Текст книги "Дальше фронта…"

Глава 2

Стоя за воротами в ожидании дежурного офицера, Рыков утвердился во мнении, что помещения для расположения части строились по чертежам весьма и весьма небесталанного инженера. Здание представляло собой правильный квадрат со сторонами метров в двести. По углам «квадрат» был оборудован чем-то вроде башен, несомненно, использовавшихся как караульные. На внешнюю сторону выходили даже не окна, а самые настоящие бойницы с углом обстрела в девяносто градусов, изнутри же – вполне нормальные окна. Внутри периметра пусто, только коновязи и плац, аккуратно обсаженный двумя рядами здешних пирамидальных тополей. Стволы деревьев на два метра снизу аккуратно выбелены.

До моря километра полтора: там, видимо, и полигон, доносится знакомая пулеметная трескотня. Судя по звуку, стреляют не менее чем из четырех пулеметов «Максим». Нет… ровно что из пяти.

Берег широкой, но мелководной и каменистой реки метрах в трехстах. При подъезде в леске, в полуверсте, был замечен даже тупичок железнодорожной ветки.

Караульный наряд при входе в расположение части, младший унтер и двое рядовых, стояли навытяжку даже после команды «вольно» и усердно «ели» капитана глазами. Это понятно: чин не такой уж маленький, награды, «шпалы», сиречь нашивки за ранения… К тому же для капитана Рыков был весьма молод: в мирное время такой чин без «высокой» протекции выслуживали, дай-то бог годам к сорока, а то и позже. Рыков все это понимал и отчетливо видел, а потому внутренне с некоторой почти детской гордостью улыбался: ему всего тридцать два, и карьера, весьма похоже, стала исправляться…

Тем временем к ним быстрым шагом приближался штабс-капитан с повязкой дежурного на рукаве, в сопровождении вестового. Вот этот «шабс» выглядел вполне «в плепорцию»: около сорока лет, виски изрядно «в серебре», на груди «Анна» и «Станислав», оба ордена с мечами, конечно. Слегка необычным был только редкий в артиллерийских частях значок Николаевского инженерного училища.

– Господин капитан! Дежурный по Второму Отдельному окружному учебно-пулеметному отряду штабс-капитан Климов!

– Капитан Рыков. Прибыл на должность начальника отряда. Вот приказ. Доложитесь.

– Господин капитан! Согласно строевому списку офицеров семеро, унтер-офицеров и нижних чинов четыреста восемьдесят два. Первый взвод в карауле, второй наряжен на работы. Третий взвод на стрельбище. Больных в лазарете трое, в краткосрочном отпуску четверо, незаконно отсутствующих нет. Доложил начальник штаба отряда штабс-капитан Климов!

– Вольно!

– Всем вольно! – отрепетовал команду нижним чинам Климов, – Евсеев, вещи господина капитана на квартиру. Господин капитан, пройдемте в штаб?

– Если не возражаете, я бы прошелся по расположению части… – заметив, как похолодели глаза Климова, Рыков едва не чертыхнулся вслух. Похоже, его посчитали «новой метлой» и сугубым «ревизором», который тут же возьмется при обходе части брать малейший беспорядок «на карандаш». Грустно…

В отряде уже едва ли не как месяц должно было быть известно о прибытии нового начальника, соответственно все что возможно выметено, выкрашено и исправлено как перед строевым смотром. Однако же решительно невозможно хотя бы не то, чтобы месяц, а и две недели держать личный состав в состоянии повышенной «подметательной» готовности. Да если и держать, к чему придраться всегда есть. Или найдется. Или придумается… Дебют в роли отдельного воинского начальника начинался форменным образом плохо. Неудачное первое впечатление необходимо было срочно ломать,

– Хорошо… Вы курите? – Рыков сделал приглашающий жест к «грибку», рядом с которым были «покоем» вкопаны лавки и стояла бочка с водой, – попрошу без чинов. Владимир Кириллович.

– Игорь Николаевич, – рукопожатие у «штабса» оказалось крепким, но корректным в рамках дозволенного.

– Игорь Николаевич, похоже, вы поняли меня… превратно. Разрешите начистоту? До назначения на эту должность я командовал не более чем пулеметной командой и батареей. Пулеметное дело знаю, не хвалясь, хорошо и люблю. Назначение мое не без протекции, о сути которой расскажу за недосугом позже, удивление гарантирую. Назначение сюда я воспринял как подарок судьбы, и вот… – Рыков глубоко затянулся. В невысоком сухощавом офицере он разглядел такого же «окопника», каким был и сам, «Станислав» и «Анна» уверенность подтверждали. Говорить было возможно, да и что там, просто следовало решительно начистоту, но Климов не дал продолжить.

– Не терпится все взять в руки? Проверить и пощупать? – глаза «штабса» уже потеплели.

– Именно так, Игорь Николаевич, хорошо, что вот теперь вы меня правильно поняли. Именно так. Душевно рад.

– Ну что ж, как известно, приказ начальника…

– Помилуйте!

– Хорошо. Пожелание. Идемте. Смотреть и щупать, – вот и верь первому впечатлению, молча покачал головой Климов. Геройский вид капитана и слухи о нем же внутренней сущности, похоже, соответствуют. Впрочем, здесь следует отметить, что слухи имеют обыкновение жить своею собственною жизнью, понемногу складываясь в некий миф, с фактами уже ничего общего не имеющий…

Офицеры неспешным шагом двинулись по внутреннему периметру здания, за ними на расстоянии десяти шагов следовал один из нижних чинов караула, пока безымянный. Климов коротко пояснял:

– Квартиры офицеров гарнизона. До нас здесь квартировал запасной полк, довольно тесно. Мы же по штату даже не батальон, так что места в избытке всем, много помещений свободно. Могли бы принимать для обучения даже вдвое большее количество нижних чинов, но испытываем трудности… даже с набором. Уже из специально отобранных нижних чинов, присылаемых к нам, уже через неделю приходится отсылать обратно в части до трети…

– О причинах догадываюсь. Неграмотность?

– Неграмотность, я бы сказал, не только буквальная, но и общая. Что делать, если девять десятых прямо от сохи, и это в данном случае отнюдь не фигура речи? Железную дорогу увидели впервые в жизни только по пути в полк, а на электрическую лампочку крестятся?

После службы в Варшавской губернии Рыкову всего этого, понятно, можно было и не объяснять, однако же он не перебивал спутника.

– Неграмотность, я бы сказал, общая и сугубо техническая… Помещение штаба. Офицерское собрание. Склады продовольственный и вещевой… – по мере движения офицеров часовые у складов вытягивались в струнку, – далее по периметру арсенал и мастерские… Помещения учебных классов… Казарменные помещения. Лазарет. С лазаретом, увы, неладно… Вернее совершенно неладно с его, так сказать, хозяином. Эдуард Леопольдович не менее двух раз в месяц имеет обыкновение вступать в бой с Ивашкой Хмельницким. Битва растягивается опять же не менее чем на неделю и происходит, к счастью, в основном вне пределов части; сейчас баталия в разгаре. Как несложно вычислить, при таком напряженном графике служению Бахусу времени для службы и врачевания не остается вовсе. Обходимся опытом фельдшеров и благословляем местный щадящий климат… При нижних чинах, как вы понимаете, этого я докладывать не мог. Впрочем, они и сами все знают, этакого шила в мешке не утаишь.

– Что предпринято?

– Я подавал рапорты начальнику школы, предыдущему и ныне до вас исполняющему обязанности. Результата пока нет, – голос штабс-капитана прозвучал неожиданно сухо. «Так, – подумал Рыков, – что там было с предыдущим не скажу, а с «временно исполняющим» начштаба явно был «в контрах», и, похоже, в серьезных. Необходимо учесть.»

– Здесь и здесь помещения пока свободны. Ну и, наконец, квартира начальника отряда, теперь ваша. Прошу! – Климов поднялся по крылечку в три ступени и распахнул дверь, – располагайтесь…

В конце коридора Рыков заметил еще одну дверь – напротив.

– А это что?

– Дверь наружная. Квартира имеет два входа: снаружи в десяти саженях от крепостных ворот и изнутри периметра. Таким образом в гарнизоне устроена только одна квартира, прочие имеют вход только изнутри расположения части.

– Однако… – произнес новоиспеченный хозяин, и, войдя в собственно квартиру, снова произнес то же самое, – однако…

Из обширной гостиной одна дверь вела явно в кухню, прочих же насчитывалось еще четыре. За ними капитан последовательно обнаружил кабинет с видом на плац и опочивальню, иначе и не скажешь, с огромной двуспальной кроватью, и еще две комнаты непонятного ему назначения, почти не меблированные.

– Гм, Игорь Николаевич… Видите ли, семьей я пока еще не обременен, так что позвольте полюбопытствовать, нет ли в расположении квартиры… менее обширной, что ли. Здесь я нечаянным образом рискую заблудиться! – еще одна ранее не замеченная дверь возле кухонной вела в роскошную ванну, отделанную метлахской плиткой.

– В ватерклозет вход из коридора, сиречь из прихожей… здание девятисотого года постройки, так что удобства почти столичные. Предоставить же вам иную квартиру никак невозможно: традиции гарнизона. Эти апартаменты не может занимать даже и исполняющий обязанности начальника, только «сам». Примите как данность.

– Да уж… если традиции, то придется. Присядем? – на столе удачно нашлась пепельница.

– Прошу разрешения вернуться к обязанностям… – Климов, видимо на всякий случай, решил лишний раз показать, что «службу знает».

– Конечно. Но прошу: чуть позже, – Рыкову как нельзя было важно, насколько возможно скорее войти в дела, – еще раз прошу вас, без чинов.

– Хорошо, – Климов снял фуражку и опустился за стол в полукресло; не чинясь, взял папиросу из предложенного портсигара, прикурил, – ваши ближайшие распоряжения?

– По окончании занятий прошу собрать в штабе офицеров для представления. Это скоро?

– Занятия оканчиваются через час двадцать минут, взводы соберутся все через два часа, соответственно, можно назначать на девятнадцать часов. Ужин получасом позже, так что вполне успеется, – штабс-капитан щелкнул серебряной «луковицей» и отправил ее обратно в карман. Рыков между тем отметил, что уж за что, а за штаб он может быть покоен, при таком-то начальнике штаба. Видно, что расписание занятий, да и всю жизнь отряда он знает по минутам, к тому же и мысли не допускает, что это один раз заданное расписание может измениться хоть чуть-чуть. К тому же – заботлив о подчиненных, дал офицерам не менее получаса, чтобы привести себя в порядок и не являться на представление новому начальству прямо «с поля». Положительно, сработаемся, непременно должны сработаться…

– Принято. После представления вникать в дела бумажные сегодня не будем, – офицеры одновременно улыбнулись, и, переглянувшись, улыбнулись снова, – прошу обеспечить в офицерском собрании ужин… в традициях гарнизона, если таковые по данному случаю есть…

– Как не быть, – еще шире улыбнулся Климов, – есть и, так сказать, специалисты в этом роде… Иванов!

– Я, ваше благородие! – громко бухнув сапожищами, в дверях возник давешний сопровождавший их караульный.

– Младшего унтер-офицера Сощенко срочно ко мне, он сейчас на продовольственном. Бегом!

– Есть!

– Сейчас вам представлю… стоит только снабдить Михаила Михайловича некоей денежной суммой, обозначить количество персон, и далее можно не волноваться. Все обеспечит в лучшем виде. Впрочем, сразу можно предположить, что яства будут представлены в основном из туземного духана на набережной, если это вас не смущает…

– От Гелы?

– Именно. Успели отобедать? В таком случае вас непременно привез Важа.

– Как в воду смотрите.

– Просто городок мал, Владимир Кириллович, а я здесь с шестого года. Итак, не возражаете? Или же прикажете европейскую кухню?

– После обеда я совершенно не против местной. Подскажите только необходимую сумму.

– Минимально?

– Отнюдь вам! Возможно даже с излишествами, но в меру, и не в плане излишнего винопития.

– Ну-с, вино тут, как вы уже успели убедиться, чрезвычайно дешево. Тогда… офицеров у нас, изволите видеть, с вами теперь семеро, медикус… не в счет. Вольноопределяющихся, посещающих офицерское собрание, на данный момент ни одного, к сожалению. Так что двадцати рублей будет даже много…

– Кстати, почему «Михаила Михайловича»?

– Из дворян. Как раз вольнопер. Единственный, кстати.

– Понятно.

– Господин штабс-капитан… – в дверном проеме как бы из ниоткуда возник невысокий и худощавый младший «унтер». По крайней мере, топота сапог и хлопанья дверьми было не слышно. Рыков сидел к нему вполоборота, и, не сразу разглядев присутствие в помещении «целого капитана», унтер не смутился и тут же поправился:

– Виноват! Господин капитан! Прошу разрешения обратиться к господину штабс-капитану!

– Обращайтесь, – по первому впечатлению, унтер в погонах с трехцветным шнуром, согласно известному цареву указу, имел вид «лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство в смущение не вводить».

– Господин штабс-капитан! Унтер-офицер Сощенко по вашему приказанию явился!

В офицерском корпусе было не принято обращаться между собой, исключая сугубо официальную обстановку, «с приставками»: штабс-капитана называли не иначе как «капитан», подполковник и даже подпоручик вне строя вырастали как бы до полных чинов. Ту же манеру приняли и некоторые унтер-офицеры, иногда излишне ею бравируя, как сейчас, почти что и на грани.

– Вольно. Так, господин младший, – нажал голосом начштаба, – унтер-офицер, пред вами новый начальник отряда капитан Рыков, в должность вступивший с сего дня. По случаю назначения вечером состоится офицерское собрание. Сейчас прошу отправиться в город, и чтоб к половине восьмого все было готово. Надеюсь на вас.

– Располагаете суммою… И прошу без гусарства, – Рыков положил на стол «четвертной» билет. «Столовые» деньги командирам в чине от капитана и выше отчасти полагались как раз для таких случаев. Предполагалось, что командир роты, батальона или же полка несколько раз в месяц будет приглашать к столу своих офицеров. И только его воля потратить всю сумму без остатка или откушать в компании сослуживцев раз в месяц чаю с баранками…

Давешний обед обошелся капитану вместе с явственно щедрыми чаевыми всего в два рубля. Правда, похоже, давать сдачу в духане было как бы и не принято. С таких сумм, по крайней мере. Что же до того, что собственно «столовые» еще и не получены – пустяки. Забыть произвести «компенсацию» будет никак невозможно.

– Так точно! Разрешите выполнять?

– Идите.

– Слушаюсь!

– Особый случай! Дворянин и студент второго курса, вполне мог бы поступать напрямую в училище, нет же, ему надобно как труднее… Вполне понимаю, когда в вольноперы идут из мещан, а тут… В солдатики в детстве не доиграл, что ли? Правом посещать собрание не пользуется, с офицерами общается только по службе…

– Душа чужая есть потемки… Игорь Николаевич, а нет ли столь же выдающейся кандидатуры на должность моего денщика, только уж не из дворян, конечно?

– Сразу не определю. Кандидатуры представлю завтра. Если что-то срочное…

– Благодарю, как вы понимаете, один чемодан я в состоянии распаковать и сам. Сам и паковал…

* * *

– Господа офицеры!

– Господа офицеры! Капитан Рыков. Представляюсь по случаю вступления в должность командира Второго Отдельного Окружного учебно-пулеметного отряда!

– Штабс-капитан Климов! Начальник штаба отряда, – несмотря на то, что Рыков и Климов были уже довольно представлены друг другу, официальный порядок представления от этого меняться никак не мог.

– Штабс-капитан Боровский! Заместитель начальника отряда по технической части, – «зампотех» был невысок, крепко сбит и даже, прямо сказать, слегка тучен. Лет уже этак около сорока пяти. Вскинутая к виску плотная ладонь так до конца и не отмыта от ружейной смазки, местами оцарапана: видно, что «железо» знает, и сам любит с ним возиться. Это очень хорошо.

– Поручик Шмит! Командир первого учебного взвода, – ну куда же у нас без немцев… А на природного пруссака не похож ничуть: темноватый шатен среднего роста и средней же комплекции. Восторженные глаза прямо-таки уперлись в капитанские нарукавные нашивки, да и вообще во взгляде читается некоторая мечтательность… От такого ждать хорошей уставной службы никак не следует, да и значка «пулеметной школы» нет…

– Поручик Алексеев! Командир второго учебного взвода!

– Поручик Григорьев! Командир третьего учебного взвода! – вот вам «двое из ларца, одинаковых с лица». Только что первый белобрыс, а второй волосом темен едва ли не до черноты. Новенькие «пулеметные» значки и щенячий восторг в глазах при виде «Георгия» и «золотого» оружия…

– Поручик медицинской службы Энгель отсутствует по неизвестным мне причинам. Доложил штабс-капитан Климов.

– Вольно! Господа офицеры, делами предлагаю заняться завтра, за поздним сейчас временем. Прошу проследовать в собрание на дружеский ужин, – традиция «проставляться» по поводу нового назначения происходит, пожалуй, со времен незапамятных и во всех армиях мира вряд ли чем отличается…

Унтер-офицер Сощенко, понятно, не подвел: стол был накрыт без излишнего «гусарства», с видимым смешением кухонь местной и традиционно русской. У местных не было принято подавать отдельно отварной рассыпчатый картофель, круто посоленные с чесноком огурчики и квашеную капусту, залитую маслом подсолнечника или льняным. То же касалось и селедки в тонких колечках лука. И «казенную беленькую» местные не очень чтобы уважали; русскому же офицеру в застолье по должному поводу без нее совсем никак.

Офицерам старшим, давно «тянувшим лямку», с совершеннейшей очевидностью понятно, что на спиртное на таких «ассамблеях» лучше не налегать: нет способнее для начальства возможности посмотреть на подчиненных «во всей красе», так сказать. Но и нет лучше времени подчиненным посмотреть на своего начальника, под тем же возможным ракурсом…

Рыков положил на стол небольшой кожаный чехольчик и, распустив завязки, извлек из него дюжину латунных стопочек, аккуратно входивших одна в одну.

– Полюбуйтесь, господа. Подарок от младших чинов пулеметной команды, которой я командовал в Порт-Артуре. Сделано из наших снарядных гильз сорока семи миллиметров. У нас их неизвестно с чьей руки прозвали «заветными», и пили из них только в особенных, торжественных случаях. Сегодня, думаю, повод подходящий…

Вестовой стал расставлять стопочки перед офицерами. Алексеев, заметив на одной из них глубокую царапину, стал вертеть ее в руках, попутно что-то на ухо вполшепота утверждая соседствующему Григорьеву. Вероятно, царапина была принята за след японской пули или осколка, на самом же деле – кто знает, как она образовалась. Климов только молча кивнул. Боровский поднес стопочку к глазам, чему-то довольно про себя хмыкнул и поставил назад. Рыков опустил взгляд: и это – учтем. Он, право слово, совсем не собирался устраивать никаких демонстраций, только разве что придать ужину некоторый «полевой» колорит, безо всяких прочих мыслей. Ну что же, больше сказать нечего, учтем. Похоже, служить с «зампотехом» будет не просто…

Глава 3

На следующий день оказалось, что у капитана Рыкова, при всем прочем изобилии площади, теперь даже не один, а два собственных кабинета: один – на квартире, и еще один – в помещении штаба части. В нем к часу пополудни он и пребывал, причем в крайне скверном расположении духа.

Во-первых, спать пришлось «по-походному» на диване, укрывшись пальто: в квартире не обнаружилось ни одного комплекта постельного белья – с чего бы? Во-вторых, завтракал он едва ли не в сухомятку, согрев на чудом отыскавшейся в кухне спиртовке кипятку и вскрыв пару банок консервов с упаковкой галет. Без такого запаса он давно приучил себя не выезжать вообще никуда, не то, чтобы в полную неизвестность. Этакий «банкет» произошел от того, что при помещении офицерского собрания не оказалось… кухни. То есть кухня-то, возможно, сама по себе и существовала, но без дежурного наряда. Дежурный унтер-офицер вопроса вроде бы даже и не понял, а обращаться к штабс-капитану Климову было не с руки: сие означало бы прямо напроситься на завтрак к нему на квартиру, а такового никак нельзя было себе позволить в видах субординации ни в первый день, ни в последующие. Однако, все это были лишь досадные мелочи.

Знакомство с делами капитан справедливо решил начать с документации по отряду, первым делом со штатного расписания, и далее не продвинулся ни на дюйм. Вот уже третий час смотрел на пару мелованных листов, курил и никак не мог решить – что же делать?

«Штаты» были составлены за подписью некого полковника и утверждены аж генерал-лейтенантом, чьи фамилии в данном случае были не существенны. На бумаге все выглядело вроде бы красиво, лаконично и стройно, однако же было совершенно не понятно, как при такой «росписи» служить и, главное, как в таковых условиях готовить самых что ни есть важных пулеметных спецов, командиров расчетов и наводчиков, которых школа, собственно, и выпускала? И – ведь он уже как бы третий командир в части. Что же, оба предыдущих очевидных несуразностей на замечали, а если и замечали, то – как выпутывались?

По штату в отряде предполагалось иметь 30 отделений. Как в пехоте, по 11 нижних чинов с унтер-офицером, что приближало количество «штыков» к двум стрелковым ротам. Однако же строевых офицеров было всего чуть больше чем на одну. В «излишке» оказывались только один субалтерн и заместитель по технической части, никем кроме десятка оружейных мастеров в чинах от младшего унтер-офицера до фельдфебеля не командующий. Это и был почти что весь постоянный состав школы.

Далее. Отделенными командирами назначались младшие унтер-офицеры и даже ефрейторы, но – из числа обучаемых, то есть состава переменного. В пехоте четыре отделения составляли взвод, и им командовал старший унтер-офицер. Здесь же «учебный взвод» составляло десять – десять! – отделений под командой поручика. По опыту службы Рыков знал, что полуротой поручик может управлять только с помощью ротного фельдфебеля и опытных взводных, никак не иначе. Именно что управлять. А уж как один-единственный поручик, пусть и самый великолепный специалист, мог бы в одиночку чему-либо обучать аж сто двадцать человек – двенадцать полных пулеметных расчетов – было решительно не ясно. Даже если десяток «техников» поделить на трое и придать их повзводно, то все равно на каждого получится по три пулеметных расчета. Но «технари» могут помочь только с обучением в обслуживании оружия, не более. А собственно стрельба? Дальномерное дело? Передвижение по полю боя, выбор позиции и прочая тактика?

Очевидно: получить хороший «кадр» в таких условиях нельзя. Невозможно, так сказать, технически. И – что же делать?

Легко и просто новые должности занимают только люди, прямо сказать, глупые и недалекие, карьеристы в худшем значении данного слова. При этом о службе не думающие и немного о ней знающие.

На памяти Рыкова о карьеризме или же офицерском честолюбии лучше всего высказался генерал Драгомиров: «Это, господа офицеры, как хер: не иметь его офицеру никак невозможно, но и публично демонстрировать никак нельзя» …

Выходов было ровно три. Первый – оставить все как есть. Обучение в отряде длится шесть месяцев, сейчас оно практически на половине. Присмотреться, поправить кое-что по мелочам, и – пусть все идет как идет. Недостатки у выпускников будут в войсках непременно вскрыты, пойдут рапорта и прочие бумаги, но в ответ им возможно, и не без успеха, выдвигать иные бумаги с объяснением местных трудностей, описанием недостатков присылаемых для обучения нижних чинов, несовершенством учебных программ, рапортовать о предпринятых мерах и так далее. Таковым образом можно не только надолго остаться в должности, но и – ох Рассея-матушка! – прослыть дельным офицером, и даже выслужить следующий чин до срока. Не в первый раз такое будет. Насмотрелись…

Вторым выходом мог стать немедленный отказ от должности и, понятно, столь же немедленное завершение карьеры. Возвращение в первобытное состояние и, без сомнения, отставка по выслуге лет в том же капитанском чине. Иного такого шанса уже не будет. Дальше фронта, то есть теперь опять дальше Кушки, не пошлют, и менее батареи уже не дадут. Но вот стоять эта батарея будет уж точно там, куда Макар телят не гонял, захудалый Осовец раем земным покажется. Так себе перспектива, честно говоря…

Третий выход мог легко привести туда же, куда и второй, хотя и не так быстро: попробовать изменить существующее положение дел. Заранее зная, что от Петра Великого заведено перед начальством «не умствовать». Господа генералы, да и полковники, куда как не любят «умствований» от младших по званию…

Первый выход капитан Рыков для себя даже не рассматривал, а просто учел в числе возможных. Второй был противен характеру и привычкам. Итак?

Итак, первый командир части командовал ею два года и два месяца, вышел в отставку по возрасту. С этим все ясно. Гвардии штабс-капитан Разумовский, прикомандированный к Отряду для прохождения «полковой стажировки», был назначен временно исполняющим обязанности семь месяцев назад, однако же в должности не утвержден, отозван «в распоряжении командования округа». Здесь, судя по всему, тоже все ясно. Необходимый полугодовой «командный ценз» после курсов Стрелковой школы получен, и – «о ревуар». Здесь и сейчас нужно трудно рисковать и «тянуть лямку», так это не для «моментов».

Как ни крути, решение необходимо было принимать… немедленно. Отсрочка что в час, что в неделю не даст ровно ничего…

– Попрошу без чинов, Игорь Николаевич. Ознакомился пока что только со «штатом». Честно говоря… удивлен. Как же ваши поручики без взводных фельдфебелей справляются? На них же все роты и батареи в армии держатся… Прошу, говорите прямо.

– Плохо справляются, по правде говоря. Да и не только это плохо… В любой роте есть десяток нестроевых: кашевары, кухонные рабочие, носильщики. У нас по штату их нет. Совсем. Даже горнист, как видите, у нас один, а барабанщиков – двое, – Климов взял из медного стаканчика обрезанной орудийной гильзы карандаш и указал им в соответствующую графу, – для приготовления пищи и хозяйственных работ приходится отряжать солдат из учебных отделений. Это раз. Для несения караульной службы приходится также отряжать учебные отделения. Это два. При сроке обучения в полгода таковые отвлечения впрок не идут…

– Есть, полагаю, и «три», и «четыре»? – по совести говоря, к тому, что Рыков заметил сам, и этого было уже много, с лихвой.

– Как не быть. Поскольку снабжение комплектами формы через интендантство, вместо получения казенных сумм на их построение, в нашем округе только-только начинается, приходится регулярно снимать с учебы портных и сапожников…

– Это три. А в наряд по кухне офицерского собрания отправляете офицерских денщиков…

– Верно. И только по особым случаям. Что еще немаловажно: мы не имеем возможности никого отрядить в вольные работы. Совсем. Или провалим учебную программу окончательно. На период обучения нижние чины остаются только при своем денежном довольствии в пятьдесят копеек в месяц, то есть почти без денег… Что рвения к учебе им не прибавляет никак…

«Вольные работы» в армии были некоторым образом «притчей во языцех». С одной стороны положение, когда солдатскую команду совершенно официально – до трех месяцев! – отрядить на заработки то ли к помещику в поле, то ли к фабриканту на завод, было хорошо. Треть денег шла в солдатские «артельные суммы» на «приварок», треть распределялась между солдатами, остающимися в части, и треть же получали «работники» на руки. Зарабатывал «служивый» около рубля в день, так что тридцать-тридцать пять копеек были очень и очень существенны не только для рядового, но и надзирающего за работами унтер-офицера. С другой стороны, всяческие махинации со стороны полкового начальства именно с этими суммами цвели, как говорится, «махровым цветом»…

– Четыре. И хватит пока что… Очевидно, что в таких условиях поставить обучение должным образом крайне затруднительно. Скажите, предпринимались ли до сего дня попытки исправить положение?

Лицо штабс-капитана сделалось каменным, и он стал мешать обращение «без чинов» с сугубо уставными ответами.

– Никак нет.

– А у вас, полагаю, есть соображения, как это сделать?

– Так точно. Но… К чему это вам, Владимир Кириллович?

– К тому, что в виду лучшего исполнения своих обязанностей по службе, я вижу необходимость штаты школы изменить. Необходимы крепкие унтера на взводах – в постоянном составе. Без них пропадем. Необходима нестроевая рота для ведения хозяйства и караульной службы. Необходимо развернуть школу по штату полного стрелкового батальона или же составить иной порядок, на основе «Устава пулеметных команд» … И, полагаю, я не вижу еще многого. Тут необходима будет и ваша помощь – чтобы увидеть.

Климов задумчиво покивал головой и долго не отвечал…

– Что же – рискнете? Уж простите за откровенность, выйдете с предложениями в штаб округа? Или же рассчитываете на другие связи?

– Намекаете, что я решил взяться за дело, несообразное с «геометрией погон»?

– Считайте – говорю напрямую.

– Благодарю за откровенность… верите или нет, производство и назначение я именно что «настрелял» из «нагана» в самом прямом смысле. И – «пришелся под руку». И на ту же «руку» более не рассчитываю. Игорь Николаевич, с ваших же слов полагаю сложившееся положение никак не приемлемым. И, несмотря на свой скромный чин, считаю себя по долгу службы обязанным приложить все усилия, чтобы сие положение исправить. Предупреждая ваш не высказанный вопрос: вернуться в Осовец или отправиться в какую-либо иную тьмутаракань… не боюсь. Дальше фронта не пошлют! Сия поговорка уже поневоле превратилась в мой личный девиз, и отступать от него я не намерен. Вот так…

– Что ж… Я готов. Предупреждая теперь не высказанный ваш вопрос: «громов с Олимпа» и я не очень-то опасаюсь. И так же считаю, что на службе надобно в первую очередь делать дело, а не строить карьеру… А мне-то и строить уже нечего: полного капитана под отставку получу и так и этак. Да и досрочной отставки не боюсь, инженеру и на гражданской службе дело найдется. Что же до соображений, они во многом похожи на ваши. Рапорта о положении дел я подавал дважды, и полагаю, что далее вот этого самого стола они не пошли… прошу вас располагать мною, господин капитан! – Климов встал из-за стола и коротко щелкнул каблуками.

– Благодарю, – Рыков встал из-за стола и протянул руку, – буду рад служить вместе с вами!

* * *

– Я вас, Юлий Оттович, прошу принять хозяйственную часть отнюдь не потому, что считаю худшим офицером в отряде, вот здесь поверьте мне на слово. И никакое это для вас не понижение в рангах службы, я бы сказал, что даже совершенно наоборот…

– Не понимаю вас, прошу прощения… – Шмит был, очевидно, серьезно обижен, и новых обязанностей возлагать на себя не хотел.