Текст книги "Имя звезды"

И так же, как в первый день, меня снова растолкали мои соседи.

– Ну, ты идёшь? – спросил Олег.

– Иду, – ответил я, и встал с кровати.

Вместе с Олегом был и Женька.

– Ну, что, ты со своим нарядом управился? – спросил я у Женьки. Олегу, как и мне наряд не достался.

– Ага, – ответил Женька, – Разобранные стулья собирали. Отвёртками и гаечными ключами.

Все трое, мы отправились к назначенному месту сбора. Время было десять минут девятого. Все курсанты были свободны до отбоя, и потому попадались везде чаще обычного. Стараясь не выдавать направление своего похода, пропуская вперёд случайных попутчиков, мы дошли до пристройки спортзала. За ней нас ожидали двое старших курсантов: перешедший на второй курс А. Зойко (как указано на нашивке), представившийся Лёхой, и третьекурсник Р. Мальцев, назвавшийся Романом.

– Ещё одного дождёмся, – сказал Роман.

– А ты там уже был? – спросил его Олег.

– Был, но не там, – ответил Роман, – Мы в бассейн лазили. Ух, чуть не утонули! Там космический корабль в нём, «Союз». Для тренировок выходов в открытый космос бассейн заполняют водой. Ну, тогда он пустой был, конечно. И вот, я и Сашка, однокурсник мой, залазим внутрь Союза, и задраиваем люк. А вообще, нас четверо было. Закрыли мы люк, а наши дурни, которые остались, вдруг, что-то там нажали на пульте. И в бассейн пошла вода! Мы внутри Союза совершенно ничего не услышали, в нём же глухо, как под землёй. Вода быстро поднимается, а мы и не знаем, а те выключить не могут, и орут нам, а мы и не слышим. Сидим там, в креслах устроились, приборы изучаем. Вдруг, смотрим в иллюминатор – блииин – а там вода плещется! И мы не знаем, действительно ли мы люк закрыли герметично. Рванули мы наружу, пока не поздно, и прямо в воду нырнули, успели. Я так не матюгался ещё никогда.

– Так воду выключили? – спросил я.

– Пока мы вылезли, они успели найти где-то главный рубильник, и выключить. А потом мы ещё долго искали, как слив включается. Надо ж убирать за собой, ха-ха!

Наконец пришёл ещё один, шестой участник вылазки, второкурсник В. Шуриков – Валера зовут.

– Ну, идём, – сказал предводитель разведчиков Роман.

По пожарной лестнице мы взобрались на крышу спортзала. Как я думал со слов Олега и Женьки, мы попадём в испытательное крыло через вентиляцию внутри. На самом деле, нет, мы можем только перейти на крышу испытательного крыла сверху, по широкому квадратному вентиляционному каналу. И хотя ширина его была целый метр, всё равно было страшновато идти на такой высоте. Осторожно и на полусогнутых ногах, мы, наконец, все перебрались на противоположную крышу.

Там Роман подвёл нас к закрытой двери технического этажа, и достал из кармана большой профильный ключ, треугольный, для технических дверей. Здесь, оказывается, всё закрывалось незамысловато – однотипными стандартными запорами под треугольный ключ. Только входные двери в таких помещениях были, естественно, с секретными замками, а всё прочее, и двери на крыше тоже, открывались треугольным ключом. Достать такой ключ не составляет особого труда. Роман открыл дверь, и вошёл туда. Мы все спустились на технический этаж, состоящий из лабиринта всяких отделений с трубами и проводами. Лёха включил фонарик, и Ромка открыл следующую дверь. За ней был лестничный марш, по которому мы спустились ниже. Так мы оказались в коридоре, метров двадцать, с дверями на обе стороны, и дверью в конце. На неё и указал Роман:

– Наверное, нам туда.

Женька и Олег согласно кивнули – они видели зал с центрифугой где-то в той стороне здания.

– А здесь точно никого нет? – с опаской спросил я, когда мы проходили мимо закрытых кабинетов.

Вот сейчас откроется дверь, оттуда выйдет офицер, и, удивлённо уставившись на нас, скажет: Вы что здесь делаете, курсанты…

– Да нет здесь никого, – ответил Лёха.

Через дверь в конце коридора мы попали в большую комнату, в которой было несколько столов с мониторами и пультами, стоящими напротив большого панорамного окна, через которое мы увидели в полумраке большой зал. Подойдя ближе, мы увидели в зале ту самую конструкцию – центрифугу. Она была похожа на стрелу башенного крана, закреплённая посередине в центре массивного круглого основания, которое должно вращаться. На одном конце стрелы был противовес кубической формы, а на другом конце – дисковидная кабина, закреплённая на шарнирах. В центре диска кабины был круглый закрытый люк.

Дверь, ведущая в зал центрифуги, оказалась так же открыта. Мы собрались, было, подойти к этому устройству, но Ромка сказал:

– Стойте, парни! Сначала проверим, а то будет, как у нас в бассейне – раз, и вода пошла, так и здесь – раз, и поехали!

Он осмотрел пульты, и, видимо, нашёл пусковой рубильник. Он что-то там переключил туда-сюда, и заявил:

– Всё обесточено.

– Это ты обесточил? – уточнил я.

– Нет, внешнего питания нет вообще, – бодро ответил Ромка.

Я тогда и не подумал, что это, как раз, и хуже.

Мы зашли в зал. Ну, вот она, центрифуга, друг космонавта. В ней можно испытать все чудесные ощущения, которые выпадают космонавту в полёте туда и обратно, за исключением невесомости в период между отлётом и прилётом. Добрались мы до этой машины, но зачем? Конечно, нам её ещё покажут наставники, когда-нибудь, но не в таких подробностях, в каких мы можем с ней познакомиться сейчас. Что ж, свою мелкую хулиганскую миссию мы выполнили, и потом сможем тихо гордиться тем, что «всё это уже видели», когда нас сюда приведут официально, на экскурсию. Нас приведут, чтобы рассказать, как здесь когда-то тренировались первые космонавты, но не для того, чтобы тренировались мы. Что бы попасть на центрифугу, надо вступить в отряд космонавтов, и проходить программу предполётной подготовки. А мы только кадеты.

– А давайте откроем кабину, – предложил Лёха.

Мы отвинтили люк, и открыли его. Внутри обнаружилось сложно устроенное кресло с пристежными ремнями, и пульт с кнопками и рычагами. Минуту мы рассматривали всё это, а потом внутрь влез Лёха, и плюхнулся в кресло.

– А ну, поехали, – махнул он рукой.

Мы начали пытаться вручную толкать кабину, но стрела центрифуги только чуть качнулась, и застыла намертво.

– На стопоре, – сказал Ромка.

– Да, каруселька не работает, – подтвердил Лёха, бездумно щёлкая кнопками, – Не покатаешься.

И он вылез из кабины. И тогда в кабину сразу залез я. Устроился поудобнее – положение получалось полулёжа, как в кабине космического корабля при старте. Я пристегнулся ремнями… И вдруг до меня дошло:

– Так, правильно, если люк не закрыт, то центрифугу запускать нельзя, и потому автоматически включается стопор. Вот мы и не можем её провернуть. Надо закрыть люк, и стопор должен отключиться.

– Ха, может быть! – согласился Ромка.

Парни тут же закрыли люк, и завинтили его. Внутри сразу включились две осветительные лампочки. Странно, ведь всё обесточено! Аккумуляторы, наверное, работают. Кроме того, загорелись несколько кнопок на пульте. Потом я почувствовал, как мои товарищи пытаются толкать кабину, но так и не понял, стрела поворачивается, или нет. Я слышал их голоса, то рядом, то далеко, и уже начал стучать в крышку люка:

– Ладно, открывайте…

Но стрела вдруг опять качнулась, и я ощутил, что двигаюсь по дуге. Ага, центрифуга, всё-таки, разблокировалась. Вдруг, меня слегка вжало в кресло, а потом до меня донёсся приглушённый вой электрического двигателя, и я почувствовал, что разгоняюсь.

– Стойте, она же крутится! – заорал я, с ужасом чувствуя, что вращение ускоряется.

Моя спина и затылок начали наливаться тяжестью и сильнее вдавливаться в кресло. Лампочки на приборной доске начали хаотично зажигаться и выключаться, что есть нехороший признак. И я понял, что центрифуга включилась случайно, а это значит, что она неуправляема, из чего следует, что выключить по желанию её не смогут. А на кабине, помню, было написано: максимальная перегрузка – число с нулём на конце… При таком количестве G люди долго не живут. И вот оно приближается! – перегрузка растёт и растёт, вдавливая мои глаза в мозг… Будь проклят тот день, час, и минута… Это карма Ярослава Соколова – если не добьёт машина, то раздавит центрифуга…

Больше орать я уже не мог, потому что меня не просто вдавило в кресло, а на мою грудную клетку навалилось всё пространство, ставшее тяжёлым, как вода… а потом, как бетон… а потом, как чугун… И оно растёт… А я всё ещё живой. Я не мог пошевелить даже пальцем. Я не мог закрыть челюсть, потому что она одна стала весить тонну! И это выше моих сил! Я сейчас погибну, как гусеница под колесом автобуса, я не выживу! От этого невозможно выжить!

Я осознал, что живу последние секунды. Это конец. Мне конец… а на другой стороне, где-то, начало… а между ними жизнь… Вся моя… И, вот, всё… И это всё, всё, что я прожил, понеслось перед моим внутренним взором – из далёкого далека, от осознанного детства, и до сего дня – я увидел всё, очень быстро, без остановок, но ясно уловимо. Я увидел то, что было со мной до кадетского корпуса, всё то, что я потерял из своей памяти, от чего я бежал, что преследовало меня. Всё, что я не мог вспомнить! И оно предстало передо мной, поразив меня так, словно я узнал об этом впервые. И это было… Да, я знаю, что это… Это… Это же…

И когда, от бешеной тяжести, я не смог сделать очередной вдох, сознание покинуло меня…

В чувство меня привёл запах нашатыря. Это тоже плохой признак, потому что у парней никакого нашатыря с собой не было, а значит нас рассекретили. Я открыл глаза и увидел над собой мужчину в форме. Я не мог понять кто-это, но понял, что я всё ещё в кресле центрифуги, а офицер втиснулся сюда через открытый люк. Увидев, что я пришёл в себя, он вылез обратно, и спокойно сказал:

– Ну, выбирайся.

Я вздохнул. Вылазить очень не хотелось, хотелось, наоборот, исчезнуть куда-то в пространство, но физическая реальность не позволяла так сделать. Я влип, и, понимаю, что очень хорошо влип. В зале уже горел свет. Стараясь никуда не смотреть, я выбрался из кабины, и оказался перед тремя офицерами. Ноги еле держали меня, голова кружилась, но я старался принять стойку «смирно». Чуть в сторонке жались четверо моих соучастников. Чувствовал я себя помятым, но целым, хотя тогда, во время кручения, мне казалось, что моя грудь сейчас обрушится на спину. Кто-то из офицеров похлопал меня по плечу.

– Как самочувствие, кадет?

– Н-нормально, – ответил я, пытаясь рассмотреть офицеров.

Двое из них были наставниками, а третий – кто-то из старших, не знаю по какой части, но не старший наставник, которого я ожидал увидеть. Значит, с Николаем Николаевичем ещё предстоит отдельная встреча. Лучше бы он сразу был здесь…

– Я, вот… при попытке… – начал я пытаться что-то объяснять.

– Не стоит, – остановил меня один из наставников, – Ваши товарищи, кадет, уже поспешили всё взять на себя. Испугались, что вы там не выживите.

– Да, я чуть не выжил… И впредь…

– Конечно, не повторится, кадет Соколов, – перебил наставник с нашивкой «Васильев М. Т.» – Потому что вас никогда больше не пустят в подобные авантюры вот эти вот четверо кадетов, сумевших запустить центрифугу, так же, как и вы их не пустите. Потому что, прямо сейчас, мы решили, что если хоть один из вас опять вот так куда-то, даже сам, влезет, то отвечать будут все пятеро, даже если остальные не будут знать о случившемся. Здорово, да, кадеты? Вы ни сном, ни духом, а вам наказание прилетает!

– И это не избавляет вас от сегодняшнего реагирования, – добавил старший офицер, – Построились, и к старшему наставнику – марш!

И вот мы, все пятеро, друг за другом, шагаем почти строевым шагом по аллеям корпуса, следуя за нашими офицерами. Смеркалось…

Николай Николаевич ожидал нас в своём кабинете. Он сидел за столом, и перед ним стояли сразу две дымящиеся кружки с кофе. Это он от волнения так? О случившемся он уже, конечно, знал. Ему доложили об этом дежурные офицеры, которые нас и нашли в тренировочном крыле. Они же вырубили рубильник, когда поняли, что внутри что-то происходит. Когда они вошли внутрь, центрифуга уже остановилась. Как выяснилось, я катался почти четыре минуты при перегрузке 3,5G. При выводе на орбиту космического корабля перегрузка достигает 4 – 5 единиц. Запуск центрифуги произошёл в результате необдуманных действий на пульте управления. Сначала Ромка что-то включил, и не выключил, ещё до того, как меня там закрыли, а потом кто-то другой умудрился подать, таки, электропитание. Почему не смогли сразу отключить аппарат, кадеты толком объяснить не смогли, хотя пытались что-то делать на пульте. Наверное, просто забыли, что нажимали ранее. Моё счастье, что они не тронули регулятор оборотов, и не дали перегрузку выше 6 единиц, моё счастье, что не переключили положение кабины в положение головой от центра – направление перегрузки от ног к голове смертельно опасно для неподготовленных людей. В общем, сплошное моё счастье. И вот, стоим мы перед старшим наставником, в ожидании своей участи.

– Тест на любопытство пройден успешно! – усмехнулся Николай Николаевич.

О чём это он? Намёк на то, что это не первый случай? Ну, Ромка рассказывал, но не говорил, что их поймали в бассейне. А Николаевич спокойно так попивает кофе из кружки, словно и не удивлён вовсе.

– Сейчас все пишут объяснительные записки, по поводу случившегося, на имя ком. корпуса, – сказал Н.Н., отхлебнув из чашки, – помогает, понимаете ли, осознавать события.

Нас развели по разным кабинетам; я остался у старшего наставника, видимо, как самый интересный нарушитель, испытавший на себе центрифугу.

И вот, сижу я перед белым листом бумаги, и после «шапки» и слов «объяснительная записка», должен написать не только, как всё было, но и как всё начиналось. А вот это и есть самое интересное. Я должен честно написать, кто мне предложил участие в этом безобразии. И парни в кабинетах сейчас тоже думают над тем же. Неприятно это – на кого-то что-то сваливать, даже если это и правда. По истине, я должен написать, что предложение о вылазке на центрифугу я получил от Олега Орешина, и Евгения Полтинова; а те должны писать, что им это предложил Роман Мальцев. Ну, значит, так и надо писать. А что, если кто-то из них вздумает написать что-то иное? Да что другое можно написать? Полагаю, они все достаточно благоразумны, и будут писать, так, как и было на самом деле. Глупо будет, и очень, если каждый напишет, что идея пришла в голову лично ему, а потом все чудесным образом встретились.

Не мудрствуя лукаво, я описал начало, как есть, добавив, что своим согласием я спровоцировал кадетов Орешина и Полтинова на дальнейшие уверенные действия.

Я писал не торопясь, левой рукой, как положено. Вышло не плохо, и в конце я поставил подпись. Свою подпись Соколова.

Я не спешил отдавать готовую объяснительную записку. Застыв над исписанным листом, я вспоминал. Нет, я не собирался описывать, что я увидел в последние секунды своего «полёта», я хотел просто вспомнить это. Там, в центрифуге, я чётко увидел своё прошлое, то, которое никак не мог вспомнить, таящее в себе нечто опасное. И я увидел это! Но, что? Закрывая глаза, я силился представить себе эти быстро пробегающие картины, но те образы, что я тогда увидел, превратились в какие-то бесформенные чёрные дыры, в которые проваливалось безвозвратно моё сознание. Ни смысла, ни образа не осталось в моей памяти. Опять!

Я открыл глаза, и отдал объяснительную записку Николаю Николаевичу.

Потом мы все, опять, стояли перед старшим наставником, пока он читал наши объяснительные записки, и гадали про себя, что нас ждёт. Содеянное вполне тянуло на отчисление. Даже учиться не успели начать.

Наконец Николай Николаевич закончил чтение, поднял на нас глаза, и спросил:

– Ваши предложения, кадеты?

Мы недоумённо переглянулись.

– Я имею ввиду, что вы сами предложите в отношении себя в качестве реагирования на ваш проступок? Я даю вам возможность самим придумать себе дисциплинарное взыскание, но утверждать его будет комкорпуса. А значит, предложенное реагирование должно быть таким, что бы оно могло быть расценено, как достаточное для искупления совершённого проступка. Если оно таковым не покажется, то комкорпуса сам назначит меру реагирования. А вот тогда уже без вариантов. Так что, думайте хорошо, кадеты. Времени до утра вам хватит?

До утра? – подумал я, – До утра мучиться от тяжкой мысли, что с собой сделать, что бы начальство не придумало что-то похуже? Я ожидал, что всё решиться прямо сейчас и да будет так. И парни, похоже, тоже, были настроены на немедленное решение.

– Мы, пожалуй, сейчас решим… – начал Ромка.

– Ну? – спросил Николай Николаевич.

– Ну, так, чтобы с пользой дела… – продолжил Ромка.

– Готовы отработать… – нерешительно добавил Лёха.

– Да, – подтвердил Олег.

Женька и Валера кивнули.

Пожалуй, это правильная идея – искупить трудом на благо заведения.

И я тоже кивнул.

Николай Николаевич сурово сдвинул брови, а потом широко раздвинул их.

– Всё уже переделано на ПХД, кадеты, – сказал он, – Но, ладно, комкорпуса найдёт, чем вас занять согласно вашего предложения. Если, конечно, он сочтёт предложенное взыскание лучшим, чем то, которое придумает сам. А сейчас свободны, кадеты. До отбоя полчаса. Соколов! Как самочувствие? Медицинская помощь нужна?

– Самочувствие хорошее, товарищ старший наставник, медицинская помощь не требуется, – уныло ответил я.

– Все свободны.

В общежитие мы возвращались молча. Роман, Лёха и Валера пошли какими-то своими путями, и мы остались втроём. Олег и Женька напряжённо ждали, когда я начну высказывать им за всё случившееся. Всё ведь началось с их предложения. Особое «спасибо» Роману, который, наверное, включил центрифугу, и не смог её выключить. Но не в моём характер выносить людям мозги, я не испытываю никакого удовольствия от чужого смущения и огорчения, и потому я молчал. Но на полпути, чтобы не нагнетать напряжение, я, всё же, начал нейтральный, можно сказать, разговор:

– Интересно, чем нас комкорпуса пригрузит, так, чтобы незабываемо было…

Оба вздохнули, и ничего не ответили.

Не дожидаясь отбоя, мы скрылись в своём кубрике. Молча, и не сговариваясь, упали одетыми на свои кровати. Уставившись в потолок, все думали о том, какое представление с нашим участие ещё устроит комкорпуса. Это будет публично и очень назидательно, помимо наказания.

– Да ладно… Мы станем самыми популярными людьми для всего корпуса, – сказал я, пытаясь успокоить и парней, и себя.

– А это точно, – согласился, Олег, – так называемые, Те Самые!

– Ага, и прозвища, как у монархов, – присоединился Женька, – Ярослав «Летучий» Соколов, Олег «Всепроникающий» Орешин, и Евгений «Вездесущий» Полтинов!

– До сих пор кружит… – сказал я, – Когда лежу – кружит.

– Да? – спросил Женька, – Ну, как оно там было?

– Как под асфальтным катком, – ответил я, – и не спрашивай. Ещё попадёшь туда…

– Если не отчислят, – мрачно добавил Олег.

Прозвучал отбой.

Я уснул не раздеваясь. Я только успел перебрать в голове все события дня, и поразился тому, насколько же день получился насыщенным. Больше ни о чём я подумать не успел – сон остановил меня.

4. Перед началом

День шестой

Я очнулся… Из сна меня вытащили две назойливые и тревожные мысли. Они словно разрывали моё сознание, растаскивая мой мозг, каждая в свою сторону. Я думал одновременно о том, какую кару мы сегодня получим за вчерашнее, и чем это для нас обернётся, и о том, что мне вчера открылось в узком просвете памяти, когда я умирал в кабине центрифуги.

Я сел на кровати. В тишине кубрика мои товарищи гулко сопели с нахмуренными во сне лицами. Видать, их тоже одолевали те же думы, прежде чем они заснули, и печать тяжких размышлений застыла на их лбах. Не волновало их только собственное прошлое, которое они прекрасно помнили, а вот мне оно открылось только в короткий миг безысходности, когда я считал себя уже мёртвым и, наверное, вынырнул за пределы своего сознания. Ведь есть она, память, есть! Я её видел… И забыл! Память не давалась мне, оберегая меня от самой себя.

Я поставил локти на колени, и подпёр сжатыми кулаками подбородок. Я пытался вспомнить чувства, которые захватили меня, когда я увидел нечто… Должны были захватить… Но их не было. Ужас от того, что происходило с моим телом в кресле центрифуги, я помню, он заполнил всё, и больше ничего не осталось. Я безучастно созерцал то, что мне открылось, я понимал, что я вижу, но ничего не чувствовал. Бешеная искусственная гравитация выжала из меня всё, оставив только органы чувств в рабочем состоянии. Эмоции утонули в страхе смерти, и это неудивительно, когда ты чувствуешь себя под чугунной плитой! Явившиеся мне зрительные образы исчезли начисто, эмоции, похоже, даже и не появлялись – кратковременный прорыв памяти наглухо запечатался и скрылся за толстой непроницаемой стеной. Я остался один на один с безликой и бессмысленной информацией: там что-то есть, о чём я и так догадывался. Но ни малейшего намёка на смысл увиденного в моей памяти не осталось.

И опять, я словно стоял на границе света и тьмы – настоящего и прошлого. И стоило мне заглянуть в эту тьму, и я сразу слеп и глох, словно умирал. Или сходил с ума… Оказывается, человеку невозможно жить без памяти. Память – это часть человеческой личности. Ещё пять дней назад я был получеловеком, а может быть и сумасшедшим. Не зря же на меня так подозрительно смотрели дежурные на КПП. За прошедшее время я обрёл целых пять дней памяти, и восполнил свою личность.

До подъёма ещё далеко. Не шевелясь, и прикрыв глаза, я просматривал события этих дней, последовательно, одно за другим. Я искал знаки и смыслы. Может быть, где-то мне открывались какие-то выходы, которые я не заметил, или не придал чему-то значения. Очень насыщенные пять дней. Сколько всего заложено в эти дни, что обязательно отразится на будущем. А будущее, оно вот, уже здесь – каждая следующая секунда сейчас, это оно, будущее. Не останавливая бег мысли, я попытался шагнуть туда, дальше, в будущее, хотя бы ближайшее.

Сейчас будет утреннее построение. Нам зачитают приговор за вчерашнее, и… Вот тут я попал в «вилку». Варианты разные – от дисциплинарного взыскания, до увольнения, что влечёт ещё множество веток событий. Будущее, оказывается, безумно многочисленно, в отличие от прошлого, которое одно единственное. Найти «правильную» ветку событий, это и есть задача предсказателя. А провидец из меня, похоже, никакой. Если пытаться дальше пробираться в будущее, то это уже будут, откровенно говоря, мечты, а не видения будущего. Не хотелось думать, что я не останусь в РОКе… А если останусь… Я придумаю, как отблагодарить Марину, Настю, Дашу, Таню Ли, и даже малознакомую мне Лену, и товарищей моих по комнате, Олега и Женьку. Когда я исчезну отсюда, пусть они все помнят обо мне…

Мы снова выстроились на плацу. Звучит гимн, и поднимаются два флага – государственный и КК РОК. Снова перекличка. Перекличка не может быть вечной, а так хочется! Ведь после неё начнётся… Сейчас нас будут казнить перед всем составом корпуса.

Старший наставник закончил перекличку, и слово взял командир корпуса. Роман Евгеньевич говорил заурядные вещи про предучебную подготовку и изучение Устава. Наверное, «вкусное» приготовили на конец, чтобы жертвы понервничали, и дошли до кондиции. Но, вот, добрались и до конца построения, когда прозвучали слова старшего наставника: «Наряды на сегодня получают…», и на этом должно быть всё. Николай Николаевич назвал три фамилии, и добавил:

– … а также подходят Мальцев, Зойко, Соколов, Полтинов, и Орешин.

Вот оно! Но почему…

– Разойдись! – объявил Николай Николаевич.

Но почему не при всём строе!?

Мы, все пятеро, направились к нашим командирам, оставшимся стоять, где стояли. Нам навстречу выступил комкорпуса.

– Товарищ комкорпуса, кадеты… по вашему приказанию…

– Отставить, вижу, – отрезал Роман Евгеньевич.

Некоторое время он в упор рассматривал нас, похоже, изучая наши неловкие движения, от которых мы стойко воздерживались. Не дождавшись перетаптываний на месте и бегающих глаз, он продолжил:

– А вы что думали? Что я устрою разговор с вами прямо перед строем? Вижу, что так и думали. Не дождётесь, по крайней мере, на этот раз. Вы не одни такие горячие. Разбирать вас перед строем – это прямая агитация правонарушений. Смогли одни, смогут и другие – вот что они все подумают, прежде всего. Я знаю вас, молодёжь! Нарушать порядок и дисциплину – это так круто! Мне не нужны ваши последователи, и я не буду рассказывать кадетам про ваши похождения. Всё оставим между нами. Но за это вам не по одному минусу каждому, а по два. И ещё один минус станет для вас последним. И ещё, как мне передали, вы готовы искупить инцидент полезным трудом. Я решил согласиться с этим, и назначаю вам работу там, где вы уже побывали – в научно-тренировочном крыле. Будете чистить бассейн! После завтрака всем явиться в научно-тренировочное крыло!

– Есть!

Мы явились в указанное место, и офицер-наставник отправил нас в раздевалку переодеваться в рабочие робы, и калоши с высоким голенищем, а потом куда-то повёл.

«Гидролаборатория» – прочитали мы на широких двустворчатых дверях, и оказались в помещении того самого бассейна.

Бассейн был круглой формы, 23 метра в поперечнике, как было указано на табличке, и 12 метров глубиной. Внутри бассейна, прямо в центре, в горизонтальном положении стоял пилотируемый космический корабль «Союз МС». Воды в бассейне не было.

Я посмотрел на Ромку, и он подмигнул мне в ответ. Это был тот самый бассейн, и космический корабль, в который они лазили в прошлом году. Тайна, оставшаяся нераскрытой.

Бассейн давно не использовался, и не видел воды с прошлого года, когда она туда попала по хулиганской причине, а если официально, то более 5 лет в гидролаборатории не проводились тренировки. Застоявшийся бассейн следовало вымыть перед его заполнением космически чистой водой. Нам вручили швабры на трёхметровых шестах, вёдра, полотна ветоши, моющие средства, и резиновые перчатки. С помощью этого инвентаря мы должны были отмыть дно и стены бассейна. Верхнюю часть стен, по причине их высоты, мы будем мыть мощной струёй воды из шланга. Лестницу-стремянку нам решили не давать – с неё и упасть не долго, шланг с водой безопасней. Так же было велено помыть и «Союз».

Итак, нам, пятерым, противостояли около 1300 квадратных метров поверхности. Это мы рассчитали письменно, чертя пальцем по слою пыли на боку «Союза». По 250 квадратов на каждого. Наглядно, это полоса шириной 5 метров, и аж 50 в длину. Очевидно, что за день с такой работой не управиться.

Впрочем, когда работа началась, мы обнаружили, что работать можно быстрее, чем мы думали, хотя и тяжеловато было. Шланг с водой, а точнее, два, здорово помогали. Трое из нас натирали ветошью на швабрах стены, используя моющий состав, а двое смывали это мощными струями воды. Через час трудов наши робы промокли от брызг, и мы их сняли, а немытых стен бассейна оставалось ещё много. Причём, теперь хорошо стало видно, что стены не мыты, так как уже отмытый участок заметно выделялся сильно светлым тоном. За несколько лет на стенах скопилась пыль, и въелась в металлическое покрытие.

– А я знаю, как заполнить бассейн водой… – хитро сказал Ромка во время очередной передышки, – и знаю, как слить…

– Не надо! – вскинулся Лёха, – Мы уже покатались на центрифуге! Мы там тоже знали, как её остановить! Остановили…

– По два минуса каждому уже есть, – напомнил Женька.

И мы продолжили, как прежде, мыть бассейн вручную. Вода стекала со стен, и исчезала в сливных отверстиях в полу.

Обед нам принесли в Гидролабораторию. Мы устроились в раздевалке, и там пообедали. К этому моменту мы отмыли только чуть больше половины периметра двенадцатиметровой стены. Очевидно, что с дном мы за сегодня не управимся.

Однако, к ужину, мы уже закончили периметр стены, и взялись за пол. К этому времени наш темп заметно сбавился, так как мы, естественно, устали. Офицер-наставник, проверяющий нас, пришёл без ужина, и сказал, что на сегодня мы заканчиваем, и можем идти в столовую. Но мы попросили оставить нас, и дать нам возможность управиться в эти сутки. Оценив остаток работы, наставник согласился, и разрешил сходить в столовую на ужин. Но нам не хотелось бегать туда-сюда, и терять время, и мы решили отправить одного из нас за перекусом, а работу не бросать. Отправили меня, как основного «пострадавшего», и заслуживающего передышки.

Я накинул на себя сухую одежду, и отправился в столовую. В руке я держал листок с нарядом-распоряжением от комкорпуса, иначе мне просто так не дадут еду на вынос.

В столовой уже собралось немало кадетов, и я направился к очереди на раздачу. Меня пересекла Марина.

– О, привет! – сказала она, – Куда это ты делся прямо с утра?

– Мы с парнями в Гидролаборатории работаем, – ответил я, пристраиваясь в очередь, – Как день прошёл?

– Нормально. А чего это вы там оказались? Да ещё и работаете.

– Готовим объект к запуску тренажёра для выхода в открытый космос.

– Ух ты! И что же вы делаете?

– Моем открытый космос, – невозмутимо ответил я.

– Аха-ха-ха! – засмеялась Марина, – За что удосужились такой чести?

– Как самые технически грамотные, – ответил я, – Там же аппаратура, и всё такое. Понимать же надо, куда тыкать можно, а куда нельзя… Вот мы, такие, и нашлись.

– Уууу! – уважительно протянула Марина, – Закончили?

– Нет. Я за бутербродами для всех, и бегу назад.

И наклонившись к уху Марины, шепнул:

– Мне ничего не приходило?

– Нет, – она качнула головой, – Тишина.

Я набрал с полок десять бутербродов, для чего у меня с собой был пакет, и взял две полуторалитровые бутылки лимонада. Проводив Марину до её столика, я кивнул на прощанье, и направился к выходу. Здесь меня ждала встреча с Дашей.

– Вас что, выгнали? – насмешливо спросила она, косясь на пакет с бутербродами, – Собрались в дорогу?

– Да, – ответил я, решив поддержать шутку, – Меня ждёт космический корабль. Просто отсюда другой транспорт не ходит. Нет, правда! Ладно, я пошёл. Космонавты ждут…

На выходе я предъявил дежурному наряд-распоряжение, и был выпущен из столовой вместе с продуктами. Там я ещё столкнулся и с Таней Ивановой.

– Оооо! – сказала она, глядя, конечно, на бутылки с лимонадом, – А что, так можно?

Я взмахнул бумажкой наряда от комкорпуса, и ответил:

– Кто работает, тот ест. Причём, где угодно. Как дела?

– Нормально…

Я уже удалялся.

Опять разместившись в раздевалке, мы перекусили бутербродами, запивая лимонадом, и снова вернулись к своей работе. Мыть дно бассейна было легче, чем стены, но квадратуры оставалось ещё не мало. В окнах уже смеркалось, когда мы одолели половину. А ведь нам ещё предстоит помыть запылённый «Союз». За космический корабль мы взялись только после отбоя. У нас была приставная лесенка, с помощью которой можно было взбираться на корабль, и мыть его сверху. Очень интересно выглядит космический аппарат в пене для мытья – смешно. Офицер-наставник, наблюдающий за купанием «Союза», потом ещё велел раздвинуть солнечные панели, и их тоже помыть – это нам добавило ещё пару десятков квадратов работы.