Текст книги "Озеро. У источника власти"

Арсеньев снова вспомнил ту безымянную девушку из общаги лесотехнического института, которая пригласила его к себе и лишила невинности в процессе чаепития. Пятнистые стены, обои в цветочках, желтый свет… Арсеньев мается, не знает, о чем говорить, куда деть руки. Чашка в его руке мелко стучит о блюдце… И вот они уже целуются. И вдруг она говорит:

– Я не такая.

Арсеньев не знает, как реагировать. Он порывается уйти. Но она берет его за рукав и тянет к кровати. И вот он уже шарит руками по мягкому покорному телу… Но вдруг она говорит:

– Не надо!

Арсеньев покорно встает, надевает ботинок. Но она смотрит на него исподлобья, крутит пальцем у лба и говорит:

– Дурак!

И Арсеньев, как есть, в одном ботинке, бросается на нее…

Позже выяснилось, что девушка просто исполняла ритуал, что все они сначала должны сказать – «Я не такая» и «Не надо!» И ты просто должен уловить момент, чтобы перейти к решительным действиям, и сделать это до того, как тебе скажут: «Дурак!»

Арсеньев вспоминал ту далекую ночь, и синяя ткань палатки прорастала желтыми цветочками, и его ноги упирались не в рюкзак, а в железные прутья общежитской инвентарной кровати…

А проснулся он с мыслью о караморе. Что-то в ней было не то. Да и другие две, кружившие вчера вечером над Юлиной головой… Насколько он был знаком с естествознанием, карамора, которую дети считают «малярийным комаром» – просто особый вид комара, его еще называют долгоножкой: они не только не кусаются, но и вообще не едят, живут недолго, лишь за счет накопленных личинкой запасов, и летают только с целью найти себе пару и отложить в почву яички… Долгоножки, как правило, вялые, слабые, что-то он никогда раньше не видел, чтобы они кружили в воздухе, зависали, словно вертолеты… И уж, тем более, у них не было и не могло быть комариных хоботков!

И тут Арсеньев понял все, будто бы головоломка сложилась из отдельных элементов прямо у него на глазах. Большой человек в деревне, Мироныч со своей рыбой, карамора… Никакая это не карамора, а самый обыкновенный комар. Вернее – комариха. Только она большая – как и все на этом озере. И рыбы у Мироныча были обыкновенные бычки, только огромные, словно сазаны. И грибы, которые он видел вчера, когда отлучался в туалет – два крупных трухлявых подосиновика…

Потому что здесь, на этом озере – какая-то радиация. Может быть, сюда упал незарегистрированный выброс Чернобыля. Или где-то рядом секретный полигон. Чем бы это ни было, они уберутся отсюда как можно скорее! И, кстати, таким образом разрешится еще одна проблема. Теперь его ситуация уже не выглядит так, как накануне, когда ему можно законно сказать: «Дурак!» И уедут они отсюда совсем по другой причине…

Уединенное лесное озеро и неделя эротических приключений с красавицей, которую он желал целый год, – все это оказалось фикцией. Красавица оказалась невестой, суженой ему самой судьбой. Об этом он думать боялся: тогда надо было признать реальность сказочной феи, и вообще – пересмотреть все свои взгляды на мироздание. Вполне возможно, что факт совпадения двух предметов в «инь-ян» можно объяснить как-то иначе. А вот что касается озера…

Может ли пресловутая радиация объяснить деревню, построенную для гигантских людей? Нет, она даже огромных комаров объяснить не может, потому что наряду с «мутантами» здесь водятся и самые обыкновенные комары. А по этой идее, все на берегу озера должно было подвергаться закону гигантизации. Возможно, однако, здесь существует какое-то локальное место, допустим, радиоактивная щель хранилища отходов, которое генерирует этих комаров-карамор… Но, в таком случае, невозможно объяснить гигантскую деревню. И все же – все эти таинственные явления произошли в одном потоке времени и, следовательно, – могут быть как-то связаны друг с другом… Ясно одно: аномальная зона здесь определенно существует. Но насколько она опасна для них, желающих просто заняться тут любовью?

Так, размышляя, порой погружаясь в забытье и вдруг снова просыпаясь от неожиданного сплетения мыслей, Арсеньев пролежал навзничь до самого рассвета. А утром все снова перевернулось вверх дном…

ЧТО ЖЕ ТАМ, НА ДНЕ?

Юля осторожно попробовала мыском воду. Холодная, но искупаться можно. Она стояла на мостках, где вчера рыбачил Мироныч. Вода под ее ногами была одновременно черной и прозрачной. Солнце поднялось высоко и, в союзе с легким ветерком, нежно гладило ее спину, будто проводя сверху вниз горячим опахалом из тончайших птичьих перьев.

Жар-птица… Юля оглянулась. Ее учитель был достаточно далеко, он размахнулся топором возле палатки, пытаясь расколоть березовый чурбан, но тот ускользнул, перекувырнувшись в воздухе. Больше на берегу не было никого. Юля расстегнула и сбросила лифчик, подумала и стянула трусики. Зажмурив глаза, она бросилась в воду, и упругая прохладная сущность овладела ею с головы до ног…

Арсеньев рубил. Он уже чуть было не ударил топором по колену, и тогда бы их путешествие закончилось немедленно… Сегодня утром, после трудного и мучительного разговора, они решили остаться на озере. Ошеломительным было то, что Юля сказала ему о себе. Хотела сказать еще ночью, но помешала карамора.

Юля призналась Арсеньеву в том, что у нее еще никогда не было мужчины. Это повергло его в шок. О Юле и обо всем ее поколении он думал совершенно иначе. Весь этот тяжелый разговор закончился нетривиальным решением: да, они останутся на озере, но он не будет «торопить события», до тех пор, пока она сама «не примет решение».

Арсеньев понял, что попался. Теперь главную партию в их дуэте играл уже не он, а она. Арсеньев с удивлением наблюдал, как Юля разделась догола, совсем его не стесняясь. Кажется, что после утреннего объяснения она вообще перестала воспринимать его как мужчину. И в конце их путешествия, которое обещало быть столь волнующим, просто пожмет ему руку и скажет:

– Огромное тебе, Иванвас, большое человеческое спасибо!

А Юля плыла… Казалось, она никогда прежде не чувствовала такого наслаждения, такой бодрости и силы! Она сжималась в упругий комок, касаясь пальцами губ, а коленями – живота, и вдруг распрямлялась, широко, до ломоты в суставах разводила руки и ноги, и ладони будто отлетали от нее прочь, и ступни хлопали под водой одна о другую, и косичка чертила намокшим бантом желтую окружность… Лягушка!

Юля довольно быстро достигла середины озера и нырнула в его глубину. Открыв под водой глаза, она хорошо видела в воде свои руки, с глубиной темнело, уши давило, Юля, привыкшая к морским курортам, умело продулась, усиленно загребла, но куда там… Стало почти темно, но дна она не достигла. Вылетела, блеснув на солнце, как летучая рыба, выскочив из воды почти до колен. Успокоилась, легла на спину, широко раскинув ноги и руки. В пресной воде такой аттракцион удался с трудом: приходилось слегка подгребать, чтобы удержаться на поверхности. Юля видела под тонким слоем воды все свое тело, красивое, сильное, все еще принадлежащее ей, но… Может быть, остались какие-то считанные часы до того момента, как это тело будет отдано мужчине, и станет уже будто и не совсем ее.

Юля представила себя парящей в воздухе, так, как будто бы в озере совсем не было воды. Где-то далеко внизу в голубой дымке таяла легендарная церковь, рядом стояла легендарная карета, полная золота… Вдруг откуда-то послышались голоса, смех… Юля встрепенулась, сжалась в пружинку, нырнула и вынырнула.

На берегу, рядом с Иванвасом виднелись какие-то люди, пестро одетые, с разноцветными рюкзаками на плечах…

Арсеньев недружелюбно приветствовал незваных гостей. Он стоял, окруженный какими-то людьми, мужчинами и женщинами, внезапно как будто выросшими из-под земли, и выглядел смешным, многозначительно похлопывая по ладони топором.

– Ну что ж! – сказал пожилой высокий человек профессорского вида. – Если наше место занято, то мы отправимся на другой берег. Там тоже есть родник, а нам совершенно все равно, где встать.

Профессорский вид ограничивался острой бородкой и седой неопрятной шевелюрой. Арсеньев был изрядно удивлен, когда незнакомец протянул ему руку и представился:

– Веденеев Петр Сергеевич, профессор, доктор исторических наук. Я руковожу экспедицией, членов которой вы видите перед собой.

Арсеньев пожал руку и назвал свое имя, присовокупив скромное звание: бывший аспирант Ленинградского университета, которому так и не удалось защитить кандидатскую.

Арсеньев едва удержался, чтобы не бросить несколько слов по-немецки и, как выяснилось позже, поступил весьма благоразумно. Сомнений не оставалось: перед ним была та самая экспедиция, на сайт которой он наткнулся в Интернете. Экспедиция, участие в которой предполагало безусловное незнание немецкого языка. И среди ее членов были немцы, по крайней мере – один: щуплый белобрысый юноша в розовой ветровке. Прислушавшись к разговору Арсеньева и профессора Веденеева, он вдруг подскочил к ним, протянул руку и представился:

– Питер Лямке, студент из Германии. Изучаю русскую историю, русский язык. На ловца и зверь бежит!

Судя по его выговору, изучал он довольно успешно, хоть и не совсем к месту употребил пословицу…

– Позвольте узнать, долго ли вы со своей спутницей, – профессор Веденеев оглянулся в сторону озера, где барахталась Юля, – собираетесь пробыть на этом берегу? Дело в том, что нам как раз может понадобиться квалифицированная помощь филолога.

– Мы ищем клад наполеоновских времен, – уточнил Лямке. Думаю, надо и впредь придерживаться этой версии, – добавил он по-немецки, повернувшись к профессору.

– Путаница у вас получается, герр Лямке! Клад ищем французский, говорим по-немецки, а филолог нужен русский, – по-немецки же ответил профессор и добавил, обратившись к Арсеньеву:

– Возможно, мы найдем некоторые старинные документы.

Странно, что они и представить себе не могли, что Арсеньев владеет немецким. Наша ученая братия, успешно текущая мозгами в англо-саксонский мир, обычно, знает только английский, и то – на уровне «читаю со словарем», то есть – почти никак.

Юля подплыла к мосткам, но вылезать не собиралась: она ж была совершенно голой. Ухватившись за деревянный поручень, она рассматривала издали незнакомых людей.

Двое, старый и молодой, разговаривали с Иванвасом, остальные – еще шесть человек – стояли поодаль, опустив свою поклажу на землю. Юля сразу поняла, что перед ней, скорее, какие-то исследователи, нежели туристы: среди обычных причиндалов угадывались приборы, баллоны и непонятные рамочные конструкции. Все ясно, подумала Юля. Приехали искать золотую карету.

Среди гостей она разглядела одного парня с резкой, бросающейся в глаза внешностью. Это был совершенно неприятный маленький человечек, встретив его на улице в сумерках, можно было просто испугаться: слишком большой нос, не нос даже, а шнобель, делающий его издали похожим на какую-то птицу, редкие волосы, маленькие круглые глаза, лысина…

– Олег, наш водолаз, – представил Арсеньеву этого человека руководитель экспедиции. – А вот Вася, наш повар, бывший корабельный кок.

Усатый парень в бушлате галантно поклонился.

– Так что, ваша девушка, – весело сказал водолаз Олег, оглянувшись на Юлю, перебирающую ногами в воде у мостков, – может обратиться к нашему коку, если возникнут вопросы с приготовлением пищи.

– Пусть Иванвас и обращается, – подумала Юля. – Он же у нас за кухарку.

– Вряд ли в этом возникнет необходимость, – как будто подтвердил ее мысли Иванвас.

Тут только все заметили, в каком пикантном положении находится Юля, уже посиневшая в озерной воде.

– Так, отправляемся! – скомандовал Веденеев. – Привал окончен.

Все быстро взвалили поклажу на плечи и двинулись вдоль берега, вскоре скрывшись в подлеске.

– Да отвернись ты! – крикнула Юля Арсеньеву, и тот стыдливо повернулся к лесу передом, словно избушка Бабы-яги.

Он удовлетворенно вздохнул: если она стесняется, значит, еще не все потеряно между ними.

– Послушай, Иванвас! – попросила Юля, одевшись и поворошив их припасы, разложенные у костра. – Научи меня какую-нибудь хавку готовить. А то ведь я в этом деле полный лох.

Арсеньев с удовольствием занялся кулинарным образованием своей девушки: по крайней мере, на ближайший час нашлось, о чем говорить.

Сам Арсеньев готовить умел и любил. Конечно, об этом ни в коем случае не должна знать будущая жена: на шею сядет… Но это еще вопрос! Он хотел, безумно хотел – видеть ее каждый день, просыпаться с нею рядом по утрам, сонно тянуться к этому телу, изнывая от желания… Но какой ценой? Выслушивать все эти ее «типа таво» и «короче»… Да и рановато он отказывается от предложения, которого ему еще и вовсе не сделала судьба.

Они сварили макароны по-флотски, используя сушеное мясо, запаса которого хватило бы на целый экипаж морского буксира, тянущего в дальнем рейсе баржу. Арсеньев посвятил Юлю в свои кулинарные секреты: когда добавить соли, а когда – масла. Усевшись на своем бревне обедать, они наблюдали, как на другом берегу озера разворачивает свое оборудование таинственная экспедиция.

Из коротких реплик, прозвучавших на немецком, Арсеньев понял, что вовсе никакую не карету они тут собрались искать. Да и сам Питер Лямке, «студент из Германии», вряд ли просто студент, если он явно общается с профессором по секрету от всех остальных, не знающих немецкого языка…

Экспедиция приступила к делу немедленно. Были надуты понтоны, посреди озера воцарился довольно большой плот. Водолаз Олег облачился в шерстяной свитер и влез в черный резиновый костюм. Помахав Юле и кокетливо поведя плечами, нырнул спиной вперед.

– Вот урод-то! – воскликнула Юля. – Никаких у него шансов.

– А у меня? – спросил Арсеньев.

– У тебя, Иванвас, шансов значительно больше, – заявила Юля, смеясь.

Зрелище было интересным, и после обеда они оба наблюдали за работой экспедиции, сидя на мостках и опустив в воду ноги. Олег нырял, они считали секунды, водолаз находился под водой довольно долго: до трех минут. Выныривая, он говорил что-то профессору и студенту, которые сидели на понтоне. Профессор Веденеев был одет в шорты и майку, а студент Питер Лямке с толком использовал рабочее время, чтобы позагорать, подставляя солнцу попеременно внутренние стороны рук.

Нырнув несколько раз в маске и ластах, Олег накинул баллон и ушел в воду надолго. Вынырнув, он снял с себя водолазный костюм и просто искупался в одних плавках, наверное, смывая с себя пот. Юля отметила, что он не такой уж противный, когда не одет. У Олега оказались довольно крепкие мускулы, и, хотя он по-прежнему был похож на диковинную птицу, что-то в его облике привлекало взгляд. Юля поймала себя на том, что ей хочется на него смотреть…

* * *

Ночью они опять лежали рядом, закуклившись в спальные мешки. Арсеньев, вспомнив какую-то книжку с рекомендациями, как увлечь собеседницу – тем, чтобы спровоцировать ее говорить не иначе как о себе самой – попросил Юлю рассказать о своей семье. Юля с удовольствием похвасталась, что происходит из старинного дворянского рода Каменских, что где-то под Питером есть село Каменское, которое принадлежало ее предкам, что прабабушку принимали при дворе императрицы, и она даже была «гел-френдом» одного из великих князей. Вот почему Юлю так задел телесериал, где была использована ее фамилия! И, например, брошь, которая теперь соединилась с кулоном Арсеньева, да так, что их уже нельзя разорвать… Сам великий князь, перед тем, как его зверски расстреляли большевики, передал эту брошь прабабушке на хранение как самую ценную для него вещь… Арсеньев усмехнулся: Юля понятия не имела, кто именно из четырех расстрелянных в 1919 году великих князей Романовых был «бой-френдом» ее прабабушки.

Постепенно разговор иссяк, как и любой разговор с этой девушкой. Арсеньев пытался читать ей стихи в темноте, но Юля попросила его замолчать, и он продолжал читать мысленно:

А Игорь князь поскочи

горностаем ко тростию

и белым гоголем на воду.

Воврожеся на броз комонь

и скочи с него бусым волком…

Вскоре Юля тихо засопела, уткнувшись Арсеньеву в плечо, перевернулась в своем мешке и уперлась коленом ему в живот.

Арсеньеву не спалось. Лежать и мучиться всю ночь рядом с девушкой, которая прикасалась к нему то этим, то тем, он не желал. Осторожно высвободился, на ощупь нашел в кармане рюкзака пластинку с транквилизатором (взял зачем-то, на всякий случай, как чувствовал), схрупал две таблетки, потом помедлил и схрупал еще одну.

Его обволокла мягкая дрема, с горькой примесью эротических фантазий. Он чувствовал девушку, ее тепло, упругость и запах. Она делала все, что может делать с мужчиной женщина. Она обнимала его руками и ногами, билась ему навстречу, высовывала язык… Она…

Арсеньев не мог сообразить, сколько времени он спал или грезил, и что разбудило его. Стены палатки казались ярче, чем вечером, значит, уже приближался рассвет. Проснулся он с сухостью во рту, с нестерпимым желанием опорожнить мочевой пузырь. Осторожно отстранив Юлину руку, которая теперь держала его почему-то за горло, Арсеньев выполз на улицу.

Была глубокая ночь. Свет, по умолчанию принятый за утренний, исходил от полной луны: она стояла низко над озером, чертя на воде широкую золотую дорогу.

Шагах в двадцати от ручья, вниз по склону холма были развалины какой-то железобетонной конструкции, вроде немецкого дзота времен войны. Там они и определили место под туалет. Арсеньев направился туда. Затем двинулся дальше. Казалось, что-то прямо-таки тянет его в чащу, полную лунных лучей…

Наверное, его влечет сама красота. Никогда еще в своей жизни он ничего такого не видывал! Луна была невозможно яркой, слепящей, словно солнце – золотой… Почему-то опять был туман, и лунные лучи скользили по мокрым от росы листьям, и хотелось идти навстречу этим лучам, разглядывая их новые неповторимые сочетания.

Туман… Почему опять туман? Он клубился над озером, словно в глубине вод был какой-то горячий источник. Может быть, причина аномальной зоны в каких-нибудь ядовитых испарениях, которые и есть этот туман? И вовсе он не белый, каким должен быть, а какой-то золотистый.

Пройдя метров сто вдоль берега, в ту сторону, куда вчера ушла экспедиция, Арсеньев увидел вдали огромный валун, когда-то принесенный ледником. Камень отчетливо выделался на фоне лунной дорожки. Арсеньев вдруг заметил движение, легко скользнувшую тень… Какое-то существо прыгнуло из кустов на вершину камня и воцарилось а ней. Арсеньев вздрогнул. Вне всякого сомнения, это был волк.

ПЕРВЫЕ УЖАСЫ

Арсеньев не боялся. Волки редко нападают на людей, и подобные истории лежат, скорее, в области страшилок. Наоборот, Арсеньев любовался зверем, которого раньше видел только в зоопарке. Волк стоял шагах в двадцати и тоже видел его. Несколько секунд он угрюмо смотрел на человека горящими глазами, затем грациозно прыгнул и побежал. Он передвигался бесшумно, и Арсеньеву это показалось странным: он не слышал шелеста ветвей, сквозь которые продиралось крупное тело. А то, что произошло в дальнейшем, и вовсе повергло Арсеньева в изумление и ужас.

Волк поднялся на задние лапы и в таком положении пошел через кусты. Выйдя на ярко освещенную поляну, остановился, повернул голову и снова посмотрел на Арсеньева. И Арсеньеву захотелось ущипнуть себя за руку, потому что из глубины лунных отражений на него смотрело угрюмое человеческое лицо…

Арсеньев попятился, повернулся. Ветка хлестнула его по щеке. Арсеньев схватил и отпустил ветку. Оглянулся. Человеческая фигура вдали взметнулась, Арсеньев только сейчас заметил, что на краю поляны стоял конь. Человек вскочил в седло, и конь поднялся на дыбы…

И исчез в чаще – все это произошло беззвучно. Арсеньев нервически рассмеялся. Беззвучно! Ну, конечно же – ничего этого не было. Можно же представить, какой треск и топот должен был стоять по всей округе, если бы конь действительно ускакал в лес!

Арсеньев, пошатываясь, вернулся в лагерь, заполз в палатку, посветил фонарем и поймал в кулак комара. Обыкновенного, маленького комара, которых здесь было гораздо больше, чем таинственных карамор.

Транквилизатор, причем, тройная доза. Это было какое-то новое средство, им торговала одна из молодых учительниц, подрабатывая сетевым маркетингом и обеспечивая сослуживцев черт знает, какими заморскими лекарствами и пищевыми добавками. Кто-то покупал у нее из жалости, кто-то просто не мог устоять перед бойкой бабенкой…

Арсеньев осторожно придвинулся к Юле и положил ей руку на грудь. Точно так же, как и она, будто сквозь сон, невзначай… Так-то оно лучше: лежать тут, обнимаясь с девушкой, чувствовать меж пальцев ее сосок и не думать о том, что он сейчас видел в лесу.

Транквилизатор и больше ничего. Ничего он не видел. Галлюцинация, возникшая из сплетения лунных лучей в листве. Если разобраться, то это его личная, арсеньевская, вполне закономерная для него галлюцинация. Ведь только недавно, вечером, вспоминал, как Игорь-князь превратился в «бусого» волка. И Юле пытался читать… Как там, в переводе Заболоцкого?

 
В горностая-белку обратясь,
К тростникам помчался Игорь-князь
И поплыл, как гоголь, по волне,
Полетел, как ветер, на коне.
Конь упал, и князь с коня долой,
Серым волком скачет он домой.
 

Арсеньев давно вдумывался в древние русские стихи. Разумеется, это метафоры: «как гоголь», «серым волком» и так далее. Но почему безымянные авторы проводили такую метафоризацию столь настойчиво? И почему именно такую?

А ну, как это все не метафоры? А просто описание виденного… Или привидевшегося?

Именно об этом он и написал в статье, которая, в сущности, привела их сюда. Ведь все эти туристские вещи были куплены на щедрый европейский гонорар, да и сама встреча с Юлей на улице произошла именно потому, что Арсеньев оказался именно в этом месте и времени – получать гонорар в офисе Western Union…

Может быть, древние люди воспринимали мир совсем не так, как мы? И они действительно видели то, что описано в этих стихах? И что он сам видел только что, у валуна? Кого или что он увидел в дрожащих лунных лучах?

* * *

Арсеньев ничего не сказал Юле о том, что произошло ночью. Утро вечера мудренее, и он уже не признавал с такой легкостью, что просто поддался действию таблеток. Арсеньев и раньше принимал транквилизаторы, хоть и другого типа, но никаких волков-князей в темноте своей холостяцкой квартиры не наблюдал. Волк, который стоял на камне, был совершенно реален. Другое дело, видение на поляне – это уже могло быть галлюцинацией, наваждением, которое наслал на него желтый туман.

То, что туман существовал, было уже бесспорно. В утренних лучах он был особенно заметен. Зрелище, конечно, восхитительное, но непонятное. Все вокруг было золотым и зеленым, словно в казино. И еще одна черта озерного мира вдруг стала заметна им обоим.

– Тебя не напрягает эта тишина? – почему-то шепотом спросила Юля, когда они закончили завтрак и пошли мыть посуду на каменистую россыпь в ручье.

– В общем-то… – Арсеньев усердно тер свою миску песком, ясно слышал скрип песка о металл, но только сейчас понял, что здесь с самого начала тревожило его слух!

– Ни одной птицы… – задумчиво проговорила Юля. – Никаких соловьев под утро. А у меня под окнами, даже в городе – соловьи…

– Ну, допустим, соловьи и селятся только рядом с человеческим жильем. Где-то дальше, вокруг деревни должны быть соловьи… Но все равно – странно. Впрочем, мы ж с тобой договорились, что живем в аномальной зоне.

Шутки шутками, но все же приходилось признать, что какая-то аномалия здесь существует. Но жизнь продолжалась…

– Чем займемся сегодня? – бодро спросил Арсеньев. – Может быть, осмотрим развалины монастыря…

– Нет, – сказала Юля. – У меня есть идея получше.

Оказалось, что она придумала способ, как быть с фотографиями из «турпохода». Надо просто пойти в экспедицию и сняться на фоне палаток, молодых рабочих и прочего. Папа дотошен, мнителен – недаром он голубых кровей! Вот, начнет расследование с этой малости, с фотографий, вернее – с их отсутствия. И вытащит за ниточку Иванваса, дядю Гумберта, за ушко, да и на солнышко…

– Дядю Гумберта? – засмеялся Арсеньев. – Так ты читала «Лолиту»?

– Нет, – насупилась Юля. – Просто… Сама не знаю.

Она определенно помнила, что есть какой-то «дядя Гумберт», который соблазнил и убил маленькую девочку, но не могла сообразить, откуда он взялся в ее памяти. Она вспомнила о нем почему-то вчера, когда купалась и смотрела издали на Иванваса, рубящего дрова…

Может быть, она и не такая простая, подумал Арсеньев. Притворяется из бравады: ведь поколение-плюс должно утверждать свои ценности. Вернее – отсутствие таковых…

Недолго думая, они собрались и пошли. Взяли только документы, деньги и фотоаппарат. К утру третьего дня стало ясно: никто сюда не придет, чтобы украсть их вещи. Даже Мироныч, чьего назойливого общества они поначалу опасались, больше на озере не показывался.

Арсеньев не горел желанием общаться с экспедицией, но ему хотелось посмотреть на то место, где вчера его посетило видение. Действительно: камень существовал – наполовину утопленный в болоте, замшелый ледниковый валун. Он, как будто застыл на пути в озеро, медленно стремясь по пологому склону в родную стихию. Вспомнилась легенда о богатыре, закопанном в землю. Над выпуклой, прогретой солнцем лысиной этого каменного Саида кружили крупные золотые жуки.

Уже оставив его далеко позади, Арсеньев встрепенулся: ему захотелось вернуться – и как он мог не подумать об этом? Ведь, если волк стоял на валуне и шел дальше, по прибрежным кустам ивняка, то он мог оставить следы. Арсеньева даже передернуло: а что, если он действительно увидит следы… Сначала волчьи, потом – человечьи… Нет, на обратном пути надо будет обязательно исследовать это место!

* * *

В экспедиции было шумно, буднично. Каждый занимался своим делом. Жарко пылал костер, корабельный кок Вася мешал в котле гречневую кашу. Две девушки, черная и рыжая, ассистировали ему. Трое рабочих налаживали какой-то прибор, похоже – эхолот. На плоском камне у ручья стоял раскрытый ноутбук, и студент Питер Лямке что-то усердно набивал на клавиатуре. Вдали, на понтоне, нырял Олег.

– Фотографировать экспедицию? – нахмурился профессор Веденеев. – Не думаю, что это хорошая идея.

Арсеньев взял его за рукав ветровки и потянул в сторону, показывая глазами: мол, давай отойдем. В нескольких словах он изложил причину. Профессор рассмеялся и махнул рукой: делайте, что хотите.

Вернувшись к костру, он с любопытством принялся рассматривать Юлю. Его взгляд было нетрудно понять: девушка, скрывающаяся с учителем словесности от родителей, имела уже некий другой статус… Вдруг Арсеньев заметил в глазах профессора беспокойство. Нет, это был просто ужас, будто лицо Юли чем-то напугало его. Веденеев, что называется, застыл на месте, его челюсть отвисла. Кого могла напомнить ему девушка?

Арсеньев искоса наблюдал, как профессор отвернулся, потом снова посмотрел на Юлю, потом быстрым шагом подошел к студенту Лямке и заговорил с ним. Все это показалось Арсеньеву более чем странным…

Но другие события отвлекли его. Вылез из воды и подошел к костру водолаз Олег. Увидев, что Юля фотографирует, он довольно бесцеремонно выхватил у нее аппарат. Арсеньев двинулся в их сторону, с грустью думая, что сейчас придется развязать конфликт…

Оказывается, Олег решил взять на себя руководство съемками: одной рукой он кинул аппарат молодому рабочему с хвостом длинных волос, а другой обнял Юлю за талию. Рабочий нацелился аппаратом. Юля улыбалась. Арсеньеву стало нехорошо от приступа ревности.

Юля не понимала, что творится с нею. Когда холодная твердая рука обхватила ее талию, и пальцы легли на животик, и нога этого незнакомого мужчины прижалась к ее бедру, по всему ее телу прошла крупная дрожь… Она никогда не чувствовала ничего подобного! Вернее, она хорошо представляла, что так будет, что не сможет даже вздохнуть, что закружится у нее голова… Когда ее обнимет по-настоящему любимый человек. Но это был всего лишь неказистый водолаз экспедиции. Смехотворный, маленький, лысый…

– Между прочим, – крикнул водолаз, обращаясь к профессору и все еще продолжая обнимать Юлю, хотя съемка была закончена, – я только что видел на глубине крест.

– Крест? – отозвался Веденеев. – Какой еще крест?

– Ну, тот самый крест, от церкви. Преспокойно торчит из донного ила.

Веденеев и Лямке переглянулись, от Арсеньева не ускользнуло их недоумение. Казалось бы, надо радоваться, если что-то, наконец, найдено. Или они думали обнаружить на дне озера нечто другое?

Оба подошли к костру и остановились перед Юлей.

– Этот крест… – продолжил было Олег, но профессор оборвал его нетерпеливым жестом ладони.

– Скажите, девушка, – обратился он к Юле, – я уже где-то видел… Этот… Это украшение. Которое у вас на груди… – он говорил осторожно, с трудом подбирая слова, а студент Лямке стоял рядом и внимательно смотрел на Юлю.

– Ничего особенного… – продолжал профессор. – Просто знакомая вещица… Моя личная жизнь, видите ли… Откуда это у вас?

Юля хотела что-то ответить, но Арсеньев опередил ее.

– Вы не могли нигде видеть этот предмет, – холодно сказал он, – потому что он составлен из двух. И не более двух дней назад.

И в этот момент Арсеньев ясно увидел, что профессор побледнел. Его лицо выражало такое недоумение, что его даже стало жалко. Он оглянулся на студента Лямке, будто ища у него поддержки.

– Да нет ничего особенного, что вы, в самом деле! – возмутилась Юля. – Один кусок достался от моей прабабушки, другой – вот, у Ивана Васильевича нашелся. Мы их слепили и все.

– Можно его посмотреть? – выступил вперед Лямке.

– Еще чего! – воскликнула Юля. – Если из моих рук только.

Девушка была упрямой, и она тоже заподозрила что-то неладное.

Профессор и студент повертели в руках кулон, не снимая его с Юлиной шеи, Веденеев даже достал из кармана лупу.

– Редчайший экземпляр! – сказал он. – Хорошая, ценная вещь.

Лямке щелкнул пальцами:

– Не продадите? Увезу в Германию, подарю своей подруге. Русский сувенир! Хороша ложка к обеду…

Арсеньев сделал шаг и встал между ним и Юлей.

– Минуточку! Мы подумаем над вашим предложением, – сказал он. – Вполне возможно, что ответ будет положительным.

Арсеньев взял Юлю за локоть и оторвал, наконец, от водолаза, который на протяжении всей этой странной сцены молча терся о девушку.

И в этот момент откуда-то донесся веселый женский голос:

– Каменская! Какими судьбами? Душечка ты моя!

Юля обалдело оглянулась по сторонам.

– Сколько лет, сколько зим! – продолжал между тем тот же голос. – Граф будет так рад!

Тут только Юля поняла, что это такое. Рабочий с хвостом настраивал в стороне свой маленький приемник, их тех, что ловят телепрограммы. Это был сериал про неутомимую фаворитку, он снова пошел в эфир…