Текст книги "Прыжок в прошлое"

– Я же ваш врач, – успокоил я скромницу, – притом вас не будет видно.

Идея княгине понравилась, и она, забыв попросить меня отвернуться, быстро сняла с себя не только рубашку, но и панталоны. После чего, не забывая принимать грациозные позы, укрылась легким шелковым покрывалом.

Я приступил к обследованию и пальпации. На ощупь княгинюшка оказалась, – как и можно было предположить, – мягкой, нежной и теплой. Я принялся выполнять свой долг, может быть, более ответственно, чем если бы пациенткой была старушка. С другой стороны, старушке вряд ли понадобилась бы такая проникающая терапия.

Я не торопясь обследовал эрогенные зоны бесхитростного существа, не имеющего возможности реализовать свою чувственность в эпоху потребительского отношения к женщинам. Никакой гиперсексуальности у княгини не наблюдалось, ей просто нужен был молодой здоровый муж и нормальные половые отношения.

Мы не разговаривали. Генеральшу слишком захватили новые ощущения, а меня немного мучила совесть перед Алей за свои осязательные удовольствия. Здесь я не мог ничего с собой поделать, пациентка была слишком привлекательной женщиной.

Княгиня изредка стонала, когда «ощущения» делались слишком острыми, но не закричала, когда ее начал сотрясать оргазм.

Инстинкт самосохранения у нее оказался сильнее чувственности. Обследование с применением технологий конца двадцатого века продолжалось больше часа и вконец вымотало пациентку.

Под конец сеанса этой «магии» она с благодарностью поцеловала мучившую ее руку и прижалась к ней щекой.

В этом было слишком много личного, и я вежливо отобрал у нее свою конечность.

… Мне оставалось лишь надеяться, что на расстоянии, отделяющем дом портного от генеральского, Але не удастся уловить мои мысли и оценить подвиг самоограничения, который я ради нее совершил.

С генералом дело обстояло проще. Я выбрал такую позицию на его супружеском ложе, что если он и подглядывал за нами, то мог видеть только укрытую жену и мою сосредоточенную, одетую спину.

– Ну вот, голубушка, и все лечение, – сказал я, лицемерно не замечая ее горящих, счастливых глаз. – Думаю, теперь насупит облегчение.

– Доктор, – принимая игру, попросила пациентка, – вы не смогли бы навестить меня завтра?

– Сударыня, – как можно мягче сказал я, – давайте поговорим серьезно. Вам это лечение нужно проводить как можно чаще, минимум два-три раза в неделю, а я на днях уеду. Неужели в вашем городе нельзя найти никого, кто бы вам в этом помог?

– Господь с вами, доктор, в нашей глуши об этом на следующий день узнает весь город. А если я обрюхачусь! Муж меня просто убьет. Он со мной… последнее время не бывает… Вы понимаете, что я подразумеваю?

Я понимал. В восемнадцатом веке с неверными женами не церемонились.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал я. – Беременеть вовсе не обязательно. Я объясню вам как этого избежать. А кроме людей вашего круга… Нельзя ли подобрать неболтливого молодого человека из другого сословия?

– Это как? – не поняла княгиня.

– Есть молодые люди из простых, которые вам бы нравились?

– Я не знаю, – растеряно ответила княгиня, – я как-то не обращала внимания.

Меня такое сословное высокомерие неприятно поразило.

– Вспомните, в дворне есть кто-нибудь подходящий на роль вашего фаворита?

– Но они же… они же мне не ровня!

– Вы что, знатнее императорской фамилии? – поинтересовался я, приступая к психотерапии.

– Как вы можете так думать?!

– Почему же Петр Великий не побрезговал женится на простолюдинке и посадить ее на престол, а у Екатерины Великой сколько было аматеров простого звания? Нет, конечно, если ваш род более знатен, чем у Романовых, то прошу меня извинить…

Княгиня задумалась.

Идея быть ничем не хуже императоров, да еще в таком приятном деле, кажется, начинала ей нравится. Да и «фаворит» – слово не грубое, а как бы даже возвышенное.

– А вдруг он проболтается?

– Нужно найти молчаливого. Вспомните, кто у вас в дворне есть подходящий.

– У нас даже немой есть! – не без гордости сказала княгиня.

– И как он вам?

– Не знаю, я его не рассматривала.

– Так давайте рассмотрим, уж чего лучше…

– Вы с ума сошли, а что если узнает муж?

– А мы мужа обманем, – пообещал я и, нырнув рукой под одеяло, потеребил одно местечко, чем очень ее рассмешил. – Так что надевайте ваши панталоны, а я пойду переговорю с генералом.

– О чем? – с тревогой спросила она.

– Расскажу, что у вас расстроены нервы и вам нужны длительные прогулки за город, – начал импровизировать я. – Подберем вам кучера, такого, о котором мы говорили. Я осмотрю его, если у него все окажется в порядке, и он понравится вам, то будете с ним кататься по окрестностям… и лечиться.

Деликатное определение ее возможных приключений как «лечения» княгине так понравилось, что она захлопала в ладоши:

– Как я хочу быстрее вылечиться, чтобы быть здоровой! – мечтательно сказала она. – Так может, сегодня и поедем?!

Генерал ждал меня, тревожно расхаживая по гостиной.

– Ну, как она, доктор? – спросил он, как только я вошел в комнату.

– Положение серьезное, но стабильное, – замысловато для него ответил я. – Есть тенденция к улучшению.

– Ну, слава Богу, – обрадовано сказал генерал. – Значит, ей лучше?

– Значительно лучше, – успокоил я его. – Я провел сеанс динамической терапии на психоневрологической сексопатологической основе. Однако это только начало лечения. У вашей жены сильно расшатаны нервы и ей необходимы длительные прогулки в одиночестве.

– Почему же в одиночестве? – удивился генерал. – Я могу ее сопровождать.

– Можете, – согласился я, – только пользы от этого не будет. При психомоторном состоянии необходимо полное одиночество. Если не верите, прочитайте трактат «Антидюринг» Фридриха Энгельса, там подробно изложена вся методика.

От моей учености и обилия непонятных слов у генерала отлегло от сердца. По-моему, он думал, что я не прочь найти случай попользоваться его супругой. Чтобы успокоить его окончательно, я рассказал, что приехал в город исключительно для того, чтобы восстановить украденный в дороге гардероб. Что мой странный наряд – не признак чудачества, а результат плохой службы дорожных смотрителей, попустительствующих воровству на большой дороге.

– Но позвольте, – не сдавался генерал. – Кататься одной, без сопровождения… Чего ей дома не хватает? Кто ей здесь мешает? Думаю, это просто неприлично!

– Князь, – удивленно сказал я, – как можно вам, генералу и кавалеру, считаться с мнением лавочников и коллежских регистраторов?! Чтобы княгиня, супруга героя, не могла совершить прогулку по городским окрестностям из боязни, что ее может осудить жена какого-нибудь титулярного советника! Притом, она будет ездить не одна, приставьте к ней какого-нибудь благонравного кучера. Я вам помогу такого подобрать. В конце концов, вам что, не дорого здоровье жены? Вам нравятся истерики?

– Упаси Боже! – воскликнул генерал, крестясь. Между тем мы, разговаривая, вошли в спальню, где в постели лежала свежая, как заря, улыбающаяся княгиня. Генерал остановился как вкопанный, глядя на преобразившуюся жену.

– Анна Сергеевна, голубушка моя, как ты?!

– Ах, мои шер, иди, поцелуй меня, – ангельским голосом сказала княгиня, – я так тебе благодарна за твою заботу и за доктора… Он просто кудесник! Ты знаешь, как я тяжело больна, но теперь мне легче. Ну, иди ко мне, друг мой, поцелуй меня, я так по тебе соскучилась!

От такого приема генерал, как пень, остался стоять на пороге, не зная, что и подумать.

– Ну, иди ко мне, – опять позвала его супруга и даже протянула к нему ручку.

У старого вояки на глазах выступили слезы, и он бросился к вновь обретенному семейному счастью.

– Матушка, голубушка, ангел мой, – бормотал влюбленный супруг, – я так рад… Доктор Крылов вот твердит, что тебе полезны прогулки на пленэре… Только в одиночестве…

– Куда же я без тебя, мои шер, – ласково говорила Анна Сергеевна, обнимая седую мужнину голову. – Если доктор разрешит, то только с тобой…

– И я бы так хотел, мой ангел, да вот доктор не велит…

Я со слезами на глазах смотрел на семейную идиллию и радовался, что я пока не стар, и мне нет нужды покупать себе ласковое слово.

– Ах, как, это грустно – быть одной, однако ежели надобно…

– Что поделать, мой ангел, твое здоровье дороже! Вот доктор говорит, что тебе нужна тишина, чтобы кучера молчаливого подобрать. Может, нашего глухонемого? Ты его помнишь?

– Откуда, мон шер, у нас столько дворни…

– Я пошлю за ним. Присмотрись. Тебе решать. Он холоп смирный.

Генерал приказал одной из камеристок позвать немого.

– Это все пустое, мой друг, как ты велишь, так и будет, – продолжала ворковать княгинюшка, перебирая седые редкие кудри супруга. – Доктор, мы хотя и не по домострою живем, но мужа я во всем почитаю, – разъяснила мне Анна Сергеевна. – У нас муж во всем голова.

Не слышавший столько ласковых слов со дня свадьбы генерал, был, по-моему, готов на все что угодно, только бы ублажить жену.

Между тем пришел глухонемой. Это оказался тот самый кучер, что привез нас сюда, только на сей раз без красной рубахи и треуголки. Теперь он был в холщовой рубахе и портках, и от него разило едким лошадиным потом. Я посмотрел на него с точки зрения женщины. Для определенных потребностей парень был хоть куда: мощная шея, тяжелые покатые плечи, крепкие, кривоватые ноги…

– Фи, как он дурно пахнет, – капризно сказала Анна Сергеевна.

– Это ничего, мой ангел, – со знанием дела объяснил генерал, – это лошадиный пот, вещь очень полезная для здоровья.

Княгиня, слушая мужнины глупости, с интересом рассматривала кандидата в фавориты. Судя по ее выражению лица, он ей понравился.

– Пусть его доктор посмотрит, нет ли у него заразы, – сказала она и незаметно мне кивнула.

Я оставил супругов во вновь ставшим уютным гнездышке, и повел глухонемого в соседнюю комнату на осмотр. Парень оказался довольно смышленым и быстро понял, что я велю ему раздеться. Привыкнув не удивляться барской дури и капризам, он без смущения скинул с себя штаны и рубаху и спокойно дал себя рассмотреть.

Надо сказать, что княгине попался очень неплохой экземпляр мужчины. Я даже засомневался, не слишком ли он здоров для достаточно хрупкой генеральши. Однако предоставил ей самой решать, что для нее хорошо, что плохо.

Разрешив кучеру одеться, я жестами велел ему пойти в баню и помыться.

Он все понял, кроме того, что ему вскоре предстоит.

– Вполне здоров, – сообщил я супругам, вернувшись в спальню. – Никакой заразы на нем нет. Я велел ему помыться. Так что завтра можно и начинать.

Супруги между тем продолжали сюсюкаться, стараясь перещеголять друг друга в покладистости.

– Только вот что, доктор, – сказал генерал, – может быть, вы не сочтете за труд сопроводить на первый раз княгиню?

Это, честно говоря, не входило в мои планы. Одно дело придумать интрижку, и другое – стать в ней пассивным участником. Генерал не совсем верно понял мои сомнения и разрубил гордиев узел с солдатской прямотой – вытащил из кармана лопатник и отслюня вил мне пятьсот рублей.

– Надеюсь, соблаговолите принять, – вежливо спросил он.

Я соблаговолил и взял плату безо всякой ажитации. Как я догадывался, это были очень большие деньги. Самым известным столичным врачам не снились такие гонорары.

С другой стороны, кто из тамошних светил мог похвастаться, что за час сумеет вернуть в семью мир и любовь?..

– Хорошо, пусть княгиня заедет за мной.

– Завтра едем гулять! – обрадовано захлопала в ладоши Анна Сергеевна.

– Вы не подскажете, господа, здесь есть хороший ювелирный магазин? – спросил я хозяев.

– Вы хотите сказать, ювелирная лавка? – уточнил генерал. – А вам на что?

– Хочу сделать презент даме сердца, можно сказать невесте.

– Так у вас здесь невеста! – обрадовался подозрительный муж. – Кто, если не секрет?

– Она не местная, – не стал уточнять я. – У нее есть чудесное кольцо с изумрудом, может быть, удастся подобрать к нему серьги.

– У меня есть изумрудные серьги! – вмешалась в разговор княгиня. – Помните, мои шер, те, что мне подарила на именины княжна Анастасия, я их все равно не ношу… Ежели вы позволите…

– Делайте, что хотите, мадам, – без большого энтузиазма согласился генерал.

– Полноте, княгиня, – возразил я, – лучше я сам что-нибудь подберу у ювелира.

– Ах, доктор, какие здесь ювелиры… Их, поди, и в губернии не сыщешь. Мне, право, эти серьги ни к чему. Княжна Анастасия их как бы в насмешку подарила зная, что они не подходят к моим глазам.

Анна Сергеевна явно хотела мне угодить, а я хотел сделать приятное Але. В конце концов, княгиня свои украшения не в шахте зарабатывала.

– Ну, если так, буду премного благодарен.

Княгиня попросила служанку подать ей шкатулку с драгоценностями и отыскала в ней серьги. Я взял украшения в руку и подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть. К сожалению, они не совпадали с кольцом по стилю, хотя были и не дурны. Для Али пока это не имело значения, а позже, если она разовьет вкус, можно будет приискать что-нибудь более подходящее.

– Очень неплохие серьги, – искренне похвалил я подарок, – думаю, моя невеста будет рада.

Теперь мне оставалось только раскланяться.

Княгиня, утомленная лечением, осталась в постели, а генерал, превозмогая гордость, проводил меня до коляски. В принципе, он был неплохой мужик, конечно, с недостатками, характерными для своего времени, но это не самый большой человеческий порок.

– А знаете что, князь, – сказал я ему при прощании, – я вас тоже как-нибудь осмотрю. Мне кажется, вам и самому не помешает немного подлечится.

Мы дружески раскланялись с генералом, и кучер, будущий фаворит, повез меня к портному. В Троицке все было под рукой и рядом. Я вполне мог дойти до дома Котомкина и пешком, но это бы понизило мой общественный статус.

Глава шестнадцатая

Коляска миновала оба собора и выехала на рыночную площадь. Я тронул за плечо кучера и велел ему остановиться. Bpeмя было уже позднее, и большинство лавок закрыто. Немощеная пыльная площадь была замусорена упаковочными материалами. Всюду валялись растрепанные рогожи, изломанные берестяные и ивовые корзины и ящики.

Было непохоже, что кто-нибудь собирается все это прибирать. Не сходя с коляски, я огляделся и убедился, что княгиня была права: торговля в городе была скудная. Судя по вывескам, большинство лавок торговало съестными припасами, хоэтоварами и изделиями местных промыслов. Правда, имелся и один «минимаркет» с интригующим названием «Заморские товары». Украшением площади, без всякого сомнения, служили два трактира: один побогаче, другой победнее. Но даже около них жизнь едва теплилась. Зато было много домашних животных, добывающих себе пропитание в отбросах. Собаки мирно сосуществовали со странными волосатыми, очень худыми свиньями и даже кошками, не слишком хоронящимися от занятых поисками пищи псов.

Я хотел уже ехать домой, когда увидел, что одна из лавок, с криво написанной вывеской «Галантерея», еще открыта. Я решил в нее зайти.

В лавке было душно, и стоял неприятный запах. Меня встретили два приказчика в одинаковых «форменных» поддевках и надетых поверх них жилетах. Судя по тому, как они были похожи, приказчики явно состояли в близком родстве. Меня умилили их головы, обильно смазанные каким-то маслом и расчесанные на прямой пробор. Мой приход привел сальных молодцев в буйное состояние. Они бросились на меня и буквально втащили в глубину лавки. Один при этом именовал меня «ваше-ство», а другой, более отчетливо, «ваше превосходительство».

Оказалось, что название «Галантерея» совершенно ничего не значило. Торговали здесь всем на свете от меда до хомутов. После улицы, в полутемной лавке было плохо видно, и я не очень ориентировался, что эти энтузиасты капиталистического труда совали мне в руки и вешали на плечи. Меня ни о чем не спрашивали, просто орали в уши и совали в руки все, что им попадалось на глаза.

Меня такая бесцеремонность разозлила, я вырвался из цепких объятий и попытался вставить хоть слово в их слаженный дуэт. Однако хлопцы были настырны и только удвоили усилия впарить мне конскую сбрую и штуку ситца. Я вовремя вспомнил, что я «представитель господствующего класса» и, используя свое превосходство в росте и силе, схватил голубчиков за шивороты и стукнул лбами. После этого громким голосом произнес несколько очень распространенных народных слов, понятных даже малым детям, и этим прекратил бесчинства. Приказчики заверещали и отскочили в разные стороны.

Тут же им на смену появился сам хозяин, – богато наряженный в многослойные одежды купец.

– Что прикажете, ваше сиятельство, – заговорил он сладким голосом, кланяясь и приседая, – я вижу вам нужна-с аглицкая материя на фрачек-с. Только для вас из почтения, отдам-с за бесценок-с.

Он схватил с полки штуку какой-то материи и начал совать мне в руки.

– Отменнейшее сукно-с, такого и в Петербурге-с не достать-с.

Похоже, у ребят была четко отлаженная методика торговли. Я не без интереса понаблюдал ужимки купца и резко прекратил этот спектакль художественной самодеятельности, схватив предпринимателя за окладистую бороду:

– Ах ты, аршинник, самоварщик, архиплут, протобестия! – заорал я голосом городничего из гоголевского «Ревизора» и попытался помотать тушу хозяина за бороду. – Так-то ты царские указы выполняешь! Да я тебя в Сибирь! Да я тебя на дыбу! Молчать, когда тебя спрашивают!

Ассорти из Хлестакова и городничего мне явно удалось. Купец мне поверил. Он уронил драгоценное сукно на грязный пол и начал валиться на колени.

– Вашество, помилуйте, не погубите, жена, детки малые…

Я не поверил, но смягчился.

– Ладно, но смотри у меня, в последний раз прощаю. Так тебя, растак!

– Вашество, благодетель, кормилец, век Бога молить, и деткам накажу, что только приказать изволите…

В общем-то, с этого ему и стоило начинать.

– Бумагу почтовую и чернила.

Мне мгновенно принесли пачку бумаги в пятьдесят листов и пузырек чернил.

– Шелковую рубаху субтильной девице, – приказал я, переведя размер одежды Алевтины на понятный язык. Передо мной тот час навалили груду рубашек, поставив перед сложностью выбора. Я покопался немного и отложил две подходящие по размеру рубахи, приказав купцу самому проверить их качество. Напуганный «аршинник» забраковал обе и поменял их на такие же, но без недостатков.

Потом я занялся подбором всяких женских аксессуаров, пользуясь указаниями купца. Горка покупок оказалась внушительной, и мне ее упаковали в берестяной кузовок.

– Сколько? – строго спросил я хозяина.

– Вашество, не извольте обижать, примите-с…

– Посчитай и скажи, – отверг я взятку, даже не будучи должностным лицом.

– Исключительно, для вас, нашего благодетеля, все-го-то пятьдесят рублев.

Я не имел никакого представления о существующих ценах, но лавка казалась достаточно простонародной, и товары в ней были не для богатых. Притом купчина смотрел на меня слишком честно, и слишком сладостно заглядывал в глаза, чтобы я ему поверил. Поэтому, используя опыт старших поколений, я театрально вытаращил глаза и процитировал Жванецкого:

– Скоко-скоко? Это что, за товар или за всю лавку?!

– Вашество, не погуби, – опять повторил свою репризу купец, – благодетели вы наши, по-божески, по справедливости, четвертной!

– Тэк-тэк, – гнусным тоном процедил я, – значит, говоришь, двадцать пять рублей?

– Двадцать рублей, барин, будет по справедливости, – почти нормальным голосом, уточнил хозяин.

Я не стал торговаться и расплатился. Провожали меня низкими поклонами и умоляли наведываться еще. Вид у купца был победоносно довольный, и я понял, что меня все-таки надули.

Начинало смеркаться. Я вспомнил, что заказал баню, и поторопился сесть в коляску.

Рабочий день у портного к этому часу кончался, и хозяйка со служанкой кормили семью и работников ужином. Из «трапезной», довольно большой комнаты с длинным столом, доносился гул голосов. Не сообщая о своем возвращении, чтобы никого не беспокоить, я прошел к себе. Аля грустно сидела у окна и не повернула головы, когда я вошел.

– Добрый вечер, – бодрым голосом сказал я. – Как ты здесь одна, не скучала?

– Нет.

– Что-нибудь случилось?

– Нет.

– Тебе опять нездоровится?

– Нет.

– Ты так и будешь некать?

– Нет, – ответила девушка.

– Так в чем тогда дело?!

– А правду говорят, что барыня, к которой ты ездил, – красавица?

Я засмеялся и обнял девушку за упрямые плечи. Аля взглянула на меня. Я чуть не шарахнулся в сторону: на меня смотрело не лицо, а жуткая карнавальная маска. Только спустя несколько секунд я понял, в чем дело, и принялся хохотать.

– Это кто тебя так разукрасил? – еле справившись с собой, спросил я. – Никак, Дуня?

Должен признаться, что мой взрыв веселья, с точки зрения Али, был верхом невоспитанности. Однако слишком силен и неожидан был эффект от увиденного, чтобы удержаться от смеха.

Все ее лицо было покрыто какой-то белой краской, на щеках пылали два круглых пятна свекольного румянца, а брови были дорисованы до висков жженой пробкой.

Аля, между тем, успела обидеться, из глаз покатились слезы.

– Я старалась, старалась… – всхлипывая, говорила она. – А ты, ты…

Я обнял ее и поцеловал не испачканные косметикой волосы. Мне стало стыдно за свою черствость.

– Ты же сам говорил про эту косметику, – неожиданно для меня, правильно произнесла она сложное слово, – я и старалась. Все говорят, что барыня такая красавица…

– Тебе такая косметика не подходит, – пошел я на попятный, – она для пожилых женщин, а не для молоденьких. Притом, так же, как и читать, краситься нужно учиться. Баня готова? – спросил я, чтобы переменить тему разговора.

– Давно, поди, простыла.

– Так давай собираться. Заодно отмоешь свою косметику, а то тебя и поцеловать страшно, вдруг что-нибудь сотрется.

– Фрол Исаевич заходил примерку делать.

– После примерит, мне не к спеху.

Мы взяли тюбик с шампунем, кусок мыла (все, что у меня осталось от радостей двадцатого века), два грубых льняных хозяйских полотенца и отправились мыться.

Баня находилась в конце усадьбы и представляла собой бревенчатый домик с двускатной крышей. Мы открыли разбухшую дверь и попали в крохотный предбанник с маленьким окошком.

По вечернему времени в нем было совсем темно. Я подсветил зажигалкой и нашел приготовленную лучину. В ее неверном свете мы рассмотрели две узкие скамьи, достаточные только для того, чтобы на них присесть и сложить одежду.

Я зажег вторую лучину и прошел в парную. Судя по лоснящимся антрацитовым стенам, баня топилась «по-черному».

Потолка у нее не было, только конопаченная бревенчатая крыша, а дым выходил в две дыры оставленные для этой цели во фронтонах.

В середине помещения стояла печь без трубы, сложенная из камня. Топочная камера располагалась в самом низу, тепло проходило между камнями, накаляя их. Жара, кстати, была отменная.

Я вернулся в предбанник. Аля еще не начала раздеваться и сидела на скамейке, сложив руки, не глядя на меня. Чтобы ее не смущать, я быстро разоблачился и пошел в парную.

Оборудована она была не очень комфортно, не в пример помещичьей. Я обнаружил в углу здоровую керамическую корчагу, литров на двести, ковши и деревянные шайки с обручами. В саму печь был вмазан чугунный котел с горячей водой. Вдоль стен имелись полки в два яруса. Я поставил на нижнюю две шайки и налил в них воду для мытья.

Наконец скрипнула дверь, и в ней появилась моя ненаглядная. Она стояла в дверях, опустив руки. Длинные распущенные волосы покрывали ее плечи и грудь. Мы были наконец совсем одни, и ничто не мешало мне любоваться ею.

Пауза затягивалась.

Аля продолжала стоять на пороге, не проходя внутрь

– Иди сюда, не выпускай тепло, – позвал я, по возможности, будничным голосом.

Она нерешительно подошла и села рядом, плотно сведя бедра и сложив руки внизу живота. Я старался не смотреть на нее, чтобы окончательно не смутить. В принципе, при уже сложившихся отношениях, она могла бы быть и пораскованнее.

– Давай я помою тебе голову, – совершенно неожиданно для самого себя, предложил я.

Аля удивленно посмотрела на меня, готовая услышать совсем другое предложение.

– Зачем? – спросила она.

– Затем, что ты никогда не мыла голову шампунем.

– Это тем, что мы принесли? – натянутым тоном поинтересовалась она.

– Тем самым. Посмотришь, какие у тебя станут пушистые волосы, – излишне суетливо предложил я и отправился в предбанник.

Шампунь я таскаю с собой не случайно. От мыла у меня появляется перхоть, а я имею слабость гордиться своей шевелюрой. Взяв с собой все необходимое, я вернулся в парную. Аля сидела на полке, не изменив позы. Это начало меня не столько злить, сколько обижать. Я, кажется, не давал ей повода видеть во мне феодала и насильника… С другой стороны, я понимал ее состояние. Короче говоря, мы оба начинали излишне нервничать, и это нужно было как-то сгладить. Лучше всего, когда все происходит само собой, «естественным путем» или… совсем не происходит.

Я не стал лезть к девушке с разговорами, а просто зачерпнул ковш теплой воды и вылил ей на голову. Аля только безучастно взглянула на меня. Тогда я выдавил шампунь на руку и начал втирать его в волосы.

– Это что, щелок? – спросила она.

Про щелок я знал только, что им мылись во времена, когда еще не было мыла и в годы Отечественной войны.

– Что-то вроде… Смотри, чтобы не попало в глаза, а то будет щипать.

Алины волосы начали покрываться ароматной пеной, по лицу потекла смываемая «косметика». Я продолжал намыливать ей голову, нежно массируя пальцами корни волос, уши и шею. Напряжение начинало проходить, мы оба увлеклись, и она несколько раз прижалась щекой к моей руке. Девушка даже незаметно попробовала пену на вкус. Я продолжал намыливать голову и шею, спускаясь все ниже. Мыльные руки скользили по плечам, спине, груди. У Али набухли и затвердели соски. Шампуня на все тело не хватило, и я намылил руки мылом. Этой заминки хватило, что бы она опять внутренне отгородилась от меня. Я не стал придавать этому значения, продолжая все так же нежно ласкать ее скользкими руками.

… Нам, мужикам, никогда не понять женскую логику. Их мгновенные смены настроений, немотивированные поступки подчиняются каким-то особым законам, на первый взгляд, никак не связанными с очевидными раздражителями. Это, конечно, значительно усложняет общение, но зато очень разнообразит жизнь.

… Аля вдруг вся сжалась, и я почувствовал, как под ее кожей судорожно напряглись мышцы. Будь я внештатным ловеласом, разыгрывающим партию совращения девственницы, все было бы просто и понятно.

Все знают, о чем думает петух, когда гонится за курицей: «Не догоню, так согреюсь». В отличие от петуха, мне нужно было обязательно догнать. Я был влюблен, разгорячен, жаждал ответной любви и с огромным трудом контролировал свое поведение.

Покуда все шло по нарастающей и обещало скорый счастливый финал, то можно было и пострадать ради любимой женщины. Однако когда создалось ощущение, что вот-вот все оборвется или отодвинется на неопределенный срок, впору стало пойти и утопиться в корчаге.

Кстати, такой образ даже промелькнул в мозгу, я подхожу к корявому глиняному сосуду и ныряю в него, как есть голым, вниз головой. Как я потом узнал, Аля его подсмотрела и испугалась. В такие минуты и проявляется потрясающее свойство женщин, обычно более приземленных и расчетливых, чем мужчины: они совершают подвиги самопожертвования.

Девушка, только что всем существом противившаяся грядущему «греху и погибели души» вздрогнула, что было сил, обхватила меня руками и прижалась лицом к не самому подходящему для девственницы участку тела. Я подхватил ее подмышки и притянул к себе. Наши губы наконец встретились, а руки бесстыдно заскользили по самым сокровенным местам.

Аля конвульсивно вцепилась в то, что ей мешало прижаться ко мне. Я до сих пор уверен, что сделала она это совершенно неосознанно, – до сексуальной революции было еще сто девяносто лет, – и девушкой двигал инстинкт, или она схватила первое, что попалось под руку, как опору на случай обморока.

Я был не столь неопытен, и моя мыльная рука не так невинно проскользнула между ее бедер, и пальцы, слегка раздвинув, начали ласкать горячую нежную промежность. Аля стояла, прижавшись ко мне, и ее била нервная дрожь. Чувствуя, что мое возбуждение может пойти не по правильному пути, я заставил себя отпустить девушку и, схватив шайку окатил ее водой, смыв мыльную пену. Вторую шайку я опорожнил на себя. Напряжение немного спало, и я опять припал к ее губам. Мы застыли в бесконечном поцелуе. Руки все сильнее сжимались, сплетая тела в единое целое.

Я очень не хотел, чтобы первый блин вышел комом, и тянул с завершением, пытаясь лаской отплатить за жертвенный Алин порыв. Я почувствовал, что не только мне, но и ей затягивание финала делается мучительно. Начинали ныть сведенные судорогами мышцы. Я поднял любимую на руки и опустил на скамью. Она лежала на спине, запрокинув лицо и сжав ноги. Я опустился перед ней на колени на мокрый шершавый пол и начал целовать вздрагивающее тело. Она, слабо постанывая, поворачивалась, подставляя под мои губы места, жаждущие ласки. Одновременно я ласкал ее внизу живота, слегка расталкивая ноги.

Она рванулась ко мне, обхватила сильными крестьянскими руками и потянула на себя. Ноги согнулись в коленях и разошлись, оставляя незащищенным женское таинство. Я взял в рот сосок и одновременно начал вводить палец в глубь ее плоти. Он медленно входил, преодолевая сопротивление мышц. У Али начался оргазм. Она выгибалась на скамье до боли, спазматически сжимая меня руками. Я освободился от объятий, лег на нее и начал скользить по ее телу своим, удерживая вес на локтях. Она притянула меня, и я опустился, придавив ее, жаждущую сладкой боли.

– Тебе хорошо? – шепотом спросил я.

– Очень.

– Не больно?

– Нет.

Я начинал задыхаться от банного жара и неудовлетворенного желания. Мы были совершенно мокрые и скользкие от пота. Я встал на ноги и вылил на себя несколько ковшей холодной воды.

– Меня тоже облей, – попросила Аля.

Я схватил ведро, зачерпнул им воды и облил ее издалека, прямо от корчаги. Наполнил следующее, донес до полки и, подняв над девушкой, вылил медленной струей, охлаждая тело. Наша лучина давно погасла, и баня освещалась только подернутыми золой угольями в печи. Я разворошил их. Стало немного светлее. Алино тело казалось бронзовым на фоне угольной черноты стены. Я нагнулся к ней и стал всматриваться в лицо. Она открыла глаза, ответила коротким взглядом и снова их закрыла.

– Я люблю тебя, – прошептали мои одеревеневшие губы.

Я опустился на нее. Она подняла ноги и обхватила мои бедра.

– Я люблю тебя, – повторил я и начал входить в нее, раздвигая неподатливую девичью плоть.

В какой-то момент она отстранилась и вздрогнула. Я тут же остановился. Около минуты мы не двигались. Я старался не шевелиться, чтобы не причинить ей боли. Ничего другого я сделать не мог. Выйти из нее было невозможно. Я уже не управлял собой.