Текст книги "Тень спрута"

3.

Не для того же они нас лечили, подумал Макаров, чтобы вот так взять и прикончить!

Гринберг вытащил из-за пазухи два тонких пластмассовых кругляша и плотно зажал их большим и указательным пальцем.

– Господин Макаров, я должен задать вам один вопрос, – сказал он предельно официальным тоном. – Предупреждаю, что от вашего ответа будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Считаете ли вы себя разумным существом?

Макаров несколько раз моргнул и покосился на Калашникова. Тот скрестил руки на груди и с явным любопытством наблюдал за происходящим.

– Ну, считаю, – с некоторым сомнением ответил Макаров.

– В таком случае, – все тем же жестким, требовательным тоном произнес Гринберг, – скажите мне, чем разумное существо отличается от неразумного!

Макаров пожал плечами.

– Трудный вопрос, – пробормотал он. – Черт его знает!

– Черт – знает, – кивнул Гринберг. – А вот знаете ли вы?

– Ну, – нахмурился Макаров. – Разумное существо обустраивает свою жизнь, а неразумное – живет как придется…

– Достаточно, – оборвал его Гринберг. Потом перевел свой жутковатый взгляд на Калашникова. – Вы, разумеется, тоже считаете себя разумным?

– Примерно на треть, – ответил Калашников. Он выдержал паузу, дождался, когда рога Гринберга слегка шевельнутся, выдавая проснувшееся любопытство. – Треть жизни я сплю, – пояснил Калашников, – еще треть пьянствую. В остальное время я более или менее разумен. Сам проверял!

Макаров улыбнулся, Гринберг еще раз шевельнул рогами.

– И чем же вы занимаетесь, когда разумны? – спросил он.

– Наверное, это можно назвать творчеством, – предположил Калашников. – Хотя очень уж заезженный термин… Лучше будет сказать – работаю. Обустраиваю, что под руку попадется.

– В том числе и собственную жизнь? – спросил Гринберг.

Калашников покачал головой:

– Нет, для меня это слишком сложно. А может быть, она просто ни разу не попадалась мне под руку…

Странное дело, подумал он. Перенестись в далекое будущее, за просто так вылечиться от всех болезней – и после всего этого беседовать с красноглазым чертом насчет трудностей обустройства собственной жизни.

– Запомните ваши ответы, – тихо произнес Гринберг. – Что бы ни случилось с вами в Звездной России и за ее пределами, помните: вы – разумные существа. Я держу в руках диски с присвоенными вам личными регистрационными кодами; активировав их, вы станете полноправными гражданами Звездной России. Но сначала я должен задать вам еще один вопрос.

Гринберг многозначительно посмотрел на Макарова.

– Готовы ли вы, Павел Александрович, принять на себя обязательство обустроить свою жизнь в соответствии с принципами нашего сообщества? Не просто соблюдать внешние правила поведения, а стать одним из нас по своим мыслям и устремлениям?

– Вот так сразу? – опешил Макаров. – А что будет, если я откажусь?

– В этом случае, – ответил Гринберг, – вам, как всякому разумному существу, оказавшемуся в сфере ответственности Звездной России, будет предложено сохранить статус гостя сроком на четыре недели в обмен на ваше обязательство подробно ознакомиться с жизнью и творчеством нашего сообщества, а уж потом сделать окончательный выбор. На случай, если кто-то из вас предпочтет именно этот вариант, я пригласил сюда специалиста по транскультурной адаптации, – Гринберг кивнул в сторону Лапина. – Ну а если вы и от этого откажетесь… – Гринберг развел руками. – Тогда вам будет выдано выходное пособие, эквивалентное прожиточному минимуму на среднестатистический срок оставшейся жизни, и предписано покинуть Звездную Россию первым же транспортом Галактического Метро.

– В каком смысле – покинуть? – не понял Макаров. – На другую планету?

– В другое сообщество, – пояснил Гринберг. – В Галактике существует более тысячи миров, готовых с распростертыми объятиями принять любое существо, называющее себя разумным. Тем более с энергетическим запасом, равным выходному пособию Звездной России.

– Разумные черепахи, например, – поддакнул Калашников. – Кстати, а выходное пособие – сколько это на наши доллары?

– От двухсот до пятисот миллионов, – ответил Гринберг, – в зависимости от индивидуальных потребностей. Наше выходное пособие – одно из самых крупных в Галактике.

– Так это общепринятая практика?! – воскликнул Калашников.

– В развитых сообществах, – уточнил Гринберг. – Итак, Павел Александрович, теперь вы хорошо себе представляете последствия вашего решения?

– Все понятно, – кивнул Макаров. – Я, с вашего разрешения, пока что повременю. Поосматриваюсь, подумаю, пойму, чем смогу здесь заняться…

– То есть, – прервал его Гринберг, – вы выбираете статус гостя и принимаете на себя соответствующие обязательства?

– Да, – ответил Макаров. – Принимаю. Собственно, я только того и хочу – как можно скорее понять, как же вы здесь живете!

– Я рад, что вы сделали свой выбор, – кивнул Гринберг, засовывая один из дисков обратно в карман. – Ну, а вы, Артем Сергеевич?

– Я – с удовольствием, – пожал плечами Калашников. – Только объясните, что это за кругляшок такой, и что со мною будет, когда я его активирую?

Гринберг выложил оставшийся диск на ладонь.

– Лирк, – сказал он. – Личный регистрационный код. Присваивается каждому гражданину Звездной России, или звездному русичу, один раз в жизни. Родившимся здесь – сразу после рождения, прибывшим извне – после прохождения соответствующего собеседования. Как и все, что нас окружает, лирк представляет собой нанотехническую многофункциональную систему. Первая его функция – однозначная идентификация вашего организма, исключающая возможность подделки. – Калашников с пониманием качнул головой. – Вторая функция – обеспечение связи с единой Сетью, являющейся сегментом Галактической Паутины. Третья функция – непрерывная запись всех происходящих с вами событий, гарантирующая ваше личное бессмертие. – Калашников присвистнул. – Четвертая – медицинский контроль за состоянием организма, пятая – обеспечение альтернативного энергомассового обмена и формирование временных органов, шестая… – Гринберг сделал паузу и внимательно посмотрел на Калашникова. – С пятой функцией все понятно?

– Чего ж тут непонятного, – махнул рукой Калашников, – к электросети подключаться и электроотвертку из пальца выращивать. Знаем, читали; а что там дальше?

– Шестая функция – обеспечение этического контроля, – сказал Гринберг. – Поскольку биологически ваш организм, как и организм абсолютного большинства разумных существ, сформировался в доцивилизационный период, иными словами – в первобытную эпоху, существуют ситуации, в которых ваш разум перестает контролировать ваше поведение. Вы сами очень точно выразили этот факт, сказав, что разумны всего лишь треть своей жизни. Так вот, лирк обеспечит вам стопроцентную разумность в любых ситуациях. Природные и социальные рефлексы, подавлявшие ваш разум в течение предшествующей жизни, перестанут решать за вас, что и как вам делать. Отныне каждый раз, когда вам захочется совершить какой-нибудь необдуманный, импульсивный или просто привычный поступок, идущий вразрез с этическими нормами Звездной России, в вашей голове зазвучит голос. С вами заговорит ваше второе «я», ваш даймон, который быстро наставит вас на путь истинный.

– Звучит весьма заманчиво, – отметил Калашников. – Значит, лирк – это такой микрочип, который вставляется в мозг и заставляет всех вести себя как положено?

– Совершенно верно, – улыбнулся Гринберг. – Вы очень точно сформулировали принципиальное отличие этического контроля от предшествовавшего ему природного. Вести себя, как положено, а не как получается, – это и значит быть звездным русичем.

– Эдаким роботом без страха и упрека? – улыбнулся Калашников.

– Быть может, вам тоже не следует спешить? – спросил Гринберг. – Познакомиться немного с этими «роботами», попытаться понять, чем они заняты в своей повседневной жизни?

– Есть куда более радикальный способ, – ответил Калашников. – Самому стать таким роботом.

– То есть как? – растерялся Гринберг. – Вы же не уверены, что быть роботом – это хорошо?!

– Не уверен, – согласился Калашников. – Но зато я точно знаю: быть человеком – еще хуже!

Гринберг зажал лирк в кулаке и покосился на Лапина. Тот огладил свою роскошную бороду и прогудел:

– Хорошо сказано! Наш человек!

– Итак, – обратился Гринберг к Калашникову, – вы принимаете на себя обязательство стать звездным русичем? Принимаете со всей ответственностью, прекрасно понимая, насколько трудно вам будет это сделать?

– Что значит – трудно? – удивился Калашников. – Человеком – трудно, и роботом – трудно? Да что же это такое!

– Трудно, – повторил Гринберг. – Потому что лирк не сможет обеспечить вам самое главное: смысл жизни. Первое время вы будете удовлетворять свое любопытство, и даже искренне верить, что счастливы. А потом настанет момент, когда вы посмотрите вокруг себя, увидите увлеченных своим делом людей, радующихся каким-то непонятным для вас свершениям, и вдруг обнаружите, что вся эта кипучая жизнь не имеет к вам ровным счетом никакого отношения.

Калашников искренне рассмеялся:

– Дай-то Бог! Я уже столько лет жду, когда же мое любопытство оставит меня в покое! Может быть, тогда у меня наконец хоть что-то получится.

– Что получится-то? – неожиданно спросил Лапин.

– Да хоть что-нибудь, – вырвалось у Калашникова. – Звездную Россию без меня построили, искусственный интеллект тоже наверняка запрограммировали, так откуда мне знать, что должно получиться? Еще не придумал!

Гринберг снова покосился на Лапина.

– Нет, – пробасил тот. – Это, Миша, по твоей части. Умен слишком!

– Хорошо, – сказал Гринберг. Раскрыл кулак, протянул лирк Калашникову. – Теперь я понимаю, почему Таранцев решил начать с две тысячи первого года.

4.

Калашников взял лирк с волосатой ладони Гринберга, отметил, что остроконечные когти на пальцах у черта аккуратно подпилены и покрыты телесного цвета лаком, повертел диск в руках.

– Куда его? – спросил он. – Под язык или на лоб?

– На грудь, – ответил Гринберг. – Если для вас имеют значения символы, то – ближе к сердцу.

– Имеют, – сказал Калашников дрогнувшим голосом. – Хотя… а, ладно!

Он расстегнул пуговицу на рубашке, засунул лирк за пазуху и прижал его к груди. Кожа вокруг диска сразу же потеряла чувствительность, перед глазами Калашникова замелькали черные и красные пятна.

– Может быть, мне лучше сесть? – спросил он, удивляясь, как медленно выдавливаются изо рта слова.

– Нет, – так же медленно ответил Гринберг. – Сейчас вы поймете.

– Что это? – испуганно спросил Калашников, когда черные и красные пятна вдруг сложились во вполне осмысленное изображение. У Калашникова глаза полезли на лоб: он вдруг понял, что видит одновременно и стоящего перед ним Гринберга, и большой черный экран монитора, на котором красными буквами написано Enter. – Сеть, что ли?

– Что вы видите? – спросил Гринберг.

– Энтер, – ответил Калашников и усмехнулся, вспомнив прочитанную в молодости повесть. – Вход для прессы!

– Пока не входите, – посоветовал Гринберг. – Я чувствую, что у вас еще остались вопросы…

– … и боюсь, что вы найдете на них ответы, – продолжил за него Калашников. А потом задержал взгляд на надписи Enter и мысленно приказал ей вдавиться в экран.

Гринберг, прочитал он рядом с цветной фотографией, изображавшей стоявшего перед ним черта. Михаил (Мехион) Аронович, год рождения 2209, отец Арон (Аррион) Глваркет, мать Рашель Гринберг. Гость с 2234 по 2236, гражданин с 2236. Специальности: технологическая безопасность, социальная безопасность, социодинамика, психологическая безопасность…

– Ну хватит, хватит! – услышал Калашников и перевел глаза на живого Гринберга, размахивающего когтистой ладонью прямо перед его носом. – Вы что, Сети никогда не видели? Подвесьте экраны вне поля зрения, и рассматривайте их сколько угодно!

Калашников посмотрел на Гринберга, и тот вдруг замолчал.

– Михаил, – сказал Калашников. – Так вы тоже… незаконный иммигрант?

Гринберг опустил руку.

– Даже так? – сказал он, прищурившись. – Уже раскопали? А я еще собирался учить вас, как пользоваться Сетью!

– Почему вы сами не сказали? – спросил Калашников.

– Чтобы у вас не возникло подозрения, что у всех новопринятых звездных русичей рано или поздно отрастают рога, – улыбнулся Гринберг. – А если серьезно, то неужели трудно было догадаться? Хотя бы по моему внешнему виду?

– Трудно, – честно ответил Калашников. – Двести пятьдесят лет плюс современная медицина. Подумаешь, рога; вот если бы вы были спрутом!

Гринберг моментально перестал улыбаться, и в глазах его снова вспыхнул алый огонь.

– Об этом позже, – сказал Гринберг. Он на секунду прикрыл глаза ладонью, вернув им нормальный цвет. – Как вы себя чувствуете, Артем Сергеевич? Не хочется уйти в Сеть с головой?

– Хочется, – признался Калашников. – Но побаиваюсь: вдруг упаду и нос разобью?

– Вот поэтому, – назидательно сказал Гринберг, – я и запретил вам садиться. По имеющемуся у меня опыту, лица, впервые подключившиеся к Сети, проводят в виртуальной реальности до двадцати часов в сутки. А у нас с вами еще остались нерешенные вопросы.

– Ну так давайте их решим, – предложил Калашников.

– Давайте, – согласился Гринберг. Он взял Калашникова под руку и подвел его к перилам, ограждавшим веранду со стороны заката. – Где бы вы хотели поставить свой дом, Артем Сергеевич? Вон там, на излучине реки, или вот здесь, на высоком холме?

Калашников оперся на перила и задумчиво посмотрел на открывшуюся его взору речную долину.

– Давайте на холме, Михаил Аронович, – ответил он минуту спустя. – Красиво у вас здесь…

– У вас, – поправил Гринберг, – это же будет ваш дом. Пойдемте!

– Куда? – спросил Калашников.

– Строить, – просто ответил Гринберг, повернулся к лестнице и, не дожидаясь ответа, спустился в парк. Калашников качнул головой и поспешил следом. Ступив на дорожку из битого кирпича, он оглянулся, чтобы махнуть Макарову рукой. А потом трусцой побежал дальше, едва поспевая за Гринбергом, оказавшимся чертовски быстрым ходоком.

Макаров поскреб подбородок и решил все-таки задать вопрос.

– Прошу прощения, как ваше отчество? – обратился он к Лапину.

– Петрович, – ответил Лапин, показал на освободившийся после Гринберга стул. – Сядем?

– Пожалуй, да, – кивнул Макаров, послушно присаживаясь на указанное место. – Семен Петрович, можно вопрос? – Лапин молча кивнул. – Что это с ним?!

– Он всегда такой, – ответил Лапин. – Двадцать лет знакомы.

– Да нет, я про Калашникова, – махнул рукой Макаров. – Какой «энтер»? Что он такого увидел?

– А, – протянул Лапин, – Сеть эта окаянная! Картинки он в глазах увидел, картинки. Такие, что все вокруг застят.

– Это после таблетки? – уточнил Макаров. – После того, как он ее к груди приложил?

– Верно, – кивнул Лапин. – После таблетки. Лирк называется.

– И надолго это с ним? – обеспокоенно спросил Макаров.

– Привыкнет, – уверенно ответил Лапин. – Через неделю в гости позовет. А может, и раньше.

– Через неделю, – повторил Макаров и посмотрел в сторону высившегося над рекой холма. Две маленькие фигурки, черные на фоне закатного неба, стояли на его вершине, время от времени размахивая руками. – Ну ладно, с Калашниковым все понятно; а как же я? Что мне теперь делать?

– Обживаться, – ответил Лапин. – На первое время здесь, у меня. Изба большая, родичи в разъездах, места хватит. Сейчас ужинать будем, а там и гости подоспеют.

– Гости? – забеспокоился Макаров. – А я не помешаю?

Лапин засмеялся:

– Скромный ты очень, Павел Александрович! Они ж на тебя посмотреть придут!

– На меня? – удивился Макаров. – Зачем это?

– Ну как же, – Лапин развел руками. – Первый человек из прошлого, да еще Павел Макаров. Тот самый Макаров!

– Какой еще «тот самый»?! – возмутился Макаров. – Семен Петрович, я так больше не могу! Здесь явно какое-то недоразумение!

– Недоразумение, – кивнул Лапин. – А нам надобно разумение. Посидим, поговорим, откушаем, чего Бог послал. Тут недоразумению и конец!

С этими словами Лапин засунул руку в объемистый карман своих просторных белых одежд и вытащил на свет пузатую бутыль с узким горлышком. Поставил на стол, обтер рукавом этикетку и подмигнул Макарову:

– Очищенная. Сам делаю!

Глава 3. Тот самый Макаров

Пора уходить от культуры «калашникова»!

П. Мушшараф

1.

Павел Макаров осторожно открыл один глаз и тут же закрыл его обратно.

Спать, подумал он. Нужно спать. Потому что просыпаться в таком состоянии – смерти подобно.

Однако у желудка на этот счет имелось собственное мнение. Макаров сглотнул слюну, пытаясь сдержаться, заворочался на кровати – и едва успел повернуться на бок.

Свесив голову вниз, он несколько раз дернулся в приступе рвоты, сплюнул, сглотнул, еще раз сплюнул. И только после этого решился еще раз открыть глаза.

В комнате стоял полумрак. Плотные шторы закрывали маячившее в отдалении окно, на полу расплывалось неаппетитного вида пятно. Макаров застонал и ни к селу ни к городу вспомнил какой-то хрустальный саркофаг. Вот бы сейчас туда, подумал он. Сразу бы полегчало.

Макаров перевернулся на спину, подоткнул под голову часть одеяла и сделал еще одну попытку уснуть. Надо же было так нажраться, подумал он. А ведь поначалу чай пили, с чего это я за коньяком ломанулся? Ах да, свет в подвале погас, а потом какая-то чертовщина началась. Кстати, а где я вообще нахожусь?!

Макаров приподнял голову и огляделся по сторонам. Вроде бы Калашниковская квартира, подумал он. Шторы он поменял, что ли? И потолок? Нет, я где-то в другом месте…

Макаров сфокусировал взгляд на ближайшей стене – и мгновенно вспотел.

Всю стену занимал громадный телевизионный экран, в котором отражался слегка уменьшенный силуэт завешенного шторами окна.

Свят-свят-свят, подумал Макаров. Это что же, все еще сон? Все еще Звездная Россия?!

При этой мысли Макарову стало совсем плохо. Он зарылся лицом в матрас и закрыл голову руками. Кто-то на звездолетах летает, а я вот… Валяюсь здесь, как под забором.

– Доброе утро, – раздался со стороны окна незнакомый голос. – Как вы себя чувствуете?

Макаров со стоном повернулся.

– Плохо, – сказал он. – О-очень плохо!

– Сейчас исправим, – сказал незнакомец, раздвигая шторы. Макаров зажмурился от яркого света. Послышался легкий стук, а вслед за тем в комнату ворвался холодный свежий воздух. Май, вспомнил Макаров. У них здесь май.

– Время – одиннадцать часов, – сообщил незнакомец, – температура шестнадцать градусов. – Его спокойный, уверенный голос породил у Макарова новую цепочку воспоминаний. Хрустальный саркофаг, возвратившееся зрение, желание прыгать до потолка; высокий врач в белом халате, говоривший столь же коротко, четко и ясно. – А теперь попробуйте сесть.

Вот именно, подумал Макаров. Попробуйте.

Он сделал глубокий вдох, скинул ноги с кровати и, оттолкнувшись обеими руками, перевел себя в вертикальное положение. Голова тут же закружилась, комната опасно качнулась влево.

Незнакомец уже стоял перед Макаровым, держа в руке прозрачную чашку с темной жидкостью.

– Вот, – сказал он, протягивая зелье, – выпейте это. Потом обопритесь локтями на колени. И две минуты не шевелитесь.

Невозможно, подумал Макаров. От такого похмелья надо дня три отходить.

Он взял кружку, зажмурился, резко выдохнул воздух – и заглотил содержимое, не разбирая вкуса. Только бы не обратно, мелькнула мысль.

– Локти на колени! – скомандовал врач. Макаров уже не сомневался, что это именно врач. – Вот так!

Он помог Макарову принять классическую позу кучера и встал рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь. Макаров посидел минуту, ожидая действия странного напитка, не оставившего после себя ни вкуса, ни запаха. Потом поднял голову.

– Простите, – сказал он, разглядев наконец стоявшего перед ним врача. – Я не должен был так напиваться.

Врач ничего не ответил. Он оглядел Макарова с ног до головы, удовлетворенно кивнул, протянул руку с чашкой к изголовью кровати. Макаров повернул голову в ту же сторону и обмер: чашка прилипла к белым, в мелкую крапинку обоям, растаяла, словно масло на сковородке, и бесшумно впиталась в стену.

Врач скрестил руки на груди и снова посмотрел на Макарова.

– Все, – сказал он. – Можете вставать.

– Точно? – с сомнением переспросил Макаров и вдруг понял, что врач не врет. Похмелье куда-то улетучилось, в тело вернулась вчерашняя легкость. Макаров осторожно поднялся на ноги и почувствовал острое желание немедленно сделать зарядку.

– Спасибо вам, – сказал Макаров, вспомнив, кому он обязан чудесным исцелением, – простите, не знаю, как вас звать…

– Не за что, – ответил врач. – Это моя работа. А звать меня можно по номеру. Второй.

– Что значит – по номеру?! – удивился Макаров. – Разве у вас нет нормального имени?!

– Коттедж Семена Лапина, – ответил врач, – поселок Уральский, средний Урал.

– Это адрес, – сказал Макаров, чувствуя нарастающую тревогу. – А имя?

– Вы не поняли, – улыбнулся врач. Он шагнул к стене, прислонился к ней спиной. – Я и есть коттедж.

С этими словами врач начал медленно растворяться в стене. Макаров разинул рот, протянул руку, чтобы вытащить своего странного собеседника обратно, но не закончил движения, потому что вытаскивать было уже некого.

– Теперь понятно? – спросил врач, появляясь из противоположной стены.

Макаров повернулся на голос. Врач, а теперь уже не врач, а человек-коттедж стоял перед ним, нисколько не изменившись – тот же бежевый комбинезон, тот же рост, те же безупречно уложенные светлые волосы и приветливое, открытое лицо.

– Вы не шутите? – без особой надежды поинтересовался Макаров.

– Зачем? – удивился человек-коттедж.

Действительно, зачем, подумал Макаров. Двадцать третий век. Тут и без всяких шуток есть отчего спятить.

– Но если вы – коттедж, – спросил он, хватаясь за последнюю соломинку, – тогда почему – Второй?

– Первый чейн обслуживает хозяина, – ответил коттедж. – А вам, как гостю, положен второй.

– Чейн? – переспросил Макаров.

– Человекообразный интерфейс, – пояснил коттедж. – Сокращение.

Двадцать третий век, подумал Макаров. С виду человек, а на самом деле… Даже непонятно, кто!

– Ну что ж, – сказал он и протянул руку. – Здравствуйте, Чейн Второй! Меня зовут Павел Макаров.