Электронная библиотека » Сергей Романюта » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Кузькин отец"


  • Текст добавлен: 6 сентября 2015, 22:13


Автор книги: Сергей Романюта


Жанр: Жанр неизвестен


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +
***

После, по своей значимости, не терпящих отлагательства, второго и третьего тостов, имеющих место быть практически во всех застольных протоколах, обстановка стала такой, какой ей и положено было быть, домашней. Теперь можно было не спеша поговорить за жизнь, а выпить-закусить, всего лишь помощники разговору.

Пока Иван Степанович то ли закусывал, то ли просто ел, и всем своим видом показывал Фёдору что, мол, наливай давай, чего сидишь-то, инициативу перехватила Анна Кондратьевна.

Как и любую другую женщину, её конечно же интересовало всё, но в первую очередь, дом и семья. Понятно дело, что Гласс был определён как центр внимания, из-за него все и собрались-то. О том, то происходит в семье Валентины, Анна Кондратьевна была прекрасно осведомлена, мама все-таки, а заодно и тёща. О том, что происходит у Антонины, Анна Кондратьевна тоже знала, хоть особо и не интересовалась, – ничего не происходит, потому что мужика в доме нет, а без мужика и событий в доме считай, что никаких. Дети конечно же события преподносят, иногда такие, просто диву даёшься, но это события другого характера и порядка. Основным же поставщиком событий в семье, как ни крути, является мужик, наверное потому его и считают главным в семье.

А сейчас перед Анной Кондратьевной сидел и уплетал винегрет самый настоящий иностранец, и не на картинке, а живой. Не сказать, чтобы Анна Кондратьевна была женщиной малообразованной или вообще, невежественной. Насчёт этого как раз был полный порядок, но только по части того, что происходит здесь. А вот что происходит там – сплошная неизвестность. В газетах конечно пишут, как у них простые люди живут, но пишут как-то однобоко. Если всему верить, то плохо живут и вообще неизвестно, как до сих пор с голоду не помёрли.

Анна Кондратьевна принялась расспрашивать Гласса: кем он работает, женат ли, есть ли детки, кто родители и живы ли… Как правило, в таких случаях, вопросы звучат стандартные, а вот ответы на них всегда разные, наверное потому женщины в первую очередь и задают такие вопросы.

Гласс отвечал, скрывать ему было нечего. Да, он женат и у них трое детей. Старший там, в КОШЭ, в колледже учится, а младшие здесь, с ними. Родители Гласса живы и здоровы, они у него фермеры, крестьяне, если по вашему. Рассказал Гласс и о том, что здесь он уже два года, работает в посольстве, и что через год его пребывание здесь закончится, и что поедут они все вместе, с женой и детьми домой. Что живёт Гласс в небольшом городке, пригороде большого города, правда не сказал какого. У них есть свой дом, правда сейчас в нем никто не живёт, потому что старший сын живёт в общежитии, при колледже.

Подобные вопросы и ответы на них, женщинам наверное интересны тем, что бесконечны. А вот мужикам наоборот, в большинстве случаев, неинтересны, потому что отвлекают и не дают поговорить на темы более важные, в которых только мужик и соображает. Женщины внимательно слушали рассказ, а вернее ответы на якобы простые, но тонко и со смыслом заданные вопросы. Каждая из слушавших воспринимала, анализировала и запоминала услышанное только одной ей понятным способом и запоминала соответственно тоже не всё, а то, что, да никто не знает, что она там себе запоминала.

– Мать! В законе… – Иван Степанович почему-то выделил последнее. – Хватит человека допрашивать. Его и без тебя на работе мучают, а домой придёт, так жена тут как тут, тоже рада стараться. Дай человеку отдохнуть. Фёдор, что сидишь?! Наливай, давай!

– Влас, ты на баб не обращай внимания. – инициатива перешла, а вернее будет сказать, была захвачена Иваном Степановичем. – Давай лучше-ка выпьем, да поговорим.

Воспользовавшись моментом, а может быть и в самом деле что-то понадобилось, Валентина пошла на кухню, Антонина за ней.

– Женатый он. – как будто свой некролог прочитала, сказала Антонина присаживаясь на табуретку.

– Ну и что, что женатый! – оптимизм, который олицетворяла сейчас Валентина, если и не вселял надежду в одинокое сердце Антонины, то давал понять, что она, надежда, все-таки имеет место быть. – Эка невидаль, а ты на что?! Мужики, они тупые все. Им покуда не объяснишь, доходчиво, они ни за что не поймут. – Валентина подмигнула подруге и засмеялась.

– Да как-то боязно. – а вот Антонина скорее всего олицетворяла сейчас пессимизм. – Иностранец все-таки…

– Это он выше пояса иностранец. – опять подмигнула Валентина. – А ниже пояса иностранцев не бывает. – и опять засмеялась.

Если немного дать волю фантазии, или же выпить чуть-чуть побольше, то разговор на кухне можно представить как перерыв, не знаю как эта штука называется правильно, в боксе, между раундами.

Боксёр сидит на табуретке, тяжело дышит и всем своим видом показывает, что хоть ему и тяжело, но сдаваться он не собирается.

Тренер, на кухне тренировала Валентина, машет перед боксёром полотенцем, даёт водички попить и говорит умные вещи, советует, как свалить лютого противника одним ударом. Валентина советовала Антонине провести серию ударов ниже пояса, туда, где иностранцев не бывает. Это в боксе, ну в настоящем, ниже пояса бить запрещено. А в жизни, в жизни другие законы и правила. Там некоторые удары ниже пояса иногда даже очень полезны и приветствуются, причём приветствуются даже теми, кто их пропустил, правда потом, после того как…

А вот перед Глассом никто полотенцем не махал, и советов умных не давал. Все это было, но было там, в посольстве, а здесь, у Фёдора, он оказался один сразу перед несколькими противниками, которые, то по очереди, то сразу все вместе, лупцевали его своими вопросами и разговорами. Но Гласс на то и культурный человек, да ещё и дипломат к тому же. Если Антонину можно сравнить с боксёром и всех других тоже, то Гласс скорее был похож на гроссмейстера во время сеанса одновременной игры, в шахматы разумеется. Правда никто об этом не подозревал, разговаривали и разговаривали, и каждый в своей голове шурудил что-то своё, Гласс, кстати, тоже.

***

А тем временем инициатива по части разговоров перешла к Ивану Степановичу, без каких-либо последствий для него. К бабке не ходи, что такое проявление вольнодумства ему аукнется, правда неизвестно как, и неизвестно когда. Смелый мужчина, Иван Степанович.

А пока что Анна Кондратьевна вместо того, чтобы поставить на место свово мужика или же, на худой конец, заявить что, мол, всю жизнь так, слова сказать не даёт и что она, подразумевается – святая женщина, вот так вот всю жизнь с этим чудовищем мучается, заулыбалась, даже слегка покраснела, и не стала перечить. Может быть вспомнила что-то такое, что только ей и этому обормоту принадлежит, а может быть информации, полученной от Гласса на первое время хватало.

Фёдор сидел и помалкивал, сегодня Иваном Степановичем ему была определена участь виночерпия. Фёдор был рад постигшему его такому счастью, и не потому что имел возможность не обделить себя. Просто-напросто он слабо себе представлял роль управляющего застольем в этом случае. Но и не это, если честно, его заботило. Если бы не Иван Степанович, инициатива окончательно и бесповоротно перешла бы к Валентине и она решала бы кому говорить, а кому помалкивать, ну и все такое. Нетрудно догадаться, кому пришлось бы помалкивать больше всех, Фёдору конечно. Он и сейчас помалкивал, но зато был спокоен, что застольные разговоры не свалятся в трясину извечных бабских тем, выбраться из которых невозможно.

– Влас, а вот скажи мне, – Иван Степанович замечал за столом только Гласса, а остальных воспринимал не иначе как мух надоедливых. Наверное и их надо было в кино да на карусели отправить. – Чингачгук, он какой из себя?

– А кто это? – конечно в это верится с трудом, что Гласс не читал до ужаса популярную в Дикой Империи книжку, написанную, кстати, в КОШЭ. Вот вам и дикари.

– Ну как же! – Иван Степанович аж не поверил, что такое может быть. – Индеец у вас, самый главный.

– Пап! – вернувшаяся с кухни Валентина принялась вносить ясность. – Он же из книжки, не настоящий. Да и давно это было, в прошлом веке, кажется.

– Кто ненастоящий? – переспросил Иван Степанович.

– Чингачгук твой! – поддержала дочь Анна Кондратьевна. – Перепил что-ли?

– Наоборот недопил. Фёдор! – нашёл выход из щекотливой ситуации Иван Николаевич.

Слово отца в законе – закон. Федор починился закону:

– Вообще-то Гласс ко мне по делу пришёл. – инициативу нельзя было ни в коем случае упускать. А то начнут терзать беднягу дипломата вопросами по поводу: почём у них чулки капроновые и сколько в КОШЭ токари получают, Фёдор токарем работал. – Они выставку у нас готовят, вот он и выясняет, для выставки надо, какие прохладительные напитки у нас народ пьёт?

– Так бы сразу и сказал! – казалось Иван Степанович только этого и ждал и наконец дождался. – А то сидишь, молчишь. А вам зачем?

– Мы хотим показать простым людям в Советском Союзе, как живут простые люди в КОШЭ. – принялся объяснять Гласс. – Показать все стороны жизни, в том числе и то, что мы едим и пьём. Вот для этого и надо знать, а лучший способ узнать – спросить у простых людей.

Иван Степанович как раз находился в таком возрасте, в котором люди очень любят поговорить, причём поговорить так, чтобы его слушали, и не перебивали. У молодёжи возраст, это когда спешить надо, а вдруг не успеешь. Надо дел много переделать, опять же, вокруг столько девок, ну или парней, которым и на которых надо, как минимум, произвести впечатление. А по максимуму, максимум в этом деле у каждого свой, сами знаете, начиная с чего и заканчивая чем.

Расцвету сил и зрелости положено своё. Тоже понравиться и охмурить, но уже больше понравиться, чем охмурить потому, что жена или муж где-то рядом ошиваются и конечно же не дремлют, если только сами не заняты тем же самым. Но в этом возрасте помимо охмурежа появляется это самое, поговорить. Уже что-то в своей жизни видел, испытал, чему-то научился, значит надо поделиться впечатлениями.

И так вот плавно, одно сменяет, а вернее сказать, вытесняет другое. В данном случае, с возрастом потребность в охмурении куда-то исчезает, а поскольку природа не терпит пустоты, его место занимает потребность поговорить. Правда бывают исключения, но редко, а вот к счастью или к сожалению – неизвестно.

Насчёт потребностей Ивана Степановича по части охмурить, ничего неизвестно, да и объект охмурежа не тот если что, а вот по части поговорить, это завсегда пожалуйста, это сколько хотите.

Поэтому сейчас всем присутствующим, включая Гласса, надлежало выпивать, закусывать и слушать Ивана Степановича, право слова никому предоставлено не было. Да, Фёдору ещё разрешалось водку по рюмкам разливать:

– Лучше всего конечно, это вода, колодезная или родниковая. Всегда холодная, аж зубы ломит и вкусная. Только если вспотевший, то пить нельзя, остыть надо, а то и ангиной заболеть можно…

«Как это вода может быть вкусной!? – слушая рассказ Ивана Степановича соображал Гласс. – Водопроводная вода безвкусная, а пить не водопроводную воду опасно, в ней много вредных бактерий, заразиться можно». Эх, Гласс! Из родника тебе бы хоть разок водички испить, а не из водопроводного крана…

– Вода конечно хорошо. Но ещё лучше, конечно же, квас. – продолжал Иван Степанович. – Он, квас, и жажду утоляет и охлаждает когда жарко и вкусный к тому же, и полезный, ядрёный такой. В нос как шибанёт, бывает что аж слезы из глаз. А почему вкусный? А потому, что его из хлебушка делают, а хлебушек, он не вкусным и не полезным быть не может. Но это если домашний, а если тот, что в магазине продают, то гадость. Неизвестно чего они туда намешали. Так что, квас надо пить домашний и лучше всего из погреба. Влас, ты квас любишь?

– Нет. – машинально ответил Гласс, но увидев какое впечатление произвёл своим ответом, добавил. – Я его никогда не пил.

– Не беда, попробуешь. – успокоил его Иван Степанович. – Валентина, запиши Власу как квас дома делать. Только пиши разборчиво, а то у тебя почерк ужасный.

– Нормальный у меня почерк! – возмутилась Валентина, но за тетрадкой и ручкой пошла.

– Сейчас Валентина тебе напишет, – продолжал Иван Степанович. – Дома сделаешь. Не переживай ты так Влас, тебе квас понравится, за уши потом не оттащишь. Фёдор, чего сидишь! Из кваса ещё окрошку делают. Ел окрошку-то?

– Нет. – Гласс и правда не ел окрошку и вообще не представлял себе, что это такое. – А что это?

Следующий раз, как в гости придёшь, – вот так легко и просто Иван Степанович решил с пока ещё не возникшим, но назревавшим поиском повода для следующей встречи. Что интересно, сам Иван Степанович в этом заинтересован не был, ну разве что поговорить. – Валентина окрошку сделает, вот и попробуешь.

– У Антонины окрошка получается лучше, – вернувшаяся с тетрадкой Валентина тут же ухватилась за появившуюся возможность представить свою подругу хотя бы во всей кулинарной красе. А путь туда, где иностранцев ещё ни разу не было, как раз проходит через желудок. Так что вот он момент, надо хватать и держать крепко. – Пусть она и готовит.

Антонина вспыхнула маковым цветом, но быстро опомнилась. Наверное смущение уступило место желанию не ударить в грязь лицом перед иностранным гостем, которому готовилась участь не только гостя. Так что Антонина наверное принялась вспоминать наилучший рецепт окрошки из тех которые знала.

Только сейчас Гласс обратил на неё внимание. До этого весь поглощённый вниманием к себе со стороны Ивана Степановича, он мало на кого из присутствующих отвлекался, времени не хватало. А тут, глядь, перед ним сидит симпатичная, и даже можно сказать, красивая женщина.

Насчёт женщин Гласс не был большим специалистом, жена есть и достаточно, примерно так считал он. К тому же моральные принципы и все такое, да и скандалов не хотелось. Но сейчас, кажется, моральные принципы слегка пошатнулись. Оказывается Антонина, в отличии от его жены, не измучена потугами нравится всем и выглядеть на все сто. А поэтому не изводит себя диетами и не раскрашивает себя как тот книжный Чингачгук всякой дрянью. Но Чингачгук, тот для дела, а эта даже тогда, когда одна дома сидит. Так что можно сказать, Антонина повела в счёте, ну или как это, если по-культурному. А по-простому если, то обратила на себя внимание и надо сказать, что заметила это, но не покраснела, сдержалась. Так что окрошка обещала быть самая вкусная, которую только можно себе представить.

– Вот Антонина пусть и готовит. – Валентина сделала своё дело, теперь наступал черед Антонины.

– Ладно, готовьте кто хотите, – согласился Иван Степанович. – Только чтобы квас был домашний.

– Будет? – просила Антонину Валентина.

– Будет. – заверила Валентину Антонина.

– Ну а ещё, – продолжал Иван Степанович. – Народ газировку всякую пьёт. Лимонад, ситро, ещё что-то. Но это в основном дети, потому что сладкая и газом шипит. Когда жарко и пить хочется ей не напьёшься, потому что сладкая. Но постоянно с собой квас таскать не будешь, поэтому приходится пить лимонад с ситром. А если честно – гадость гадостью. Но детям и бабам нравится, потому и пьют.

– В парке женщина продавала, – подтвердил существование газировки в Советском Союзе Гласс. – Я пил.

– Ну а я что тебе говорю!? – как будто Гласс утверждал обратное, и Ивану Степановичу долго пришлось ему доказывать то, что газировка у них есть и её полным-полно. Приблизительно так можно было расшифровать сказанное отцом в законе.

***

Со стороны этот разговор выглядел пусть и довольно-таки комичным, зато, интересным. Представьте, за столом, на котором даже мифически недоступного птичьего молока, тогда конфет таких наверное ещё не было, всего полным-полно, сидят два взрослых и явно в твёрдом рассудке мужика и на полном серьёзе разговаривают о лимонаде и прочей ерунде. Вернее так, один на полном серьёзе рассказывает, а второй, тоже на полном серьёзе, слушает. Но и это ещё не все. Остальные участники застолья даже не пытаются сменить тему разговора.

Обычно как. По ходу застолья один изначально общий для всех разговор начинает распадаться на отдельные, маленькие разговорчики. Из тех, кто за столом, формируются так сказать, группы и группки по интересам и разговаривают по поводу чего-то такого, что интересно только им, а другим не очень, потому, что у тех, других, своя тема для разговора есть.

А тут получилось ну прямо как на профсоюзном собрании, один выступает, а все присутствующие слушают, и слушают, можно сказать, что внимательно, а не так, как на собрании, где докладчика не слушают, а просто слышат.

На самом деле все очень просто. Случалось ли вам быть свидетелем застольной беседы на тему, известную, не говоря уже о взрослых, всем, без исключения, детям малым и даже всем бездомным собакам и телеграфным столбам? Обычно то, о чем разговаривают за столом, хорошо известно и получается, что один пересказывает то, что собеседнику уже успело надоесть, а потому не интересно, но слушать приходится. Это как если переливать воду из одного сосуда в другой, а сосуды эти между собой сообщающиеся. Но не говорить совсем не то чтобы нельзя, а просто невозможно. Даже на поминках люди разговаривают, хотя уж там как раз тот случай, когда переживания позволяют полностью погрузиться в себя.

Мало того, интерес к теме, которую и темой-то не назовёшь, такой, как будто рассказчик с Марса вернулся и делится впечатлениями, как у них там всё устроено.

Но всех интересовала не газировка, будь она неладна, а то, с каким вниманием Гласс слушал рассказ Ивана Степановича и привлекало потому, что такое если и увидишь, то нечасто. Понятно, что Анна Кондратьевна любовалась своим ясным соколом или извергом рода человеческого, неизвестно, какой заменитель имени-отчества был у неё наиболее популярен. Антонина не то чтобы любовалась, а просто рассматривала Гласса потому, что лучше момента было придумать трудно. Все, как и она смотрели на Гласса, на то с каким вниманием он слушал Ивана Степановича и друг на друга внимания у них уже не хватало. Ну а Иван Степанович был на высоте. Нечасто такое выпадает пенсионеру, в смысле возможность говорить много и долго и чтобы при этом все тебя слушали и не перебивали.

Кстати, вот мифическое птичье молоко, или некий его заменитель, на столе безусловно было, а вот лимонад-то как раз и не было. Функции того, чем надо было запивать то, что можно и не запивать, но обычно запивают, выполнял домашний компот. Не думайте, не тот компот, что из сухофруктов варят, а настоящий, который в банки закатывают.

Иван Степанович и о компотах рассказал, и опять выходило, что самые лучшие компоты это те, которые домашние, а в магазинах такие же, как и лимонад в бутылках – ерунда и гадость.

Вспомнил Иван Степанович и о минеральной воде, минералке, если по-простому. По его словам выходило, что минералка – штука скорее полезная чем вкусная, и что пьют её в санаториях и ресторанах. В санаториях потому, что врачи прописывают, а в ресторанах не иначе как для выпендрежа. Что самая лучшая минералка это та, которая с Кавказа, что там есть источники, каких больше нигде в мире нет. Вот оттуда её и везут, и наверное к ним, за границу тоже везут, просто Гласс внимания не обращал.

Из рассказа Ивана Степановича выходило, что прохладительных напитков в Дикой Империи великое множество. Если быть честным, ну хотя бы перед самим собой, Гласс не ожидал что их так много. А Иван Степанович ещё и сокрушался по поводу того, что раньше напитков этих было гораздо больше, не в пример, чем сейчас. Сейчас, по его словам, всё на заводах и фабриках делают, а потому и невкусное оно. А раньше каждая хозяйка сама делала, правда и сейчас: и квас дома готовят, и компоты разные закатывают, но все меньше и меньше.

«Это наверное потому, что у них промышленность не развита, вот и приходится все дома делать. – подумал Гласс. – У нас с этим полный порядок».

– А самый лучший прохладительный напиток, это конечно же беленькая. – как бы подвёл итог Иван Степанович.

– А что такое беленькая? – не понял Гласс, потому и спросил.

– Беленькая, Влас, это то, что ты пьёшь. Это водочка. – поучительно-снисходительно сказал Иван Степанович. – Фёдор, продемонстрируй!

Фёдор продемонстрировал…

– Но не всегда удаётся, бабы мешают. – было видно, что у Ивана Степановича хорошее настроение. Есть благодарный слушатель, которому все в новинку, так почему бы не поговорить, вернее порассказывать? – Вот почему бабы мужикам пить запрещают? Потому что живут дольше, чем мужики. А почему дольше живут? Потому что мужниной кровью питаются, пилят и пилят. А алкоголь в мужниной крови для них вреден…

Столь оригинальная трактовка проблемы долгожительства вызвала неоднозначную реакцию среди присутствующих. Ясно дело Иван Степанович с этим был целиком и полностью согласен. Фёдор тоже согласился, правда молча. А Гласс, хоть толком и не понял, но тоже согласился, отчасти где-то в глубине души, отчасти из чувства мужской солидарности. А мужская солидарность, впрочем как и женская, – посильнее национальности с культурностью будет.

Женщины придерживались несколько иного мнения, это было видно по их единодушной реакции, но вслух несогласия озвучены не были. Это если их, что согласия, что несогласия, произнести, они друг другу непримиримыми врагами становятся. А в молчаливом варианте они друг другу никакие не враги и очень даже хорошо меж собой уживаются.

А вообще-то, если сравнить, то как выглядят Иван Степанович и Анна Кондратьевна, то похоже, что правда. Только никто сравнивать не собирался, присутствующим был известен хоть и крутой, но весёлый нрав отца в законе. Ну разве что Гласс сравнил, но если и сравнил, то вида не показал, дипломат все-таки.

А с другой стороны, если уж Анна Кондратьевна вся такая-рассякая и кровопивством занимается потому и румяная вся, то если посмотреть на Фёдора и Валентину, из них-то двоих, кто у кого кровушку пьёт? Маленькая и худенькая Валентина, или здоровенный Фёдор? Вот и поди разберись, то ли насочинял Иван Степанович, то ли его теория оборотную сторону имеет. Ладно, пусть этим учёные занимаются. Они в институтах обученные и все равно бездельничают, так пусть хоть чем-то полезным займутся.

– Чуть не забыл, все ты, – обвинил Анну Кондратьевну Иван Степанович. – Вот когда перебрал беленькой, а утром похмеляться ни-ни, тогда самое первое средство, это рассол.

– Что такое рассол? – спросил Гласс потому, что раньше такого слова не слышал.

– Это Влас, ну как тебе объяснить, – Иван Степанович на секунду задумался. – Это как бы сок от солёных огурцов или квашеной капусты. Понял?

– Не понял. – честно признался Гласс.

– Гласс, вот огурчики на столе. – у Валентины появилась возможность хоть слово сказать о том, что на столе, а то отец рта не даёт раскрыть. – Попробуйте, сама делала. Сейчас я вам и рассольчика принесу.

Она отправилась на кухню и вернулась с кружкой, наполненной какой-то жидкостью.

– Попробуйте.

Гласс немного отпил. Жидкость оказалась неожиданно приятной на вкус хоть и подозрительной на вид. В меру пряная и какая-то такая, Гласс не мог сравнить её ни с чем из того, что ему приходилось пробовать из напитков.

– Понравилось? – спросила Валентина.

– Да, очень вкусно. – Глассу действительно понравился рассол. – Вкус какой-то необычный.

– Валя, дочка, дай Власу с собой банку огурцов, пусть дома жену угостит. – то ли посоветовал, то ли распорядился Иван Степанович. – Может и она такие же когда-нибудь сделает. Если что, научишь…

«Эта вряд ли что сделает. – Гласс на мгновение представил себе жену занимающуюся приготовление рассола и аж содрогнулся. Картина была сверх нереальной».

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации