Текст книги "Шатун"

Драгутин в городце Всеволода бывал и раньше, но не уставал любоваться резным красным крыльцом, ведущим в княжеские покои. Дивы дивные, которые сплетались между собой в сложном узоре, могли поразить любого человека.

– Крыльцо делал Сар, – заметил восхищение гостя Скора, – знатный умелец. Много он хаживал по свету: и в нурманских землях бывал, и во фряжских. Могу свести тебя с ним, боярин, если есть охота поговорить. Сар много видел и много знает.

Князь Всеволод ждать себя не заставил, и не успел гость четырем углам поклониться, как хозяин уже чествовал его здравной чашей. Драгутин подношение принял, сплеснул малую толику вина хозяйским щурам и осушил чашу до дна. Князь Всеволод, муж среднего роста и чуть более дородный, чем это потребно для тяжелого удара, смотрел на боярина с удивлением. Похоже, в тереме Великого радимичского князя уже готовились справить тризну по Драгутину, сыну Яромира. Обычно улыбчивое лицо Всеволода сейчас смотрелось смурноватым, – видимо, от пережитого недавно огорчения по поводу смерти боярина. Не то чтобы князь Всеволод души не чаял в среднем сыне князя Яромира, просто эта смерть могла аукнуться новой распрей между Даджбоговыми и Велесовыми ближниками, которые после многих лет противоборства искали теперь пути к сотрудничеству.

– Опасны ныне дороги в славянских землях, – покачал головой хозяин, жестом приглашая гостя к столу. – А почему мы не нашли среди убитых твоих мечников?

– Со мной был только отрок, из моих родовичей, да Макошина ведунья, которая к нам в попутчицы напросилась.

– А отрок сильно пострадал?

– По словам ведуний, через месяц-два будет здрав и в силе.

Князь Всеволод гостя потчевал не только вопросами, но и яствами, коими богата Радимичская земля, а также винами из дальних стран, до коих сам был большой охотник. Пировали малым кругом, но за большим столом, способным вместить до сотни боготуров. Сейчас, правда, за столом их сидело всего трое. Кроме Скоры, давно уже знакомого Драгутину, ошуюю[11]11
  Ошуюю – на левую сторону.


[Закрыть] князя расположился боготур Брайко, которого боярин видел прежде только однажды, но о силе и удали которого был наслышан. Третьего боготура Драгутин видел впервые. В отличие от степенного Брайко, боготур Торуса был порывист в движениях и скор на слово. Оправданием этой порывистости были годы, которые едва на третий десяток перевалили. Но если боготур за княжий стол зван, да еще на малый совет, то, значит, ни умом его Велес не обделил, ни силой.

– Неужели ты, боярин, в одиночку с дюжиной разбойников совладал? – не утерпел с вопросом Торуса. – На тебе ведь даже брони нет.

– Отрок помог, – пояснил Драгутин. – Троих убил. Да и Макошина ближница в долгу у Даджбога не осталась, отправив в Страну Забвения двоих шалопуг.

– Так ты считаешь, боярин, что убитым тобой разбойникам путь в Страну Света закрыт? – спросил степенный Брайко.

– Закрыт. Они выступили против воли славянских богов, за что и поплатились.

– А была ли та воля выражена ясно? – усомнился Скора, кося глазом на призадумавшегося князя.

– Была, боготур, – твердо сказал Драгутин. – Иначе не сидел бы я здесь перед тобой. Если трое от дюжины разбойников, напавших из засады, отбиваются без большого урона для себя, то происходит это не иначе как божьим промыслом.

– Верно говоришь, боярин, – просветлел лицом князь Всеволод. – Коли не было бы согласия богов на задуманное нами дело, то не доехал бы ты до моего городца.

Походило на то, что до сей поры князь Всеволод, человек умный, хитрый и осторожный, не был до конца уверен в правильности своего выбора. Драгутин его не осуждал за нерешительность. Дело, которое им предстояло осуществить, было кровавым и чести Всеволоду не сулило. Ибо счет предстояло предъявить человеку, кровно и по богу с князем связанному. И хотя связь, установленную богом, тот человек уже оборвал, взяв из рук кагана право суда не по слову Велеса, а по кривде пришлого бога, но ведь и через кровное родство так просто не перешагнешь. Отцы князя Всеволода и князя Твердислава были братанами. Велесовы волхвы уже дали добро на суд от имени своего бога, а Великий князь Всеволод, верховный судья Скотьего бога, блюститель его правды в Радимичских землях, все никак не мог оторвать от сердца человека, с которым рос бок о бок, стоял плечом к плечу в битве и сиживал за пиршественным столом.

– Не наше слово будет последним, – сказал Драгутин, – его скажут славянские боги устами своих волхвов. И что будет сказано, то и свершится.

Всеволод головой кивнул в ответ на слова боярина. Боготуры промолчали. Все хорошо понимали, что Твердислав – это только начало спроса, а над кем будет произнесено последнее осуждающее слово, неведомо никому. Но в любом случае начало было положено справедливое – прежде чем чинить спрос с дальних, надо покарать ближних. Измена Твердислава не только бросала тень на родовичей, но и смущала умы простых людей. Уж коли ближники славянских богов от освященного кровью щуров порядка отворачиваются, то, вероятно, иссякла сила их кумиров, а вместе с нею сошла на нет и их правда. Смерть Твердислава должна была показать колеблющимся, что нет, не иссякла и спрос с отступников будет. И ни мечи хазарские, ни пришлый бог, обласканный каганом Битюсом, отступника не защитят.

– За славянских богов! – Всеволод поднял братину и, отхлебнув первым, пустил ее по кругу.

– За божьих ближников, коим предстоит обнажить меч за славянскую правду! – подхватил Драгутин.

Боготуры, следуя примеру князя, выпили стоя. Трижды братина прошла по кругу, прежде чем молодший годами Торуса перевернул ее вверх дном.

Князь Всеволод, распрощавшись с боярином и боготурами, покинул гридню.[12]12
  Гридня – здесь: приемная, где древние князья принимали запросто.


[Закрыть] По его ссутулившейся спине было видно, как тяжело переживает он измену родовича и как тяготит его взятая на плечи ноша судьи и мстителя за поруганную правду.

– Кривду медом не изживешь, – сказал Скора, проводив глазами князя. – Боготуры готовы. Выступаем по твоему слову, боярин.

– Завтра поутру седлайте коней, и да помогут нам славянские боги.

Скора сдержал слово и проводил гостя к старому резчику Сару. Сар встретил боярина с достоинством – хоть и жил он не своим домом, но цену себе знал. Драгутин сразу обратил внимание на руки резчика, немало поработавшие на своем веку. Они и сейчас не пребывали в бездействии, ловко ковыряя деревянный чурбан острым резцом. На глазах изумленного Драгутина из обрубка внезапно выступила голова невиданного чудовища.

– Это что за чудо-юдо? – спросил Скора у резчика.

– Носорогом эту животину кличут, – спокойно отозвался Сар. – Водятся они в египетских землях, а может, и еще далее. Видел я их только однажды во фряжских землях. Их туда на потеху тамошнему владыке привезли.

– А каким богам кланяются фряги? – спросил Драгутин, присаживаясь на лавку рядом со стариком.

Сар был одет в белую чистую рубаху и полотняные штаны. Ноги держал в кожанцах, хотя в горнице было натоплено изрядно. Судя по всему, остывающая кровь плохо грела резчика. Волосы у Сара были седые и длинные, едва ли не до плеч, а бороду он подстригал. Носить бороду на груди дозволялось только волхвам.

– Кланяются они тому же богу, что и иудеи, но на свой манер, а более всего сына того бога почитают, коего распяли на кресте.

– Это за что же с ним так обошлись? – удивился Скора.

– За то, что правду людям нес от бога-отца. Не всем та правда по сердцу пришлась. Не в правде божьей дело, боярин, а в том, как ее толкуют божьи ближники. А иные и там, и у нас норовят ее в свою пользу перетолковать. Не то беда, что каган Битюс пришлому богу кланяется, а то беда, что пытается он правду кривдой подменить. Чужим потом да слезами богатые и властные хотят построить для себя в этом мире Страну Света, но забыли они о том, что век человеческий короток, и коли прожил ты его со злом в сердце, то с тем злом и уйдешь в Страну Тьмы и Забвения.

Рассуждал старец здраво, хотя далеко не всё в его словах Драгутину понравилось. А более всего не понравилось то, что смерд разумением иного князя превосходил. В этом мире каждый должен знать свое место, иначе порядка не будет.

– А как в тех краях люди живут?

– По-разному живут, боярин, – улыбнулся беззубым ртом Сар. – Золотые блюда всегда полны, а глиняные чаще пустуют. На иных плечах червленый кафтан, а на иных вретище. Кто в каменных палатах живет, а кто под соломенным навесом. А так, чтобы все богато жили, врать не буду, этого не видел.

Драгутин похвалил работу старца и распрощался с ним. Уходил он не то чтобы гневным, но с раздражением в сердце. Получалось, что укорил в чем-то Драгутина старый Сар, а у боярина слов не нашлось для ответа.

– Остер старик на язык, – засмеялся Скора. – Князь Всеволод зовет его иной раз для разговора, а после всегда сердится.

– Плохо, если словами Сара другие смерды заговорят.

– Это вряд ли, – покачал головой Скора. – Если только мы сами не введем простых людей в смущение правдой чужих богов, которая оборачивается кривдой на наших землях. Каган Битюс человек вроде неглупый, а не понимает, к чему приводит забвение обычаев, от щуров идущих.

– Ганам хазарским ближники славянских богов всегда были как кость в горле, – хмуро бросил Драгутин. – В городах наше слово слышнее ганского. А если пришлый бог забьет славянских богов, то и глас его ближников превратится в ненужный шепот. Каган Битюс упорен в заблуждениях, но не всегда сила правду ломит.

Глава 4
РАЗРУШЕННЫЙ ГОРОДЕЦ

Спал Драгутин как убитый, намаявшись за трудный и суматошный день, и пропустил бы первые солнечные лучи, если б его не разбудил Скора. Боготур был облачен в бронь, а у бедра покачивался длинный меч. На Драгутина серые глаза его смотрели почти весело.

– Пора, боярин, путь предстоит долгий.

Впервые пути Скоры и Драгутина пересеклись двадцать лет тому назад. Тяжелое это было время для Радимичской земли. Умер Великий князь Будимир, и о радимичском столе спорили его сыновья – старший, Борислав Сухорукий, и средний, Всеволод. За Всеволода горой стояли волхвы и боготуры, а за Борислава – старшина[13]13
  То есть старейшины.


[Закрыть] лучших родов и хазары гана Жиряты, назначенного каганом Битюсом наместником при захворавшем князе Будимире. С большим трудом радимичам удалось тогда избавиться от кагановой заботы, которая едва не обернулась полным разорением градов и весей. И в тех усилиях сторонников князя Всеволода доля Драгутина была немалой. С тех пор много воды утекло в радимичских реках, и сам боготур Скора уже не прежний юнец, а вот боярина Драгутина время как будто не коснулось. По-прежнему сверкают яркой синью его глаза, а мощный торс бугрится клубками мышц. Разве что лицо, рассеченное двумя морщинами от уголков к подбородку, говорит о том, что и над этим железным человеком время все-таки властно.

Драгутин вышел на крыльцо и окинул взглядом обширный двор городца. Девятнадцать боготуров уже сидели в седлах.

Рогатые шеломы сверкали в лучах скупого на ласки зимнего солнца, а из-под тех шеломов следили за гостем настороженные глаза. Не было у боготуров полного доверия к боярину. Чтобы ближник Даджбрга стал своим среди ближников Велеса, немало надо пережить вместе.

С места всадников повел Скора, он дорогу до излучины лучше всех знал. Лошадям несладко приходилось, местами они в снег чуть не по брюхо проваливались. У иных боготуров сосульки на усах повисли, что делало их похожими на деда-морозовика, который издавна прижился в радимичских лесах. А вот бородатых среди боготуров не было. Молодых отправил князь Всеволод на рискованное дело, которое зрелые боготуры могли еще, чего доброго, взять под сомнение.

Драгутин держался рядом со Скорой. Боярин был без брони, в простом кожухе, а о воинском его звании напоминал лишь меч, висевший у бедра.

радимичский лес от лесов древлянских отличался разве что обилием снега. В древлянских лесах в эту пору непролазная грязь, а здесь снег еще солнцем не тронут. А река, на которую вывел боготуров Скора, была покрыта толстым слоем льда. По припорошенному снегом льду передвигаться стало легче. А местами кони чуть не в мах шли, удивляя заспавшийся лес своей прытью.

– Слух у нас прошел, – сказал Скора на одном из коротких привалов, – что на краю радимичских земель Шатун объявился.

– Извести надо, дабы не смущал простолюдинов, – спокойно отозвался Драгутин.

Если по лицу судить, то говорил Скора без задней мысли, ни в чем боярина не подозревая. Но плохо будет, если князь Всеволод и ближние к нему боготуры заподозрят Драгутина в связях с урсами. Чего доброго Велесовы ближники обвинят ближников Даджбога в желании развязать новую распрю на Радимичской земле.

Передохнувшие кони пытались наверстать упущенное время, но Даджбогова колесница оказалась проворнее боготурских коней и закатилась за гору раньше, чем всадники достигли излучины реки. По словам Скоры, до места сбора было рукой подать, потому боготуры не стали искать место для ночлега, а зажгли припасенные факелы. Драгутин первым учуял запах дыма, а еще через какое-то время из темноты навстречу всадникам проступили стены полуразваленного городца. По ночной поре трудно было разобрать, велик тот городец или мал, а вот конское ржание, доносившееся из-за стен, вселило в Драгутина надежду.

От городца отделился всадник и поскакал навстречу прибывшим. Драгутин при неверном свете факелов опознал в нем боярина Воислава и поднял предостерегающе руку, дабы боготуры не вздумали ненароком меткость свою показать.

– Здрав будь, боярин Драгутин, – улыбнулся Воислав, – и вы здравы будьте, боготуры.

– Вузлев вернулся? – спросил у Воислава Скора.

– Пока нет, но от Перуновых волхвов был человек с вестью, что «белые волки» явятся в срок.

Всех бояр, присланных великим князем Яромиром, Драгутин знал в лицо и не сомневался в их расторопстве. На дружное боярское здравствование не менее дружно отозвались боготуры. В сохранившемся очаге старого жилища горел огонь, подле которого волчком вертелся суховатый человек и ходили неспешными шагами три дебелые женки. По запаху, доносившемуся из огромного чана, Драгутин понял, что без горячего ужина их не оставят.

– Расстарался, Лепок, – похвалил человека Торуса. – Коли и коней наших не обидишь, то быть тебе обласканным не только князем Всеволодом, но и мною.

– Ловлю тебя на слове, боготур, – отозвался от очага тивун. – Подарок от тебя с первой же добычи.

Расторопство Лепка смехом одобрили и боготуры, и бояре, а Торусе деваться некуда – надо дарить, коли напросился.

– Отчего же только Лепку подарок? – подала голос от очага раскрасневшаяся женка. – Неужели мы даром в этом глухом углу ноги бьем?

Стряпуха была ничего себе: и в теле, и ликом приятна, да и годами не старее Торусы. Потому боготур, оскалив зубы в улыбке, подмигнул ей озорным глазом.

– Женкам только за отбитые ноги подарков не дарят. Тут иную службу надо справлять.

– Ишь прыткий какой! – притворно обиделась стряпуха. – Если каждому служить, так изотрут начисто.

– А зачем же каждому? – удивился Торуса. – Ужель меня одного тебе будет мало?

Смех смехом, но дело свое стряпухи знали. Бояре и боготуры отдали должное приготовленному со старанием ужину. Ни вина, ни меда на столе не было, дело предстояло нешуточное, и вершить его следовало на трезвую голову.

– А чей это городец? – спросил у своего соседа боготура Брайко боярин Забота, самый степенный из присланных князем Яромиром Даджбоговых ближников. – И почему брошен?

Боготуры с боярами сидели за столом вперемешку, в знак доверия друг к другу, но беседа завязывалась с трудом. Люди собрались между собой незнакомые, а потому и слова, да еще на трезвую голову, неохотно шли с языка.

Боготур Брайко на плечистого соседа покосился дружелюбно, но с ответом затруднился, лишь руками развел, едва не смахнув при этом на колени сидевшего ошуюю боярина Ратибора чашку с дымящимся варевом. Чашку удержал Торуса, так что все обошлось без ущерба для боярских ног.

– Этот городец построен был в давние времена, – вмешался в разговор юркий Лепок, – а разрушен лет, может, пятьдесят назад. Владел им человек по имени Листяна, а по прозвищу Колдун. Всю округу Листяна Колдун держал в страхе. Были слухи, что и над бесами он властвовал, и над иной темной силой. На славянских богов восстал Листяна. За что и сражен был молнией Перуна прямо в своем логове. А всех его служек подрали «белые волки». Они разрушили этот городец и запретили людям селиться в его окрестностях. А Листяна, сказывают, после удара молнии черен стал, как сажа из этого очага, и в великих мучениях ушел из этого мира в Страну Забвения.

– Место выбрали, однако, – хмыкнул Ратибор, – тут нечистых, наверное, немерено.

– Если в этот городец попала стрела Перуна, то всех нечистых отсюда божественным огнем выжгло, – сказал Драгутин. – Так что чище этого места в округе нет. Да и не страшна нечисть ближникам славянских богов.

– О встрече в этом городце боготур Вузлев с «белым волком» Божибором договорились, – пояснил Лепок. – А мое дело маленькое, что скажут, то исполняю.

– Хорошо исполняешь, – сказал Драгутин и бросил на стол четыре гривны серебром. – Это тебе и стряпухам за труды, а нам на удачу в благом деле.

Лепок от такой щедрости потерял дар речи, а стоявшие у очага стряпухи слабо охнули. Стряпухи столько серебра отродясь в руках не держали, а Лепок если и держал, то только перед тем, как в княжью сокровищницу ссыпать.

– Многие лета тебе, боярин Драгутин, – сломался в поклоне приказный. – Щедрая душа славянским богам в радость.

– Стряпух не обидь. Одна гривна тебе, три женкам.

Если Лепка такой расклад разочаровал, то виду он не подал, а расплылся в благодарной улыбке.

На ночлег бояре и боготуры размещались прямо здесь же, на лавках. Гридня была просторная и вполне могла вместить добрую сотню человек. Видимо, под рукой Листяны Колдуна ходила большая дружина. И человеком он, судя по всему, был небедным, немало, вероятно, после себя нажитков оставил.

– А что, о сокровищах Листяны слухов не было? – полюбопытствовал Ратибор. Среди бояр князя Яромира славился он страстью к разным бывальщинам и сказкам. Готов был слушать их с утра до вечера. Приучили мамки да няньки в детстве, да так сильно, что и к двадцати годам не отвык.

– Слухами земля полнится, – протянул Лепок. – Листяну ведь не зря Колдуном звали. Говорят, он был связан с самыми злыми духами в Стране Забвения. А на схрон с сокровищами он такое заклятие наложил, что даже волхвам оно оказалось не под силу.

– Много, выходит, серебра и злата нахапал, – вздохнул завистливо Забота, да так вздохнул, что под его телом жалобно заскулила дубовая лавка. Дороден был Забота, не всякий конь мог его на себе нести, но и силой славянские боги боярина не обидели, и коли он в раж входил, то ударом секиры разваливал человека надвое, и бронь ему в этом не была помехой.

– Листяна ведь не только в округе грабил, – продолжал польщенный вниманием бояр и боготуров Лепок, – но вместе с дружиной хаживал на ладье в чужие земли. И всегда удачно. Слово он знал. И это Слово он спрятал в схроне вместе с золотом и серебром.

– Слово, наверное, от нечистых?

– А вот и нет. Это Слово пришло от добрых духов, которые пребывают в дружбе со славянскими богами. Писано это Слово знаками на холсте, и тот, кто холстом владеет, держит за хвост жар-птицу удачи.

– Зачем же он с нечистью связался, если у него была в руках жар-птица? – удивился Забота.

– С нечистью он связался еще до того, как свиток со знаками попал ему в руки. Может, затем и связался, чтобы Слово добыть.

– А откуда ты, Лепок, знаешь про этот схрон и Слово? – спросил Торуса. – Ты у нас вроде не волхв и не колдун.

– Так ведь слухами земля полнится, а я меж людей живу. То один словечко обронит, то другой. А Листянин схрон многие искали, да все без толку. Абы кому он не дастся.

– Спать, – распорядился Драгутин. – Всех сказок не переслушаешь. От бояр на стражу боярин Воислав пойдет, а сменой ему будет боярин Володарь.

– От боготуров пойдет Торуса, – подал свой голос Скора, – а сменой ему будет боготур Соколик.

Ратибор и Торуса без споров поднялись с лавок. Да и какие могут быть споры, коли в деле мужи, а не на веселой пирушке. Бронь на плечи боготур и боярин натягивать не стали, но вдобавок к мечам прихватили еще и луки.

Торусе рассказ Лепка про Листяну Колдуна запал в душу. Вот бы добыть это Слово вместе с золотом и серебром. Тогда прямая дорога откроется боготуру в князья большого града. По крови Торуса принадлежал к давним ближникам бога Велеса. Из колена в колено его предки шли в боготуры и ведуны. Один из щуров Торусы был кудесником Скотьего бога. Было это еще в те времена, когда славяне кочевали по степи. Тогда никому в голову не приходило оспаривать место Велеса во главе славянских племен. А ныне и Перун-бог в верховники мстит, и Даджбог тоже. И у того и у другого печальников среди славянских родов много, но Велес все равно старше всех и первенство его неоспоримо.

Ночь выдалась морозной и звездной. Прохаживаясь вдоль полуразваленного тына, Торуса пристально вглядывался в темноту, прислушиваясь, не скрипнет ли снег под неосторожным кожанцом. Пока все было покойно и тихо. Боярин Воислав выбрал себе место у пролома на противоположной стороне городца. Его шагов Торуса слышать не мог – городец был велик, и, если судить по бревнам в два обхвата, ставили его на века. Долго, видимо, собирался жить Листяна Колдун, да не учел того, что боги иной раз бывают гневливы.

Скоро Торусе надоело смотреть по сторонам, и он поднял глаза к звездному небу. Где-то там, в красивом узоре из вечных светляков, таилась дорога боготура. Но куда эта дорога его выведет, к княжьему столу или скорой смерти, сказать было трудно. Велесовы волхвы судьбу людям не предсказывают, ибо каждый человек сам торит свой путь в этом мире и очень часто поперек той, что проложена богами. Боги тоже не во всем властны над людьми и сами порой зависят от расторопности ближников на земле.

Скрип шагов Торуса услышал, но оборачиваться не стал. Он по звуку угадал, что крадется женщина, и был почти уверен, что скрипучие кожанцы надеты на ноги языкастой стряпухи, которая, не отслужив бабьей службы, требовала от боготура подарки. Торуса обернулся в последний момент так стремительно, что подкрадывавшаяся женщина оказалась в его объятиях как в капкане.

– Пусти, – прошипела она, пытаясь выскользнуть из рук, которые никогда не отпускали добычу.

– А вдруг ты хазарская лазутчица, – хмыкнул Торуса, – и бежишь с доносом к кагану Битюсу.

Стряпуха шутки не поняла и, кажется, испугалась. Во всяком случае, вырываться она перестала, позволив боготуру полапать себя со всех сторон. Сдобная была женщина, и даже крепчайший мороз не смог остудить ее горячей крови.

– К тебе я шла, а не к кагану. Поможешь или нет?

– А в чем печаль-то? – спросил согревшийся подле женщины Торуса.

– Лепок не хочет волю боярина исполнять, говорит, что ближник Даджбога тивуну князя Всеволода не указ.

– А ты из холопок, что ли?

– Вольная я была, но пришлось в закупы идти, когда мужа лесиной убило. Землю взяла мужнина родня у князя, а когда пришла пора рассчитываться по ряду, то платить оказалось нечем.

Выкупить женщину семья, конечно, обязана, но тут ведь честь честью, а голод тоже не тетка. Тем более что вдова будет в семье лишним ртом.

– Дети у тебя есть?

– Не успела завести. Месяц всего была замужем.

– И много земли семья взяла у князя?

– Ровно гривну серебром обязались выплатить.

– Выходит, боярин Драгутин долг за твою семью выплатил и ты теперь птица вольная.

– Я об этом сказала Лепку, а он все на своем стоит: нет и нет.

Вот ведь гад вилявый! Торуса приказного знает уже третий год, с тех пор как тот при князе появился, – хитрован, каких поискать! Поэтому стряпухиным словам боготур не удивился. Наверняка Лепок решил все четыре гривны в свою мошну спрятать, наплевав на боярский наказ.

– Скажи Лепку, что гривны, данные боярином Драгутином, это не плата, а жертва славянским богам на удачу в большом деле. Ваша свобода богам угодна. А если случится в нашем деле незадача, то с Лепка шкуру спустят, ибо он посмел жертву, предназначенную богам, обернуть в свою пользу.

– Я скажу. Но и ты, боготур, постращай тивуна.

– Ладно, – легко согласился Торуса. – Как только Соколик меня сменит, так мы с тобой наведаемся к Лепку. Тебя как зовут-то?

– Зови Дарицей, боготур, коли одарить не забудешь с первого прибытка.

– Одарю, если заслужишь. А даром привечать женок мне бог Велес не велит.

Видел Торуса женщин и покраше этой Дарицы, но не станешь же добро отталкивать, если оно само в руки плывет. Участь стряпуху на воле ждет незавидная. Будет вечной приживалой в мужниной семье. С голоду не умрет, но и кусок сладким не покажется. Так что прямая дорога женке в приблуды к боготуру Торусе. Человек он небогатый, но один рот прокормить сможет.

– А ты, я смотрю, и в стражу без бабы не ходишь, – зевнул во весь рот подошедший Соколик.

– Это мое дело, – буркнул Торуса. – А твоя задача – зрить в оба.

– Женка-то уж топтаная, – хмыкнул Соколик. – И не одним селезнем.

Соколик нарывался на ссору, но Торуса лаяться с ним не стал. Все же не безусый он отрок, чтобы на щенячий визг отзываться. А Соколик оттого задирается, что средь боготуров он по возрасту последний и безусой своей юностью тяготится. Вот ведь молодо-зелено. Усы через год вырастут, а за это время из-за длинного языка можно головы лишиться.

– Ты тут посторожи до света, – усмехнулся Торуса. – Может, в твои силки совсем свежая утица попадется. А еще говорят, что безусых снежные бабы любят.

Соколик запыхтел от обиды, но Торуса не стал ждать, когда его прорвет руганью, и направился в терем, дуя на замерзшие пальцы. Соколик что-то крикнул ему вслед, но слова юного боготура, не долетев до ушей Торусы, попадали подмороженными комочками в снег…

С Лепком Торуса разобрался быстро, да и не посмел бы приказный перечить боготуру, тем более в таком деле, как жертва богам. Вилявый тивун затряс плешивой головенкой, заморгал умильно глазами и принялся уверять Торусу, что женщины его не так поняли.

– Лады, – не стал его больше тормошить боготур. – Есть у тебя здесь место, где можно с женкой с глазу на глаз словом перемолвиться?

– А как же, – расплылся в улыбке Лепок. – Говорят, на этом ложе сам Листяна спал. А какие женки ему отслуживали!..

– Про его женщин не скажу, но городец хороший был у колдуна, – вздохнул Торуса. – Жалко, в забросе пропадает.

– Раньше это место проклятым считалось, но раз боярин Драгутин сказал, что Перун огнем своим место сие очистил, то, значит, так оно и есть, – зашептал Лепок. – Боярин Драгутин из первых Даджбоговых ведунов, кому же верить, как не ему?

– Ты это к чему клонишь? – насторожился Торуса.

– Я к тому, что городец сей восстановить нетрудно. Пригнать нужно смердов, и они за две-три семидницы все в прежнее благолепие приведут.

– Может, и приведут, – пожал плечами Торуса, – но мне в этом какая корысть?

– Так ведь городцом будешь владеть ты, боготур. Места здесь богатые дичью, земля жирная, жито будет спеть прямо на глазах. Опять же река рядом ходкая, торговцы по ней плавают взад-вперед.

– Городишь невесть что, – отмахнулся Торуса. – Где я тебе смердов возьму, чтобы восстановить городец? Я у своего отца младший сын, да и семья наша избытком жира похвастаться не может. Все мои нажитки – конь да бронь.

– Будет земля, боготур, – будут и смерды. Сейчас в родах и семьях избыток ртов, от желающих идти на выселки отбою нет. А если ты смердов на первые два-три года от платы освободишь, то они мигом жиром и шерстью обрастут – стриги их потом и стриги.

– Земля-то не моя, кто мне здесь распоряжаться позволит? Князь Всеволод мигом все под себя подгребет.

– Так в том-то и дело, что князю Всеволоду этот близкий локоток никак укусить не удается, – ухмыльнулся Лепок. – Ближники Перуна сразу становятся в дыбки. Листяну-то они отсюда избыли. А князю Всеволоду ссориться ныне с Гостомыслом Новгородским не с руки.

– Всеволоду не дают, а мне возьмут да отмерят!

– Ежели князь Всеволод за тебя просить будет, то Перуновы ближники не согласятся, но ежели боярин Драгутин слово за боготура Торусу замолвит, то получится совсем другой расклад.

Торусе речь Лепка показалась разумной. Боярину Драгутину этот полуразваленный городец не нужен. Его собственные земли, как и земли рода, находятся далеко от этих мест. А потому Перуновы ближники вполне могут уважить его просьбу. Волхвы решат, что боготур Торуса тайно сговорился с даджанами и застрянет занозой под боком князя Всеволода. Но ведь и Всеволод может то же самое о боготуре подумать и, чего доброго, озлобиться сердцем. А человек он мстительный, если задумает Торусу извести, то сил у него для этого хватит.

– Великому князю Всеволоду от твоего городца тоже будет польза немалая, – горячился Лепок. – Жирнющий кус земли к его ближнику отойдет. Ну а ежели Всеволод заартачится, так Велесовы волхвы тебя поддержат, боготур.

Скользкое дело предлагает Лепок. Торусе придется расположить к себе и боярина Драгутина, и «белого волка» Божибора, и волхвов сразу трех славянских богов, которые редко к согласию приходят. Но, с другой стороны, когда еще боготуру такой случай подвернется?

– Ладно, Лепок, если получу эту землю и городец, то тебя не забуду. Расторопный приказный мне пригодится.

– Не сомневайся, боготур, – приложил руку к сердцу Лепок, – все, что в моих силах, я для тебя сделаю. А женку ты за стеной найдешь, заждалась уже, поди.

К удивлению Торусы, глухая и надежная вроде бы стена сдвинулась вдруг в сторону, открыв проход в ложницу, которая своим видом весьма удивила боготура. Главной достопримечательностью здесь было, конечно, ложе. Торусе прежде видеть такую красоту не доводилось.

– Лепок говорит, что Листяна вывез его из дальних мест, – прошептала боготуру на ухо млевшая на звериных шкурах стряпуха. – Из храма самой могущественной в тех местах богини.

Торуса отвел глаза от дивных узоров и глянул на нагую женщину. Дарица под его взглядом не смутилась, а развернулась навстречу, словно цветок, ожидающий подлета шмеля. Торуса оказался шмелем проворным и ждать себя не заставил, забыв на время и о Листяне, и о его городце, и даже о дивном ложе, на котором любил сейчас расторопную женку. Правда, боготуру показалось, что стряпуха уж больно умела для женщины, которая всего лишь месяц пробыла замужем, но подозрение это утонуло в горячем шепоте Дарицы.

– Ложницу эту отыскала я, сюда тайный ход вел.

Торуса припомнил, что, прежде чем стена сдвинулась, Лепок на какую-то скобу нажимал, и подивился осторожности Листяны Колдуна, который свою любовь к женщинам столь надежно прятал от посторонних глаз. А может, просто боялся, что кто-то из ближников сунет спящему нож в бок.