Текст книги "Тень спрута"

Сергей Щеглов
Тень спрута

Впоследствии он рассказал, что на четырнадцатый день этого его безумного бытия к нему явился некто в белом и объявил, что он, командир, с честью прошел первый тур испытаний и принят кандидатом в сообщество Странников.

А.Стругацкий, Б.Стругацкий

Глава 1. На развалинах машины времени

Клайд Ванвейлен вовсе не собирался открывать новую планету.

Ю.Латынина

1.

Артем Калашников снял очки и несколько раз с силой провел ладонями по лицу.

– Ужас какой-то, – пробормотал он, водружая очки обратно на переносицу, – всего десять часов за монитором, а глазки наружу лезут!

– Ничего, – бодро отозвался Павел Макаров, давнишний приятель Артема. – Вот уже и чайник поспел, сейчас чайку выпьем…

Калашников послушно бросил пакетик в мутный от постоянного употребления стакан. Чайку – это хорошо, подумал он; хотя лучше было б коньяку!

– Ну как там, Усаму еще не поймали? – традиционно спросил Макаров, разливая кипяток по стаканам.

– Как же ты его там поймаешь, – Калашников ткнул пальцем в нависающий над столом потолок, – когда он здесь, в подвале, прячется? Добежал за два месяца до Перми, устроился к дизайнерам рамочки клеить, и смеется себе в бороду.

Макаров ухмыльнулся, как если бы и вправду был знаменитым террористом, огладил куцую бородку:

– Вот и я думаю, что американцы не там ищут. Да что с них взять – тупые американы!

– Тупые, тупые, – с неожиданным раздражением ответил Калашников, – а баксов у них побольше нашего. И сильно побольше!

– Так они ж их сами и печатают, – резонно заметил Макаров. – Ума для этого много не надо…

Он взял в руки короткий нож с оплавленной пластмассовой рукояткой и принялся резать принесенный Калашниковым торт. Калашников прямо из-под ножа выхватил кусок, бросил в рот и принялся сосредоточенно жевать, время от времени прихлебывая чай. Макаров озабоченно покосился на друга, качнул головой.

– Ну ладно, – сказал он, дорезав торт до конца. – Черт с ними, с американцами. У тебя-то как дела?

– Дела, – криво усмехнулся Калашников. – Такие дела…

Он сунул руку за пазуху и вытащил из внутреннего кармана мобильный телефон. Положил перед собой на стол, ткнул пальцем:

– Помнишь старую добрую фантастику? Такой вот штуки ни у Мвен Маса, ни даже у Максима Каммеррера не было! И персонального компьютера – не было, и Интернета за шестьдесят центов час! Третье тысячелетие на дворе, понимаешь? Третье тысячелетие!

– Ну, – осторожно сказал Макаров. Он уже понял, что Калашников в очередной раз обиделся на весь мир и теперь не успокоится, пока не выговорится до конца. Вопрос состоял в том, доставать ли припасенный как раз для такого случая коньяк прямо сейчас, или немного подождать.

– Вот тебе и ну! – фыркнул Калашников. – Фактически, мы живем в том самом будущем, о котором так самозабвенно мечтали. И что же? Прямо как у Ильфа с Петровым: радио есть, а счастья нет. Техника далеко за гранью фантастики, а газеты почитаешь, телевизор посмотришь – и жить не хочется. До одиннадцатого сентября еще можно было тешить себя иллюзиями, что в Америке все совсем по-другому. – Калашников махнул рукой. – Иллюзии рухнули вместе с небоскребами; отныне мы должны со всей беспощадностью признать, что никакое техническое развитие ни на шаг не приближает человечество к счастью. А ты еще спрашиваешь, как дела!

Отставить коньяк, подумал Макаров.

– Человечество человечеству рознь, – заметил он глубокомысленно. – Знаешь ведь, чем западная фантастика отличается от нашей?

– Чем? – удивленно спросил Калашников.

– Западные фантасты придумывают технику, – пояснил Макаров. – А наши – общество. Людей. Новую жизнь, в конце концов.

– Ты хочешь сказать, что мы воспитаны на советской фантастике? – сообразил Калашников. – Что ждали от будущего не техники, а этой самой «новой жизни»?

– Ну, можно сказать и так, – ответил Макаров, который вовсе ничего такого не думал, а просто ляпнул первое, что пришло в голову.

– Поправка принята, – заявил Калашников и возбужденно потер руки. – Хорошо, тогда так: никакое техническое развитие не приближает к счастью меня, Артема Калашникова!

– Так это уж, как говорится, ва-аши проблемы! – язвительно сказал Макаров.

– А только ли мои? – задумался вслух Калашников. – Во-первых, я все-таки не самый последний урод на этой злосчастной планете, а во-вторых…

Было видно, что это самое «во-вторых» Калашников еще не придумал. Он переправил в рот очередной кусок торта и принялся жадно глотать уже остывший чай. Макаров последовал его примеру, и в подвале воцарилась тишина.

– А во-вторых, – неожиданно произнес Калашников, откидываясь на спинку кресла, – техническое развитие цивилизации, оторванное от морально-этического развития составляющих ее индивидуумов, рано или поздно с неизбежностью приведет к глобальной техногенной катастрофе.

Макаров втянул голову в плечи и замер с чашкой в руке:

– Чего-чего?!

– Представь себе, – пояснил Калашников, – что пресловутые теракты произошли бы не в две тысячи первом, а в две тысячи двадцатом году. И террористы захватили бы не теперешние «боинги», а какие-нибудь стратопланы в тысячу тонн весом. Да еще в багаж сдали бы несколько чемоданчиков с ядерными зарядами. Тут бы одними небоскребами не обошлось, верно?

Макаров поставил чашку на стол.

– Это уже третьей мировой попахивает, – сказал он.

– Вот именно, – кивнул Калашников. – А теперь – элементарно посчитаем. Число ядерных зарядов в мире? Растет из года в год. Число ядерных государств? Тоже не уменьшается. Соотношение численности населения бедных и богатых стран? Бедных все больше, богатых все меньше. Средний уровень образованности на планете? Падает. Количество терактов с участием камикадзе? Растет как на дрожжах. Вот, – Калашников скрестил перед собой поднятые руки, – технические возможности растут, а этические ограничения по применению этой техники во вред человечеству падают. Обезьяна с гранатой – вот в кого превращается наше хваленое человечество!

– Превращается, – кивнул Макаров, чавкая куском торта.

– А следовательно, – победно заключил Калашников, – вероятность теракта, способного закончиться всепланетной катастрофой, постоянно растет. И если не предпринять специальных усилий, направленных на совершенствование общества, на создание нового человека с этикой, соответствующей его техническим возможностям, – то рано или поздно очередной Усама обрушит на наши головы ядерный дождь!

– Обрушит, – согласился Макаров, – обязательно обрушит.

– Вот так-то, – сказал Калашников и развалился в кресле, потянувшись всем телом. – А ты говоришь – «ва-аши проблемы»!

– Так ваши и есть, – ответил Макаров. – Человечество-то от твоих рассуждений даже не почешется.

– Это верно, – вздохнул Калашников. – Человечеству на меня наплевать с высокого дерева. Как, впрочем, и на самое себя.

Он взял со стола последний кусок торта, долил в стакан кипятку, выцедив чайник до донышка.

– Надо бы еще вскипятить, – заметил Макаров. – У нас тут хлеб имеется. И шоколадная паста!

– Надо – вскипятим, – согласился Калашников. Он поставил чайник на видавшие виды тумбочку и воткнул вилку в обмотанную синей изолентой розетку.

Короткое замыкание, подумал он в следующее мгновение, оказавшись в полной темноте. Хотя нет, были бы искры.

– Это еще что такое? – спросил Калашников в темноту.

– Так ядерный дождь, – ехидно ответил Макаров. – Как и было предсказано!

– Ядерный снег, – фыркнул Калашников. – До полного обледенения проводов. У тебя фонарик какой-нибудь есть?

– Только спички, – ответил Макаров. – Ты посиди, я сейчас что-нибудь придумаю.

Устроим вечер со свечами, подумал Калашников. Как в добрые старые времена, когда все мы были молоды, зачитывались фантастикой и твердо верили, что еще при нашей жизни на Земле будет построено светлое будущее.

Макаров чиркнул спичкой и направился к выходу, отбрасывая на стены и потолок гигантскую черную тень.

– А свечи? – сварливо сказал Калашников.

– Приносите – зажжем, – ответил Макаров. Он задул догоревшую спичку, чиркнул второй. Затем отворил дверь на лестницу. – Ура! Я вижу свет!

– Свет? – удивился Калашников. – Значит, это только нас обесточили?!

– Да нет, у соседей тоже темно, – ответил Макаров. – Погоди, я сейчас…

Любопытство пересилило усталость. Калашников осторожно поднялся, нащупал по правую руку от себя стеллаж с книгами и маленькими шагами двинулся к выходу.

В распахнутую настежь дверь действительно просачивался свет. Калашников сделал еще два шага и услышал снаружи блеющий звук, которым Макаров обычно выражал крайнее удивление:

– Э-э-э?!

– Ме-е-е! – отозвался Калашников, пригнул голову и выскочил на лестничную площадку. Макаров стоял наверху, около двери в подъезд, одной рукой опираясь на стену. Лицо его было освещено ярким солнечным светом.

Э, нет, ошеломленно подумал Калашников. Декабрь, восемь вечера; какое тут, к черту, солнце?!

2.

Макаров толкнул дверь, и она распахнулась наружу, не встретив никакого сопротивления. В прямоугольном проеме Калашников увидел яркое синее небо, по которому стремительно неслись маленькие курчавые облака.

– Вот блин… – сказал Макаров, пятясь от распахнутой двери.

– Что там такое? – спросил Калашников.

– А сам посмотри, – загадочно ответил Макаров. Он спустился еще на две ступеньки, повернулся боком и прислонился к стене. – Держу пари, такого ты даже на видео не видел.

– Кинопередвижка приехала? – предположил Калашников, поднимаясь к свету. – Или мы пропьянствовали всю зиму, даже не заметив…

Калашников замолчал, разглядев то, что находилось за дверью. Макаров громко хмыкнул. Он заметил, что рука Калашникова шарит по стене в поисках опоры.

– Позвольте, – пробормотал Калашников, протягивая палец в сторону синего неба. – На этом месте только что был двор!

– А внизу – город, – поддакнул Макаров.

– Внизу? – переспросил Калашников и поднялся еще на ступеньку. – Э-э-э!

Поднимаясь по лестнице, Калашников уже понял, что дверь подвала открывается в пустоту. Но только сейчас, вцепившись в покрытый облупившейся краской наличник, получив в лицо упругий порыв теплого ветра, увидев под ногами маленькие, словно игрушечные, сосны, Калашников наконец понял, что произошло. Подвал, вырванный неведомой силой из промерзшей пермской земли, висел высоко в воздухе над неизвестной страной.

Калашников сжал дрогнувшие губы и посмотрел на Макарова. Тот молча скрестил руки на груди.

Допрыгался, подумал Калашников.

Черт знает что делается, подумал Макаров.

– Слушай, – сказал Калашников, проследив изгиб поблескивавшей за соснами реки. – А ведь это Кама!

– И я думаю, что Кама, – ответил Макаров. – Кама на месте, а вот город куда-то подевался.

Калашников взялся за наличник обеими руками и высунул голову наружу.

– Между прочим, – сообщил он Макарову, – мы висим в точности над тем местом, где стоял твой подвал. Слева – Усть-Качка, справа – Стрелка! А следовательно…

Он посмотрел вниз и вдруг замолчал.

– Что там? – нервно спросил Макаров.

– Твоя очередь, – ответил Калашников, втаскивая себя обратно в подвал. – Посмотри и скажи, на что это больше всего похоже.

Макаров встал на колени, взялся одной рукой за косяк, другой уперся в узкую полоску бетонного пола у самого края пропасти и, вытянув шею, посмотрел вниз.

Больше всего это походило на лунный кратер, неизвестно как очутившийся в сосновом бору. Идеально круглая чаша кратера была заполнена тончайшей серой пылью, от одного взгляда на которую начинало рябить в глазах. Вздымавшиеся на уровень окрестных сосен стенки кратера были отполированы до зеркального блеска; бурлившая внутри кратера пыль поминутно взлетала по этим стенкам до половины их высоты и скатывалась обратно, не оставляя следов. Несмотря на довольно сильный ветер, над кратером висели клочья серого тумана, медленно вращавшиеся вокруг центра.

Макаров затряс головой и ввалился обратно в подвал. Молча сел на ступеньку, достал из кармана портсигар, вытащил сигарету.

– Похоже, мы крепко влипли, – сказал он, чиркая спичкой. – Больше всего это похоже на взбесившуюся хроноквантовую пену.

– Начитался фантастики, и доволен, – пробурчал Калашников, который и сам знал немало мудреных слов. – Лучше скажи, где это мы очутились? В бреду, в прошлом, в будущем или в какой-то параллельной реальности?

– А какая, собственно, разница? – пожал плечами Макаров и сделал глубокую затяжку. – Сделать-то мы все равно ничего не можем! И насчет бреда не очень-то обольщайся. Бред, он совсем по-другому выглядит…

– Это у тебя по-другому, – возразил Калашников. – А по мне – так в самый раз. Черт, да что же это такое! Ведь всю жизнь мечтал о чем-то подобном, а в голове всякая ерунда крутится. Мне же с заказчиком завтра встречаться, в десять утра; и за квартирой присмотреть некому…

Он уселся в проеме, свесил ноги в пустоту и привалился к дверному косяку:

– Дай, что ли, сигарету!

– Да ты ж не куришь, – напомнил Макаров.

– Тем более, – мрачно ответил Калашников.

– Может быть, – участливо сказал Макаров, – тебе коньячку?

– А есть?! – воскликнул Калашников, от радости едва не свалившись в пропасть. – Что ж ты раньше молчал?!

– Да все некогда было, – ответил Макаров. – Сейчас принесу. Вот только чем бы там посветить…

– Погоди, – сказал Калашников изменившимся голосом. – Вон там, у самой реки. Что это?

– Не вижу, – развел руками Макаров. – Сам знаешь, очки у меня того. Слабоваты…

Калашников привстал, вытянулся вперед, изо всех сил вглядываясь в мелькнувшие за соснами белые пятна.

– Нет, это точно дома! – воскликнул он, рубанув воздух ладонью. – А если так, Пашка, я знаю, где мы находимся!

– Так и я знаю, – усмехнулся Макаров. – На берегу реки Кама, в подвале, над озером хроноквантовой пены.

– Вовсе нет, – Калашников поднял указательный палец и покачал им в воздухе. – Мы находимся на развалинах машины времени!

Макаров основательно затянулся сигаретой, а потом загасил ее об стену.

– Почему именно на развалинах? – спросил он и выбросил окурок за дверь.

Отскочив от невидимой преграды, окурок влетел обратно в подвал.

– Веско, – констатировал Калашников. – Согласен, кое-что здесь еще работает. Но что касается самой машины времени – той штуки, что вытащила нас из двадцатого века, – относительно нее можешь не сомневаться. Лежит в развалинах!

– Где?! – Макаров демонстративно огляделся по сторонам. – Где эти развалины?!

– А ты думаешь, что машины времени делают из стекла и бетона? – хмыкнул Калашников. – Вон, внизу целый кратер какой-то гадости; чем тебе не развалины? И вообще, я другое хотел сказать: будь с этой машиной все в полном порядке, ее хозяева давно бы уже брали у нас интервью!

Макаров наморщил лоб, почесал за ухом и снова высунулся наружу.

– Думаешь, это все из-за нас? – спросил он, разглядывая клокочущую серую массу.

– А ты видишь поблизости другие подобные кратеры? – усмехнулся Калашников. – Не верю я в такие совпадения! Небось, в первый раз запускали, экспериментировали… а, ну, наконец-то!

Макаров поднял голову и увидел прямо перед собой полупрозрачную человеческую фигуру. Наконец-то, подумал он, невольно повторив последние слова Калашникова. Наконец-то можно перевести дух.

– Добрый день, – услышал Макаров язвительный голос Калашникова. – Если он, конечно, добрый!

– Вы живы, – произнес полупрозрачный человек. – Значит, добрый!

3.

Убедившись, что предполагаемый хозяин машины времени понимает русский язык, Калашников сделал паузу, чтобы как следует рассмотреть человека будущего. Впрочем, человека будущего в незнакомце выдавали разве что просвечивавшие через него сосны; одет он был в светло-серый комбинезон, застегнутый на груди на что-то вроде залипов, ростом лишь чуть-чуть превосходил невысокого Макарова, а выражение лица имел задумчивое и даже несколько мечтательное. Появись подобный субъект перед Калашниковым во плоти, тот навряд ли принял бы его всерьез. Но голографическая копия, в виде которой человек будущего появился перед своими гостями, говорила сама за себя.

Макаров понял это куда быстрее приятеля и сразу же перешел к делу:

– Простите, а нельзя ли переправить нас вниз? На твердую землю?

– Чуть позже, – ответил человек будущего. – Когда флюкты пофиксим. Простите за сбивку; я не предвидел раздувания канала…

– Стоп, стоп, стоп! – воскликнул Калашников, замахав руками. – А по-русски можно?!

– Ах да, – незнакомец расплылся в улыбке. – Виноват! Давайте по порядку: Марат Таранцев, элпер Института Времени.

– Артем Калашников, – ответил Калашников, – заместитель директора… а ныне безработный. Извините за банальный вопрос, но какой сейчас год?

– И по какому летоисчислению? – добавил Макаров и только потом представился. – Павел Макаров, тоже безработный!

– Две тысячи двести пятьдесят пятый, – сказал Таранцев. – От рождества Христова. Вы не беспокойтесь, прошлое у нас общее. До самого… – Он обеспокоенно посмотрел на Калашникова. – До две тысячи первого? Я не ошибся?

– Одиннадцатого декабря, – кивнул Калашников. – Если быть абсолютно точным, то девятнадцать сорок восемь по пермскому времени.

– Сегодня семнадцатое мая, – сказал Таранцев. – Среда.

– Двадцать третий век, – усмехнулся Калашников. – Странно, что вы все еще понимаете русский язык.

– Как и любой другой, – пожал плечами Таранцев.

Калашников махнул рукой:

– Да Бог с ними, с языками! Скажите лучше, что вы с нами-то собираетесь делать? Например, вы специально на нас охотились, или мы – ошибка эксперимента?

Таранцев приоткрыл рот и склонил голову набок:

– И то, и другое. Мы прокладывали пробный канал…

– Тот самый, который раздулся? – вспомнил Калашников.

– Точно! – сверкнул глазами Таранцев. – В результате вы здесь, а моя теория – в мусорной корзине.

Калашников хотел сказать, что там ей самое место, но вовремя одумался.

– А как же тогда мы вернемся?! – спросил Макаров, уловивший-таки суть разговора.

– Вернетесь? – удивленно переспросил Таранцев. – Куда?

– Домой, – ответил Макаров. – В две тысячи первый год.

Таранцев вытянул губы в трубочку и покачал головой.

– Вы не понимаете, – сказал он. – Две тысячи первого года давно уже нет. Есть только две тысячи двести пятьдесят пятый.

– То есть как это нет?! – возмутился Макаров. – А мы откуда?!

Таранцев поднял руки на уровень глаз.

– Вот смотрите, – сказал он. – Это прошлое, – он потряс левой ладонью, – это будущее, – он потряс правой. – Вы думаете, они расположены так, – Таранцев расположил ладони параллельно друг другу. – А на самом деле – вот так! – Он сжал левую руку в кулак и обхватил его правой. – Прошлое – составная часть будущего. Вернуть вас обратно означает вот это.

Таранцев убрал с кулака правую ладонь, встряхнул ей в воздухе и спрятал за спину.

Калашников протяжно свистнул.

– То есть – уничтожить нас теперешних? – спросил Макаров.

– Не только вас, – ответил Таранцев. – Весь мир, появившийся после две тысячи первого года. Только так вы сможете оказаться в исходной точке.

– Нет уж, спасибо, – пробормотал Калашников. – Разве что вы будете очень настаивать…

– Значит, – перебил его Макаров, – мы здесь надолго? Может быть, даже навсегда?

– Совершенно верно, – кивнул Таранцев. – Скорее всего, навсегда.

– И что же нам теперь делать? – спросил Макаров, обращаясь скорее к Калашникову, нежели к Таранцеву. – В зоопарке работать, дикарями из прошлого?

– Действительно, – улыбнулся Калашников. – Я понимаю, Марат, что наше здесь появление оказалось для вас едва ли не большей неожиданностью, чем для нас с Пашей. Но когда вы нацеливали вашу машину времени на наш захолустный подвал, вы ведь наверное уже как-то представляли себе, что собираетесь делать с обнаруженными там дикарями?

Таранцев качнул головой:

– Вовсе не дикарями. Скорее, героями.

– Чего-о?! – воскликнул Макаров. – Вы нас ни с кем не путаете?!

– Нет, – спокойно ответил Таранцев. – Ваши биографии хорошо известны, ошибка исключена. Вы – те самые Павел Макаров и Артем Калашников.

– Те самые – которые? – спросил Калашников.

– Идеологи технотронной революции, – ответил Таранцев и вдруг нахмурился. – Погодите-ка… Две тысячи первый год…

– Какой еще технотронной революции? – захлопал глазами Калашников.

– Может быть, – встрял с предположением Макаров, – вы хотели сказать – ядерного православия?

– Нет, нет, – покачал головой Таранцев, – именно технотронной революции. Вот только началась она несколько позже, в две тысячи седьмом.

– А эта технотронная революция, – поинтересовался Калашников, – человечеству на пользу оказалась или во вред?

– Странно, – покачал головой Таранцев. – Рассказывать о технотронной революции Макарову и Калашникову! Вы что же, в две тысячи первом году еще совсем ничего не знали? Даже технологического императива?!

– Постойте-ка, – нахмурился Калашников. – Это, случайно, не про соответствие этики и технологии?

– Ну вот видите, – улыбнулся Таранцев. – Я же говорил, ошибка исключена. Вы – те самые!

– Я понимаю, что мы – те самые, – повысил голос Калашников. – А вот вы, господин Таранцев, похоже чего-то не понимаете! Если мы с Макаровым должны были в две тысячи седьмом технотронную революцию начать, то как же теперь мы это сделаем, если мы здесь, у вас, в две тысячи двести пятьдесят пятом застряли?! Это ж самый натуральный хроноклазм получается!

– Нет, – спокойно ответил Таранцев. – Вы исходите из устаревших представлений о времени. Мы вовсе не извлекаем предметы из прошлого. Мы копируем их в настоящее. Макаров и Калашников навсегда останутся в прошлом, сколько бы их копий оттуда мы не извлекли.

Калашников похлопал себя по груди, потом залез во внутренний карман и вытащил несколько пятисотрублевых бумажек. Посмотрел на просвет и покачал головой.

– Если мы – копии, – сказал он, обращаясь к Макарову, – то довольно точные.

– Абсолютно точные, – подтвердил Таранцев.

– В том числе и в правовом смысле? – подхватил Калашников.

Таранцев опустил глаза.

– Не знаю, – признался он. – В этой области я полный профан. Давайте дождемся Гринберга.

– А кто такой Гринберг? – спросил Макаров.

– Элфот Комитета Галактической Безопасности, – ответил Таранцев. – По-вашему – инспектор.