Текст книги "Осень для ангела"

Разобиженный Иван Васильевич ринулся сквозь плотную толпу душ, сосредоточивших все свое внимание на чем-то ужасно важном. Он лавировал между ними со акробатической ловкостью, плотно прижав портфельчик с бумагами локтем под мышкой. Там, где нельзя было пройти, он протискивался, вжимался, продирался.

Слово «протискиваться» употреблено автором в переносном смысле, ибо души плотности и материальности не имеют. По этой причине Ивану Васильевичу было достаточно легко проникать сквозь любую самую плотную толпу душ.

Но следует учесть тот факт, что Иван Васильевич испытывал обоснованное уважение к тем душам и поэтому даже нематериальное соприкосновение с ними считал весьма материальным, а поэтому испытывал некоторое неудобство.

– Пардон, мадам… извините, молодой человек… я вас побеспокою, мужчина… разрешите пройти, пожалуйста… – бормотал он себе под нос, двигаясь к центру всеобщего внимания.

– Та-а-а-к, минуточку внимания! – услышал он чей-то незнакомый визгливый женский голос. – Я попрошу не толпиться, все разобрались на три кучки. Налево от меня праведники, направо грешники. Прочие не определившиеся и сомневающиеся – посередине. Потом разберемся. Попрошу без суеты, но, ради бога, побыстрее. У вас может и Вечность впереди, а у нас время ограничено.

– Ну что за идиоты, что за бестолковое стадо, чего они все ринулись налево, упал-отжался? Как же тупеют эти души, задерживаясь подолгу на белом свете! Хотел бы я знать, какая скотина их тут удержала? Ух, я этому шаману бубен то на голову одел бы, я бы его… – мужской скрипучий голос был столь же незнаком Ивану Васильевичу, как и женский до того.

– Господа, мин плезир, будьте снисходительнее. Вам нужно сказать спасибо, что все эти неучтенные души находятся компактно в одном месте и нам не придется мотаться за ними по всему белу свету. А иначе как бы вы, мон амур, успели на конкурс? – ангельский девичий голос явно пытался примирить первых двух с необходимостью уважительного отношения к ситуации.

– И не говорите, милочка! – снова зазвучал визгливый женский голос. – Ему спасибо сказать нужно, но обязательно и на сковородочку с маслицем, чтобы другим неповадно было учет нарушать! Это же надо было столько душ накопить. Безобразие! Кому-то развлечение, а нам за это по шее за нарушение отчетности. Чем он их, негодяй, приманивает, отчего они тут как приклеенные торчат? Неужто, кто-то елеем налево торгует?

– Все бы вам, матушка, грубить и выражаться! Никогда не скажете слова доброго, не похвалите! Разве такие слова пробуждают в людях лучшие чувства? – попрекнул ей ангельский голосок.

– А что мне, по-твоему, елеем этого паршивца поливать? Сейчас души отправим этапом и поищем этого мерзавца, иначе он дальше пакостить будет безнаказанно.

– Елей для другого случая побережем, а познакомиться в любом случае не помешает. Любопытство не грех. Можно объяснить человеку, убедить, наставить на путь истинный, как нас учит великий…

– Сейчас! Проповеди читать ему будем? Пороть и только пороть, через задницу оно скорее доходит! – рявкнул солдафонский голос.

Иван Васильевич замер в толпе призраков, пораженный грубостью и безосновательностью критики в его адрес. Ему стало обидно, захотелось немедленно возразить неведомому оппоненту, дать отпор неправомерной и оскорбительной критике.

Хозяйство свое он знал назубок, разбуди посреди ночи – отчитается перед кем угодно, сколько средств потрачено и на что, сколько клиентов упокоено и какие резервы есть у его хозяйства в перспективе на ближайшие годы. А тут явно ему пеняют за какую-то недоработку, самое непонятное, за что именно и кто это такие, чтобы пенять ему?

Инспекция из горуправления? Ночью? Вряд-ли. Их и днем то не затащишь, не вытащишь из уютных кабинетов на какое-то там кладбище.

Налоговая полиция? Эти могут, этим закон не писан, ночью вломятся, руки за голову и давай им документы – сколько от государства прибыли утаил? Только извини-подвинься, все до копеечки в то же горуправление и сдаем, откуда прибылям взяться?

Он покачал головой, потер лоб в задумчивости.

А вдруг кто на его место глаз положил? Вдруг принято решение отправить его на пенсию и другого более молодого, более оборотистого на должность посадить? Решили исподволь подкрасться, с душ начать, а потом и к нему приступят – пошел прочь старик, уступи дорогу молодым!

Потому и ночью, пока он спит. Потому и втихомолку, чтобы не спугнуть раньше времени. Придет он завтра на работу, а в кабинете другой директор сидит, чаи гоняет, разговоры разговаривает. Исподволь решили сковырнуть ветерана кладбищенского труда, сперва души отберут, потом…

Тьфу ты, что за глупости тебе в голову приходят, товарищ директор? Кто же те души увидеть может окромя тебя? Кому они нужны кроме тебя, старик? Никому не нужны! Да никто их и видеть не может, вот ведь в чем незадача!

А по разговору получается, что те голоса именно к его призракам обращаются, то есть видят их не хуже Ивана Васильевича. Конкуренты? Решили под шумок души с кладбища подтянуть, да по домам растащить или на свои кладбища для разживы перетянуть?

Не дам… не пущу… свое заработай, потом ложкой лопай! А меж тем пришельцы не теряли время зря!

– Господи, стадо слонов, а не души, ну что вы носитесь кругами по поляне? Вам же русским по-белому сказано – стройся в три шеренги, ать-два, упал-отжался! – командовал какой-то солдафон.

– Кто не понял, левое, это возле березы, а правое ближе к осине! Остальные просто на месте стойте, под ногами не путайтесь! – пояснял безмерно терпеливый ангельский голос.

– И всем вспомнить посмертную анкету, чтобы зря время не теряли, когда очередь подойдет.

Возмущенный Иван Васильевич продрался в первые ряды, и глазам его открылось престранное зрелище. Перед толпой напуганных и смущенных душ, как волки перед овцами, стояли трое.

Эти трое были Ивану Васильевичу незнакомы. Одежды их выглядели весьма престранно, а сами они вызывали чувство непонятного страха или опасения. Он бегло пригляделся к возмутителям спокойствия, настраивая себя на предстоящую конфронтацию.

Скрипучий и противный голос принадлежал высокой сухопарой пожилой женщине в черных одеждах с косой через плечо. Не с той косой, которая от длинных волос сплетается, а с той, что траву косят.

С первого взгляда было понятно, что та коса для руки суровой женщины в черном инструмент привычный. По виду монашка монашкой, только коса эта странная с образом монашки не вяжется, да и не сенокос нынче, подмерзает уже.

Ангельским голоском звенела толстенная низенькая тетка в белых одеждах с кружавчиками, ни дать не взять удрала из дому в ночной сорочке. Волосы белые, словно снег, в мелкую кудряшку копной дыбятся на голове, придавая ей вид пенька под снежной шапкой. Иван Васильевич с ходу придумал ей кличку, хотя в душе и не одобрял подобного занятия. Кудряшка – сказал, как нарисовал.

Третий голос принадлежал высокому жилистому мужчине с козлиной, черной, как смоль, бороденкой, лысой макушкой и горящими красным огнем глазищами на исхудавшем лице. Благодаря несообразно большой выступающей нижней челюсти, лицо его казалось словно вогнутым. Это впечатление усиливал маленький вздернутый нос с открытыми навстречу собеседнику большими ноздрями, заросшими черным волосом.

Одет он был в бархатный красный, почти малиновый длинный пиджак, такого же цвета узкие брюки, атласная рубашка имела все тот же красный, алой крови цвет. Там же, где у обычных людей находятся ботинки, Иван Васильевич разглядел лишь пару крепких копыт. Из-под длинной фалды пиджака высовывалась кисточка хвоста.

Черт не черт, а франт точно, подумал Иван Васильевич, словно в театр вырядился или в цирк, для театра одежды выглядят несколько экстравагантно. Хулиганье какое-то с артистическим уклоном, ишь вырядились, лишь бы покуражиться в удовольствие.

– М-да, до утра прокопаемся с этим стадом, – тяжело вздохнула Кудряшка и поправила что-то под белоснежной накидкой.

– Может гуртом их в ловушку схлопнуть, а там разберемся без спешки? – обернувшись вполоборота к подельщикам, поинтересовался Франт.

Равнодушно так спросил, словно речь шла не о душах святых и трепетных, а о мухе надоедливой – прихлопнуть ее газетой, да и всех делов.

– Можно и гуртом, но ловушки же запрещены! – поморщилась монашка. – Залетим мы с ней, не по-детски.

– Да и не положено гуртом, – в унисон прозвенела Кудряшка, – по уложению душа сама определяется с местом и временем…

– Может нам тут митинг провести и диспут устроить, упал-отжался? Пока они тут определяться будут, все сроки выйдут! – взорвался раздраженным воплем Франт.

Он потряс кулаками, покрутил пальцем у виска и сплюнул на землю, потом болезненно сморщился, приложив ладонь ко лбу – словно похмелье давало себя знать.

– Вот и я говорю, времени в обрез. Их еще нужно оприходовать, сдать по описи в чистилище, отчет накатать о проделанной работе. Будем разговоры разговаривать, опоздаем, как пить дать опоздаем, – давила монашка.

– За такое по головке не погладят, – неодобрительно поежилась Кудряшка. – Но, если все «ЗА», – она моментально взбодрилась, – то я присоединяюсь, прошу учесть вынужденно присоединяюсь, к большинству! Ловушечку готовить? – бодренько прозвенела Кудряшка, обращаясь к Монашке.

Монашка молча кивнула, давая разрешение.

– Цып-цып-цып, мои маленькие! – встрепенулся Франт и, расставив руки пошире, начал сгонять души в общую кучу.

Монахиня, рукоятью косы помогала ему. В это время Кудряшка вытащила из-под накидки какую-то штуковину. Штуковина моргала огоньками и слегка потрескивала, в воздухе распространился запах серы и озона. Совершенно определенно троица задумала некую пакость и нужно немедленно пресечь безобразие, хотя бы по праву директора, руководителя данной территории.

Иван Васильевич сделал шаг вперед и, вскинув руку в легко узнаваемом жесте «Всем стоять, никому не двигаться!», негромко, но весомо поинтересовался.

– Извиняюсь, а что это вы тут делаете?

Странная троица удивленно посмотрела на него, потом переглянулись между собой, и молча пожала плечами.

– А сам не видишь что ли? Порядок наводим! – ухмыльнувшись, за всех ответил Франт.

– Извиняюсь…

– Да ты мужик не извиняйся, иди себе, куда шел!

– Нет уж, я извиняюсь, но за порядком тут я присматриваю. А вас, господа, что-то не припомню. Вы заявление на ночное мероприятие подавали или самоуправством занимаетесь?

– Мы это, мы тимуровцы… гы-гы-гы… наведем порядок и адью.

– Нам тут тимуровцы не требуются, давайте сразу адью, пока неприятностей не случилось! – в голосе Ивана Васильевича звенел металл, взгляд был грозен и внушителен.

По крайней мере, он надеялся, что именно так это выглядит со стороны. А значит хулиганы, устрашившись его грозного вида, должны немедленно извиниться и убраться восвояси, чтобы навсегда забыть дорогу на кладбище.

– Мужик ты чего привязался, как репей к заднице? Тебе сказали – топай отсюда, не мешай процессу! – без малейшего страха в голосе отмахнулся Франт.

– Немедленно прекратите хулиганство и покиньте территорию! – приказал Иван Васильевич еще более грозным тоном, таким тоном, по которому сразу видно, что возражений не ожидается.

– Странный тип! – как-то равнодушно отметила Кудряшка.

– Псих! – подтвердил Франт.

– Не отвлекаемся! – строго прикрикнула Монахиня.

Они продолжили свое дело, словно и не заметив его гневного выпада, словно авторитет Ивана Васильевича, его должность ничего для них не значили. Это же явное оскорбление, плевок в душу, наглое пренебрежение!

– Да как вы смеете игнорировать законную власть? – сорвавшись на фальцет, крикнул директор. – А пятнадцать суток за хулиганство не хотите? Я не позволю на подведомственной мне территории безобразничать!

Франт обернулся на ходу, выразительно покрутил пальцем у виска и молча продолжил свое черное дело. Жест, не требующий пояснений, оскорбил Ивана Васильевича до глубины души. Да, он не совсем нормальный, точнее не такой как все прочие, но это не значит, что он сумасшедший!

– Сам ты псих ненормальный! – закричал вслед Франту директор, на всякий случай отступив на шаг назад.

– Ну и дурак! – без малейшей обиды в голосе парировал оскорбление директора Франт.

Директор возмущенно ринулся к троице и хотел было растолкать их, сбить с ног, дать леща, влепить затрещину, но пролетел мимо них, словно сквозь легкое облачко. По пути споткнулся о камушек и позорно свалился на траву.

Троица все с тем же равнодушием к его действиям прошагала мимо, стремясь быть ближе к призракам. Иван Васильевич не осознал полностью причины своей промашки и на всякий случай цапнул монашку за подол, но рука его прошла насквозь, не задев ничего материального.

– Призраки! – ошеломленно захлопал глазами директор.

Получается, что призраки пришли за призраками и что-то собираются с ними сделать. А вдруг не призраки, вдруг самодеятельные колдуны-шаманы? Намазались какой-нибудь мазью дьявольской, вот его рука и соскальзывает с них.

– Товарищи души, соблюдайте спокойствие, не слушайте их, не поддавайтесь на провокации, спокойно расходитесь по дома… извинюсь, по могилкам, – закричал Иван Васильевич, вскакивая на ноги и отряхиваясь. – Это шарлатаны, проходимцы, обманщики!

– Ну-ну, кричи громче, может, покойничков разбудишь! – захохотал Франт. – Куда же они пойдут, милай, кто же их пустит?

Директор лихорадочно перебирал в голове способы борьбы с черной магией. Святой воды под рукой нет, контрзаклинаний он не знает, даже креста нательного и того не имеет. Но есть же народные средства!

– Сгинь, нечистая сила! – завопил Иван Васильевич, творя крестное знамение трясущейся от волнения рукой.

– Не понял, это он про нас что ли? – обиделся Франт. – Эй, мужик, ты слова то подбирай!

– Пусть себе мелет что хочет! Нам это не мешает, делаем дело, утро не за горами!

– Не подействовало! – едва слышно прошептал Иван Васильевич.

Седьмым чувством он понял, что творящееся необычайно страшно для него лично. Вполне может быть, что и душам это событие чем-то может повредить. А самое главное, не вмешайся он, именно сейчас может произойти несправедливость. Кто еще, как не он, отец родной для всех этих овечек бесплотных, спасет их?

– Не дам! – Иван Васильевич пулей пролетел сквозь бестелесную троицу, грудью встал между ними и душами, раскинув руки крестом, всем видом выказывая крайнюю решимость бороться до конца за праведное дело.

Но троица все так же спокойно прошла сквозь него и продолжила свое гнусное дело. Ему показалось, что Франт при этом обидно ухмыльнулся, а Кудряшка укоризненно покачала головой, словно пеняя несмышленому проказнику.

Кудряшка открыла штуковину, которая и была, по всей видимости, загадочной ловушкой. Монахиня, зажав косу под мышкой, сплела странным образом пальцы и что-то забормотала себе под нос. Франт запрыгал чертом вокруг испуганно сгрудившейся толпы душ, с каждым кругом заставляя их все ближе и ближе подходить к ловушке.

Вот уже первая душа оказалась совсем близко от нее, вспыхнул еле видный свет, и душа моментально пропала, словно ее и не было. Затем следующая и еще и еще. Ловушка, словно пылесос, втягивала в себя одну душу за другой.

Троица продолжала свое грязное дело, не обращая ни малейшего внимания на возмущенно прыгающего среди них Ивана Васильевича. Они делали вид, что не слышат его обвинений и проклятий, едва заметно поеживаясь от особо грубых эпитетов.

Возмущенный до глубины души Иван Васильевич не стеснялся в выражениях, обзывая наглецов фашистами, садистами, идиотами и прочими неприятными словечками. Казалось бы, в душе его открылась некая заслонка, препятствующая дотоле излиянию подобных слов.

Мысли в голове Ивана Васильевича скакали как белки в колесе, перемалывая из пустого в порожнее одну и ту же глупую мысль: «Что делать? Что делать?». На память приходили всякие глупости типа все тех же святой воды и распятия. От тех вещей якобы злые духи сильно страдают, а то и вовсе пропадают.

Но где, бога ради, в двенадцать часов ночи на кладбище взяться той святой воде и распятию. Окромя забытой лопаты никакого оружия. Боже, если ты есть на этом свете… Стоп! А ведь это идея, покруче святой воды! В безнадежной ситуации тонущий хватается за соломинку, а коммунист за библию.

– Господи-и-и-и! – вскричал Иван Васильевич голосом полным боли и страдания. – За что дозволяешь твориться такому безобразию? Если ты есть на небесах, стукни по загривкам этих кровососов, сунь их в геенну огненную, накажи, чтобы другим неповадно было!

Иван Васильевич остановился на месте, судорожно прижав кулаки к груди, по лицу его текли слезы бессилия, голос прервался. На кладбище стояла тишина, нарушаемая едва слышным сопением охотников за душами. Внезапно тишину разорвала трель сотового телефона. Среди мрачного безмолвия кладбища звучала легкомысленная мелодия про какие то там «… як-цуп-цоп…».

Иван Васильевич от неожиданности вздрогнул, потом закрутил головой, недоумевая, откуда в столь поздний час на кладбище может оказаться человек с сотовым телефоном. Сам он новомодной техникой не пользовался, предпочитая старую проверенную. Стало быть посторонний кто-то, прохожий случайный забрел нежданно-негаданно.

Хотя в это время и случайный забулдыга, прикорнувший в тишине под кустом, вряд ли проснется, и уж тем более не решится сделать вечерний променад по кладбищу. Тем более маловероятно, что у него окажется с собой что-то кроме недопитой бутылки. И уж совсем невозможным было бы наличие у него сотового телефона.

Не менее его озадачились охотники за душами, переглянулись, забыв о своем занятии. Наконец Франт понял, что трель раздается именно в его кармане. Покопался, вытянул трубочку и, поднеся к уху, настороженно спросил:

– Алле, это кто?

– Дед Пихто! – раздался неожиданно громкий басовитый голос в трубке. – Канцелярия это! Жалоба на вас имеется от населения, типа беспредел творите, за базаром не следите, фуфел гоните! Есть мнение, что сие непорядок и безобразие!

– Мы же от усердия, исключительно для пользы общего дела…

– Пользу блюдите, а уложения не нарушайте!

– Так как же нам, ежели они упираются, как бараны тупые, ту пользу блюсти?

– Как хотите, это не мое дело! Жалоба поступила, я доложил, в личное дело вписал! Все, мальчики-девочки, времени нет, нужно еще штаны гладить на конкурс.

– Но…

Франт скривил недовольную физиономию, услышав в трубке короткие гудки. Раздраженно захлопнул раскладушку телефона, сунул в карман и засопел, как бешеный бык перед тореро, выпуская пар из ноздрей.

– Отставить ловушку, всем вольно! – резко приказал он Кудряшке.

– А чо ты распоряжаешься? Чай постарше тебя по званию есть! Ишь ты раскомандовался! Что, матушка, при таком раскладе делать-то будем? – обратилась она к Монахине, в голосе ее не звучало радости от поступившего распоряжения. – Эдак мы тут надолго застрянем!

– Будем думать! Но по быстрому! Брейн-ринг, мозговой штурм, атака на извилины! В смысле шевелите мозгами господа, нужно срочно искать решение!

– Скажите, мужчина, вы чего тут суетитесь, чего под руку лезете, какого лешего процессу мешаете?

– Это не процесс, а хулиганство чистой воды! Ага, напугались божьей кары, поджилки трясутся., – приободрился Иван Васильевич. – Убирайтесь прочь, иначе я еще и не такую молитву сотворю! – азартно кричал директор в порыве неожиданного вдохновения.

Ивана Васильевича несло. Отродясь он в бога не верил, по причине глубокой веры в партию, а тут как поп на проповеди, только что рясы да кадила не хватало. Того и смотри кинется святой водой во все стороны кропить, да библией по башке охальников лупить.

– Ай-яй-яй, мужчина, а еще партийный, как нехорошо при ваших то убеждениях и к богу обращаться, не по совести это!

– А вы партию не трогайте! – обиделся Иван Васильевич. – Я в ваши грязные дела не лезу, и вы ко мне не суйтесь!

– Во-первых, наши дела и помыслы чисты, а во-вторых…

– Не хотите по-доброму? Так я вам сейчас пропишу пилюлю, до печенок достанет! – он собрался извергнуть очередное прошение к богу, как его остановила Монахиня.

– Давайте договоримся, – предложила она примирительно, и при этом поудобнее перехватила косу в руках, словно собралась прямо сейчас что-то косить, – по-хорошему договоримся. Вы идете баиньки, а мы спокойно делаем свое дело. Иначе ведь может неприятность случиться! Фью-ить и нету вас, мужчина, сами такой же бесплотной тенью станете.

– Не пугайте, пуганные! – дрожащим голосом отозвался Иван Васильевич, с опаской делая шаг назад.

– Чего тебя пугать, упал-отжался? Кто ты такой, чтобы на тебя время тратить? Тебе русским по-белому сказано – пшел вон, значит поди вон и бего-о-о-о-м, раз-два!

– И правда, – вкрадчиво подключилась Кудряшка, – мужчина, у вас все хорошо, вы устали, вам хочется спать, идите спать… спать… спать… – она плавно водила в воздухе пухлыми пальчиками, глядя при этом прямо в глаза Ивану Васильевичу.

С каждым словом елей в ее голосе сменялся на сталь, просьба на приказ, сочувствие на нескрываемую неприязнь. Беспокойство, тревога уходили из мыслей, на смену им втекал полный покой. Иван Васильевич чувствовал необычайное по силе желание уснуть, как можно быстрее добраться до кабинета и рухнуть на старенький диванчик, не раздеваясь.

А то и не ходить никуда, упасть прямо тут поблизости на скамеечку возле могилки или прямо на травку и уснуть… уснуть… уснуть. Чтобы не мешать… не мешать… не мешать. Не мешать им забрать души… души.. стоп!

Иван Васильевич, словно конь, тряхнул головой, отгоняя наваждение, потер опухшие глаза кулаками и огляделся по сторонам. Души встревоженные роятся… странная компания смотрит на него выжидательно… ночь… кладбище… что-то не в порядке. Хулиганы! Усыпить хотели и тишком, молчком свое грязное дело провернуть, пока он спать будет!

– А вот фигу вам, господа хорошие! – весело засмеялся Иван Васильевич. – Со мной такой фокус не пройдет, не по вашу честь праздник, не по горлу кусок! Держись, братцы! – заорал он и засучил рукава пиджака.

В его душе неожиданно проснулся озорной бес, интеллигентность и предупредительность словно волной смыло, азарт близкой драки, как в молодости, разгонял кровь.

– Да вы, батенька, маньяк! Вы что себе позволяете? Вы, вообще говоря, кто такой?

– Я кто такой? Я директор этого кладбища! – с нескрываемой гордостью сообщил Иван Васильевич, стукнув себя в грудь кулаком.

– И что с того? Идите и занимайтесь могилками, оградками, памятниками. Не нужно делать события из того, что совершенно случайно вы нас видите. Все, происходящее здесь, вас не касается никоим образом. Вы это понимаете?

– Как же не касается, если я с этими душами душа в душу живу, извиняюсь за тавтологию.

– Ахинею несете, мужчина. Вы живой?

– Конечно живой! Живее не бывает!

– А они мертвые, усекаете разницу?

– Не очень, – честно признался директор, мысли которого сосредоточились на битве за собственность.

– Мертвые, умерли, в землю закопали и надпись написали… Вас в землю закапывали?

– Зачем же меня в землю? – обиделся Иван Васильевич. – Я же живой!

– Вот, а они мертвые, их и закопали! Усекаете разницу?

– Закопали и закопали, пусть земля им будет пухом! Какое это имеет отношение к делу?

– Мужик, у живых с душами упокоенных никаких дел быть не может! – отрезал Франт. – Это я тебе, как доктор говорю, официально! Живой, значит топай домой и ложись баиньки, пока мы не рассердились! Не твоего ума дело, любезнейший. Иди, куда шел, не мешай работе!

– Я уйду, а вы их всех фьють и заберете! – сказал он и внутренне замер в ожидании ответа.

– Заберем, – спокойно подтвердила монахиня. – Вне зависимости от того уйдете вы или нет. Это не обсуждается. По крайней мере, с вами, – уточнила она.

– А кто вы такие, чтобы отнимать их у меня… бр-р-р-р, точнее распоряжаться этими душами? Лишь смерть вольна над ними, лишь ее законы вправе командовать этими душами! – патетически закончил Иван Васильевич свое выступление.

– А я тогда кто же? – удивилась монахиня.

– Откуда мне знать? Престарелая хулиганка, наверное, или ненормальная, обчитавшаяся ненормальных книг. Как луна полная взойдет, столько психов по кладбищу бродит, хоть палкой их разгоняй.

– Хулиганка значит? Ненормальная, значит? Престарелая? – распаляясь с каждым словом, спрашивала старушка, наступая на Ивана Васильевича.

Зная твердо, что старушка та бесплотнее утреннего тумана, он невольно ступил назад, столь силен был ее напор.

– Да ты знаешь, смертный, на кого руку поднял?

– Хотелось бы узнать, – осмелев, ехидно ответил директор.

– Не уверена, что хочешь! – усмехнулась старушка. – Все вы храбрые, пока меня не увидите!

– Ой-ой-ой, какие мы страшные! Я тут всяких насмотрелся, меня не напугаешь!

– Мое дело предупредить, ваше дело напугаться, – усмехнулась монашка. – Смерть я, будем знакомы!

– Смерть чему? – не понял Иван Васильевич, решив, что старушка решила подшутить.

– А всему смерть. Слышал ведь, как говорят: «Смерть пришла!» Что потом бывает помнишь, али объяснить?

– Шутите, мамаша, ну-ну? – Иван Васильевич нутром понял, что обмана нет, но и поверить не решался.

Потому как, если Смерть пришла и он перед ней стоит навытяжку, стало быть, это к нему гостья. Захочешь ли в такое поверить? Как-то противно заныло в животе, в коленках появилась позорная слабость, захотелось удрать подальше, забыть обо всем, лишь бы еще пожить, подышать, на солнышко посмотреть.

Предлагали же дураку по-доброму уйти, так не согласился, гордый шибко или глупый. Скорее глупый. Надо бы ума загодя набраться, да времени уже не осталось – Смерть пришла!

– Испугался? Так, поди же ты прочь, вредный старикашка, пока я добрая!

Страх пропал, как корова языком слизнула, так обидно Ивану Васильевичу стало, аж задохнулся. От обиды как пьяный стал, а пьяному, как известно, море по колено. Старикашка-а-а-а? Вредный?

– А документы у вас имеются, что вы, гражданка, являетесь смертью? Эдак каждое привидение будет шастать по кладбищу и заявлять, что оно сама Смерть. Чем докажете?

– Чего это я тебе доказывать должна? – удивилась монашка. – А вот сейчас помрешь и будут тебе все доказательства!

– Эдак у нас каждый убивец может смертью представиться. Эка невидаль человека убить. У нас по городу несколько тыщ таких кандидатов бегает. Они небось себя тоже смертью считают. Что же мне им на слово верить?

– Точно ненормальный! – вмешалась Кудряшка. – Они тебе нож к горлу приставят, а ты у них документы требовать будешь?

– Ты понимаешь что несешь, идиот? Они же живые убивцы, а я дух бесплотный! Усекаешь разницу?

– Сейчас они живые, а завтра их трамвай переедет! – упирался Иван Васильевич. – Придет он ко мне духом бесплотным и будет тут пальцы загибать, что он в натуре сама смерть. Выдай мне пару сотен душ для променада на тот свет! Видали мы таких шустрых! Документы есть? Нету, тогда проваливайте подобру-поздорову, пока чудотворную молитву не сотворил!

– Это какую же такую молитву? Мол во имя партии и лично товарища Ленина, изыди Сатана? Мужчина, вы нам долго еще будете нервы трепать? – взвизгнула Кудряшка, пришедшая в себя после неудачи с гипнозом.

– А вы бы вообще помолчали! В ночной сорочке, практически голышом по городу шастаете! Что про это скажет подрастающее поколение?

– Мужчина, какое подрастающее поколение? Кроме нас с вами тут никого нет! Да и вы, строго говоря, не должны нас видеть! Вы зачем нас видите?

– Вы хотели сказать «почему».

– Что хотела, то и сказала! – отрезала Кудряшка. – Между прочим, именно вы мешаете мне отправиться домой и надеть свое любимое платье. Где вы подрастающее поколение нашли, черт вас подери? – взвизгнула она неожиданно громко и закрутила головой.

– Да вот же они! – Иван Васильевич ткнул пальцем в толпу душ, все это время тихонько стоящих плотной толпой. – У нас на кладбище много всякого народа похоронено, от самого юного до зрелого возраста. Негоже себя вести столь бесстыдно, отправляясь в общественное место.

– А давайте его укокошим, – не в такт вмешался Франт. – Время бежит, а тут ненормальные работать мешают. Может он галлюцинация, а? У меня есть хорошенькое такое заклятье, любую фату-моргану развеет, к чертовой бабушке, дай ей бог здоровья!

– А ежели он не фата-моргана, подействует? – заинтересовалась Кудряшка.

– Все едино развеет, в пыль, на молекулы, разнесет светом на тыщи километров! Ну, дак как, читать заклятие?

– Эй-эй-эй, без глупостей! – обеспокоился Иван Васильевич.

Кто их знает этих хулиганов, вдруг и в самом деле развеют, всякие придурки нынче по свету гуляют. Начитаются новомодных книжек про древние обряды, возомнят себя великими магами и волшебниками и давай в бубен стучать, всякие каракули на стенах рисовать, типа знаки магические. Глупость конечно, а вдруг сработает? С психами нужно деликатно работать, лучше убеждением, лучше договориться.

– Давайте по-хорошему, я вас не видел, вы сюда не приходили и не будем вмешивать милицию!

– Милицию?! – одновременно переспросили хулиганы.

Их лица осветились довольными ухмылками, они покивали друг другу, таинственно перемигнулись и разом пропали, словно их не было.

***

– Уф-ф-ф, кто бы знал, что и на таких придурков милиция влияние имеет! – облегченно выдохнул Иван Васильевич, изрядно струхнувший к тому моменту и не знавший каким образом выйти из тупиковой ситуации без ущерба для репутации и мирной жизни кладбища.

– Товарищи души, сохраняйте спокойствие! Все в порядке, безобразия устранены без вмешательства, так сказать, сил правопорядка. Можно на сегодня уже и отдохнуть! Предлагаю всем разойтись по местам проживания и…

Не успел он закончить фразу, как в конце аллеи замелькали разноцветные огни мигалок, завыла сирена и на бешенной скорости подлетела милицейская машина. Открылись двери и к Ивану Васильевичу ринулись три бравых милиционера с дубинками в руках.

– Это вы, гражданин, милицию вызывали?

– Я? Я не вызывал! – Иван Васильевич лихорадочно вспоминал, каким это образом он умудрился вызвать наряд милиции на кладбище, если телефона под рукой у него не было.

– Может, Петрович крики мои услышал и вызвал милицию? – мелькнула спасительная мысль в голове Ивана Васильевича.

– Я это, я вызывал! – неожиданно согласился он. – У нас тут безобразия нарушают, хулиганы шабаш творят, души пытаются… – он прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнего.

– Товарищ, а вы часом не пьяны? – поинтересовался лейтенант. – Что-то мне вид ваш не нравится и водкой от вас разит за километр.

Иван Васильевич с ужасом почувствовал, что и на самом деле в воздухе висит оглушительный аромат перегара. Убойный духман, словно рота солдат выпила цистерну спирта и сейчас храпит под каждым кустом, вдыхая чистейший кислород, а выдыхая ужасный перегар. Стыд-то какой, он же совсем чуть-чуть, буквально сто пятьдесят грамм, чисто для профилактики простуды принял на ночь. Неужто водка паленая?