Текст книги "Сердце Москвы. От Кремля до Белого города"

Борис Алексеевич – один из самых приближенных людей к Петру I, ревностно способствовавший победе его и Нарышкиных над Софьей. Был он умным, энергичным, образованным и неколебимо верным царю. Правда, как и многие в его окружении, не брезговал рюмкой – свои письма к Петру он начинал латинскими фразами, а заканчивал нередко так: «Бориско, хотя был пьян». При управлении им Казанским приказом он, по словам князя Бориса Куракина, действовал «так абсолютно, как бы был государем» и не преминул край этот разорить.

После него двор перешел к сыну Алексею, от него через несколько его потомков достался генерал-поручику Степану Матвеевичу Ржевскому, участнику нескольких войн, которые дали ему возможность проявить храбрость и недюжинные военные способности. Он по зимам обычно жил в Москве, и здесь во дворце на Никольской он «очень весело давал пиры и театры», на которые «съезжалась все первостатейные обыватели Москвы». По словам его племянника поэта и любителя театра князя И.М. Долгорукова, «Ржевский был человек самого острого и приятного ума; я признаюсь, что после него и до сих пор я редко встречал людей, ему подобных в хитростях и оборотах ума; притом был характера живого, быстрого, вспыльчивого и склонен ко всякого рода забавам; мне кажется, будто я слышу его пылкий разговор, вижу его быстрые движения, игривость ума и веселость духа. Каков был Ржевский, таких людей наше время уже не образует; он дослужился до чина генерал-поручика и был бы, по талантам своим, великий полководец, если бы смерть не прекратила дни его прежде, нежели, по силам его, ожидать было можно».

По дошедшему до нас плану 1776 г. мы знаем, какой была тогда усадьба С.М. Ржевского. Она делилась примерно пополам – левая (с улицы) часть, примыкающая к участку Богоявленского монастыря, была жилой: в глубине парадного двора, ограниченного двумя флигелями, стоял двухэтажный господский каменный дом, на котором тогда надстраивался еще один этаж; правая часть, примыкавшая к Ветошному ряду, была хозяйственной с несколькими каменными деревянными строениями, а по линии Никольской выстроился длинный ряд «французских галантерейных лавок», а в одном из флигелей продавались «у Кандитера Апре разного рода десерты, плат-филе, сделанные на торелках, регулярные декорации, бискюи, разные Французские конфекты, сыроп и всякого рода драже».

В начале XIX в. здесь находилась книжная лавка известного книгопродавца Александра Ширяева, публиковавшего книжные росписи: в объявлении «Московских ведомостей» 1810 г. говорилось о его «новооткрытом книжном магазине» в доме Шевалдышева.

Планировка участка сохранялась без особых изменений до 70-х гг. XIX столетия; только правая часть со временем застроилась по периметру, но с переходом всего домовладения от Шевалдышевых к купцам Алексеевым все было перестроено. Алексеевы принадлежали к купеческой фамилии, давшей известных предпринимателей, меценатов и общественных деятелей.

В 1873–1874 гг. С.И. Алексеев возвел по проекту архитектора Н.И. Финисова сложное в плане, но удобное здание «для торговых помещений и меблированных комнат»: от строения, протянувшегося по Никольской, перпендикулярно к нему отходили три корпуса, проходы между которыми предполагалось закрыть стеклянными крышами и устроить таким образом торговый пассаж. Ныне проход во двор этого здания закрыт, и уже нельзя увидеть там красивые ажурные металлические лестницы.

Часть Шевалдышевского подворья, выходящая на угол Ветошного переулка, стоит на земле бывшего казенного питейного дома «Ветошная истерия», упраздненного в 1868 г. Слово «истерия» в данном случае не медицинский термин, а искаженное слово «австерия», которое появилось в русском языке, попав в него из польского, обозначавшее трактир или гостиницу. На Никольской улице гостиницы появились в конце XVIII в. В доме Алексеева ее завел грек Моранд Стронгило, на верхнем этаже гости поднимались в трактир, а в нижнем находилась «Цареградская кофейная», где посетителям подавали левантский кофе и глинтвейн, а за трубками они читали единственную тогда газету «Московские ведомости».

Дом Алексеева занимали различные торговые заведения, ресторации и трактиры, и в том числе устроившийся под крышей трактир, рядскими купцами прозванный «Четыре компаньона». Тут была и «Большая Городская гостиница», пивная известного завода Корнеева и Горшанова, целых три часовых магазина и столько же иконных лавок. В советское время торговля ушла отсюда и вперемежку с конторами и складами обосновались жильцы. В одном из дворовых корпусов жил выдающийся скульптор Дмитрий Цаплин, и там же была его мастерская. Он родился в 1870 г. и прожил долгую жизнь – скончался 97 лет. Цаплин работал в Париже, вернулся в СССР, но его творчество не вписывалось в официальное искусство.

На углу улицы и Богоявленского переулка теперь стоят торговые лавочки и поблизости от них два дома, которые построены на участке Богоявленского монастыря, главный собор которого находится в глубине переулка. Один из них, под № 6, выходит торцом на Никольскую, а второй – тот, что подальше, в стиле монументального сталинского классицизма – построен в 1950-х гг. Об этом участке см. главу «Богоявленский переулок».

Во многих книгах о Москве пишется, что на Никольской, 8 находится Успенская церковь, но ее нигде как будто не видно – где же она? Под этим номером по Никольской тянется с заворотом в Богоявленский переулок длинный и скучноватый, монотонный дом без всяких признаков церкви. Но для того, чтобы ее увидеть, надо войти с Никольской в один из двух дворовых проездов.

Церковь стоит в окружении невидных дворовых разнокалиберных строений, которые и дали ей свое имя – «что на Чижевском подворье». Ее скромное здание, «иже под колоколы», украшенное характерными деталями московского барокко – наличниками, полуколонками, «гребнями», явно свидетельствует о времени постройки: конец XVII столетия.

Здание Успенской церкви было построено в 1691 г. Она долгое время считалась домовой церковью владельцев участка, но в 1799 г. тогдашнему владельцу П.А. Кусовникову было отказано иметь домовую церковь, и она стала приписной к церкви Троицы, что в Полях.

Сначала она была освящена в память святого Михаила Малеина и являлась придельным храмом к церкви Жен-Мироносиц (в честь тех женщин, которые принесли миро для распятого Христа и были свидетельницами его воскресения). Утверждается, что тут находился Мироносицкий монастырь, на основании выписки из документа: «…а до Московского де пожару тут же близко особь церкви свв. Жен Мироносиц была поставлена церковь во имя Михаила Малеина… одною стеною на его боярский двор, а другою стеною на Мироносицкий монастырь», но под монастырем, весьма вероятно, имелся в виду церковный участок Мироносицкой церкви.

Она называлась «что в Кохтях, у Когчин, у Кокчина двора», и, как предполагает историк И.М. Снегирев, этот двор мог принадлежать одному из татарских чиновников, по имени Когча.

Первые сведения о Мироносицкой церкви относятся к 1595 г. – тогда ее деревянное здание было построено или, что более возможно, восстановлено после пожара. В 1647 г. строится каменное здание Мироносицкой церкви, которая была приходской для стоявшего напротив Печатного двора, – в ней совершалось освящение отпечатанных книг.

В 1774 г. и здание церкви, и церковная земля продаются владельцу соседнего участка П.Б. Шереметеву: «…место бывшее при церкви Жен Мироносиц, занимаемое священнои церковнослужителями, отдано в 1774 году… графу Петру Борисовичу Шереметеву в вечное и потомственное владение… а состоящая на оной земле церковь Жен Мироносиц предоставлена в содержание и призрение Его Сиятельства».

К 1808 г. Мироносицкую церковь сломали, материал, оставшийся от сломки, был отдан на построение колокольни Космодамианской церкви в Старых Панех, а земля в 1811 г. продана соседнему владельцу П.А. Кусовникову.

К началу XVII в. восходят первые сведения о владельце участка, на котором сейчас стоит здание Успенской церкви. Им был тогда боярин Андрей Телятевский, из тверских князей, служивший рындой (телохранитель, оруженосец) при царях Иване IV и Федоре Ивановиче. Он, как ни покажется это странным, участвовал в начале XVII в. в мятеже против московского правительства, предводителем которого был его холоп, Иван Болотников. По переписной книге 1626 г. владение на Никольской принадлежит сыну, стольнику князю Федору Телятевскому, служившему воеводой в Астрахани. Он умер в 1645 г. и на нем род Телятевских прекратился.

После Телятевского владение разделилось на две части: одна из них, выходящая на Никольскую, перешла к Борису Михайловичу Салтыкову (1638 г.), а вторая, выходившая в Богоявленский переулок, его брату Михаилу.

Б.М. Салтыков благодаря родству с матерью царя Михаила Федоровича стал пользоваться большим влиянием при дворе, но с возвращением патриарха Филарета из польского плена был удален от двора и выслан в деревню, откуда он возвратился лишь после кончины патриарха. После 1644 г. участок перешел к его племяннику, тобольскому воеводе Петру Михайловичу Салтыкову, а от него к его сыну Петру Петровичу Салтыкову (ум. в 1700 г.) и на протяжении первой половины XVIII в. его наследникам.

Вторая часть от М.М. Салтыкова, кравчего (должность и придворный чин. – Авт.) при дворе молодого царя Михаила Федоровича, умершего в 1671 г., перешла к его сыну Петру и в XVIII в. (с 1738 по 1763 г.) принадлежала Михаилу Михайловичу Салтыкову, статскому советнику и президенту Камер-коллегии (она ведала доходами, сборами пошлин и недоимок).

По сведениям, опубликованным в XIX в., в труде Н. Соловьева по истории церкви Троицы, что в Полях, в 1763 г. обе части объединяются в руках вдовы М.М. Салтыкова Екатерины Михайловны Салтыковой, и в 1769 г. весь участок переходит к гвардии капитану князю М.И. Долгорукову, почетному опекуну Московского воспитательного дома, владевшему им до 1774 г. Однако из хранящегося в РГАДА (Российском государственном архиве древних актов), в фонде Юстиц-коллегии, текста купчей крепости выяснилось, что весь этот участок до М.И. Долгорукова принадлежал княгине Наталье Борисовне Долгоруковой.

Н.Б. Долгорукова (1714–1771), дочь графа Бориса Петровича Шереметева, в 1730 г. вышла замуж за фаворита Петра II князя Ивана Алексеевича Долгорукова, а через три дня после свадьбы была сослана вместе с ним в Березов, где у них родился сын Михаил. В 1738 г. князь Иван был увезен из Березова и после пыток колесован. Известны ее «Записки» – прекрасный образец исповеди любящей женщины. Ее воспели поэты И.И. Козлов и К.Ф. Рылеев.

Из ссылки она вернулась в Москву в 1740 г. и в 1758 г. постриглась в монахини. Возможно, что именно в этом году владение на Никольской перешло к ее сыну князю М.И. Долгорукому (отцу известного поэта И.М. Долгорукого).

На плане 1763 г. на участке показаны каменные двухэтажные палаты сложной ступенчатой формы, выходящие на Никольскую, и два длинных строения, разделенные въездными воротами по Богоявленскому переулку. Эта планировка почти не менялась до радикальной перестройки, начавшейся в 40-х гг. XIX в.

М.И. Долгорукий продал свою усадьбу в 1773 г. за 5 тысяч рублей вице-президенту Военной коллегии, графу Валентину Платоновичу Мусину-Пушкину (сыну сенатора Платона Петровича, которого по доносу Бирона за «дерзкие» речи арестовали и после жестоких пыток сослали с урезанием языка на Соловки), много раз отличившемуся в военных кампаниях, командующему армией в шведскую войну 1788–1789 гг. Павел I пожаловал его генерал-фельдмаршалом, но, как писал биограф, он должен был «стоять на ряду более с искусными царедворцами, нежели с победоносными вождями, по нерешительности своего нрава».

Следующим владельцем (с 1785 по 1791 г.) был генерал-поручик Михаил Сергеевич Потемкин (1744–1791), обязанный своей карьерой (он был генерал-кригс-комиссаром) и богатством родству с князем Г.А. Потемкиным-Таврическим и женитьбе на его племяннице Т.В. Энгельгардт. В 1791 г. он утонул, и двором на Никольской стала владеть его сестра Пелагея Потемкина, а от нее он перешел в 1798 г. к надворному советнику Петру Алексеевичу Кусовникову, который в 1811 г. присоединил к основному своему владению соседний церковный участок. С тех пор участок № 8 по современной улице 25 Октября приобрел существующие и сейчас границы.

В пожар 1812 г., начавшийся в Китай-городе во время оккупации Москвы наполеоновскими войсками, дом Кусовникова не сгорел, так как в нем квартировал интендант французской армии, гражданский губернатор завоеванной Москвы Жан-Баптист Лессепс. П.А. Кусовников оставался владельцем усадьбы до 1823 г., а после него владелицей стала его вдова, а потом сын, генерал-майор П.П. Кусовников.

В доме была книжная лавка братьев Ивана и Афанасия Силаевых, основателей известной впоследствии книгоиздательской и торговой фирмы, с которыми многие известные литераторы – Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, А.И. Тургенев – поддерживали добрые отношения.

В 1842 г. все владение № 8 по Никольской переходит к купцам первой гильдии братьям Гавриилу и Алексею Васильевичам Чижовым, владельцам банкирской конторы. Они-то и предпринимают значительные строительные работы, определившее современный облик этого участка, – в 1844–1854 гг. возводятся трехэтажные здания по периметру и в глубине участка, полностью скрывшие здание Успенской церкви, оставшейся во дворе. Чижовы в 1847 г. открывают подворье, то есть гостиницу с помещениями для торговли и хранения товаров, которое вплоть до революции так и называлось – «Чижовское подворье», и здесь же была и их банкирская контора. Иногда это подворье связывают с именем известного в России предпринимателя и инженера Ф.В. Чижова, но он не имел к подворью никакого отношения. В «Чижовском подворье» была лавка, в которой до 1878 г. торговал отец известного впоследствии собирателя Петра Ивановича Щукина, который вспоминал о строгих порядках, введенных отцом.

В гостинице жила возлюбленная Сухово-Кобылина, позднее известного драматурга, Симона Диманш, кончившая свой земной путь так трагически – труп был найден на Ходынском поле, и в смерти обвиняли ее любовника. Следствие длилось много лет и не сумело определить, кто же убил ее. Оно круто изменило жизнь Сухово-Кобылина и послужило причиной создания его известных пьес.

Перед коммунистическим переворотом «Чижовское подворье» было оживленным местом: тут находились гостиница «Торговая», издательства и книжные магазины «Кушнерев и Ко» и «Право», «Московское общество мануфактур галантерейных и бельевых розничных торговцев», торговый дом «С. и И. Иванов». Здесь же торговали кожаными, красильными, резиновыми и писчебумажными товарами, мануфактурой, готовым платьем, пуговицами, платками, книгами. На углу с Богоявленским переулком находился парфюмерный магазин известной в Москве фирмы «Ралле и Ко», которая украсила фасад красивыми барельефами в стиле модерн.

В 1918 г. здание «Чижовского подворья» заняли служащие Наркомата путей сообщения, прибывшие из Петрограда; в 1920-х гг. тут находилось общежитие, 3-й дом Реввоенсовета, где жили военачальники Блюхер, Тухачевский, Рокоссовский, Тимошенко, Новиков, Алкснис, Баранов, Дыбенко, Триандафилов, а Успенскую церковь занял Наркомвоенмор.

В настоящее время в зданиях на этом участке находятся несколько десятков различных организаций, в том числе редакция журнала «Знамя», издательство «Лесная промышленность», московский филиал Русского Географического общества, различные НИИ и конторы.

Еще на первом подробном плане, или, скорее, рисунке á vol d’oiseau («с птичьего полета»), снятом в самом конце XVI столетия и изданном в Европе, в этом месте показаны владения двух богатых и именитых бояр: с севера Aula Knees Boris Tzerkaske и с юга Aula Petri Mikitovits Selemetoffschi, то есть «Двор князя Бориса Черкасского» и «Двор Петра Никитича Шереметева» – именно они означены среди других на полях плана. Ныне оба владения составляют нынешнее, под № 10, по Никольской.

Двор Черкасского находился на углу переулка, названного по его фамилии. Согласно легенде, князья Черкасские произошли от египетского султана, переселились на Северный Кавказ, а там перешли под покровительство московского царя. В царствование Ивана IV они благодаря женитьбе царя на Марии Темрюковне получили важное значение при дворе. Владелец двора на Никольской князь Хорошай (в крещении Борис) Камбулатович, двоюродный брат царицы Марии, появился в Москве в 1577 г. Он неоднократно участвовал в военных действиях на воеводских постах и получил чин боярина. Он женился на Марфе Романовой, сестре будущего патриарха, и при Борисе Годунове, боявшемся и преследовавшем всю семью Романовых, попал в опалу и умер в ссылке.

В некоторых источниках рассказывается, что Григорий Отрепьев, будущий царь Лжедмитрий, перейдя от Михаила Романова, служил у его шурина князя Черкасского. Обладая незаурядными способностями, «зело грамоте горазд», талантливый и честолюбивый, он вошел у него «в честь» и сделал неплохую карьеру, служа, возможно, в качестве дворецкого или конюшего. После ареста своего патрона он спасается бегством, скитается из монастыря в монастырь, в одном из них постригается в монахи, чтобы впоследствии объявить себя сыном Ивана IV царевичем Дмитрием.

Князь Иван, сын Бориса Черкасского, после воцарения первого Романова, кому он приходился двоюродным братом, сразу же стал боярином, под управлением которого находились важнейшие приказы, а после смерти отца царя, патриарха Филарета, князь Иван Черкасский фактически находился во главе правительства. Он не имел потомства, и его богатства, в том числе Никольский дом, перешли к племяннику Якову Куденетовичу, который при царе Алексее Михайловиче принимал активное участие в дворцовых событиях, стал выдающимся военачальником, успешно воюя против Польши; его сын Михаил также был ближним боярином, воеводой в Новгороде и Тобольске, где умелым управлением заслужил расположение Петра I.

Следующий владелец Никольского дома, Алексей Михайлович Черкасский, возможно, был самым известным из князей Черкасских, занимая в XVIII в. при дворе нескольких правителей высшие чины и должности: действительный тайный советник, сенатор, кабинет-министр, великий канцлер. Его биография в Русском биографическом словаре занимает несколько страниц, много больше, чем кого-либо из других Черкасских. Как писал автор статьи, известный историк Н.П. Павлов-Сильванский, «принадлежа, таким образом, к старинному княжескому роду, находясь в родстве с знатнейшими русскими фамилиями, князь Алексей Михайлович к тому же был очень богат, у него было свыше 70 000 душ крестьян, масса золота и бриллиантов – и все это, вместе взятое, повело к тому, что, несмотря на далеко не выдающиеся его способности, на всю малозначительность его как личности („сей человек, – отзывался о нем князь М.М. Щербатов, – весьма посредствен разумом, ленив, не знающ в делах и, одним словом, таскавший, а не носящий свое имя и гордящейся единым своим богатством“), ему пришлось сыграть довольно крупную роль в политической жизни того времени. С другой стороны, несомненно, что именно указанным свойствам своей натуры он и был обязан, что в то бурное время переворотов, быстрых возвышений и столь же быстрых падений, ему до конца жизни удалось неизменно занимать высокое положение, сохранить свои богатства и пользоваться почетом».

После неожиданной смерти 14-летнего императора Петра II Верховный тайный совет, составленный из восьми известных деятелей государства, решает призвать на престол племянницу Петра Великого Анну Иоанновну, вдову курляндского герцога, и направляет в Ригу посольство с «кондициями» (условиями) ограничения самодержавия. Анна соглашается и прибывает в Москву.

В то время в Москве собралось много представителей дворян, и среди них зрело недовольство замыслами «верховников». По словам современников, возбуждение умов было необыкновенным, и по Москве тайные сборища носили пылкий характер, и, что удивительно, общество будто проснулось от векового сна, почувствовав возможность свободы. В России, во мраке самодержавного государства, где все зависело от одного слова, одного каприза государя, открыто обсуждали, «какой образ правления избрать для России: одни хотят ограничить власть государя правами парламента, как в Англии, другие – как в Швеции, третьи хотят устроить избирательное правление, как в Польше; наконец, четвертые желают аристократической республики без монарха», – писал испанский посол де Лириа, а секретарь французского посольства Маньян сообщал в Париж: «Здесь на улицах и в домах только и слышны речи об английской конституции и о правах английского парламента».

Противник «верховников» новгородский архиепископ Феофан Прокопович писал об этом времени: «Жалостное везде по городу видение стало и слышание; куда ни прийдешь, к какому собранию ни пристанешь, не иное что было слышать, только горестные нарекания на осьмиличных оных затейщиков; все их жестоко порицали, все проклинали необычное их дерзновение, несытое лакомство и властолюбие».

В доме Черкасского на Никольской 23 февраля 1730 г. собрались сторонники ограничения самодержавия, за что ратовали Голицыны и Долгорукие, а другая партия, стоявшая за его сохранение, уничтожение Верховного тайного совета и восстановление Сената, собиралась в доме Барятинского на Моховой (на месте старого здания Московского университета). Всю ночь с 23 на 24 февраля 1730 г. между Моховой и Никольской обе группы пересылались между собой, пытаясь согласовать свои позиции. С Моховой на Никольскую ночью приехал Василий Татищев (известный государственный деятель и историк) с предложением безусловного сохранения самодержавия. Тут поднялись споры с партией Черкасского, стоявшей на позиции некоторого ограничения прав монархии, однако князю Антиоху Кантемиру удалось примирить обе стороны. Он написал челобитную и повез ее на Моховую, где ее подписали 74 человека, и в первом часу ночи все поехали на Никольскую, где собрали еще почти 100 подписей. 25 февраля 1730 г. все собрались во дворец Анны Иоанновны, где она отказалась от подписанных ею ранее так называемых «кондиций», то есть условий, ограничивающих ее власть, и при всех надорвала их (надорванный подлинник «кондиций» хранится в Архиве древних актов в Москве). Как написал историк В.О. Ключевский, «так кончилась десятидневная конституционно-аристократическая русская монархия XVIII в., сооруженная 4-недельным временным правлением Верховного тайного совета».

Единственной наследницей баснословного богатства Черкасского была его единственная дочь Варвара, самая завидная невеста России. К ней сватался дипломат и поэт Антиох Кантемир, сын молдавского господаря, но отец Варвары был против этого брака. Она вышла замуж за богача, сына петровского фельдмаршала Петра Борисовича Шереметева, который, таким образом, стал еще более богат, получив в числе многих подмосковные села Вешняково (около шереметевского Кускова) и знаменитое позже Останкино и прекрасные земли в Коломенском уезде, а на Никольской улице присоединил к своей большой усадьбе еще и соседний участок Черкасского.

Известно, что Шереметевы владели участком, находившимся по Никольской южнее усадьбы Черкасских, по крайней мере с конца XVI столетия, когда тут жил Петр Никитич Шереметев, сын боярина Никиты Васильевича, которого Иван Грозный, несмотря на заслуги («почтенна суща, мужа храбраго и на телеси от варварских рук немало ран имуща»), велел, по рассказам иностранцев, на своих глазах изрубить в куски, ноги и руки завернуть в тонкое сукно и послать в подарок его жене. Вина Шереметева неизвестна, да и была ли она? Тиран уничтожал бояр, дворян, духовенство, простых людей по своей прихоти и сам же составлял синодики, рассылая их по монастырям, приказывая молиться за своих жертв.

Как пишет биограф, Петр Шереметев «отличался весьма непривлекательными качествами, из которых главными были: бессердечность, хитрость и корыстолюбие». Дошло много сообщений о его местничанье, то есть спорах о приличествующем по рождению и служению месте. Он просто отказывался принимать назначение, и бывало так, что ему приходилось подчиняться силе: «Петра Шереметева скована вывезти в телеге за посад да послать на службу».

После него Никольскую усадьбу унаследовал старший сын от брака с Феодосьей Борисовной Долгорукой Иван Петрович, пользовавшийся большим почетом при дворе, несмотря на то что он играл неблаговидную роль в ополчении Ляпунова и позднее Пожарского – в Костроме он «прямил» польскому королевичу Владиславу (оставался верным) и хотел было противиться нижегородскому ополчению, но против него встали костромичи и убили бы его, если бы его не выдали Пожарскому. Дом Шереметева на Никольской улице сгорел во время военных действий в Смутное время и был восстановлен вдовой заново. В 1647 г. участок перешел к сыну Василию в 1647 г. и далее в 1672 г. к единственному сыну Петру Васильевичу Меньшому, «пожалованному в бояре» в 1678 г., служившему воеводой в Пскове, Тобольске, Казани и бывшему начальником Поместного приказа. Он возвел в своем имении селе Уборы в 1694–1697 гг. самую красивую церковь в Подмосковье, великолепный пример московского барокко. Его сын, поручик флота Алексей Петрович Шереметев (ум. в 1723 г.), унаследовал усадьбу, которая перешла по семейному разделу к вдове Анне Яковлевне, дочери знаменитого сподвижника Петра Великого князя Якова Федоровича Долгорукова, а в 1746 г. числится за Петром Борисовичем Шереметевым (1713–1787), старшим сыном другого «птенца гнезда Петрова» фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева (от его второго брака на Анне Петровне Салтыковой).

Он не был так известен, как его отец, служебная карьера Петра Борисовича далеко продвинулась лишь после женитьбы в 1743 г. на богатой невесте Варваре Алексеевне Черкасской. Она скончалась после 24 лет брака, а в следующем году умерла его любимая дочь Анна, и он просил о полной отставке императрицу Екатерину II, которая согласилась и уволила его «вечно от службы Нашей военной и гражданской».

Обладая 140 тысячами крепостных, он 20 лет прожил в Москве барином, изумляя москвичей и приезжих иностранцев блестящими приемами и театральными постановками. Особенно запомнился прием, оказанный Екатерине II в 1787 г. в Кунцеве. Вот что писал французский посол граф Сегюр: «Я никогда не видел у частных лиц такого громадного количества всяких золотых и серебряных сосудов, фарфора, алебастра и порфира, которым изобиловали столовые залы графа. Но всего удивительнее было то, что все это несметное число хрустальной посуды, покрывавшей стол, за которым сидело около ста человек, было разукрашено вделанными в каждую вещь дорогими, неподдельными драгоценными каменьями разнообразнейших цветов и пород».

Вскоре после этого праздника П.Б. Шереметев скончался, и наследником стал Николай Петрович Шереметев, также не сделавший большую придворную карьеру, хотя и был товарищем детства изменчивого императора Павла I. Шереметев удалился в Москву и посвятил свою жизнь музыке и театру. Он был неплохим музыкантом и сам аккомпанировал на виолончели певице его театра Прасковье Жемчуговой.

Дочь крепостного князей Черкасских кузнеца Ивана, которой была позднее присвоена фамилия (в России еще и в конце XIX в. у крестьян не было фамилий) Ковалева, или Ковалевская (коваль – это кузнец), получила прекрасное по тому времени образование, воспиталась в школе актрис в Кускове. Она обладала музыкальными способностями, хорошим голосом и артистическими способностями. Любовь к музыке, ее замечательный ровный характер сблизили ее с графом Николаем Петровичем. В продолжение 20 лет они были близки друг другу, а в 1801 г. официально закрепили свои отношения церковным браком. Как писал сам Николай Петрович после ее ранней кончины, «любил ее паче жизни моей и не токмо здесь, но и за пределом жизни любить не перестал и уверен, что и при последнем издыхании моем любить не перестану».

Во всех книгах о них утверждается, что бракосочетание происходило в церкви Симеона Столпника на Поварской (здание ее сохранилось), но оказалось, что в церковных книгах церкви Николая, «что близ старого Каменного моста», было записано, что обряд совершался именно там, что, правда, противоречит другим документам.

В списке домов Шереметевых, хранящемся в их фонде в Государственном историческом архиве в Петербурге, владение на Никольской называлось «Большим Китайским домом». Участок был обстроен двухэтажными каменными домами по трем сторонам, оставляя парадную открытой. В левом флигеле (на углу с Большим Черкасским переулком) у Шереметевых находился сравнительно небольшой театральный зал, который действовал зимой, а летом декорации и актеры переезжали в Кусково. Но Николай Петрович Шереметев задумал выстроить здесь огромный «центр искусств» и заказал его проект лучшим европейским художникам, однако задуманное не осуществилось, и вместо него в его подмосковной усадьбе Останкино построен уникальный деревянный театр-дворец.

Владение на Никольской использовалось хозяевами для получения дохода – строения на участке сдавали внаем. В 1860 г. весь участок арендует известный в то время подрядчик А.А. Пороховщиков и строит в 1862 г. по проекту А.С. Никитина по красной линии Никольской между двумя флигелями усадьбы неприглядное здание гостиницы, названной «Шереметевское подворье». Тот же Пороховщиков асфальтирует прилегающую часть Никольской.

Это здание гостиницы памятно тем, что в нем остановился в 1874 г. будущий известный художник Михаил Нестеров, приехавший в Москву сдавать экзамены в младшее отделение Императорского Высшего технического училища. Он писал в воспоминаниях: «Остановились мы [с родителями] на Никольской, в Шереметевском подворье, излюбленном провинциальным купечеством» (его отец был уфимским купцом).

Перед Октябрьским переворотом участок принадлежал братьям Александру и Сергею Шереметевым, сохранившим немалую часть старинного богатства, – перед 1918 г. они владели 400 тысячами десятин земли в разных губерниях России. В 1898–1900 гг. они почти полностью изменили застройку: на углу с Большим Черкасским переулком появилось монументальное доходное строение (архитектор А.Ф. Мейснер; год окончания строительства виден на правой части дома со стороны Никольской). В угловом с Большим Черкасским переулком помещении 13 октября 1900 г. открылся шикарный парфюмерный магазин фирмы «Брокар», отпраздновавшей таким образом свой 36-летний юбилей. Магазин отделали в стиле модерн, прилавки, мебель, лампы были сделаны по индивидуальным рисункам. «Магазин, без преувеличения, может считаться единственным в своем роде образцом художественной отделки торгового помещения», – сообщали газеты. Теперь тут компьютерный магазин и ничего из старого великолепия не сохранилось. Тот же архитектор построил несколько корпусов во дворе (в них перед большевистским переворотом находились меблированные комнаты) и между 1902 и 1910 гг. пятиэтажный корпус справа от основного здания для торговых целей и также меблированных комнат «Шереметевское подворье», переехавших сюда из здания, построенного Пороховщиковым, а в нем поместилось несколько магазинов, и в их числе магазин хрусталя заводов Нечаева-Мальцева, винный фирмы Шустова (славились шустовские коньяк и наливки), иконный, галантерейный, ювелирный и др.