Текст книги "Кузькин отец"

***

– Что случилось, Эмми? – в надежде на скоротечность происходящего Мэлл изначально занял позицию человека извиняющегося и во всем виноватого.

– Ничего не случилось. – казалось что Эмма была спокойна. Вот только это её якобы спокойствие и говорило о том, что Ходсоны с их новым автомобилем здесь не причём, здесь что-то посерьёзнее.

– Ну тогда пойдём ужинать, – Мэлл попытался обнять Эмми, но опять был отстранён. – Я ужасно устал и проголодался.

– Подожди. – и вот оно, то самое, из-за чего все…

Для тех мужиков, которым в силу каких-либо причин неизвестно, что в таких случаях выслушивают на тот момент самые бесправные и беззащитные существа на свете – мужья, достаточно напиться где-то как следует и прийти домой. Все сами узнаете и ощутите, зачем пересказывать! Но сейчас не тот случай, поэтому надо пересказать.

– Я готова простить тебе всё, практически всё. – Эмма с годами становилась женщиной все более и более, мягко говоря, эмоциональной и в подобных ситуациях эмоций не скрывавшей. Но сейчас он была абсолютно спокойна. Даже создавалось такое впечатление, что она как бы и не хотела этого делать, но делать это ей приходилось, потому что так надо.

Вступительную часть я пропущу. Там, как и в любом, даже с самой высокой трибуны произнесённом докладе, всегда перечисляются достижения которыми стоит гордиться, и как бы вскользь упоминаются отдельные недостатки, которые к сожалению имеют место быть, но на общую картину не влияют. Здесь тоже самое, только с точностью до наоборот.

Наверное тем и отличается культура от бескультурья, а сознательность от несознательности. Если посмотреть на происходящее в доме Мэлла нецивилизованными глазами и послушать то, о чем говорила Эмма, нецивилизованными ушами, то вывод один – Эмма сошла с ума. Такой вывод придёт в головы не только нецивилизованных мужиков, но и в головы нецивилизованных женщин тоже.

– Я горжусь тем, что живу в великой и цивилизованной стране, – продолжала Эмма. – а не в какой-то там дикой Франции или Сибири. Уж если тебе так хочется выбрасывать деньги на ветер, выбрасывай! Я даже сама готова пойти работать! – а вот последнее было непонятно как сказано, то ли как угроза, то ли как признак отчаяния.

Мэллу ничего больше не оставалось делать, а только слушать, потому что Эмма не давала ему возможности пройти в дом. Там бы он включил телевизор, а тот вмиг сбил бы Эмму с мысли и все закончилось бы гораздо раньше, чем намечалось. Но видимо Эмма тоже это понимала и стояла перед Мэллом как ихняя Статуя Свободы, разве что голова была непокрыта, и факела в руках не было. А в остальном один в один, вроде бы и милости просим, а на самом деле – накося, выкуси.

– Единственное, чего я не могу простить и не могу понять. – странно, но Эмма говорила все это как говорящая машина и Мэллу от этого становилось не по себе. – Так это несоблюдения законов нашей страны! Я делаю все для того, чтобы наши дети выросли достойными гражданами КОШЭ и не позволю тебе подавать им дурных примеров.

Вот она, цивилизация! Где-то там, на просторах дикости и бескультурья, нарушения отдельных законов считаются чуть-ли не доблестью. Да и сами, те, кто какой-нибудь закон приняли, тоже не прочь его нарушить. Вот и получается, что закон есть и хороший закон, но соблюдать его необязательно, по желанию, так что-ли. Эх, в дикости рождены, дикостью вымазаны, в дикости и живём…

Совсем другое дело КОШЭ. Там несоблюдение какого-то, даже самого маленького и незаметного закона – катастрофа! В КОШЭ законы соблюдают и соблюдают их от корки до корки, не взирая на последствия. Мало того, на то и культура с цивилизацией, на тех, кто хоть какой-то закон даже чуть-чуть не соблюдает, смотрят как на попугая непонятно как попавшего в стадо пингвинов.

– Я никаких законов не нарушал и не нарушаю, – вот теперь Мэлл, в первую очередь как гражданин, а уж потом как хоть и слегка, но пьяный человек, начал возмущаться. – И ты это прекрасно знаешь. Я много работаю, плачу налоги, хожу на выборы, какие законы я нарушаю? А если ты насчёт футбола или бара, где я раз в неделю выпиваю пару кружек пива, то они тоже законов не нарушают. Они тоже много работают, платят налоги и ходят на выборы. Эмми, я есть хочу, пойдём ужинать. – Мэлл все-таки попытался погасить скандал.

– Успеешь! – похоже, что Эмма ещё не до конца раскрасила, на этот раз событие, которое сейчас для неё было самым важным. – Ты нарушил закон, согласно которому муж не имеет права приходить домой в пьяном виде! – Эмма ещё сказал номер этого закона и кем, и когда он был принят.

– Что-то не слышал я о таком законе. – если честно, то Мэлл даже растерялся. Законы он знал все и выполнял их все, и тут на тебе!

– А его только сегодня в газете напечатали. – торжественно заявила Эмма.

– Эмми, так я сегодня на работе был, поэтому газет ещё не читал. – Мэлл предпринял очередную попытку закончить миром, хотя и понимал, что дело плохо. – Давай поужинаем, а после я прочту газету и, обещаю, с завтрашнего дня буду этот закон соблюдать.

– Нет! – Эмма была непреклонна. – Закон уже вступил в силу, и я, как гражданка КОШЭ, обязана его выполнять. По закону я имею полное право не пускать тебя в пьяном виде домой, что я сейчас и сделаю. Если ты помешаешь мне, я вызову полицию.

В боксе это называется то ли нокаут, то ли нокдаун. Именно в каком-то из этих состояний, а может быть сразу в обоих, сейчас и пребывал Мэлл. Он не мог сообразить в каком, потому что сказанное Эммой, что сейчас он, по закону, не может попасть в свой собственный дом, лишило его способность хоть как-то соображать.

– И куда же мне идти?

– Иди куда хочешь. А завтра, как протрезвеешь, приходи, я лимонный пирог испеку.

Крыть было нечем, да и незачем. Даже если бы Мэлл являлся знатоком великого и могучего, трёхэтажного, языка Дикой империи, это бы не помогло потому, что сейчас на стороне Эмми был закон. Да что там закон, все КОШЭ были на её стороне и Мэлл сейчас нигде не смог бы найти не только поддержки, но даже сочувствия.

– Ну тогда до завтра. – у Мэлла ещё теплилась малюсенькая надежда что сейчас Эмми сменит гнев на милость и все на этом закончится. – Я пошёл…

– До завтра, – как будто Мэлл собрался на работу, сказала Эмми и чмокнула его в щеку.

***

Чему тут удивляться? А Мэлл и не удивлялся, он понимал, что все по закону, а значит он неправ и что закон надо соблюдать и что сейчас надо куда-то идти.

Идти к друзьям, смысла нет. Да и какие они друзья, если честно, так, иногда пиво в одном баре пьют. Да и у них тоже есть жены, которые читают газеты. И ещё неизвестно, где сегодня те друзья будут ночевать.

Вот оно и решение, в смысле, куда идти. Мэлл сообразил, сегодня в баре он был не один и не один он пил пиво. Он то, пил в основном пиво и совсем немного виски, а вот некоторые делали все почти наоборот – пили в основном виски, запивая его исключительно пивом. Так что, надо идти в бар, наверняка, сегодня туда вернётся не только он, но и ещё много кто другой.

«Опять же, – подумал Мэлл. – Бару прибыль, не будешь же сидеть там просто так, да и хозяин не позволит. А значит придётся пить пиво, так что и заведению и КОШЭ прибыль а ему, Мэллу, такой вот импровизированный ночлег. А может быть нарезаться как следует и пошло оно все-поехало? Не, не надо, а то Эмма и завтра домой не пустит».

Глава VI

Насколько известно из того, чему известным дозволено быть, изначально в космонавты набирали исключительно лётчиков. И что интересно, лётчиков именно военных, а не гражданских. Но Первый Секретарь ЦК лётчиком не был, ни военным, ни гражданским, зато он был коммунистом, причём, коммунистом номер один.

Именно это и позволяло, ни в коем случае не дозволяло, проходить Никите Сергеевичу программу подготовки космонавтов с такими успехами, которым будущие космонавты, если бы узнали об этом, несомненно позавидовали.

Сама по себе программа подготовки космонавтов – штука засекреченная дальше некуда. Тем более была засекреченной программа подготовки первых космонавтов. Ну а что тогда говорить о программе подготовки Первого Секретаря ЦК, учитывая, что в космос он собирался лететь самым первым? Наверное такого уровня секретности в природе не существует вообще и она сделала исключение для Никиты Сергеевича.

Единственно, что доподлинно известно, так это то, что для облегчения управления космическим кораблём, все кнопки и тумблеры в нем пронумеровали в порядке их нажатия и включения-выключения. А вот сколько там этих самых кнопок и тумблеров, так и осталось государственной тайной.

С кнопками и тумблерами как раз все понятно. Ничего запредельного здесь нет, просто-напросто, таким образом был составлен алгоритм управления космическим кораблём, делов-то. Везде, где только можно, и даже там, где совсем не обязательно, у нас все подписывают, при случае обратите внимание…

Взять например дверь, или ворота какие-нибудь. Не всегда конечно, но нет-нет, да и напишут: «Посторонним вход воспрещён». Хорошо, если вход этот воспрещён, то спрашивается, где оно, то, через что вход разрешён? Не надо обладать непоколебимой логикой, чтобы предположить, если есть то, через что входить нельзя, то рядом обязательно должно быть то, через что входить можно, дырка в заборе, например. Вот тогда полный порядок. Но совсем не обязательно подписывать то, куда нельзя. Достаточно подписать то, куда можно и все. Какому дураку придёт в голову переться в неизвестность, если рядом обозначена известность? Но дверь всегда одна, и очень часто на ней написано, что вход именно через неё, – запрещён. А двери, через которую этот самый вход разрешён рядышком то и нету. И что прикажете делать? Конечно же идти через то, через что идти нельзя. Другие варианты не просматриваются. Но это так, к слову пришлось…

– Вы меня особо-то науками не накачивайте… – говорил Никита Сергеевич тем, кому предстояло за немыслимо короткий срок сделать из него и лётчика, и космонавта. – У меня в голове одна наука – марксистско-ленинская теория, а она, наука самая главная и в случае чего, любую из ваших наук заменит.

Да, поначалу было хотели сделать теоретическое обучение, так сказать, инкогнито. Инкогнито, это когда обучаемый с одной стороны, обучающий с другой, а между ними занавеска. Ученику вообще-то наплевать у кого он учится, лишь бы толк был. Но тем, кто обеспечивал «Как бы чего не вышло», было совсем не наплевать. Вообще-то учителю тоже по большому счёту наплевать, кого он учит, лишь бы соображал более-менее. Может быть и в случае с Никитой Сергеевичем учителям, покуда не узнали, было бы наплевать, а дальше что? Пусть они, учителя эти, все в подписках о неразглашении как вор-рецидивист в татуировках, что толку, человек тот слаб, и ой как слаб! И чуть что, летит все к едреней матери, а то ещё куда подальше. Ведь никакая занавеска не смогла бы обеспечить Никите Сергеевичу это самое инкогнито. Достаточно ему было сказать пару фраз и все инкогниты, вместе взятые, полетели бы к чертовой матери без какой-либо надежды на возвращение. Как можно какой-то занавеской скрыть голос того, кого вся страна, да что там вся страна, весь мир знает. И его манеру говорить тоже знают, потому что другой такой на свете нет, и об этом тоже все знают.

Но и здесь Первый Секретарь оказался первым. Он предложил до умопомрачения простой и эффективный способ обеспечения секретности обучающего процесса.

«Вы ещё пограничников с собаками поставьте! – в свойственной ему приподнято-эмоциональной манере, объяснял Никита Сергеевич организаторам и кураторам учебного процесса. – А ещё лучше, заминируйте преподавателя. Покуда в классе сидит, все нормально, а вышел в коридор, тут же и взорвался».

Наверное чиновный люд где-то специально учат, что в таких случаях на сказанное Первым, надо реагировать как на юмор, перспективы-то жуткие… Вот генералы с профессорами и хихикали, тем самым давая Никите Сергеевичу понять, что они прекрасно понимают, и что здоровая шутка – вещь им не чуждая, но делать что-то надо.

– Я коммунист и советский человек, – не доходчиво-трибунно, а по простецки, как будто поездку в соседний город пересказывал, объяснял Никита Сергеевич. – Ну и что такого, подумаешь, за парту уселся?! Партия приказала, вот и уселся! Учить меня будут тоже коммунисты и советские люди, а это понимать надо. А раз понимать, то и доверять им! Расскажите все как есть и никакой секретности в виде дурацких подписок не понадобится. Сделайте их, – Никита Сергеевич чуть не ляпнул, соучастниками. – участниками обучения и события в целом. Это куда большая ответственность, чем какая-то там секретность!

Те, кто всем этим руководил, были в общем-то далеко не дураками, но до такого не додумались. Скорее всего, они были уверены, что за исключением Никиты Сергеевича, ну и их конечно, все вкруг шпионы.

– Уж если и здесь шпионов боитесь, – продолжал вразумление Никита Сергеевич. – То гнать вас надо в три шеи, а то и самих к стенке ставить заместо тех шпионов, которых вы тут понапридумывали!

Так что там, где для того, чтобы перейти речку, собирались строить здоровенный мост, оказалось достаточно снять ботинки с носками и закатать штаны по колено. И никакого моста не надо вовсе.

Поначалу Никита Сергеевич решил, что во все эти теоретические науки особо вникать не будет. Незачем это, тем более что сам он был от пяток до макушки практиком. Для себя он решил, учиться конечно будет прилежно, но излишней старательностью себя не изводить не собирался. Что запомнится, то запомнится, а что не запомнится, ну и… с ним. В этом случае Никита Сергеевич надеялся на природную смекалку и чутье, которые, стоит сказать, его никогда не подводили. А уж какие «космосы» он прошёл-пролетел-пережил, не каждому самому учёному академику под силу.

Опять же, и об этом ему сказали сразу, во время полёта будет обеспечена бесперебойная связь с Землёй, и в случае чего, подскажут, не оставят один на один с космосом.

Для того, чтобы связь была бесперебойной, лететь-то вокруг всей Земли придётся, были срочно перепроектированы и переориентированы два парохода, изначально заложенные на судоверфях как обыкновенные сухогрузы.

Стоит сказать, обеспечение бесперебойной связью, а на самом деле сведению к минимуму всех мыслимых и немыслимых возможностей для Никиты Сергеевича «ломки дров» во время полёта, оказалось гениальной находкой. В плане как мореходности, так и в плане эффективности аппаратуры на них установленной, пароходы получились невероятно удачными и после много лет обеспечивали бесперебойной связью уже настоящих космонавтов. Правда выглядели они просто чудовищно, ну прямо как инопланетяне какие-то, и поначалу своим видом пугали неискушённых в вопросах космонавтики моряков, но постепенно те привыкли и перестали обращать на них внимание.

***

Но случилось то, чего Никита Сергеевич при всей своей постоянной готовности к любым сюрпризам и неожиданностям не ожидал – ему понравилось учиться. Понравились не науки как таковые, а то, что он почти все эти премудрости понимал.

Никиту Сергеевича даже забавляло, он академий не заканчивавший, а имевший то ли четыре, то ли пять классов образования, он сам точно не помнил сколько, понимал то, что учат понимать только в школе десять лет, а потом ещё институты и аспирантуры всякие. Это ему невероятно понравилось и незаметно, как для ученика, сослужило хорошую службу. На самом деле изначально Никита Сергеевич смотрел на все эти необходимые науки не как папуас смотрит на коробок спичек, а как ребёнок, смотрит на неведомую ему игрушку.

В нем сидело как бы два человека. Один – самый главный коммунист страны, которому партия поручила сверхответственное дело. То, что он это дело поручил себе сам, а никакая не партия, Никита Сергеевич и не вспоминал потому, что отождествлял себя с партией и порознь не представлял. Как коммунисту, и не важно, коммунисту на тот момент номер один или под каким-то другим номером, Никите Сергеевичу любая, даже самая дремучая наука, была по плечу и он её совершенно не боялся. Опять же, такой вариант, как отчисление за неуспеваемость, не существовал вообще. Это он мог отчислить, причислить и разогнать куда угодно кого угодно, хоть всех скопом, хоть группами, хоть по одиночке. Товарищи, партия поручила нам ответственное дело и мы его должны с честью выполнить, на то мы и коммунисты – примерно так, если бы Никите Сергеевичу вздумалось бы произносить перед началом обучения речь, он бы и сказал. Но речи, как торжественные, так и самые скучные, будничные, были не предусмотрены. Все и так всё понимали, ну а если понимали, то зачем время терять?!

А под номером два в Никите Сергеевиче сидел обыкновенный мужик с минимумом образования, но с максимумом природного ума и природной же хватки. Сначала, да, сначала он воспринял науки, как увлекательную игру, тем более, что игра была совершенно для него безопасной. А уже по ходу обучения в нем зашевелились демоны и прочая чисть и нечисть.

«Это что же я, совсем какой-то там дурак, чтобы игреки с иксами путать? – думал Никита Сергеевич».

А поскольку путать он ничего не путал и почти все из того, пусть и на каком-то непонятном для других уровне, ему было понятно, Никитой Сергеевичем овладевал азарт и с молодецкими криками внутри себя: «Врёшь! На возьмёшь!» и, «Я покажу вам Кузькину мать!», он постигал науки с такой быстротой, с какой до него вряд ли кто постигал, ну разве что законченные гении.

Несколько иначе, но не значит что плохо, обстояло дело с практикой – с полётами. Никита Сергеевич быстро понял, что здесь самое главное – практика. Чем больше он будет летать, тем скорее научится летать хорошо. И Никита Сергеевич не давал покоя ни инструкторам, ни самолётам.

Поначалу, ну чтобы раньше времени не узнали, Никита Сергеевич выкраивал на обучение, как наукам, так и полётам, каждый день по несколько часов. Он не говорил куда уезжает и почему иногда приходится менять не только расписание его работы, но и расписание работы всего ЦК.

Человек так устроен, что не успокоится пока не найдёт объяснения тому, чему объяснения пока нет. Так и в случае с Никитой Сергеевичем. Партийно-государственный люд всколыхнулся от столь необычного выкрутаса Первого и забросив все дела, принялся думать и выдвигать версии насчёт того, что случилось.

Стоит сказать, версия, кого-то даже устаивающая, нашлась довольно-таки скоро – заболел наш Первый и серьёзно заболел, теперь лечится. Разумеется поползли слухи что хана Первому, недолго мол ему осталось ботинками по трибунам стучать.

Говорят что политика – штука грязная, немного не согласен. На самом деле, политика – штука хоть и гнусная, но мудрая. Судите сами, покуда Никита Сергеевич постигал всякие там науки, крутил мёртвые петли в воздухе и тем самым готовился полететь в космос, «Те, Которые Следят За Тем, Как Бы Чего Не Вышло» (на самом верху их тоже хватает), на перекур не отправились. Они тоже крутили «мёртвые петли», но только не в воздухе, а в государственных учреждениях и кабинетах, не взирая на высоту их расположения, и постигали, постигали, постигали, но только не науки, а нечто другое.

Вот так вот, совершенно возмутительным способом, потому что совершенно неожиданным, Никита Сергеевич при помощи «Тех, Кому…", очень быстро выявил и разоблачил тех, которые обязательно есть в каждом государстве и при каждом главе государства, и которые только и ждут момента, чтобы этого главу спихнуть. К стенке их конечно же никто не ставил, да и немного их оказалось, если честно. Все гораздо проще, казалось бы ни с того, ни с сего, вдруг всем им страсть как захотелось самолично узнать и убедиться, как живут те же самые папуасы и другие смуглокожие и темнокожие народы? И отправились они, перед этим по старой традиции напившись до состояния забвения матерных слов, в дальние страны, туда, где зима пожарче нашего лета будет, работать конечно. А вы что подумали?

Таким образом, Никита Сергеевич, без отрыва, как от производства, так и от подготовки к полёту в космос, избавил себя и страну от возможности, давайте уж называть вещи своими именами – государственного переворота. А стоит сказать, что от этого самого переворота не застрахован ни один, даже самый распрекрасный руководитель государства. Конечно же, Никита Сергеевич самым распрекрасным руководителем не был, но не бы он и руководителем совсем никчёмным. Он был именно таким правителем, который был нужен стране именно в тот момент.