Текст книги "Имя звезды"

День четвёртый

Я пробудился ото сна ещё до подъёма. А потом, ненадолго, снова провалился в сон. Вчерашняя тревога не оставила меня, и ныла где-то под желудком. Я даже не мог представить, как будет выглядеть моё разоблачение, и чем это обернётся. Я только представлял, как снова бегу по лесам и полям, прячась от всего… Наверное, к этому и надо готовиться.

Прозвучал сигнал подъёма. Мы уже знали, что в нашем распоряжении есть шесть минут после сигнала подъёма, чтобы появиться на плацу. И при этом постели должны быть приведены в порядок, а форма сидеть на нас должна по Уставу ладно и аккуратно. Я уложился в срок, причём с аккуратностью и точностью обречённого, словно на тот свет уже собрался. И побежал на плац. Я уже представлял себе эту сцену:

– … А вас, так называемый Соколов, я попрошу остаться! – говорит старший наставник, или командир корпуса, после построения.

Или, может быть, прямо во время построения:

– Соколов… или как вас там, выйти из строя! Фамилия! Имя! Отчество! И честно!

Не помню, как оказался во втором ряду, не знаю, с кем там рядом, и кто был впереди. Было всё равно…

– Товарищи кандидаты! – торжественно обратился комкорпуса, – Буду краток. По результатам проверки заключительного физического и психологического тестирования, приёмная комиссия приняла окончательное решение о принятии в ряды курсантов кадетского корпуса Российского Отряда Космонавтов следующих граждан… перечислять которых смысла нет, поскольку приняты все. Поздравляю! Пять секунд вам на радость, и продолжаем! Перекличка!

Перекличка для меня разделилась на «до», и «после». До – это до моего имени. Я услышал своё имя, и отозвался. После… После ничего не произошло. На меня даже не посмотрел старший наставник, и продолжил дальше называть имена. Я успокоился, понимая, впрочем, что это временно. Ещё целый день впереди. На протяжении этого дня ещё дойдёт весть, что Соколов-то ненастоящий!

А день грядущий нам готовил много работы. Называется этот день парко-хозяйственный, или просто ПХД. Это уборка и наведение порядка на территории КК. Николай Николаевич коротко объяснил нам, как здесь всегда организуется это дело. Группе товарищей курсантов назначается фронт работ. И один из этих товарищей курсантов назначается старшим и ответственным за результат работы всей группы.

Вспоминая идеальный порядок и чистоту, которые наблюдались вокруг, я не мог понять, что здесь ещё надо делать лучше лучшего. Но старший наставник всё объяснил. Существует наведение порядка, и существует поддержание порядка. Например, покраска старого забора – это наведение порядка, а такая же покраска того-же забора ещё раз – это поддержание порядка. И работы ничуть не меньше. Итак, как я понял, нам предстоит всю эту окружающую чистоту и блеск ещё раз помыть и начистить. Но когда Николай Николаевич начал оглашать наряды, оказалось, что не только мыть и чистить надо. Среди всяких работ была разбивка новой клумбы между учебным крылом и лабораториями, и там предстоит копать нетронутую целину. Кроме этого, у первого ПХД новых курсантов существует ещё и торжественная часть! Это посадка деревьев вдоль дороги снаружи, ведущей к воротам КК РОК. Каждый курсант садит одно именное дерево. С этого и начнём, а сейчас сразу – распределение нарядов.

Я попал в группу из шести человек – кроме меня, три парня и две девушки, и группа будет заниматься – да! – той самой новой клумбой. А старшим будет… Нет, Николай Николаевич не задумывался, хмуря бровь; это было, видимо, решено заранее, и он сказал сразу – старшим будет Соколов Ярослав! Вот так. Значит, они ещё не узнали, что я не Соколов. Даже командовать назначили.

В этом трудовом отряде я не знал никого, и нам предстояло познакомится. Видимо, в этом и суть – перезнакомить всех друг с другом во время работы.

По команде «Разойдись!» все разбрелись по своим маленьким отрядам, и ко мне стянулись все пять назначенных человек.

– Ну, что… космонавты, – сказал я, стараясь говорить, как можно решительнее, – Меня зовут Ярослав.

И я замолчал, ожидая представления других. На их именных нашивках были только фамилии с инициалами имён. Первыми представились парни: Иван, Виталий и Марлен. Высокая черноволосая девушка носила имя Марина, а другая – низкорослая, лёгкая шатенка, была Настей.

– Ну, что… космонавты, идём за инструментом?

– Эй, командир, – нервно сказала Марина, – ты командовать хоть умеешь? Что это за вопросы: идём за инструментом? Приказал: Идём за инструментом!

Выпад Марины меня несколько ошарашил. Мой неокрепший авторитет начинают пилить в зародыше. И я заметил, что все девушки здесь какие-то резкие. Ну, почти все. Таня, не умеющая плавать, и Даша, которая сама инициативно знакомилась со мной – они такие, а теперь вот ещё эта Марина по фамилии Сереброва. Ну, впрочем, в космонавты пойдёт не всякая девушка, надо иметь определённый пробивной характер, отсюда и такая селекция прекрасного пола в кадетском корпусе. А Марине надо что-то ответить.

– Это и подразумевается, – сдержано ответил я, нейтрально глядя на её правое ухо, лишь бы не в глаза, – Некоторые вопросы можно решать коллективно…, например, сначала обсудить работу, а потом пойти за инструментом… А можно и наоборот… Но если кто-то не любит думать, и ждёт готовые решения, то тогда – идём за инструментом! – окончательно решил я, надеясь на прекращение пререканий.

Но я чувствовал, что нужно что-то добавить.

– Хотя, не думать удобно, – сказал я, – Отвечать тогда ни за что не надо.

И мы зашагали в сторону техотдела МТО. Я прямо спиной чувствовал, как Марина, идущая за мной, пытается родить какой-то ответ. Но ответом мне было молчание, и я не стал дальше провоцировать Марину, и шёл дальше, не оборачиваясь.

В техотделе мы получили лопаты, грабли, тачку, перчатки, и 10-метровую рулетку – всё под мою подпись от Соколова.

Затем мы добрались до места будущей клумбы.

Обойдя место вокруг, и сверившись с выданным мне чертежом, я нашёл, что место клумбы не очень ровно. Несколько земляных бугров портило плоскость земли в этом месте. Первым делом нам предстояло срыть лишнее. Этим мы и занялись. Все работали лопатами на равных, но тачку с землёй вывозили только парни. Плоскость размеченного круга будущей клумбы становилась всё ровнее. А потом мы начали возить тачкой кирпичи из двора хозблока, чтобы сложить из них бордюр клумбы. Обычный народный зубчатый бордюр, из кирпичей, вкопанных в землю под углом, внакладку друг на друга. Потом, мы с Иваном, взяв тачку, отправились за чернозёмом, который был горой выгружен из самосвала у восточных ворот КК. Все остальные остались строить круговой бордюр по сделанной разметке.

Мы привезли очередную тачку чернозёма, в этот раз её толкал я. Я выгрузил землю в уже образованный кирпичный полукруг…

– Кадет Соколов! – раздалось за моей спиной.

Я оглянулся.

В пяти шагах от меня стояли три человека. Три. Моё сердце сделало судорожный глоток крови…

– Кадет Соколов, ваши товарищи знают дальнейший план работ? – спросил Николай Николаевич, который был одним из троих. Двое других были неизвестными мне молодыми мужчинами в незнакомой форме.

Всё… Вот и пришли за мной…

– Да, знают, – ответил я, стараясь сохранять голос спокойным.

– Тогда пусть продолжают. А вы, Соколов, пойдёмте с нами.

– Куда? – непроизвольно спросил я.

– С нами, – просто ответил, Николай Николаевич, – поможете нам.

Сердце сделало слишком большой глоток крови, и чуть не захлебнулось.

Не впадать в панику. Бежать надо неожиданно, когда они этого не будут ожидать, тогда можно будет взять какую-то фору… Я уже думаю, как буду бежать!

Куда!?

Не знаю, лишь бы бежать! Но не прямо отсюда… Они все смотрят на меня. Бежать надо, когда они не будут смотреть. Они словно вяжут меня своими перекрёстными взглядами. Но они и не перестанут на меня смотреть, я ведь преступник…

Я оставил тачку, и подошёл к ним. Когда я оказался между ними, они повернулись в сторону площади, и мы все пошли. Старший Наставник прямо возле меня, справа, а двое мужчин в форме, слева и справа от меня, на некотором удалении. Почему меня просто не схватили? Ведь меня могут подозревать, ни больше ни меньше, в убийстве Ярослава Соколова. Не хотят брать на глазах у других курсантов?

Я не оглядываюсь, но не слышу за своей спиной ни звука. Значит, мои бывшие напарники сейчас молча смотрят нам в след.

Мы идём к площади. Спину изнутри тихо леденит тот же страх, который недавно гнал меня, неизвестно откуда, по дороге, на которой погиб Соколов… Это место стало моим укрытием, здесь я был недосягаем… знать бы, для кого или чего недосягаем… а теперь я чувствовал, что теряю это. Меня заберут отсюда, и я пропаду. Меня не пугает вопрос, куда меня заберут – хоть в самую ужасную тюрьму. Главное и страшное – меня заберут отсюда, из этого места, из кадетского корпуса РОК. Они, конечно, не догадываются об этой угрозе для меня. И я ничего вразумительного не смогу им рассказать. Я верю, что когда-то всё узнаю… Но теперь я могу просто не дожить до этого.

В эти минуты моя жизнь входит в узкое «бутылочное горлышко» – мой выбор шансов резко сузился до двух вариантов: или бежать, или пытаться что-то рассказать этим людям, в чьих руках я сейчас нахожусь.

Рассказать… Как я смогу им объяснить, что я забыт сам собой, и потому мой ментальный след отсутствует в мире, но неведомый преследователь всё равно ищет меня по следу физическому, и провоцирует меня на излучения страха, что бы я стал для него видимым. Такой рассказ сочтут за бред. Я сам, лишь гадательно, всё это недавно понял.

Бежать… Я, хотя бы, стану свободен, и… И снова буду так же мчаться через мир, стремясь только к одному: не оставаться на месте. Ты помнишь, в каком состоянии ты добрался до КК после двух суток (или больше?) такого бега? Помню…

И всё же – бежать! Это было очень сильное и непреодолимое побуждение. Стараясь не вертеть головой, я осматривался, одними глазами, как мог, прикидывая, с какого места и куда я рвану. Кратчайший путь к забору… Нет, отсюда везде далеко получается. Напрямую к забору нельзя. Сразу надо скрыться от них на территории Корпуса. А потом быстро пробираться к забору, только не на виду. Тогда они не будут знать, в каком месте я преодолел забор.

Мы обходим площадь по краю. До массива подстриженных кустов метров пятнадцать… Нырнуть в кусты, и рвануть к стадиону… Там за трибунами забор… Да, но там забор непреодолимой высоты! Я просто вспомнил это наглядно.

А ведь сейчас никто из них не смотрит на меня. Если бы я сейчас бросился бежать, они бы упустили треть секунды времени на запоздалом реагировании.

А мы уже миновали площадь, и я сцепил зубы от досады. Куда ещё?

Я вижу пожарную лестницу на стене здания, к которому мы приближаемся. Лестница начинается в двух метрах от земли, и я легко допрыгну до неё. Потом взберусь на крышу – три этажа. С другого конца крыша переходит в уровень два этажа – можно спрыгнуть туда, а дальше здание почти достигает забора, и на него можно будет соскочить с крыши. Последний этот момент я не смог себе уверенно представить – прыгнуть с высоты двух этажей на забор. У меня хорошая физическая форма, но не на уровне спортивного гимнаста.

А впереди уже показался КПП. Ворота закрыты. Дверь КПП тоже.

Всё! Последний шанс! Когда подойдём ближе, я разгонюсь, и перемахну через забор, с другого края ворот от помещения КПП. Они сразу ничего не сообразят. Закрытые ворота они быстро не откроют. Свои закрытые двери дежурные по КПП тоже откроют не сию минуту. У меня может быть несколько секунд времени, что бы умчаться далеко…

А меня ведут прямо к воротам. Что бы это значило? Понятно уже, что задерживать будут внутри КПП…

Мы уже близко. Я прикинул все дистанции, и почти каждый шаг… И не только каждый свой шаг, но и шаги моих преследователей. По моей оценке, они будут отставать от меня только шага на полтора – всегда, до самого забора. Если они не окажутся быстрее… И только после преодоления забора я смогу сразу оторваться от них. А до забора… Я чувствую, как меня опять толкает в спину страх, но это уже страх быть схваченным при неудачной попытке. Я вдруг обнаруживаю, что неудачная попытка меня страшит больше, чем грядущий арест! Ты что, совсем дурак, Соколов, или как там тебя!? И я, напрягшись всем телом, приготовился взвиться, как отпущенная пружина. В последний момент я увидел возможность сделать подсечку под колено парню слева, он тогда упадёт, одним преследователем станет меньше, все отвлекутся на него, я выгадаю секунду…

– Ярослав, – вдруг обратился Николай Николаевич, – Вы сейчас с ребятами будете щит поднимать. Мы тут самых дюжих собираем. Поднимите, что бы стоял в трубах, а сварщики уже доделают сами.

И тут я увидел этот щит, размером метров пять на четыре, лежащий на земле, у забора, почти у того места, где я собирался перепрыгивать. Щит имел две ноги-стойки из металлических труб, на которых он должен будет стоять. На щите был нарисован открытый космос, с россыпью звёзд, эмблема КК РОК, и красивая надпись: «Добро пожаловать в Российский Отряд Космонавтов! Кадетский Корпус Отряда – дверь во Вселенную».

Я стоял в ступоре, рассматривая щит. Меня не арестовали?

Потом подошли ещё несколько парней с разных курсов. Те двое, в незнакомой форме, оказались кадетами пятого курса.

Я выдохнул, и обмяк…

Меня так попустило, что я потом не мог толком приложиться к одному из двух канатов, которые мы тянули, поднимая щит в вертикальное положение. Хорошо, что нас собралось 12 человек, и никто не заметил, что я слаб, как девочка. Правда, под конец, я уже взбодрился, и принял участие в общем последнем рывке, который окончательно установил щит на стойках, вставленных во вкопанные в землю трубы.

Так что-же, меня не раскрыли?!

Каким образом они до сих пор не знают, что я не Соколов? Прошло уже четыре дня! Не может быть, чтобы разбившуюся машину до сих пор не нашли на дороге!

Потом мы ещё тянули канаты туда-сюда по команде сварщиков, чтобы поймать строго вертикальное положение.

– Кадеты, свободны! Всем спасибо! Разойтись по своим задачам! – наконец приказал старший наставник, – Соколов! Не смотрите на электросварку! Вы что, не знаете, что так нельзя?

– Есть… – ответил я, и направился к своей клумбе.

Чем дальше, тем бодрее я шёл. Робкая радость разрасталась и крепла – меня не раскрыли! Не знаю, что меня убедило в том, что больше мне не угрожает раскрытие, но я был уверен, что сегодняшний день был решающим, и если меня не взяли сегодня, то уже и не возьмут. Хотя с этим можно поспорить, и я это понимал. Арест можно ожидать и завтра и послезавтра. Разбитая машина с двумя погибшими – это чрезмерно заметное событие, и трудно быть убеждённым, что это никак не аукнется. Но я был убеждён в этом, словно я просто знал это. Нет, я не думал, что погибшего парня не нашли. Его нашли гарантировано, и уже давно. И его опознали, видимо, как кого-то другого. Отсутствие документов, конечно, выглядело странным. Но таксист уже ничего не расскажет, а какие-то неведомые обстоятельства удачно выдали погибшего Соколова за другого пропавшего человека. Проблемы начнутся в двух случаях: когда этот пропавший, за которого приняли Соколова, вдруг сам явится живой, и когда в КК РОК позвонят, или приедут Соколовы-родители. В первом случае проблема не велика – погибший всё равно остаётся неопознанным. А вот в случае контакта с родителями, всё зависит от срока давности. Чем позже родители выйдут на контакт с сыном, тем легче выдать себя за него. Заметное отличие от настоящего Ярослава можно выдать за возрастные изменения и влияние суровой новой жизни – меняются привычки, характер, голос, взгляд, мышление, словарный запас… Мама, папа, я теперь другой. Главное – у родителей остался сын. Да, это теперь моя миссия: оставить родителям сына. Даже не заменить, а оставить!

Я обязан! Обязан стать полноценным Ярославом Соколовым!

А ведь родители уже очень скоро могут поинтересоваться жизнью сына на новом месте. Да и наверняка они уже звонили ему, но я ведь выбросил телефон. Они могут волноваться, и скоро позвонят командиру корпуса. И мне, всё же, придётся говорить с ними по телефону. Я даже не знаю, какой голос был у Соколова. Мы похожи внешне, но наши голоса могут сильно отличаться. Надо действовать на опережение, и самому направлять события, а не ждать неожиданностей.

Надо дать знать Соколовым-родителям, что я потерял телефон, и это вся моя беда, а в остальном всё хорошо. Если попросить командиров, то они просто наберут номер матери или отца, и предоставят мне говорить лично, но вот это и нежелательно. Надо найти способ отправить текстовое сообщение.

Я добрался до своей клумбы, и обнаружил, что за время моего отсутствия, работа сдвинулась чуть больше, чем на одну тачку земли, и полтора кирпича в бордюре. Будущие космонавты откровенно сачковали. Я подозреваю, что причиной тому было тлетворное влияние Марины, которая стояла, оперев согнутую ногу на тачку, в которой лежал десяток силикатных кирпичей. Марина стояла в такой позе неспроста. Во-первых, так она не давала эксплуатировать тачку, во-вторых, это была поза оратора, так как она что-то рассказывала. А все остальные бойцы маленького стройотряда расположились полукругом, и расслабленно внимали неформальному лидеру.

Когда я подошёл, Марина прекратила свою речь, делано вытерла несуществующий пот со лба, и скромно сказала:

– Товарищ начальник, нам бы перекур.

У меня была куча оригинальных слов и фраз, чтобы описать происходящее, и припечатать глаголом так, что язык не повернётся ответить, но я был озадачен другой целью – устроить безопасный сеанс связи с родителями Соколова, а для этого мне нужна будет помощь общества однокурсников, и, самое главное, союзнические отношения с ними. А полезны здесь могут оказаться самые неожиданные люди. Конечно я могу попросить устроить связь у надёжных товарищей по кубрику – у Олега и Женьки, но мне не терпелось начать решать этот вопрос сейчас. Полчаса назад судьба подарила мне избавление, и надо идти ей на встречу. Так что конфликт мне ни к чему.

Я окинул взглядом «фронт работ».

– Это мне бы перекур, – сказал я, – так что… покурите за меня.

С этими словами я взял лопату, и призывно качнул Марине головой. Она поняла, и пошла ко мне. Я при этом отошёл подальше от всех, и принялся прокапывать заглубление под кирпичи в бордюр.

– Марина… У тебя есть телефон?

– Есть, – ответила она осторожно.

Ну, что ж, я так и знал, что телефоны, конечно, здесь водятся. Один сдают интенданту, а другой оставляют при себе

– А у меня нет. Я его потерял пять дней назад, на гражданке. Так получилось. Мне надо отправить сообщение, родителям. О том, что я добрался. Хоть это они-то должны знать.

– Ну, конечно… – негромко ответила Марина, – Но только командиры сами сразу же сообщают родственникам о прибытии кадета в корпус, потому что они забирают телефоны. Ты не знал? Телефоны дают на два часа по выходным. А, ну да, у тебя же уже не было телефона, забирать было нечего, вопросы не задавались, и тебе не сказали. Твоим предкам уже сообщили тоже, не сомневайся.

– Не знал… Я прибыл совсем поздно, и мне такие подробности уже не сообщали. Ладно, но они не знают, что я остался без телефона, будут звонить, а ответа нет. Мне надо написать им, что потерялся телефон, а не я.

– У меня телефон не с собой… – доверительно сказала Марина.

– Это понятно, – ответил я, – не стоит таскать при себе неразрешённый Правилами распорядка телефон.

– Вот-вот, – согласилась Марина.

– Так… когда можно?

– Мммм… – девушка задумалась, – А давай в библиотеке? В два часа личного времени перед отбоем. Место, конечно не особо романтичное… Хм… – сразу смутилась она, – То есть… Ну, в общем, там спокойно и безлюдно. Или… Нет, давай завтра, я придумаю, где…

– Марина, извини, конечно, тебе решать, телефон твой, но… Можно сегодня? Мне надо… сегодня. Дело не в том, что я телефон потерял, а… Ты что-то за это хочешь?

Мне почему-то очень не хотелось ей врать. А сказать правду я совершенно не мог.

– Да что с тебя хотеть? – удивилась Марина, – Да я понимаю, ты в этот день, наверное, что-то был должен.

Вот, умница девочка! Отличная подсказка!

– Да, – кивнул я, – да, Марина, я пообещал родителям, что в этот день позвоню одному человеку – это важно! – он ждёт моего звонка, и родители за меня ручались. Но, вот, я не смогу это сделать – его номер только в памяти телефона, а не в моей. Я не догадался его записать. Это моя оплошность. И я подведу родителей, если не позвоню. Я уже их почти подвёл. Они должны знать, что я не позвонил, и тогда есть ещё возможность исправить эту некрасивую ситуацию, хотя бы вовремя извинившись.

– Угу, – кивнула девушка, – Ладно. Тогда… Библиотека, или… стадион. Есть ещё запасные места, но их я пока называть не буду. Ну, так где?

– Стадион, – выбрал я.

– Хорошо. После работы.

– Идёт. Спасибо, Марина!

Дальше работа пошла быстро. Парни и девушки бросили сачковать, и клумба начала быстро обретать свою форму. Они увидели, что попытка бодаться с начальником не приводит к развлекательным результатам: конфликт не завязывается, начальник не обижается, а сам игнорит бунтарей, и, плюнув на них, решает личные вопросы. Скучно, гусары…

Клумба была готова. Отличный жирный чернозём был располосован граблями. Осталось только цветы посадить, но заниматься этим будем уже не мы. Я нашёл Николая Николаевича где-то возле площади, и доложил о готовности клумбы. Старший наставник явился туда минут через десять, и принял работу. Наши труды были оценены на твёрдую четвёрку, учитывая, что мы, по мнению старшего наставника, лучше бы и не сделали. Одним словом – молодцы. После этого нам было приказано явиться на площадь, и ожидать общий сбор.

Постепенно на плац стягивались прочие кадеты, выполнившие другие работы в других частях Корпуса. Я увидел Женьку и Олега.

– Эй, парни! —окликнул я их, – а вы что делали?

– Сметали старые листья с крыши спортзала, – ответил Олег.

– Прямо на крашенные скамейки! – услышал я сердитый ор Даши Акулиновой.

– Ну мы же не можем заставить ветер дуть в другую сторону! – яростно ответил Женька.

Я осмотрелся в поисках других знакомых. Вот Таня Ли. А вот другая Таня.

Прозвучала команда, и мы построились. Старший наставник и командир корпуса подвели итоги ПХД, проще говоря, субботника, и сделали вывод, что курсанты потрудились на славу.

– Не успели ещё испортиться… – обмолвился командир Корпуса, по-своему объясняя причину успеха.

Нам был предоставлен час отдыха за труды праведные. Я направился к Марине, делая вид, что просто иду мимо.

– Марина…

– Давай, на стадион. Мне надо пойти, и забрать.

– Понял…

Я пришёл на стадион, и сел на трибуне, повыше, в пятом ряду. Хорошо, что здесь никого нет – никому не придёт в голову заниматься физкультурой после физической работы.

Я задумался. Какую отсрочку дала мне сегодня судьба? День? Ночь? Час? Или пять минут? Может быть, уже через минуту, Соколовы получат некое известие о своём сыне. И пока я жду Марину с телефоном, уже звонит телефон у командира Корпуса.

Ну где же Марина!? Всё-таки, наивно было бы думать, что погибшего Соколова не нашли. Нашли, конечно, и дальше что-то будет. Но, пока ещё я в силах как-то повлиять на это. Мне нужно только время, опережающее события время. Конечно, у страха глаза велики, и я сейчас жду, что за мной снова придут. Днём просто не успели. Ну, где-же ты, Марина!? Я уже встал, чтобы идти ей на встречу. Куда на встречу? Я же не знаю, куда она ушла за своим секретным телефоном.

А вот и она!

Марина быстро взошла ко мне в пятый ряд, и села возле меня.

– Что это ты, как на иголках? – спросила она, – Иду, смотрю: прыгаешь по трибуне.

– Да, ничего, – махнул я рукой, – Не сидится… Как увижу стадион, так сразу ноги мячик гонять начинают, – отшутился я.

– Футбол любишь?

– Ну, уважаю. И побегать с мячом люблю.

– Вот как! А я тоже футбол люблю. Играть.

– Играть? – удивился я.

– Да, играть, – просто ответила Мариина.

И она, осторожно, не глядя, достала из кармана маленький телефон с сенсорным экраном.

– На, – она положила мне его на колено, – Давай, быстрее, а я за входом посмотрю, что бы никто не появился.

– Ага!

Телефоны Соколовых, отца и матери, я догадался выписать из анкеты себе в блокнот ещё когда оформлялся в Корпус. Я набрал сообщение для мамы:

Мама, я потерял телефон в дороге. Звонить по выходным пока не смогу. Не надо звонить через командиров, они очень заняты. Я сам позвоню, когда будет возможность. У меня всё в порядке, устроился. Ярослав.

И я отправил сообщение.

Сообщение доставлено.

Всё!

– Марина, спасибо! – сказал я, и переложил телефон ей на колено.

Руку я убрал не сразу, дожидаясь, пока она возьмёт телефон.

– Что!? – насторожилась она, и её колено напряглось под моей рукой.

– Да телефон возьми, а то упадёт.

– А, ну да…

Она выхватила телефон из-под моей ладони, и сразу спрятала в карман.

– Спасибо! – ещё раз повторил я, – Если придёт ответ, пожалуйста, просто скажи мне, что там. И всё.

– А если что-то очень личное?

– Ты же всё равно это увидишь, – ответил я.

– Ладно, – кивнула она.

Мы встали.

– Ты куда сейчас? – спросил я, – В смысле, может нам по пути…

– Да куда – в столовую, уже время.

– А, ну, да…

– Так что, пошли, – кивнула Марина.

Мы спустились с трибуны.

– Только, вот, Ярослав, – начала она, – ты не удивляйся, если сейчас на тебя некоторые начнут головы сворачивать. Просто не обращай внимания.

– Не понял? – удивился я.

– Понимаешь, мы с девчонками, ещё с самого начала, как приехали, поспорили, кто из нас здесь первая на свиданку пойдёт. Ну, так вот, я только что этот спор выиграла. Ладно? Только ты не думай чего в отношении меня… или себя… Просто, я тебе телефон, а ты мне – победу в споре.

Я молча кивнул. А потом добавил:

– Мне это не трудно. Но тогда настоящее первое свидание, получается, будет у кого-то другого, только настоящего победителя уже не узнают.

– Не узнают! – хохотнула Марина, – Ну и что с того? Главное, что она будет по-настоящему счастлива.

– А не как ты сейчас, – уточнил я.

– Да, не как я сейчас, – согласилась Марина, – зато пари выиграла.

– На что ставили? – спросил я.

– Это секрет, – просто ответила Марина.

– Ладно, спасибо за телефон! Выручила.

Мы вышли из стадиона, и направились в столовую.

В столовой я не стал приглядываться, действительно ли кто-то наблюдает за мной. Марина, взяв свою порцию на раздаче, села со мной, и завела непринуждённую беседу об условиях проживания в общежитии. Я беседу поддержал, отрабатывая аренду телефона. Это было не сложно. Марина умела плавно перескакивать с предмета на предмет, как это умеют девушки (откуда я это знаю? Может, просто так думаю?), и мне не надо было напрягаться, как продолжать беседу.

– … а как в душевой регулировать горячую и холодную воду, ты научился? – закончила она вопросом начало новой темы.

– В смысле?

– Ну я же говорю: кипяток из горячего крана начинаешь разбавлять холодной, но тогда горячая вода постепенно вообще прекращается, и остаётся одна холодная. Надо так правильно открыть холодную, что бы она не перебила горячую. Это почти невозможно!

– Хм. А ты не пробовала наоборот? – спросил я.

– То есть?

– Сначала открыть холодную, а потом добавлять горячую.

– Ну, нет, не пробовала.

– Попробуй.

– Неохота лезть сразу под холодную воду. Но и в кипятке вариться тоже не радость. В общем, меня эти краны бесят!

Она мне нравилась в таком сердитом виде.

– Марина, – ответил я, – Ручная стыковка космических кораблей с помощью манипуляторов ориентации, это то же самое, что ловить воду двумя кранами горячей и холодной воды.

Хм… А это я откуда знаю?

– Ярик, нам ещё очень далеко до ручной стыковки космических кораблей.

– Вот и надо начинать сейчас, – возразил я, – Вот тебе два манипулятора вертикали и горизонтали – два крана: горячая и холодная. Тренируйся!

– Так ты умеешь настраивать воду, или нет? – рассердилась Марина.

– Умею, – соврал я, – Хочешь, тебе настрою? Скажешь, когда пойдёшь в душ.

– Скажу! – ответила Марина, таким тоном, каким ребёнку обещают купить обезьянку, не собираясь это делать, лишь бы не плакал.

Поужинавшие кадеты уже потянулись на раздачу, возвращать подносы с пустой посудой. Кажется, мимо нас, очень близко и медленно, прошли несколько девушек. Наверное, оценивают Маринкину победу. Сейчас мы уйдём, и я уже буду ничего не должен. Не хочу я вот так, на показ. Но, вот теперь, кое-какие «лавры» на мне теперь лежат: пятно первого. Я теперь навеки останусь почётным первым. Хоть и не единственным, но зато первым. В девчачьем споре. Ну и ладно… Мне очень нужен был телефон.

Короткий разговор, не помню о чём, с моими товарищами по комнате, и я уже лежал в кровати. Груз прожитого дня, медленно и с грохотом, отваливался от меня кусками, как растрескавшийся бетон, сменяясь расслаблением.

Умом я снова понимал, что прийти за мной могут и завтра, и в любой другой день, но внутренний камертон, настроенный на вибрацию опасности, молчал. Я вспомнил, как он звенел сегодня с утра, а теперь молчал. Так, неужели, опасность была, но миновала? Что же меня избавило от неё? Может быть меня всё же проверяли сегодня, испугаюсь я или нет, не выдам ли себя чем-нибудь. Если бы я побежал… Они ждали, видимо, что я побегу раньше, почти сразу. А когда я, наконец, решил бежать, они решили, что уже хватит. Если меня проверяли, значит есть подозрения в отношении меня. Но меня отпустили, можно так сказать. Значит у них есть и другая версия в отношении погибшего – что он не Ярослав Соколов. Да, а почему бы и нет? И сегодня они убедились, что я – настоящий Соколов.

Да, настоящий. А что, я дал всем Соколова, которого они хотели. Кадетский корпус не остался без одного кадета, родители не остались без сына. Правда, я сам у кого-то потерялся, но это уже не важно… Похвалив себя, я снова занялся самоосмыслением. Итак, сегодня я, как всегда, ещё немного изучил свою загадочную личность. Я нашёл, что сносно знаком с историей страны, а мой уровень образовательных знаний вполне подобен уровню знаний моих предполагаемых ровесников. Это значит, что я получал образование и рос в таких же условиях, что и все они. Что касается ручной стыковки космического корабля, то в моей памяти не возникало никакой картинки по этому поводу, это была просто безликая и поверхностная информация. Она всплыла в голове только тогда, когда понадобилось с чем-то сравнить кропотливую регулировку смесителя горячей и холодной воды. И я сделал вывод: больше практических задач – больше памяти откроется во мне. Но… Но я помнил и чувствовал, что моя память – мой враг, точнее, пособник моего врага. Всё, что я вспомню, придёт за мной. Чем больше я вспомню, тем виднее я буду. Нет, мне нельзя ничего помнить! Может быть я ошибаюсь, и всё не так, но цена проверки может быть необратимо высока. Память мне заменили чувства из прошлого. Чувство опасности было самым сильным из них. Все прочие чувства были бледны и невыразительны, но они были, отражаясь в текущей реальности в свойствах моей личности. Я обнаружил, что мне могут нравиться девушки, я могу обижаться и злиться, могу радоваться и шутить. Значит, всё это было присуще мне в ТОЙ части жизни, и я имею опыт этих чувств.