Текст книги "Окончательный приговор"

Мы не поддерживали Вальтера под руки, когда выходили из помещения. Ему следовало самому привыкнуть к новому состоянию. Мы ждали около машин, наблюдая за процессом интенсивной акклиматизации, и за тем, как горит в какой‑то большой кухонной кастрюле политая бензином окровавленная одежда старшего прапорщика, а он ходил в одну и в другую сторону. И зажимал бок рукой. Потом попробовал зажать бок локтем. Так ему больше понравилось, да и внимания со стороны это привлекало меньше. Более того, Вальтер засунул руку в карман джинсов. Хорошо сообразил. Вообще со стороны незаметно было, что он локтем рану придерживает. Главное, чтобы наклейку из пластыря не сорвать. Тогда может открыться кровотечение.

Пяти минут Вальтеру хватило, чтобы на лице выступила обильная испарина, хотя утро было не жарким. Еще через пять минут испарина прошла, и он готов был улыбнуться своим неулыбчивым лицом.

– Поехали. Я готов.

Мы тем более были готовы.

– Тебя из гаража забрать? – предложил Корчагин свои услуги.

– Сам доберусь, – отказался я.

Я вообще люблю одиночество, и стараюсь чаще оставаться без компании. Разве что с книжкой в руках. И потому решил добраться до дома городским транспортом. Это Вальтеру трудно было бы в метро толкаться. Но меня раны не беспокоили.

Выехали мы вместе, так и не увидев сторожа. Быстро въехали в Москву. На первой же улице Корчагин повернул налево, а моя дорога вела в противоположную сторону. Бессонная ночь на мне не сказывалась. Движение на окраинах, которыми добирался я до гаража, было небольшое. И доехал я благополучно.

Когда поставил «Джимни» в гараж и стал уже закрывать ворота, позвонил полковник Переславцев.

– Как настроение, Паша?

– Поставил машину в гараж. Отправляюсь отсыпаться. Что там наши спецы, товарищ полковник? Смогли с навигатором разобраться?

– Еще разбираются. Как что‑то будет, я тебе позвоню. Это во второй половине дня будет. До этого можешь спать спокойно. Только еще раз подумай, никак вы там в Судиславле не наследили? Может, где‑то отпечатки оставили, может, видел вас кто…

– Видели только незнакомые люди. Один знакомый нас не дождался, второго после встречи с нами дома уже не дождутся. А что случилось?

– Артур Юрьевич не желает угомониться…

– Подполковник Розов? – удивился я. – Откуда он опять выплыл?

– А он и не уплывал. Он получил все материалы по событиям в Судиславле. Там есть твой характерный след. В документах о случившемся это называется «смерть наступила в результате перелома шейного позвонка». Розов даже запросил по всем сводкам российского МВД все материалы о случаях смерти с таким диагнозом. Тебя ищет. В следующий раз ломай что‑нибудь другое. Сможешь?

– Попробую. Но вы, товарищ полковник, правы. Фирменный удар – это как автограф. Надо менять стиль. Если услышите про удар в грудное межреберье, значит, это обо мне. Он у меня тоже отработан.

– Эффект тот же?

– Да. От этого удара останавливается сердце. Бывает, ломается само межреберье, и ребра входят в сердце.

– Буду иметь в виду. И соблюдай осторожность. У меня все…

– Понял, товарищ полковник. Я жду вашего звонка. Не стесняйтесь меня будить, по своей природе я бессонный…

* * *

От гаража до своей съемной квартиры я добрался без приключений, и не поймав на себе ничьего настороженного взгляда.

Дома я не стал завтракать не потому, что устал, а только потому, что знал дурную манеру своего организма накапливать жирок, если завалишься спать сразу после еды. Жирок под кожей никакого мужчину не красит, а бойца просто убивает, и потому я стараюсь держать себя в форме. Я сразу лег, надеясь уснуть. Усталость должна была бы быстро сказаться. Как-никак, а пришлось отмотать в течение одной ночи по не самой лучшей дороге больше тысячи километров. Не говоря уже о коротких эпизодах почти боевых действий. И даже без «почти» – боевых, потому что противник был вооружен и обладал боевыми навыками. И я уснул сразу, как провалился куда‑то.

Проснуться меня заставил мелодичный звонок «мобильника». Некоторые ставят себе на трубки резкие звонки с какой‑то убийственной мелодией. Я от таких звуков могу встать в скверном состоянии духа. И потому предпочитаю звонки спокойные, приятные для слуха.

Перед тем, как взять трубку, я посмотрел на часы. Время было уже послеобеденное, пора позвонить полковнику Переславцеву. Но дисплей показывал незнакомый номер. Впрочем, Антон Павлович имеет обыкновение связываться со мной с разных номеров, чтобы его самого, видимо, трудно было вычислить.

– Слушаю… – сказал я сдержанно, не зная, кто звонит.

– Паша, это я… – звонил все‑таки Переславцев. – Ты выспался?

– Вполне, товарищ полковник.

– А я еще нет, глаза закрываются сами собой. Сейчас отправлюсь на три часа домой, а тебя пока передам с рук на руки подполковнику Прокофьеву. Артем Александрович желает дать тебе несколько советов. Естественно, не по телефону. Он готов выехать.

Советы аналитика, собственно, и завели меня, Вадима и Вальтера в нынешнюю ситуацию. Интересно, куда он еще хочет нас загнать?

– Если можно, я хотя бы умоюсь. Через сорок минут буду на том же месте, где обычно.

– Хорошо. Через сорок минут.

– Товарищ полковник, с навигатором разобрались?

– По этому поводу Артем Александрович и поговорит. Там есть интересные данные…

* * *

Подполковник Прокофьев подъехал на юрком «Форд Фьюжн», остановился у тротуара, и я сел в машину. Артем Александрович был в гражданской одежде, и наша встреча ничем не напоминала армейское совещание. Мы сделали несколько кругов по кварталам среди многоэтажных домов, убедились, что визуального наблюдения за нами нет, а если есть наблюдение с помощью высокотехнологичных средств – например, со спутника – то мы никак уже не сможем от него избавиться. Однако те, кто мог осуществлять за нами слежку, доступа к высокотехнологичным средствам не имели; следовательно, мы могли чувствовать себя в относительной безопасности.

Еще до того как машина остановилась, подполковник Прокофьев сунул мне в руки прозрачный файл с листами принтерной распечатки.

– Это то, что на жестком диске навигатора было закрыто паролем. Данные предназначались для передачи тебе.

Я стал читать на ходу. Впрочем, читать долго не пришлось, потому что на каждой странице было только по нескольку строчек с конкретными данными, выложенными в привычном стиле донесения. Тем не менее, эти строчки касались непосредственно меня, и Альтемир Атабиев не зря настаивал на срочной встрече, поскольку меры требовалось принимать немедленно.

– Что скажешь?

– Печально… – заметил я. – Я всегда уважал старость. Придется в этот раз не уважить…

– Капитан, ты меня обижаешь.

– Чем, товарищ подполковник?

– Что такое старость? Этому, как ты говоришь, старику, пятьдесят шесть лет. Я всего на четыре года моложе. Так ты, пожалуй, и меня в старики запишешь. Не могу с тобой согласиться. Более того, не могу не высказать своего возмущения.

– Извините, товарищ подполковник. Я думал, он старше. Если он, как здесь сказано, отец погибшего мужчины и дед погибшего мальчишки…

– Это ни о чем не говорит. Я, кстати, дедом стал в сорок два года.

– Талантливый вы, товарищ подполковник, человек.

– Что по остальным донесениям скажешь?

– Только то, что следует разбираться. Меня сразу смутило, что спецназ ФСБ прибыл на место через сорок минут после происшествия. Им вообще нечего было делать в том районе. И не опера прибыли, а именно спецназ. Это, видимо, на случай, если бы мы оказали сопротивление. Причем в таком количестве прибыли – три десятка бойцов. И сразу нас окружили. Я уже докладывал свои сомнения полковнику Переславцеву.

– Да, там следует разбираться. Но разбираться приходится неофициально. Подполковник Волоктионов сейчас этим и занимается и жалуется, что ему со всех сторон строят препятствия. Так круговая порука и общий настрой против спецназа ГРУ. Во всех эшелонах власти. Нельзя получить данные официальным путем. На все возражения с нашей стороны ответ один: этим делом занимается следствие, а спецназ ГРУ следственными полномочиями не наделен.

– Знакомая история.

– Мы тут советовались с Антоном Павловичем. И пришли к выводу, что в данной ситуации следует обходиться только собственными силами. Иначе результата не будет. А кто у нас имеет возможность действовать нелегально, и при этом не нарушить приказ?

– Понял. Только моя группа. К сожалению, старший прапорщик Хост…

– Как только Вальтер встанет на ноги, сразу и отправитесь. А по первому вопросу…

– С пятидесятишестилетним мстителем…

– Да… Ты не отмахивайся. Адат – дело серьезное. И в опасности не вы сами, которых найти он не сможет, а ваши семьи. Семьи мы прикроем. А вот старика, как ты выразился, я бы посоветовал тебе взять в помощники. Он, кстати, служил в милиции. Звание – майор. Но давно уже в отставку вышел.

– Каким образом, товарищ подполковник, я возьму его в помощники? Он заглянет не чайком побаловаться, он заглянет на огонек, который сам же попробует разжечь…

– Даже соблюдая законы адата, мститель не должен наказывать невиновных. А виновных он не знает, как и мы.

– Помнится, мне кто‑то рассказывал, что моя невиновность по их закону будет доказана в том случае, если шестьдесят три мужчины моего рода поклянутся на Коране в моей невиновности. Я в своем роду шестидесяти трих мужчин не наберу, пожалуй. Ну с десяток родственников еще отыщу, не больше. В нашем народе клановость себя изжила десяток веков назад. Не знаю уж, хорошо это или плохо.

– Это ни хорошо и ни плохо. Мы живем по‑другому. Стараемся, конечно, по закону, хотя не всегда и не у всех получается. Но сейчас дело в другом, и искать шестидесяти трех родственников мы тебе не будем. Но другие варианты давай рассмотрим. Мы в аналитическом центре собирали данные об этом самом Висангири Мажитовиче Майрбекове. Целая группа была занята сбором сведений. И по всем нашим данным, это умный, вдумчивый, несуетливый мужчина. Человек аналитического склада ума, с которым можно говорить, имея на руках доводы, и он сначала подумает, сначала попробует принять доводы противной стороны и лишь в последнюю очередь станет стрелять. Такой психоробот Майрбекова составили наши специалисты. И предполагают, что с ним можно договориться. И использовать его в дальнейшем.

Я все же пожал плечами, хотя высказано было предложение, похожее по форме на приказ.

– Я не очень понимаю, что может нам дать такой союзник.

– Он может сказать, кто толкал его на кровную месть. Он может выяснить, как семья его сына оказалась там, кто вместо террористов посадил мирных людей в машину и послал на смерть, заранее зная, что на дороге выставлена засада.

Я задумался и почти согласился. В таком ключе использовать Майрбекова вполне допустимо. Ему легче сведения добыть.

– Пожалуй, в этом есть сермяжная правда, товарищ подполковник.

– Это одна из немногих нитей, за которые мы имеем возможность потянуть. Нельзя постоянно прятаться и надеяться выпутаться. Необходимо идти навстречу опасности, и только так распутать клубок.

– С этим, Артем Александрович, я полностью согласен. Но сначала я хотел бы обсудить ситуацию со своей группой. Мне необходимо знать, когда Вальтер сможет встать на ноги. Тогда я доложу о своей готовности. Вообще‑то мы думали уже, что пора возвращаться на Кавказ.

– Добро. Антон Павлович собирается прислать врача. Тебя куда подбросить?

Подполковник Прокофьев завел двигатель.

– Я покажу. Пока прямо. А врача, мне кажется, не нужно. Мы его сами заштопали…

ГЛАВА 5

КАПИТАН БЕКЛЕМИШЕВ, СПЕЦНАЗ ГРУ. ДВИЖЕНИЕ ВСТРЕЧНЫМ КУРСОМ

Наше состояние, когда мы вытащили из машины чудом оставшуюся в живых девочку, было не близким к шоковому, а по‑настоящему шоковым. У меня на минуту даже язык судорогой свело, и я слова вымолвить не смог.

– Это кто? В кого я стрелял? – похоже, сам себя спросил Корчагин.

– Машина та самая, – заметил Вальтер. – Только пассажиры на промежуточной станции поменялись.

– Или их поменяли, – сказал я, только начиная наконец понимать, что произошло. – Девочка, ты кто такая, откуда взялась здесь?

Я присел перед ней, заглядывая в глаза. А она смотрела этими испуганными глазами-бусинками, не плакала и ничего не отвечала, только руку в рот засунула, чуть ли не сразу всю кисть.

– Она себя не укусит? – спросил Вальтер. Он не ерничал, просто был растерян и, не желая показывать свое состояние, говорил так зло. – А то ведь скажут потом, что мы ее живьем сожрать хотели…

– В любом случае так скажут, – сделал я вывод. – Остальных изжарили, а ее – живьем. Что же случилось?

Необходимо было срочно что‑то предпринимать, но что? Взорвалась машина, от которой мы благополучно отдалились. И второй взрыв был громче взрыва от сработавшей в этой же машине бронебойной гранаты от РПГ-7. Похоже, там было чему взрываться. Я достал переговорное устройство и вызвал подполковника Волоктионова.

– Сергей Валентинович!

– Да, Паша, слушаю… Что там у вас? – подполковник, кажется, по моему голосу понял сложность ситуации, в которую мы угодили, и потому сам спрашивал с беспокойством. Хотя предположить действительного положения вещей и он не мог.

– Кого вы к нам послали?

– То есть?

– Вы видели, как бандиты садились в машину?

– Конечно. Что случилось?

– В машине мирные люди. Мы их из РПГ накрыли. Сгорели. Одна девочка в живых чудом осталась. Ее вытащили.

– Этого не может быть! Паша, я сам в бинокль видел, как они бегом в машину заскакивали и рвали с места. Наверное, другая машина… Номер…

Я назвал номер.

– Та самая машина, Паша, та самая… Что девочка говорит?

– Ничего не говорит. Руку чуть ли не по локоть в рот засунула, и даже не плачет. У нее шоковое состояние. У нас тоже…

– Не уходи с места. Мы снимаемся. Идем в вашу сторону.

– Куда же мы уйдем! Мы здесь…

– Жди… Ничего не предпринимай.

Я убрал «переговорку».

– Влипли? – сердито спросил я своих, словно они были в чем‑то виноваты.

– Влипли, – согласился Вальтер. – И круто…

– Девочка сама по дороге дойдет, куда ей нужно. А нам необходимо уходить, – мрачно сказал Корчагин и с силой отшвырнул от себя тубу гранатомета.

– Отставить! – сказал я. – Получен приказ дожидаться своих. И ничего не предпринимать. Ждем и соображаем. Что могло произойти? Машина та самая, люди другие…

– За нами следили, – предположил Вальтер. – Бандиты знали, что мы ждем их. И послали мирных жителей. Под расстрел.

– Другого не дано, – согласился Вадим. – Теперь неприятностей на всю оставшуюся жизнь хватит. Хлебнем…

– Не захлебнемся, – возразил я. – Необходимо найти, кто «подставу» организовал.

– Но для этого как минимум нужно оставаться на свободе, – устало заметил старший лейтенант, отбрасывая в сторону автомат. – А этого нам уже, кажется, не дано. Оружие не трогаем – перестреляют сразу.

Он был полностью прав, предупреждая. Я тоже уже увидел, что мы окружены – и сверху, со склона, и снизу, от реки, и по дороге с двух сторон, держа нас на прицеле, быстро передвигается цепь людей в камуфлированной форме. Но это явно были не бандиты, хотя бород было и много, однако бандиты не носят кевларовые каски. Такие каски даже армия не носит из‑за их высокой стоимости. Они входят только в экипировку спецназа внутренних войск и спецназа ФСБ. Кто‑то из них нас и окружил. Я не стал отбрасывать автомат и лишь аккуратно положил его у своих ног. Вальтер поступил точно так же. Но вставать и поднимать руки мы не спешили; знали, что нас и без того заставят это сделать и, более того, долго будут держать в таком положении. По крайней мере, пока наши во главе с подполковником Волоктионовым не подоспеют. А это, по крайней мере, еще полчаса, если не сорок минут. Нас могут за это время и увезти, если знают о приближении основной группы.

– Хреново нам сейчас придется, – заметил Корчагин. – Это явно не «краповые». Ни одного берета не видно. Значит, спецназ ФСБ. И обязательно местный, потому что другого поблизости быть не может, а другой спецназ бороды не носит. И вообще, мне кажется, это ловушка, и мы в нее благополучно угодили.

– Дело хреново, – согласился я. – Даю установку. Мы не стреляли, мы только что подошли на звук выстрела из РПГ. Иначе нам не выкрутиться. Пусть вместе с нами ищут, кто стрелял. Работаем…

Иначе нам, в самом деле, было не выкрутиться. Окажись мы за решеткой, как можно было бы отыскать людей, которые подставили мирных жителей под расстрел вместо себя? Но на свободе мы бы еще могли справиться с поиском. А непризнание своей вины в данном случае было не желанием спасти собственную шкуру, а желанием добиться справедливости и наказать настоящего виновника.

При приближении вооруженных людей я поднялся, сразу выбирая линию поведения, которая показалась мне единственно правильной в данной ситуации. Как старший группы, я обязан был выяснить, с какой стати нас таким вот образом захватывают, как врагов, и дать понять, что наставлять оружие на офицеров федеральных сил, по крайней мере, странно. И вообще, ни в коем случае, я не должен был выказывать смущения или чувства вины.

Но нам, впрочем, никто и ничего объяснять не собирался. Местные спецназовцы подошли ближе, по‑прежнему держа нас на прицеле, но не только объяснить что‑то, нам даже вопроса задать не пожелали. Часть личного состава взяла нас в круг, а другая часть группы принялась осматривать догоревшую и чадившую машину и расспрашивать девочку. Она, как и нам, не желала ничего говорить и руку изо рта так и не вытаскивала.

Наконец, как раз после неудачной попытки разговора с девочкой, к нам направился, снимая на ходу каску, видимо, старший в группе. Посмотрел на мою нарукавную эмблему.

– «Летучие мыши»… Во всей красе себя показали… – Он говорил почти без акцента. – Мы тут бьемся, чтобы установить нормальные отношения с населением, а они всех под одну гребенку гребут. И детей, и женщин стреляют..

– Прикажите своим людям убрать оружие, – спокойно сказал я. – Они все равно им пользоваться не умеют.

– Что?! – возмутился командир группы.

Я объяснил популярно:

– У них у всех опущены предохранители. Стоят плотным кольцом в боевой готовности. Нервы напряжены. Я дам резкую команду «огонь», мы присядем, а ваши бойцы над нашими головами расстреляют друг друга. Так профессионалы не поступают.

Я умышленно злил его, показывая, что не слишком напуган, и ставил на место. Командир чужую правоту понимать, кажется, умел и отдал какую‑то команду на чеченском языке, видимо, предупреждая; а сам, поскольку чужую правоту, которую понимал, но уважать не умел, тут же уронил каску, чтобы она не мешала, и попытался ударить меня прикладом в лицо. Надо сказать, неуместное желание. Настолько же неуместное, как мое предупреждение. Нужно было не предупреждать, а действовать. Тогда, правда, в дополнение ко всему, нам могли бы приписать и уничтожение целой толпы чеченских спецназовцев, но это погоды уже не делало бы. От удара прикладом я ушел легким смещением корпуса, но не успел убрать руку. Я не бил, а только естественным образом прикрылся от чужого удара. И командир группы сам наткнулся носом на мой локоть, отчего, в дополнение ко всем неприятностям, своим и нашим, очень неуклюже сел копчиком на камень. А это было не только больно, а еще и унизительно.

– Ты что, совсем дурак? – спросил я, наклонился и помог командиру встать. При этом сумел рассмотреть выбившийся из‑под плеча бронежилета погон. Командир был в звании подполковника, и мне следовало бы проявлять, наверное, больше уважения к его званию. И разговаривать хотя бы на «вы».

Он не обратил внимания на мою вежливость, выскользнул из моих рук змеей, вытер, как ему, наверное, показалось, текущую из носа кровь, хотя в действительности только размазал ее по щекам, и отдал команду на родном языке. К нам подступили со всех сторон, заломили за спину руки, и сразу защелкнули наручники.

– Вот так‑то вот…

Правила воинской вежливости соблюдал Вальтер Хост. Он обращался к старшему по званию на «вы»:

– Вы, товарищ подполковник, в туалет сегодня с утра ходили?

– Чего-чего? – спросил командир, вытягивая шею и показывая, что готовится к новому удару. В этом отношении чеченцы все одинаковы – что бандиты, что спецназовцы ФСБ. Они любят бить человека со скрученными руками. Ответа ждать не приходится.

– Так сходите. Боюсь, через несколько минут, когда наши подойдут, через каждый шаг в штаны гадить будете. И тоже в наручниках. Я сам на вас, в знак уважения, нацеплю потуже, готовьтесь…

Подполковник не решился ударить. И посмотрел через плечо. Как раз в ту сторону, откуда должны были подойти наши. Знал, похоже, где находится основная группа.

О судьбе сгоревшего «уазика» никто и ничего у нас не спросил – кто и по какой причине подстрелил его. Наверное, это было и неинтересно, и вообще значения не имело. На дороге вдруг показался еще один «уазик», а за ним еще три точно такие же машины и грузовик. Нас загрузили, как бревна, в кузов грузовика, приставили охрану, которая прижала нас к полу кузова автоматными стволами, и повезли сразу в Грозный, где поместили не в какой‑нибудь обезьянник в подвале здания ФСБ или МВД, а в следственный изолятор, даже не пожелав провести первоначальный допрос. И развели по разным камерам.

Очень странно было оставаться в камерах с бандитами, за которыми все последние годы охотился. Правда, это были не сплошь те бандиты, из леса и с гор. Это были чаще простые, хотя довольно крутые, уголовники. Но они, что еще более странно, вели себя лучше, чем офицеры чеченского спецназа ФСБ. По крайней мере, с большим пониманием и без агрессии. А мне даже сразу сказали:

– Влипли вы, парни, в какие‑то их разборки. Не выкрутитесь.

– Значит, будем их выкручивать. – ответил я, еще не представляя, в какую же действительно историю мы попали, и не догадываясь, насколько она будет длительной.

– Ну-ну… Таких и мы, и они видывали. Выкручивайте, народу жить будет легче.

Первоначальный допрос состоялся лишь через три дня, когда мы были переданы в руки старшего следователя по особо важным делам следственного комитета при военной прокуратуре Южного федерального округа Артура Юрьевича Розова. Вопреки всем правилам, первоначальный допрос проводил не дознаватель, а следователь, что само по себе было нарушением процессуальных норм, но мы об этом узнали позже. И сумели на этом хорошо сыграть, представив дело организованной против спецназа ГРУ провокацией.

Самым трудным делом на том, на первом этапе, было правильно сориентироваться в ситуации. Я хорошо помнил команду, которую отдал при приближении к нам спецназа чеченской ФСБ: «Мы не стреляли, мы только что подошли на звук выстрела из РПГ». По большому счету, это не приказ, а только временная установка. Но сказано это было. И стало, видимо, моей ошибкой, потому что сразу настраивало бы следствие против нас в случае, если произойдет разнобой в показаниях. Да, я приказал. Так следовало бы себя вести в той ситуации, чтобы избежать задержания и иметь возможность поймать настоящих бандитов. Я не мог предположить, что с нами даже разговаривать не будут. Приказал едва слышным шепотом. Но услышали ли меня старший лейтенант Корчагин и старший прапорщик Хост, этого я не знал. Обсуждать сказанное мы возможности не имели и выработать единую линию поведения под чужими стволами тоже не успели. В кузове грузовика, когда нас везли, Вальтер хотел что‑то сказать, но тут же получил удар стволом автомата в лицо, и прозвучал приказ всем молчать как рыбы. Удар стволом автомата в лицо, надо сказать, аргумент весомый. С таким аргументом на руках легко убедить каждого.

Я склонен был думать, что мою команду старший лейтенант со старшим прапорщиком слышали. И если бы мы все одно и то же говорили, все прошло бы нормально. Однако при этом обязательно будут допрашивать и подполковника Волоктионова, и полковника Переславцева, которому Волоктионов наверняка уже доложил о ситуации. Они не знают о моей установке членам нашей группы, и могут сказать то, что я передал по связи. И получится разнобой в показаниях. А возможности что‑то передать не только на свободу, но даже в другие камеры Вадиму с Вальтером у меня не было. Обдумав все это и недолго посомневавшись, я решил все же придерживаться первоначального своего плана, чтобы не поставить в дурацкое положение свою группу. Волоктионов может ведь сказать, что вообще не в курсе произошедшего. И Переславцев может так сказать. И вообще связь в здешних горах неустойчивая, с сильными помехами, и можно не все расслышать и правильно понять. В любом случае, других вариантов поведения не было. И на первом этапе это сработало.

А потом стало легче. Потом – это когда нас перевели в следственный изолятор Ростова-на-Дону. Тогда у нас уже появились адвокаты, причем они были приглашены не со стороны, а выставлены от главного разведывательного управления, и с ними можно было разговаривать почти откровенно. Тогда и появилась новая линия поведения.

Давление на нас оказывалось жесткое. Старшему следователю требовались скорейшие признательные показания. Очень хотелось Артуру Юрьевичу представить нам монстрами и маниакальными убийцами. И он старался, не жалел слюны, разбрызгивая ее на допросах во все стороны. Адвокаты посоветовали нам не нагружать организм и психику борьбой со следствием и сознаться, подписать все то, что старший следователь даст подписать, при этом стараться давать показания настолько нелепые, чтобы несоответствие бросалось в глаза. Адвокаты тоже уловили слабые умственные способности старшего следователя, отметив только его тупую упертость, и нашли для нас правильную линию поведения, чтобы потом на суде отказаться от показаний, данных под сильнейшим давлением следствия. Это всегда срабатывает. Так у нас и пошло. Но теперь уже мы могли согласовывать свои действия и могли выслушать советы командования. Не приказы, а именно советы, потому что приказы пока не отдавали.

И так два с половиной года…

* * *

Я даже подполковнику Прокофьеву не пожелал показать, где живет старший лейтенант Корчагин, и попросил его остановить машину совсем в другом конце города. Пришлось ехать на троллейбусе, потом на метро, потом опять на троллейбусе. Вадим, видимо, увидел меня в окно, потому что, когда я поднялся на этаж, он открыл дверь и впустил меня без звонка. На мое счастье, домофон в подъезде не работал.

– Выспался? – вполголоса спросил Вадим.

– Даже переспал. Лишку дал, – сказал я, разуваясь и поддерживая его тон разговора.

Старший лейтенант у нас слегка помешан на чистоте и аккуратности. Это я в своей квартире могу позволить себе пройти в комнату обутым. Корчагин обязательно попросил бы меня разуться, и я снял обувь, не дожидаясь его просьбы.

– Как Вальтер?

– Спит. Температура держится, но невысокая. Позволил себе даже на бок лечь. Во сне повернулся. Значит, к боли уже привык. Оклемается.

– Нужно, чтобы быстрее оклемался. Нас торопят.

– Есть новости? – понял Корчагин.

– Есть, – сказал я, только заглянув в комнату, где на диване спал Вальтер Хост, и сразу проходя на кухню, чтобы не беспокоить спящего.

На кухне лежал свернутый матрац, там спал старший лейтенант.

– Чай? Кофе?

– Чай. Зеленый.

Вадим кивнул и включил газовую плиту.

– Рассказывай.

Я коротко передал содержание беседы и, естественно, содержание документов, которые удалось снять с жесткого диска автомобильного навигатора Альтемира Атабиева.

– И что думаешь?

– Нужно ехать туда. Устал уже так вот прятаться. Пора уже работать всерьез. Нас пытаются даже здесь загнать в угол. Единственный выход – идти встречным курсом. Тем более что зацепка появилась. Майрбеков может что‑то подсказать.

– Если не застрелит нас раньше…

– Согласно его психороботу, он человек не суетливый. Будем надеяться, что наши психологи не ошиблись. Но для нас это лучший вариант. Другого пути пока не видно.

– Потрясти бы кого‑то из начальства в ихнем ФСБ, тогда толк бы был ощутимым.

– Будет возможность, потрясем. И даже обязательно, поскольку нам предлагают работать на нелегальном положении, следовательно, без ограничений. Но без Майрбекова мы не сумеем даже узнать, кого следует трясти. Это еще одна причина для выхода на контакт с ним.

– В любом случае, никто напрямую его в высокий кабинет не вызывал и не приказывал заняться кровной местью. Он никого конкретно нам не назовет.

– Он назовет одного человека. И это будет кончиком нити. Потянем – и доберемся до конца. А если сидеть здесь и ждать, толку будет мало.

– С этим согласен. Дело за Вальтером. Ему бы что‑то сильнодействующее из укрепляющих препаратов. Может, женьшень или пантокрин. Я сам после ранения пантокрин принимал.

– Поищи. Может, что‑то подберешь. Только не бери бесполезные добавки. Как они там называются – БАД…

– Понятно. Нужно искать натуральное. Я слышал про какого‑то китайца, тот сам препараты готовит. Практически с того света людей возвращает – и сразу направляет в бой.

– Где его найти?

– У нас. В каком‑то реабилитационном центре. Поинтересуйся у полковника Переславцева. Он может сходить в медицинское управление.

– Ладно. Поинтересуюсь.

– Им это нужно не меньше, чем нам.

Чайник закипел. Корчагин выключил газовую плиту, чуть‑чуть подождал, когда прекратится кипение, и залил воду в заварочный чайник.

– Есть кто живой? – раздался из комнаты голос Вальтера.

– Почти все живы, – ответил я, направляясь в комнату. – Ждем, когда ты встанешь, чтобы отправиться в Грозный. Ты готов?

– Через пару минут, – сказал старший прапорщик.

ПОДПОЛКОВНИК РОЗОВ, СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА ПРИ ВОЕННОЙ ПРОКУРАТУРЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКА, СЛЕДЫ ПОЧТИ ВИДНЫ

События в Судиславле не давали мне покоя гораздо в большей степени, нежели сообщение осведомителя ФСБ, предоставленное для ознакомления подполковником Страховщиковым. Хотя, признаться честно, сообщение ФСБ все же тормозило мою деятельность из‑за некоторых сомнений. Но я предполагал помимо основного варианта, то есть того, что сообщение абсолютно соответствует истине, еще и другие варианты. Конечно, это могла быть и ловкая «подстава» со стороны ГРУ. Для организации подобных вещей ГРУ имеет хороших специалистов. Ловкость здесь определяется умением подать дезинформацию не напрямую, а через источники, которые не должны вызвать сомнения. Предположим, военная разведка как‑то определила информатора ФСБ, и через кого‑то неназойливо подсунула ему информацию, которая ушла по инстанции и добралась до Москвы. А потом попала в мои руки, заставив посомневаться в своем видении развития событий. Могло быть и другое – что в плену действительно содержатся какие‑то люди, но они не имеют отношения к моим подследственным, а путаница в фактах и недостоверность информации заставляет думать, что там находятся именно искомые спецназовцы. Все может случиться. Но лучше было бы, чтобы сообщение оказалось дезинформацией, иначе я потеряю все шансы стать победителем в этом громком деле. А мне стать победителем просто необходимо. Я уже почти привык к Москве, и служба здесь мне нравится гораздо больше, чем в Ростове-на-Дону. Здесь более ощутимая перспектива повышения. И события в Судиславле давали мне шанс доказать неправоту осведомителя и, следовательно, утвердить свой профессиональный статус. Причем доказательства появились бы в том случае, если у тех, у кого сломаны шейные позвонки, присутствовало бы одновременное растечение мозговой жидкости. И потому меня очень интересовали данные судебно-медицинской экспертизы.