Текст книги "Дальше фронта…"

Глава 6

На этот раз из гарнизонного штаба господин капитан вышел в самом что ни на есть отвратительном настроении.

На рапорт с предложениями о реорганизации Пулеметной школы его высокопревосходительство едва взглянул, пообещал отправить «по команде» и вникать в детали явно не собирался. Отряд подчинен гарнизонному штабу только в части собственно гарнизонной службы, не более. По остальным вопросам извольте обращаться в Тифлис. Собственно, и данный рапорт должно было бы отправить туда напрямую. Господин генерал вполне понимает, что в любом новом деле, а особенно таком, как обучение пулеметчиков, могут возникнуть сложности. Ежели для разрешения оных у господина капитана не хватает полномочий полкового командира, то извольте опять же обращаться в штаб округа. Выделить пехотную полуроту для несения караулов? Никак невозможно, нет регламентирующих документов. Пулеметчиков и так не привлекают к несению патрульной службы в городе и окрестностях, а могли бы, на общих основаниях… В общем, в Тифлис, в Тифлис… Начальник гарнизона дал понять совершенно ясно, что без приказа «сверху» и пальцем не пошевелит.

Настроение было испорчено совершенно. Рыков махнул рукой вездесущему Важе – караулил он капитана, что ли? Впрочем, вполне мог и караулить в ожидании верного заработка, не будет же господин капитан возвращаться в часть пешком?

Пролетка загремела колесами по знакомой дороге. Где-то на полпути от общего расстройства чувств капитану решительно захотелось выпить. Именно захотелось, что случалось весьма и весьма редко. Вино к обеду в ресторане или вечерняя пара рюмок коньяка тут были не в счет. Захотелось именно выпить, и крепко, до тумана в голове.

Возникла некоторая неопределенность: рестораны и даже полюбившийся духан на набережной для целей такого именно времяпровождения подходили мало, напиваться на публике был бы откровенно невозможный моветон. Оставалось пить на квартире, заперев входную дверь со стороны плаца и задернув все занавески. Это означало бы, что начальник отряда господин капитан Рыков посетителей сейчас не принимает. Подумалось также, что в начальственном положении есть и такие плюсы: вполне возможно некоторое короткое время делами части вовсе не заниматься. Без всякого объяснения причин кому бы то ни было, за исключением внезапного визита собственного начальства. Любой же другой офицер части подобной возможности лишен. Впрочем, завтра все равно воскресенье, так что никакого особенного манкирования службой и вовсе не получится.

Прикинув в уме содержимое буфета, Рыков решил, что запасы как раз требуют некоторого пополнения: оставалась вроде бы бутылка «казенной» и только скверный коньяк, купленный Сеней уже давно и не выпитый именно по причине негодного качества. За подобные оплошности Рыков денщика не ругал, было бы глупо. Ну откуда, скажите на милость, деревенскому пареньку разбираться в коньяках? Проблему же решить оказалось просто: единственный раз зайти в винную лавку вместе и показать, что именно покупать стоило. На память и сообразительность денщика Рыков не жаловался. Итак, решено: вначале пополнить запас. Неудобство состояло только в том, что пока капитан раздумывал, коляска уже выехала из города и почти приблизилась к мосту через весело бурлившую речку со странным для русского уха именем «Гумиста».

– Важа, едем назад.

– Что-то забыл, господин капитан?

– Да. Езжай к винной лавке.

– Вино покупать? – Важа пролетку остановил, но почему-то пока не разворачивал.

– Коньяк.

– Не надо в лавку. Господин капитан, тут рядом двоюродный брат живет. Едем к нему, у него коньяк, чача, вино – все со своего виноградника! У него попробуешь, в лавке покупать больше не будешь, точно говорю!

– Верно?

– Не понравиться – месяц тебя бесплатно возить буду, каждый день!

– Однако… – такое заявление стоило принимать со всей серьезностью. Наем извозчика на полный день стоил недешево, в три рубля, а местные жители деньгам счет знали хорошо, в этом уже достаточно было случаев убедиться, – далеко ли?

– Половина часа.

– Что же едем.

Покатили дальше, повернув на перекрестке в сторону гор. За крохотным поселком – Эшери, кажется? – потянулись виноградники. Настроение отчасти выправилось, поскольку поездка превращалась хоть и в небольшое, но все же в некотором роде приключение.

Гарнизонная жизнь вообще-то отнюдь не богата на какие-либо события. Сам строгий распорядок армейской жизни и служит, в принципе, именно тому, чтобы не случалось и вовсе ничего незапланированного. От этого любой выход в сторону из круговорота «подъем – гимнастика – утренний туалет – завтрак – учебные занятия… отбой» и привычных, каждодневных мелочей уже почти что праздник. Нынешнее положение не оставляло капитану желать лучшего: часть расположена едва ли не в самом городе, для отдыха и развлечений все условия: рестораны, кафешантан, библиотека, книжная лавка и даже, представьте себе, театр с собственной, хотя и любительской, труппой. Нельзя не отметить и бордель для «чистой» публики. Развлечения на любой вкус и настроение, скажем так. Если сравнивать с крепостью в полесских болотах, то небо и земля, хотя именно в отчаянном захолустье и учишься ценить возможность пойти вечером куда-либо кроме полкового собрания и увидеть хотя бы незнакомые, а не надоевшие вусмерть физиономии. Бордель, впрочем, и там был, что называется, «под боком» …

В этой связи подумалось, что в Сухуме, в отличие от богом забытого богом Осовца, будет намного труднее соблюдать давно уже привычный режим разумной экономии, многовато соблазнов. Однако подумалось коротко и вскользь, поскольку на фоне увеличившегося вдвое жалованья обычные траты уже представлялись весьма и весьма позволительными. И еще Рыков подумал, что последнее время он слишком часто думает о состоянии собственных средств. О презренном металле, проще говоря. А что поделать? Отец умер, когда ему было всего двенадцать. «Вдовьего» пенсиона и доходов от деревеньки семье, где кроме него были еще две сестры, на жизнь хватало впритык и не досыта. То есть и в кадетских классах, и в Константиновском училище пришлось учиться «на казенный кошт». А чтобы в то самое училище попасть – тянуться в струнку по всем дисциплинам! Таких юнкеров там оказалось едва ли не больше половины, и потому самолюбие не страдало. Но самолюбие самолюбием, деньги, однако же, деньгами. Очень, понимаете ли, трудно, находясь в Петербурге, даже не спрашивать по воскресеньям увольнения в город, потому как в кармане нет и лишнего пятака на конку…

Несмотря на то, что училище подпоручик Рыков окончил третьим в выпуске, вопрос о входе в гвардейский, а не армейский полк, в повестке дня не присутствовал. Причина была все той же: состояние финансов. Для службы в самом скромном из гвардейских полков, не то, что б в лейб-гвардии, офицер должен был тратить из своих средств не мене четырехсот рублей в год, а то и много больше. На «гвардейский тон» даже гвардейских же окладов и регулярных «субсидий» от шефов полков никак не хватало…

С выпуском финансы некоторым образом наладились, но понятная необходимость хотя бы несколько раз в год помогать семье, лишнего опять же не никак не оставляла. Вот и сложилась привычка, теперь уже, похоже, неистребимая, держать не только в голове, но и в офицерской сумке, некую бухгалтерскую тетрадь с расходами по статьям: на построение обмундирования, что офицер делает на свой счет, на бытовые мелочи, на папиросы, на питание, на книги. Две последние статьи расходов часто смешивались, и отнюдь не в пользу питания… Кроме того необходимые взносы в орденские кассы, в кассу офицерской взаимопомощи, на полковые праздники, в офицерское собрание… Отложить хоть что-нибудь в сугубый личный резерв… Последняя статья часто оставалась пустой. Теперь же, когда свободные деньги вроде бы появились, ими следовало распорядиться как можно аккуратнее: то есть пока откладывать, возможно и в банк, а там через полгода подойдет очередной отпуск и можно будет посоветоваться с маменькой, великим практическим экономом. Представив себя впервые в жизни в роли владельца собственного, и отнюдь не пустого банковского счета, Рыков коротко и тихо рассмеялся…

Тем временем экипаж въехал в большой и довольно дикий сад. Еще через пару минут показался дом, по местным обычаям большой, в два этажа, с непременной тенистой верандой. Впрочем, Рыков уже знал, что жилой этаж только второй, на первом располагается все домашнее хозяйство, даже хлев. Все это было очень непохоже на русские деревни, где все постройки по хозяйству стояли отдельно. А здесь, видите ли, и двор ничем не огорожен, разве что птичник, да между деревьями кое-где брошены кривые не ошкуренные жерди.

При появлении пролетки пустой вроде бы двор тут же наполнился криком и визгом десятка ребятишек обоего пола и самого разного возраста, со всех сторон и наперегонки бросившихся к Важе. Тот что-то коротко на них прикрикнул по местному, мотнув кнутовищем в сторону седока, мол, не до вас, смотрите, кого я привез. На выручку из дома уже спешил хозяин, невысокий, суховатый и жилистый, чем-то даже очень на кучера похожий, при появлении которого ребятня шустро брызнула прочь. Пока двоюродные братья – по местным меркам считай, что родные – по-кавказски долго здоровались и обнимались, Рыков вылез из пролетки.

– Арчил, мой брат. А это господин капитан Рыков, Георгиевский кавалер, командир пулеметчиков.

– Сам вижу, что кавалер! Очень рад, господин капитан. Прошу в дом, будьте моим гостем! – по-русски хозяин говорил довольно медленно и тяжело, но вполне понятно. – Прошу вас!

Важа повел капитана по внешней лестнице на второй этаж, на веранду. Арчил за спиной коротко отдавал какие-то распоряжения. На веранде был только невысокий стол с полудюжиной простых стульев. Сквозь открытые окна была видна одна из комнат: стены убраны коврами, на которых развешено оружие – шашки, кавказские кинжалы и несколько ружей с кремневыми замками. Частью оружие дорогое, в серебре.

– Где господин капитан желает сидеть? В комнатах? Или здесь?

– Можно и здесь. Арчил… как вас по отчеству?

– Отчества… Отца звали Шали, Шалико. Тяжело вам говорить будет. Просто Арчил…

– Ну а я тогда просто Владимир Кириллович. Обойдемся, пожалуй, без «господина капитана».

– Как скажете. Вы – гость…

Тем временем две женщины в черных платьях, едва ли не до бровей замотанные черными же платками, быстро собирали на стол. Несмотря на сопротивление, впрочем, довольно вялое, Рыков был усажен на почетное место, в торец стола, и «вооружен» местным вариантом фужера: рогом, оправленным по краю чеканным серебром.

– Прошу гостей откушать, чем Бог послал, – фраза прозвучала неожиданно совершенно по-русски. Впрочем, чему удивляться, все же единоверцы, – сейчас барашка зарежем, шашлык будет, да… Такой гость! Простите за бедный прием, никто не ждал…

Рыков попал в сложное положение: он вовсе не собирался в гости, а именно что купить коньяку, возможно вина…

– За здоровье гостей! – рог пришлось опрокинуть в себя целиком, оценив его вместимость не менее чем в половину литра и местное коварство: рог не стакан, на стол не поставишь. Вино было превосходным, даже, пожалуй, лучше, чем в духане, и пилось легко, как вода, легким теплом растекаясь по телу.

Однако было необходимо спасать барана от преждевременной смерти, а себя от незапланированного долгого сидения. Жалобы на «бедность» приема и стола, похоже, были всего лишь данью местной традиции. И тех закусок, что уже стояли на столе, на троих хватило бы весьма надолго, а женщины все еще бойко сновали по лестнице между летней кухней во дворе и верандой. Многие блюда он уже пробовал у Гелы, а некоторые, легко по виду узнаваемые, еще нет, исключительно в силу своего некоторого пищевого консерватизма.

Помощь пришла с неожиданной стороны – во двор въехал всадник на низенькой лошади.

– Арчил, эй, гостей принимаешь?

– Вах! Илико! – хозяин, птицей вскочив из-за стола, уже бежал навстречу, кубарем ссыпавшись по лестнице, – Что за день!

– Господин капитан…

– Владимир Кириллович. Брось, Важа, мы оба в гостях.

– Хорошо. Это Илико, охотник, кунак Арчила. Не назови его случайно грузином, очень обидишь… – голос Важи снизился до тихого шепота.

– Почему?

– Илико – сван.

– Понятно, – ответил Рыков. Хотя он совсем не разбирался в причудливом калейдоскопе местных народностей, дело было ясное. Что же, немец тоже обидится, если его назовут французом.

Хозяин с новым гостем поднялся на веранду. Охотник оказался колоритной фигурой: молод, лет двадцати, невысок, но крепок и жилист, рыж и голубоглаз. Газыри поношенной, но прочной на вид черкески набиты боевыми патронами, на поясе кинжал в серебре в короткий нож, на голове – небольшая войлочная шапочка, ноги обуты в мягкие башмаки и войлочные гетры с кожаными ремнями. В правой руке он держал карабин неопределенной пока марки, который, впрочем, тут же поставил к стенке; в левой – связку из четырех довольно крупных птиц.

– Мой кунак, Илико. Господин капитан Рыков.

– Владимир Кириллович.

– Рад, даже очень. Извини, Владимир Кырыл… Арчил, прикажи серну готовить. Этого капитан в Сухуме не съест, – голос Илико звучал еще более гортанно, чем у грузин, и как-то по-особому, сразу и не поймешь.

– Я шашлык хотел…

– Барашек еще погуляет, пусть. Или капитан хочет шашлык?

– На ваш выбор, – Рыков почувствовал, что от серьезного обеда отвертеться уже не удастся никак, чтобы не обидеть радушного хозяина. Можно было бы сослаться на дела службы, это бы без сомнения помогло, но и означало бы попросту соврать, чего он допустить себе не мог.

Снова уселись за стол, уже вчетвером. При третьем тосте Рыков изловчился и сумел вовремя приподнять рог в тот момент, когда тот уже был полон почти до половины. Маневр удался: Арчил намек оценил и молча, кивнул как бы в подтверждение. Еще через пару тостов удалось, наконец, озвучить и саму цель поездки, а именно покупку коньяка. Хозяин ничуть не удивился, кивнул, встал из-за стола и вышел.

– Куда это он?

– Как куда? В погреб, за коньяком. Сам пошел, уважение показывает. Для кого-нибудь другого сына бы послал.

– Даже так?

– Так, – в разговор неожиданно вмешался довольно молчаливый сван, – у нас уважают воинов. Ты – воин. У тебя – крест Святого Георгия. Ты – лучший воин. Даже у нас в Ушгуле это знают.

– Ушгул – где это? – спросил Рыков и едва не прикусил язык: кто его знает, может быть здесь и вовсе ни о чем спрашивать не принято. Ничего, прошло.

– В Сванетии. В горах, – Илико говорил короткими, рублеными фразами, русский для него был, видимо, достаточно труден, – мы, сваны, не картли, не грузины. У нас свой язык. У нас князь один. Еще хочешь спросить, говори, отвечу.

– Спасибо. А дворяне есть?

– Есть азнаури. Да, дворяне. Как я.

Вернулся Арчил с корзиной, из которой торчало с десяток пыльных горлышек больших, на вид полуторалитровых бутылей. Выставив их на стол, расставил перед гостями медные стаканчики.

– Ну, пробовать будем…

Рыков очень явственно себе представил, что с ним будет, если придется попробовать все… И опять же не отопрешься: не поймут… Ладно, где наша не пропадала, русский офицер в грязь лицом нигде не ударит!

Обратный путь запомнился ему не вполне отчетливо: до пролетки-то он точно дошел на своих ногах, а вот как очутился в постели – запомнилось уже не вполне…

* * *

Утро оказалось тяжелым, однако же не настолько, как можно было предполагать по количеству выпитого. Очевидно, сказалось отменное качество напитков. С некоторым усилием воли встав и приняв холодный душ, Рыков почувствовал себя много лучше, почти что в кондиции. В комнате был обычный порядок, отглаженный мундир висел на привычном месте, значит и надраенные сапоги также на своем месте в коридоре. Коротко постучав, вошел Сеня:

– С добрым утречком.

– С добрым. Кофе свари.

– Так кофе…

– Что, опять «забыл купить»? Сейчас побежишь занимать в долг к Боровским или Климовым, нам на позор.

– Есть кофе… – Сеня тяжело вздохнул, – завтракать будете?

– Что-нибудь легкое…

– Есть…

С видом приговоренного к десяти годам сахалинской каторги, Сеня поплелся на кухню. По поводу кофе у капитана с денщиком шла форменная партизанская война: один раз попробовав турецкий напиток, Сеня отчего-то воспылал к нему сущей ненавистью и категорически утверждал, что пить его вредно для здоровья и даже опасно. Из чего были сделаны такие выводы – бог весть, однако же против кофе велись нешуточные боевые действия. Если бы не постоянные напоминания, он был бы и вовсе исключен из списка покупаемых продуктов с постоянными ссылками на забывчивость и отчаянными возгласами вроде «да ослобоните меня от этой муки, нешто я в этом черном горохе чего понимаю!..». Видимо память у денщика отличалась некой странной избирательностью: потребные марки папирос, сыра или же, к примеру, сардин в коробках, запоминались с первого раза. Однако варить кофе он научился быстро и очень даже неплохо, поскольку считал, что любую работу следует выполнять на совесть…

Поставив на стол кофейник, хлебницу и тарелки с нарезанным сыром и бужениной, Сеня осведомился:

– Бутылки вчерашние куда прикажете?

– Какие бутылки?

– Какие привезли. Вы когда ночью возвернулись, Важа корзину за вами принес, дюжина бутылок. И ящик. Еще дюжина. Пыльные все, никакого порядку… И еще один был, тоже горец, весь в оружии, верхами. Я им что да как, а они только смеются, чего в бутылках не говорят, мол, господин капитан сам знает…

Положеньице… Беда была не в том, что Рыков никак не помнил, заплатил ли он за покупку или нет, это и сегодня не поздно. А вот напиваться «до остекленения» все же не стоило. Ну да ладно, учтем на будущее коварство местного вина, от которого голова вроде бы и ясная, но вот ноги отказываются ходить напрочь. И местный превосходный во всех степенях домашний коньяк не мешать ни с чем, даже и с местным же вином…

– Это коньяк, Сеня. А в ящике, пожалуй, вино. Все домашнее. Вечером можешь попробовать того или другого, только в меру.

– Благодарствуйте. Домашнее, значит… Тогда понятно. А то я думаю, во второй корзине зелень всякая, лепешки местные, мясо копченое…

– В какой такой второй корзине?

– А я не сказал? Виноват! Они ее и принесли. Я говорю – куда? А тот, что с карабином, только зыркнул так, что и спрашивать неохота…

– Ладно. Закуски тоже возьми.

– Спасибочки…

Глава 7

– Господин капитан, тут к вам Важа.

– С каким делом?

– Не могу знать, не говорит.

– Ладно, зови…

– Господин капитан, здоровья тебе и всех благ…

– Говори короче.

– Хорошо. Илико привет передавал. Спрашивал: не желает господин капитан на охоту съездить?

– На охоту… Что же, интересно. И когда?

– В субботу можно. Завтра. Илико понимает – у тебя служба.

– Что же – спасибо, поеду с удовольствием.

– Тогда жди с утра, рано. Ружье для тебя Илико возьмет.

– Хорошо.

Насчет ружья замечание оказалось не лишним: не с мосинским же карабином на птицу, к примеру, охотиться прикажете? Это только на крупного зверя, да и то пули лучше сточить. Впрочем, и карабин не помешает, именно такой Илико держал в руках, двустволка же, помнится, оставалась притороченной к седлу. Еще тогда Рыков отметил, что сван вооружен «до зубов» и на все случаи жизни. Ольстер при седле он не заметил, но все равно, пари держать можно, спроси – и револьвер точно сыщется, а то и не один…

Просидев некоторое время над бумагами, Рыков решительно собрал их в папку и убрал в стол, время к обеду. Натянул фуражку и вышел из кабинета.

В офицерской столовой, к счастью, обнаружился Климов, снявший с котлов пробу, и уже собиравшийся уходить. На рукаве штабс-капитана, как и в первую их встречу, красовалась повязка дежурного офицера.

Скромное количество офицеров в отряде – семеро по штату, не считая командира – вынуждало заступать дежурным по части ровно раз в неделю. Можно было бы хоть дни недели закреплять, что, впрочем, было бы не вполне справедливо, не сравнишь же среду с воскресеньем. От такой нехватки офицерского состава из положения выходили просто: дежурный отнюдь не сидел сиднем в штабе, а занимался своими непосредственными обязанностями, разве что несколько раз в день обходил территорию и аккуратно трижды заглядывал на кухню. Младшим офицерам, понятно, доставалось больше суббот и воскресений, надо же входить в положение старших, обремененных семьями…

– Игорь Николаевич, рад, что застал. Как проба?

Некоторые изменения в «штате» уже произошли, без согласования «в верхах»: появились на постоянной основе два повара и четверо кухонных рабочих на офицерской кухне, и вчетверо больше – на кухне для нижних чинов.

– Проба? Как всегда. Место повара в армии, как понимаете, из «тепленьких», стараются и за страх, и за совесть, если можно так сказать. Впрочем, Солончаков, пожалуй, за совесть и даже не без таланта.

– Успел оценить. Игорь Николаевич, справитесь без меня в выходные? Следующие – ваши. Получил, видите ли, приглашение на охоту.

– Увлекаетесь?

– Отнюдь. Занятие сие, как вы знаете, требует свободного времени и свободных же денег. Последних никогда не имел, да и сейчас, в общем-то, не имею… Просто подумалось, что требуется отвлечься…

Климов согласно кивнул головой. Три дня назад на их головы форменным образом обрушилась депеша из окружного штаба, ответ на предложения по реорганизации школы. Не то, чтобы случилось чудо, а как бы сразу же два: во-первых, ответ был получен необычайно скоро, всего через два месяца, чего никак не ожидалось, а во-вторых, всем предложениям было дано «добро». И то, и другое, было совершеннейшими чудесами для обоих опытных служак, коими начальник школы и его правая рука несомненно были. Два месяца – и полное «добро»? Хотя бы без пары десятков дополнительных согласований и уточнений и прочего, как бы обязательного обмена бумагами? Не бывает такого в нашем богоспасаемом отечестве, решительно не бывает, но – факт. «Добро» было дано решительно на все: и на изменение программ, и на зачисление лучших выпускников инструкторами при школе, и на дополнительный расход патронов… Вишенкой на этом торте представлялось прибытие в самом скором времени нестроевой полуроты для несения караулов и хозяйственных работ. Все складывалось уж как-то слишком быстро и хорошо. Вот это-то и слегка пугало…

При здравом обсуждении было решено – за отсутствием какой-либо дополнительной информации – не мучаться никакими догадками, отчего да почему так случилось, а просто действовать, коли уж выпал такой фарт. Сие решение было озвучено и скреплено рукопожатием, но загадка-то осталась, и выбросить такой казус из головы пока что не получалось никак… К тому же перед запуском столь серьезных реформ требовалось проверить все планы еще раз на круг по три раза, прежде чем приступать к их осуществлению…

– И верно. Я, пожалуй что, тоже соберу семейство и поеду куда-нибудь на природу, на пикник, всем будет радость… А в понедельник, со свежей головою… Кто ж вас пригласил, если не секрет?

– Не секрет. Некий Илико.

– Кто это, простите?

– Из местных. Знаю только, что не абхазец, не грузин, а сванет. Охота, как я понял, и есть его основной промысел.

– Сван? Интересно. Весьма даже интересно…

– Почему же?

– Видите ли, местные жители, а паче того горцы, очень привязаны, так сказать, к родному очагу. Сванетия отсюда, по местным меркам, не так чтоб близко, и у вашего Илико должны быть весьма веские основания для проживания здесь.

– Какие же?

– Самые простые: либо скрывается от кровной мести, либо ушел абраги, для чего поводов сыщется множество.

– Да уж, я как-то об этом и не подумал. Что же, теперь не ехать?

– Отчего же? Будете в полнейшей безопасности. Законы гостеприимства здесь святы, а у сванетов особенно. Он пригласил вас в данном случае не в гости, но в свою компанию, что все равно. И оттого будет при необходимости защищать вашу честь и жизнь от кого б это ни было до последней крайности, с оружием в руках.

– Так?

– Будьте уверены. Кровник он кому-нибудь или действительно абраг, в данном случае значения не имеет. К тому же это у нас, в России, знакомство с… разбойниками, если хотите, для приличного человека нежелательно. Местные же абраги – весьма себе тутошний «бомонд», если хотите. Так что во всех отношениях езжайте смело.

– Благодарю. Выезжаю завтра, надо полагать, на рассвете.

– Что же, точное время не назначено?

– Илико передал – «пораньше».

– Что же, с богом…

* * *

Кочевая жизнь «по углам» и служба давно приучили Рыкова к двум вещам. Первая – засыпать где угодно и когда угодно, в любое время суток и в любом положении, исключая разве что положение стоя. Сгодится что угодно – юнкерский дортуар, полка в поезде, скрипучая кровать в гостинице, нары в блиндаже. Шум и прочие любые раздражители значения не имеют и совершенно не мешают. За годы службы усвоилось простое солдатское правило: есть возможность, то спи, в армии сна тебе никто не вернет. Прилег, сам скомандовал себе «Отбой!», и почти тут же отбываешь в объятия Морфея.

Второе практически проистекало из первого: внутри образовался как бы собственный будильник, достаточно было сказать себе: «Завтра я встаю в половине седьмого», и достаточно; точный подъем обеспечен. Этот будильник мог немного сбоить при долгих переездах, но сам собою отменно восстанавливался в течение пары суток пребывания на новом месте.

Впрочем, нынешнее проживание в барских хоромах, иначе и не назовешь, едва не сыграло с «будильником» злую шутку. Он спервоначалу едва не «сломался» совсем, стал «звонить» как-то совсем тихо и не настойчиво. Однако молодец, после краткого внушения привычно наладился и более не ошибался…

Шутка ли – только день на третий-четвертый Рыков, к своему удивлению, осознал, что живет теперь в личной квартире, впервые, получается, в жизни. До того в его распоряжении в лучшем случае была комната с удобствами «в конце коридора», а то и вовсе, чаще всего, на улице. А тут, понимаете ли, собственная ванна!

Поначалу как-то даже не хватало привычного соседского шума: стены едва не в метр, перегородки в половину…

Вечерние хлопоты оказались несложными и недолгими. Приказал дежурному по штабу унтеру «на зорьке» оседлать гнедого. Тут же сообразив, что не знает, когда по часам в это время года именно в этих местах, собственно, рассветает, немедленно уточнил. В отрядном арсенале под роспись забрал карабин и полсотни патронов. Зашел обратно в столовую и получил «сухим пайком» буханку хлеба, кулек колотого сахара, фунтовую банку тушенки и жестяную коробочку чая. На квартире прибавил к этому пару коробок консервов из «нежнейшего мяса индюшки в собственном соку» и «полевую» солонку. Спички, два раза обернутые в вощеную бумагу, перевязочный пакет, фляга с коньяком. Все уложил в ранец, шинель, по причине мирного времени долго томившуюся в гардеробе, приготовил в скатке. Приличного охотничьего ножа, конечно, нет, но сойдет, пожалуй, и кортик. Обычный, конечно, не наградной, но фамильный, давно лежит на дне чемодана. Кто-то из предков служил при Екатерине в егерях, вот и переходит короткий клинок по наследству. Вроде бы все?

Известие об отъезде господина капитана на целых двое суток Сеня воспринял спокойно, однако же порывался обязательно сопроводить, непонятно к чему и как, поскольку на коне деревенский парнишка ездил до того только без седла, «охлюпкой». Получив решительное «нет», смирился и даже невпопад спросил, не подать ли кофе. Вместо этого «верный оруженосец» получил команду «Кругом – марш!» и в совершенно расстроенных чувствах убыл в казарму…

* * *

Утро было свежим. Выведя гнедого в поводу за ворота, Рыков обнаружил на скамейке Илико, дымившего коротенькой трубочкой. Его конь спокойно стоял без всякой привязи рядом.

– Здравствуй, Илико!

– Здравствуй, Владимир. Едем?

– Конечно.

Горец взмыл в седло одним текучим, плавным движением, не касаясь стремян. Рыков такого не умел, джигитовку любил не очень, но в седле держался крепко, сказывалась маньчжурская выучка. Тот же недостаток «конного» образования не позволял в полной мере и «с понятием» оценить должным образом все стати горского коня. Ясно было только, что жеребец превосходен.

Ехали молча. Рыков уже в первую встречу заметил, что сван довольно немногословен, и такая манера его вполне устраивала. Вместо этого он стал разглядывать его экипировку, сравнивая со своей. Ничего особенного не увидел, разве что вместо скатки приторочена бурка, а вместо ранца не очень-то объемистые седельные сумки. Зато по обе стороны седла – два меховых, непривычных взгляду, чехла с ружьями.

Дорога, как и почти все старые дороги в этом краю, петляла вдоль русла речки. Часа через три Илико направил коня к воде, в тенечек – уже довольно припекало – и спрыгнул с седла.

– Отдохнем.

Предложение отдохнуть Рыков принял только на свой счет, сам сван, похоже, мог сутками не слезать с седла, однако благоразумно промолчал. Не он тут сегодня «командует парадом». Достал портсигар, протянул его открытым. Илико кивнул, предложенную папиросу взял. Так же молча перекурили, потом охотник отцепил от седла один из ружейных чехлов, сунул руку во вьюк и достал два самодельных, маленьких, зарядов на десять каждый, патронташа на узком кожаном ремне.

– Возьми, пожалуйста. Еще немного едем – дичь может быть. Здесь – дробь. Здесь – картечь.

Рыков потянул ружье из чехла и поневоле тихонько присвистнул: на свет появилась двустволка, и какая! Ложе светлого ореха и вороненые, совершенно не потертые стволы. Изящная на вид и легкая, отменно прикладистая при вскидывании к плечу. Капитан присмотрелся к клейму. Ну как же! Знаменитый «Зауэр», Германия. Вещь весьма и весьма дорогая, и совершенно точно не стоит спрашивать, как она попала к Илико, вряд ли куплена в магазине, такие продаются в комплекте с «фирменным» чехлом, патронташем и прочими полезными мелочами вроде масленки и инструментального ящичка. Хотя, с другой стороны, кто знает? Горцев капитан успел повидать не так-то много, но успел понять одно: тутошний джигит может ходить в разбитых сапогах и вытертой до дыр черкеске, но обязательно с серебряными газырями, при этом на поясе у него будет висеть кинжал в серебре старинной работы в несколько сотен рублей, прочее оружие кинжалу не уступит; конь – словами не описать. Правда, сван был первым из встреченных, кто использовал газыри по прямому назначению, носил в них боевые патроны…

Оставалось поблагодарить и зарядить оружие в оба ствола дробью, памятуя, что карабин все равно под рукой. А для себя сван припас вещь быть может такую же дорогую, но только на иной счет: одностволку с кремневым курком бог знает каких лет, вполне возможно, что начала прошлого века, по-кавказски щедро украшенную по ложе и прикладу резьбой и потемневшим серебром. И заряжал он ее через дуло, отсыпая порох из рога, и пыжуя комочками темного войлока. Поймав заинтересованный взгляд, Илико весело подмигнул: