь инструкцию на самый крайний случай.

– Похищение, – сказал Роберт де Бофорт. – Если что-то такое случится – похитить его немедля и доставить ко мне. Есть один человек, который может переубедить даже самого Господа. Вот он им и займется. Но – только в самом крайнем случае, запомните! Идет он себе в свой Реймен – и пусть идет. Развлекается, камни таская, и пусть таскает. Хлопот от него много, конечно, но… утешайтесь тем, что их могло бы быть куда больше.

* * *

– Эрнст Хумперфенкель! – торжественно возгласила владыка.

– Да? – мальчишка-гном глядел на свою владыку чуть испуганно; впрочем, его взгляд был скорее рассеянным – видно, он опять больше чем наполовину пребывал в чудесном мире своих выдумок.

– Эрнст Хумперфенкель! – с нажимом повторила владыка.

– Я уже ел сегодня… – откликнулся мальчишка-гном, вновь склоняясь над каким-то загадочным чертежом.

– Эрнст Хумперфенкель! – рявкнула владыка, и гномик подскочил на месте.

– Ой! Да! Я слушаю!

– Эрнст Хумперфенкель! Тебе присваивается звание мастера третьего ранга!

– Bay, как говорят люди! – ухмыльнулся мальчишка. – Неужто Цвай расщедрился? С чего бы это? Наковальню на голову уронил или молот проглотил?

– Не Цвай, а старейшина Цвайберг, – попыталась грозно нахмуриться Гуннхильд.

Но против воли улыбнулась. На этого маленького паршивца просто невозможно было рассердиться!

– Нет, – покачала головой Гуннхильд. – Он не расщедрился.

– Так я и думал, – кивнул мальчишка-гном. – Я ему недавно попытался рассказать одну штуку, которую придумал, так ты не поверишь, этот болван меня попросту прогнал! – Отличительной чертой Хумперфенкеля было отсутствие традиционного гномского почтения к старшим, а также милая особенность ко всем без исключения обращаться на «ты». – Тогда я просто, ради смеха, пошел к господину коменданту, и, ты представь себе, он меня выслушал и почти все понял! Правда, пришлось ему три раза все объяснить, но ведь он – человек, с него какой и спрос!

– Бедный Тэд! – невольно вырвалось у Гуннхильд.

– Ничего, он крепкий, – «утешил» ее мальчишка-гном. – Он даже не дрогнул, когда я пообещал еще как-нибудь прийти и что-нибудь рассказать. Ему вроде даже интересно было. По крайней мере, расспрашивал он вполне толково. А вообще… из него лучший гном, чем из Цвая, я помню, из старейшины Цвайберга, а только что это меняет, его, как ни назови, все едино дурень дурнем. А комендант и правда отличный парень, выходила бы ты за него замуж, что ли?

Владыка ахнула от изумления и ошарашенно уставилась на сказавшего это мальчишку.

Как он мог?

Как он посмел?

Как ему в голову пришло?

КАК ОН УГАДАЛ?

– Вообще-то это не твое дело! – сердито выпалила Гуннхильд.

– Эй, не превращайся в Цвая! Тебе не идет! – ухмыльнулся мальчишка.

– Сам не превращайся в Цвая! – Гуннхильд поймала себя на том, что ее голос больше всего напоминает голос маленькой девочки, несправедливо оставленной без сладкого.

– Нужно говорить: старейшина Цвайберг, – лукаво напомнил Эрнст Хумперфенкель.

– Ну знаешь что! – владыка с треском развернула материю, в которую был завернут мастерский обруч. – Стараюсь тут, мастера из него делаю!

– Прости, Уинни, я немного того… то есть немного не того… не хотел я тебя обидеть… правда, не хотел, – мальчишка потупился. – Просто вы смешные оба.

– Я и Цвай? – взвыла владыка.

– Старейшина Цвайберг, – безжалостно напомнил мальчишка.

– Я и старейшина Цвайберг? – покорно повторила владыка.

– Нет. Ты и господин комендант.

– О-о-о… – простонала несчастная владыка.

– А мне кажется, что вы великолепно подходите друг другу, – простодушно добавил гномик.

– А мне кажется, что мы и без твоих советов обойдемся! – огрызнулась Гуннхильд. – Вот тебе!

Она с маху надела обруч ему на голову.

– Уй! – взвыл гномик. – Ничего себе мастерское посвящение! Вообще-то его должен был давать тот, кто принял решение! А так – это произвол! Насилие! Тирания! Диктатура!

– Какие ты умные слова знаешь, – покачала головой Гуннхильд.

– Да! Знаю! И вообще – нехорошо обижать маленьких! Вот.

– Тебя, пожалуй, обидишь, – усмехнулась владыка.

– Все равно – незаконно!

– Поскольку именно я приняла решение – все законно! – Гуннхильд не удержалась и показала мальчишке язык. – Никакой тирании.

– Так это – твое посвящение? – гномик сдвинул обруч и потер начинающую образовываться шишку.

– Мое.

– Ох и тяжелая у тебя рука, Уинни…

– Нечего язык распускать, мастер Третьего Ранга, Творец Вещей, Эрнст Хумперфенкель. Ты лучше руками работай. Вернее будет.