Текст книги "Дальше фронта…"

– Извозчики, Владимир Кириллович, по-моему, так везде одинаковы. Они и лояльны-то вовсе не к нам, а к содержимому наших кошельков. Как и содержатели гостиниц, ресторанов и прочих постоялых дворов да шинков.

– Верно. Очень меткое наблюдение. Имел множество поводов к сравнению.

– А местное население в массе своей нас совершенно не любит, оттого и пользуется любым поводом как-либо уязвить «уруса». Обвесить, обсчитать, а то и обворовать, здесь такое за грех не почитают. А уж если обсчитают и обворуют нас с вами, то есть офицеров, так это уже едва ли не подвиг, законный повод для гордости. Бывал я, кстати, в Курляндии, так и там то же самое.

Рыков на некоторое время перестал есть и потянулся рукой к графинчику с водкой. Официант обозначил фигурой некое движение, но был остановлен коротким жестом.

– И чем же мы местным не угодили?

– А ничем не угодили. Мы здесь потому только, что турок они любят еще меньше. Всего-то. Мы – Империя, без нас было бы тут вовсе средневековье, кровная месть и разбойники в горах. И сейчас есть, но мы-то сильно баловать не даем… А они так сотни лет жили и далее жить желают.

Рыков немного удивился: поручик намного моложе его самого, с видимыми внешне повадками жуира, а вот, поди же ты, мыслит глубоко и интересно.

– Вы, Владимир Кириллович, как понимаю, повидали весьма более моего. Скажите, что, не так?

– Я, видите ли, ранее об этом не задумывался… Однако… Бывал и в Княжестве Финляндском. Картина, пожалуй, та же. Не любят нас, за исключением того тонкого слоя дворянства, что обучалось в русских гимназиях и университетах, и состоит на русской же службе. И те не то, чтобы любят, просто практично понимают, что лучше быть полковником имперской армии нежели сиятельным герцогом некой земельки, которую и на карте-то не сыщешь, а военные действия с таким же соседом в виде перестрелки возможно вести, не поднимаясь из-за обеденного стола… Ярчайший пример тому – полковник Маннергейм. То, что он швед, а не финляндец, дела, в общем-то, не меняет. Решительно не понимаю, чего не хватает тем же финнам: собственная администрация, суды и таможня, куда служить русские и православные не допускаются…

– Прибавьте к тому существенные ограничения для православных купцов и заводчиков…

– Есть еще и это? Не знал.

– Именно так. Местные купцы имеют огромные преференции. И, главное для нас, людей военных: инородцы губерний прибалтийских и кавказских воинской повинности в основном не подлежат, а если и служат, то только на собственной территории в составе национальных полков, только добровольно. И много мы их видим? Все налоговые поступления в Княжестве Финляндском остаются там же, и из этих сумм они вполне официально выплачивают в казну «откупные» за своих рекрутов.

– И слава Богу. Не желаете же вы, Борис Андреевич, научить хотя бы местных абреков современному воинскому искусству и пулеметному делу, а потом выпустить обратно в горы?

Лебедев коротко хохотнул:

– Отнюдь.

– Так что по мне пусть их. Я в недавнюю свою бытность и без них хлебнул шилом патоки. Половина мордвы и башкирцев – по-русски ни бельмеса. Но вернемся к нашим баранам…

– В смысле прикажете подавать?

– Что-с?

– Владимир Кириллович, запамятовали? Я ко второй перемене заказывал шашлык на ребрышках. Бараний, конечно.

– Простите великодушно. Да, можно и подавать. А насчет баранов – просто французское выражение, мой бывший полковой командир бил им через слово, вот и прилипло…

– Понятно. Представляете, будучи в отпуску в Смоленске, никак не мог втолковать в тамошнем храме желудка, первейшем по разбору, что шашлык есть блюдо из баранины, мне же предлагались на выбор говяжий и… свиной!

– Занятно. Так что же местные?

– Нас терпят, Владимир Кириллович, не более того. Я тут наблюдаю некоторый парадокс: по отдельности они могут быть внешне вполне лояльны и даже, до некоторой степени, приятны в общении, но стоит им собраться толпою… толпа здесь это более двух… Одна надежда – на Кавказе народностей столько, что в случае чего они с большей охотой будут сводить счеты между собою, нежели с нами.

– Под случаем вы подразумеваете?..

– Войну. В случае нашего отступления на большую глубину начнется такое…

– Да уж, могу себе представить.

– Простите, но пока что вряд ли. В горах и тени нашей власти нет, живут, как и сотню лет назад, сами по себе. Та же Чечня до сих пор отнюдь не «замиренный» край, как бы нам того не хотелось. Угон тех же бараньих стад, – Лебедев указал вилкой на тарелку с шашлыком, – регулярное и любимейшее занятие местных джигитов. Причем угонять стараются в основном у казаков, нежели у других соседей.

– Что же, казачки сдачи не дают? Никак не поверю. Служил с амурцами, народ дерзкий и решительный. Не думаю, чтоб и терские обсевки в поле.

– Дают, да еще как. Но тут тонкость. Угони чечен пяток баранов, скажем, у лезгина, так тот до той поры не остановится, пока не сведет счет, по его мнению, вчистую. То есть вернет себе те же пять баранов и прихватит еще что-нибудь в качестве компенсации моральной. Чечен с таким расчетом не согласится никак только потому, что «цифирь» сводил не он. Дело затянется, а если кто из них пострадает лично, то вполне может получится кровная месть. Невыгодно это, знаете ли. Горцы все, даром что джигиты, торгаши при этом отменные. А казачки что? Причешут разок со всего маху, да и оставят в покое по широте русской души…

– Да уж… Хотите сказать, что воскресни сейчас Михаил Юрьевич, ничего нового он бы для себя не увидел?

– Именно. В массе своей горцы языка нашего не знают и знать не хотят, обычаи и уклад жизни не уважают, к своим же требуют всяческого почтения. Законы соблюдают исключительно из-под палки и нарушают где только можно с небывалой азартностью. О вероисповедании вопрос отельный, его и в разговоре касаться рискованно.

– Грустная картина, не находите?

– Именно нахожу. Но оттого-то у нас на Кавказе много больше войск, нежели в той же Маньчжурии. И едва не половина штыков направлена в сторону гор, так сказать. Там уважают силу, а более ничего.

– Не все же настолько плохо…

– Все не настолько плохо, все еще хуже, чем вы думаете. Служба при штабе, видите ли, дает, в некотором роде, широчайший обзор и… время для анализа. В горах кавказских есть занятный обычай: раз лет этак в десять-двадцать появляется некий новоявленный имам навроде приснопамятного Шамиля. Таковой субъект непременно цепляет на первую попавшуюся палку зеленую тряпку и усиленно начинает строить некое мусульманское государство от Черного моря до Каспийского. Никак не менее, прочие размеры их решительно не устраивают. В последний раз, насколько я в курсе, подобная оказия происходила здесь в девяносто пятом, хотя и закончилась совершеннейшим пшиком, так что… Ждем-с. С тем учетом, что турки, как всегда, будут питать единоверцев деньгами и оружием.

– Не все же на Кавказе мусульмане, помилуйте! Те же грузины или осетины… Армяне в конце концов, хоть и вояки из них… – Рыков не нашел приличного к столу сравнения.

– А вот это поклонников полумесяца никак не волнует. Наоборот даже, полагаю, радует: есть кого грабить и резать. Далее грузинцы и армяне взвоют, и возопиют о помощи, припадут к стопам северного соседа, будут клясться в любви верности, как сгулявшая налево ветреная женушка. Россия же горцев в очередной раз приструнит, и все вернется на круги своя…

Рыков молча выпил рюмку водки и подцепил вилкой что-то с тарелки, не глядя. Картина вырисовывалась совершенно неприглядная, местами и вовсе жутковатая. Дело было в том, что помимо собственных наблюдений случались и беседы с офицерами, служившими в Туркестане. Рассказывали они примерно то же, что и Лебедев, только разве вместо грузин в повествованиях фигурировали киргизы и прочие местные племена, в остальном же – все то же самое, одно к одному…

Получалось так, что все окраины Империи оказались похожими на пороховую бочку. За исключением Дальнего Востока, где собственно туземного населения для какого-нибудь серьезного бунта было просто физически мало…

Глава 5

Пирамидальные тополя за окном, как стрелки часов, отбрасывали длинные тени.

– Что же, на сегодня все? – от графиков и таблиц у Рыкова уже рябило в глазах.

– Пожалуй… Но, похоже, начало получаться что-то стройное, а то пока что мы имели, говоря словами моего младшего, «помесь ужа и ежа».

– Остряк он у вас, право…

– Остряк… Не помешало бы ему это в кадетском.

– Продолжит династию?

– Как и первые двое. В гимназии-то, сами знаете, на казенный кошт – на более двух мест из ста. Так что получится в нашем роду очередной «потомственный личный дворянин» …

Рыков предпочел промолчать, чтобы не развивать не вполне удобную обоим тему. Личное дворянство в Российской Империи получал любой губернский секретарь или подпоручик, а вот с потомственным дело обстояло намного сложнее. Необходимо было найти себе достойную партию, а после выслужить шестой класс «Табели…», то есть в армии – полковничий чин, и угадать с потомством так, чтобы наследник мужского пола родился хоть на день, да после производства родителя в полковники. Именно мужского, так как по женской линии дворянство «не сообщалось». Обзаводиться потомством до этого славного события никто, понятно, воспретить не мог, но вот только мальчики записывались не дворянами, а разночинцами… Таковые по новому кругу также имели некоторый шанс выслужить себе «два просвета без звезд», но – вот в чем дело – как и родитель, годам как к пятидесяти, не ранее… Реальным же «потолком» для таких офицеров было звание полного капитана, о чем Климов в откровенном разговоре специально напомнил уже давно, явно желая выяснить, как «столбовой» дворянин Рыков относится к «потомственным личным». Некоторая прохлада в отношениях между двумя этими категориями не то, чтобы только в гвардии, но и в армии нет-нет, да и скользила…

– Итак, с делами окончено, – Рыков принялся собирать бумаги.

– Владимир Кириллович, завтра вечером непременно прошу не забыть…

– Конечно же, Игорь Николаевич.

– И хорошо. Поедите, раз в кои-то веки, домашнего…

Жизнь любого гарнизона, пусть даже самого малого, имеет свои незыблемые, хотя нигде и не записанные, правила и традиции. Этот несложный вывод был сделан Рыковым давно.

Существуют, конечно, праздники государственные и полковые, а также офицерские собрания по неким памятным датам. А есть еще и дни ангела батальонного командира и его супруги, на которых присутствие всех без исключения господ офицеров батальона обязательно. Правда, на тот же праздник уже к полковому командиру будут приглашены в обязательном порядке лишь офицеры от ротного и выше, прочие же – по нешуточному благоволению.

Приглашение поручика отпраздновать что-либо за столом самого господина полковника есть знак ему и всем прочим о несомненном фаворе. Не медаль на грудь, понятно, и не благодарность в приказе, но все же, все же… Выше в негласной табели поощрений стоит только приглашение некого «простого» поручика на охоту или же на партию в вист. Это в зависимости от того, есть ли господин полковник «охотник», «картежник», или еще каким особым пристрастием обладает. Не меньшими а, бывает, и много большими возможностями к неслужебным поощрениям обладает и госпожа полковница. А еще случается – «жалует царь, да не жалует псарь». Всем хорош офицер, да с полковым адъютантом в контрах. Случается… Случается еще множество сложностей и хитрых переплетений. И никуда от них не деться. Порою Рыков, чисто умозрительно, правда, всерьез завидовал штатским. Тем куда как проще: надумал инженер, взял, да и уволился с завода, поступил в службу на другой. А куда деваться вышедшему в отставку офицеру, оттого что иной армии и соответственно иного места службы вокруг как-то не наблюдается? А для перевода без явно видимого повода в иной полк надобно иметь «руку», и весьма неслабую притом…

Вот так-с. Вторая система отношений кроме первой, насквозь официальной. Обычаи и традиции. И, чем гарнизон меньше, тем более эти традиции соблюдаются. Сие также давно подмечено.

Вот вам и живой пример: у госпожи Климовой, Елены Сергеевны, день ангела. И, хотите ли вы этого или нет, сей день становится праздником для всего отряда, поскольку офицеров в отряде всего-то по пальцам рук пересчитать.

– В котором часу пребыть?

– В седьмом.

Это понятно. Кто же в предвкушении домашней кухни станет ужинать где-нибудь еще?

– Форма одежды – парадная?

– Что вы, право… Гм… Знаете, у нас раньше как-то таких вопросов не задавали. Пожалуй, что обыкновенная. Вне строя, как я полагаю…

На шутку было отвечено шуткой, но штатский человек юмор ситуации вряд ли бы смог оценить. Судите сами: офицерам положена форма парадная, повседневная, обыкновенная, служебная и походная, и все они, к тому же, различаются в деталях «для строя» и вне его. Парадная форма, конечно, как и всякая другая, одевалась только в строго регламентированных случаях. Всяко – не на празднование ничьих иных именин, кроме как членов Императорской фамилии. Служебная, понятно, для отправления служебных обязанностей в расположении части. При «обыкновенной вне строя» форме господин капитан в дополнение к постоянно носимому «Георгию» был обязан прикрепить к кителю все имеющиеся награды, а «обыкновенной для строя» следовало бы еще прибавить горжет, кушак и револьвер в кобуре с парадным шнуром – явное излишество для празднования именин…

Видавшие виды Рыков и Климов могли и этак шутить между собою, а вот у свежеиспеченных подпоручиков случалось, чего уж греха таить. То при повседневной форме заправят шаровары в сапоги, но при этом еще и прицепят эполеты вместо погон, то «обыкновенное» пальто украсят снаружи шашкой и кушаком как на парад. Происходило сие по свойственной юности невнимательности, или же проштрафившиеся в училище уставы и положения плохо зубрили. Закономерным итогом в данном случае представлялся домашний арест, взыскание по службе отнюдь не шуточное, неминуемый жирный «минус» в некоей графе послужного списка…

* * *

На следующий день Рыков немного закрутился с делами: в должности отрядного командира обнаружился тот существенный недостаток, что количество бумаг на столе, пусть этот стол был и в отдельном личном кабинете, оказалось непривычно большим. Почти случайно бросив взгляд на часы, он обнаружил, что уже четверть шестого, следовательно времени оставалось только что накоротке съездить в город для приобретения букета и какого-либо приличного случаю подарка.

Запрыгнув в коляску, он подумал, что с букетом никаких сложностей не предвидится: цветами торговали и на вокзальной площади, и на приморском бульваре. С подарком же было иначе. Для любого мужчины, согласитесь, ответ на вопрос, что подарить товарищу, много проще. Стоит лишь прикинуть, какой полезной вещи у него нет – удобной фляги, швейцарского ножика с множеством лезвий или чего-нибудь еще подобного. А что прикажите делать с женскими сувенирами? Да и опыт в этом деле, признаться, у капитана был весьма невелик. Досадуя о том, что уже не хватило ума спросить совета у мужа именинницы, Рыков решил, что первым делом следует озаботиться наиболее сложной задачей, поскольку букет – он и в Сухуме букет. От размышлений его отвлек Важа, уверенно направлявший экипаж по проверенному маршруту, в гарнизонный штаб.

– Эй, куда едем?

– Господин капитан не сказал, куда. Значит – к господину генералу…

– Стой! Не то совсем. Давай на Романовскую, поближе к Михайловской…

Кучер флегматично пожал плечами, мол, хозяин – барин, и свернул направо. Покинув экипаж недалеко от набережной, Рыков остановился в рассуждении, какой же магазин следует выбрать, благо вокруг их было превеликое множество. Взгляд уперся в ближайшую вывеску «Французские Галантерея и Парфюмерия г-на Епифилиди». Тут же вспомнив, что в последний отпуск он привез матери и сестре в подарок по флакончику духов, он подумал, что и тут, может быть, этим и обойдется. Впрочем, как знать, в данной области зиял совершеннейший провал: прилично ли дарить духи замужней даме? Однако время поджимало, и капитан решительно взялся за ручку двери.

В небольшом помещении его сразу же окутали сложные и от избытка приторные запахи духов, одеколона, пудры, мыла и прочего ароматического товара. В лавке было довольно людно, покупателей собралось человек десять, в основном дамы. Нужная витрина стала еще одним существенным препятствием: флаконов с духами оказалась много. И не просто много, а даже Много именно что с большой буквы. В рязанской лавке, помнится, их было всего десятка два. Ну да, тут вам на «рязань косопуза», а черноморский порт, еще и «порто-франко» … Заметив капитана, к нему живо метнулся приказчик, явный грек с виду, но был остановлен коротким жестом, нашлась идея и получше. Рядом, в двух шагах, оказалась довольно молодая и симпатичная особа, лет этак двадцати пяти, одетая празднично и со вкусом. Решив вольно манкировать правилами приличия, Рыков обратился к ней:

– Прошу прощения… Мы не представлены, но я нахожусь в затруднении и нуждаюсь в некоторой помощи… Капитан Рыков, Владимир Кириллович.

– Елизавета Петровна. В чем же ваши затруднения?

– Видите ли, я затрудняюсь в выборе подарка…

– Для замужней дамы среднего возраста?

От неожиданности Рыков даже промедлил с ответом:

– Гм… Да. Но как вы угадали?

– А я, Владимир Кириллович, вовсе и не угадывала. Но с духами у вас вышла некоторая промашка. И даже две.

– Какие же?

– Первая, положим, состоит в том, что дарить духи жене сослуживца весьма некомильфо. Подобные подарки прилично делать собственной жене… или иной близкой вам особе. А вторая…

– Помилуйте! С чего вы взяли…

– Вторая же ошибка даже, пожалуй, и не ошибка вовсе, а, по сути своей, случай, – дама ничуть не смутилась и продолжала говорить, как будто и вовсе ничего не слышала, – и случай в том, что духи Елене Сергеевне решила подарить я, а в подарках повторение вредно.

– Елене Сергеевне?

– Да, Елене Сергеевне Климовой. Прошу вас, Владимир Кириллович, перестаньте так удивляться. Я ее родственница, хоть и дальняя. И уж как-нибудь способна опознать пулеметчика если не по мундиру, так хоть по значку. Да и город наш невелик…

– Эту фразу я здесь слышу постоянно и ото всех. Не видали вы действительно маленьких городов… Однако, что же мне делать?

– Очень просто: приобретите в соседней лавке альбом для семейных фотографических карточек. Будет очень мило и весьма практично.

– Что же, за советы я вам от души благодарен. И за практичность совета особенно. Очень не люблю делать бесполезных подарков.

– Как и все мужчины. Подарок может быть вовсе и не практичен, достаточно чтобы мил, и непременно со вкусом.

– Хм… Пожалуй. Однако – время. Прощаться нам не стоит, поскольку все равно увидимся через час. Кстати, не нарушу ли я второй раз за день нормы приличия, если предложу вам воспользоваться моей коляской? Не моей совсем, но нанятой?

– Пожалуй, что нет. Благодарю за любезность. Кто сегодня на козлах? Важа?

– Точно.

– И опять же не удивляйтесь. У Климовых я бываю не часто, но давно уже знакома со всеми офицерами отряда, как и с вашими верными возничими. Ну и с вами – до сего дня заочно…

Итак, все самым благополучным образом разрешилось. Альбом для карточек был куплен, букет также, к тому же последний одобрен и даже похвален. На обратном пути разговор продолжился.

– И все же вы меня порядком обескуражили…

– Сердитесь?

– Как можно. Но, согласитесь, бог знает, что можно было себе вообразить…

– Что-нибудь из Гоголя?

– Наверное.

– Все очень может быть, – глаза Елизаветы Петровны озорно блеснули, – в каждой женщине живет ведьма, пусть даже крохотная. вы не знали?

Разговор стал приобретать несколько рискованный оборот, и капитан решил несколько сменить тему:

– Вы что-то говорили о заочном знакомстве?

– Конечно. Пусть вы и отказываете нашему городку в праве называться «маленьким», но все равно это провинция, и нравы самые что ни на есть провинциальные…

Рыков заметил весьма пренебрежительную интонацию, и решил, что спутница родом из Петербурга или Москвы, к тому же и речь, очень чистая и литературная. Скорее, по отсутствию характерного «аканья», все же из Петербурга.

– Здесь у нас любая новость, любое событие – повод к разговорам не менее чем на месяц…

– И причем же здесь я?

– Не скромничайте. Ваш приезд, представьте, здесь уже был событием, и немалым! Как же: новый начальник Пулеметного Отряда! Георгиевский кавалер, герой Маньчжурии и Порт-Артура, про вас в четвертом годе и в газетах печатали…

– И вы запомнили? По-моему, так в четвертом году вы были еще слишком молоды для чтения газет…

– Благодарю за комплемент, но уж и не настолько… Полагаю, что множество молодых девиц тогда тайно вздыхали над вашим портретом…

– Откуда же портрет?

– Был пропечатан в тех же газетах. Вы не видели?

– Видел, но только в Порт-Артурских. Газеты петербургские, как и московские, нам доставлялись с задержкой в три недели и гораздо более, да и не всегда был случай их читать. Находились иные занятия, знаете ли… Что же до вздохов над портретами героев, то по моему мнению над газетными портретами возможно вздыхать, и только от ужаса, при печатании карточек на газетной бумаге получаются сущие монстры, ничего общего с оригиналами не имеющие…

Елизавета Петровна рассмеялась, по нынешней моде чуть закатив глазки.

Рыков решил, что к даме стоит присмотреться внимательнее. Как же: молода, хороша собой, слегка вздернутый носик и россыпь веснушек внешность ничуть не портят, а даже придают некоторое сходство с портретами ее царственной тезки. В общепринятых мерках и вкусах спутница была, пожалуй, разве что несколько худощава, но это ей даже странным образом шло. Хм… Весьма стоило бы задуматься о некотором возможном развитии отношений, но существовала определенная сложность: под перчатками на руках дамы было трудновато точно определить наличие обручального кольца, так что выводы приходилось волей-неволей отложить на позднейшее время. С дамами замужними было уже давно, раз и навсегда, решено не связываться ни при каких обстоятельствах, был, надо сказать, прецедент… Конечно дама, состоящая в законном браке, вряд ли бы отправилась на именины к родственнице без сопровождения супруга, но тут возможно всякое – отъезд оного из города по делам, к примеру. Обжегшись на огне, дуешь и на воду…

– И как, господин капитан, вы находите наш городок?

– После того отчаянного захолустья, откуда я к вам прибыл, Елизавета Петровна, любой городок покажется центром европейской цивилизации.

– Так уже и европейской… Вы уже бывали на Кавказе?

– Пока не доводилось. Природа здесь дивная. Много чем напоминает мне Дальний Восток, однако же здесь и горы… в которых я еще не успел побывать. А Сухум меня приятно удивил, я ожидал увидеть город восточный, с кривыми улочками и прочей экзотикой, а вот – пожалуйста…

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Как мне рассказывали, в турецкую войну город был почти весь сожжен, а после его уже отстроили на петербургский манер. Впрочем, кривых улочек по окраинам хватает, я и сама живу на такой, возле Ботанического сада… А в последнее время в столицах стало модным строить дачи не только в Крыму, но и здесь. Посмотрите во-он туда: владения самого Рябушинского…

За разговором и без того не слишком длинная дорога оказалась и вовсе короткой. Коляска подкатила к воротам ровно без пятнадцати минут до назначенного срока, так что у капитана еще оставалось время «смахнуть пыль с мундира».

* * *

Ужин происходил, как и все подобные торжества, в помещении офицерского собрания, в гарнизоне самом большом и удобном. Вечер оказался приятным, стол – обильным, блюда – именно что домашними и отменного вкуса. Оставалось только догадываться, чьей это было заслугой: старалась ли прислуга сама или же под чутким руководством полковых дам.

Из офицеров отряда отсутствовал только «медицинский поручик» Энгель, но его-то вечное «пребывание в нетях» уже стало настолько привычным, что уже как бы и незаметным. Из штатских лиц, кроме Елизаветы свет Петровны, были еще две незнакомые пока что особы женского пола, Шурочка и Машенька, по виду так совсем вчерашние гимназистки. Разговоры поначалу велись как всегда привычные «светские», то есть ни о чем. Все в меру шумно, в меру весело.

Рыков сразу же заметил, что молодые девушки были усажены хозяевами рядышком с поручиками, а сам же он – слева от «дальней родственницы именинницы». Ручаться можно было, что такая «расстановка сил на театре боевых действий» была отнюдь не случайной, а как бы с намеком. Елена Сергеевна, а, вполне может быть, и сам Игорь Николаевич, очень похоже, что имели некую довольно невинную страстишку, порою свойственную людям за сорокалетним рубежом – «составлять счастие» своих ближних и дальних родственников и родственниц, друзей, знакомых и их детей, а также, грубо говоря, всех попадавшихся под руку. Страсть вполне, повторимся, невинная, однако же, как всегда, только в том случае, когда знает себе естественную меру.

За столом Рыков сделал небольшое открытие: обручальное кольцо на пальце Лизочки, как он ее уже мысленно называл, было, но отнюдь не на правой руке, а на левой: вдова. Молодая вдова, вот как… Что же, сие в определенном отношении вовсе даже упрощало. Неплохо было бы еще выяснить и наличие вполне возможных в этом случае детей, но это уж как-нибудь, вопрос пока что не первостепенный. Лизочка за столом не жеманилась, ела немало и с видимым удовольствием, из вин предпочитала белое, местное, «от Арчила». Впрочем, на столе все вино и было из этого «источника», представлявшегося всем без исключения много лучше любого иного. Виноторговцам на Кавказе в данной части дела грозило сущее разорение, смысла завозить «французское» вино, разлитое на заводах Кубани и Крыма не было никакого. Если только «шампанское», и непременно из Шампани, тогда вполне.

Празднование шло неспешным и устоявшимся порядком, ужин неспешно заканчивался, и скоро ожидались непременные, как уж заведено, танцы под граммофон – не то, чтобы собрание могло похвастаться особыми размерами танцевального зала, но на десяток пар места хватало вполне. Записным танцором Рыков считать себя не мог, маловато приключалось практики, однако же вальсировал довольно прилично, как и положено офицеру, да и в мазурке был довольно неплох. Новомодные «танго» и «кекуоки» до здешних палестин, слава богу, еще не докатились, а буде такое бы и случилось, то кто бы позволил этаким образом кривляться офицеру в мундире, да еще и в офицерском собрании? Собственно, перед танцами мужчины, опять же по устоявшейся традиции, отошли в курительную, а дамы «припудрить носик». Некурящий Шмит возился у граммофона, перебирая пластинки и готовясь их проигрывать.

– Как настроение, Владимир Кириллович? – Климов решил до конца исполнять долг радушного хозяина. Поручики в отдаленном углу комнаты о чем-то переговаривались вполголоса, наверное, обсуждая новых знакомых или же очередь приглашения их к танцу.

– Все просто отменно, Игорь Николаевич, просто отменно. Рад был хотя бы ненадолго окунуться, так сказать, в домашнюю атмосферу. Спасибо.

– Ну что вы… Кстати, а как вы нашли Елизавету Петровну? Кстати, благодарю вас, за то, что немного выручили ее – подвезли. Она, изволите ли видеть, вдова, чудесная у нее дочурка пяти лет, только вот пенсия ее несчастного мужа, увы и ах… Покойный Викентий Евгеньевич, Леночкин двоюродный брат, служил по железнодорожному ведомству… – речь штабс-капитана стала несколько сумбурна, и было мало понятно, что тому виной, некоторая доза алкоголя или смущение.

«Точно – сватают! – подумал Рыков. – Лихо. Главное, скоро-то как… Ну да и мы не лыком шиты!». Слегка промедлив, он ответил:

– Елизавета Петровна? По-моему, так весьма может быть мила, однако же не в моем вкусе… – воинские правила были давно и глубоко продвинуты Рыковым и в мирную жизнь, особо это касалось личных отношений, требующих полной и совершенной маскировки. Впрочем, в данном случае Климовы оказали ему невольную услугу, хотя и не совсем ту, что сами хотели.

В зале заиграл граммофон, и оттуда донеслось до боли знакомое, отчего капитан вдруг стал очень серьезен и даже несколько окаменел лицом…

– Спит гаолян, сопки покрыты мглой,

На сопках Маньчжурии воины спят,

Вершины хранят покой…

От простой, но пронзительной мелодии даже немного защемило в душе. Климов бросил короткий, удивительно трезвый взгляд, и с силой затушил папиросу в пепельнице.

– Черт бы драл Шмита, – пробормотал он, – что, Владимир Кириллович, лихое вспомнилось?

– И прошлого тени кружатся вокруг,

Вершины хранят покой…

– Пустое… Просто не вполне могу понять, как возможно под эту музыку танцевать, хоть и вальс…

Климов молча кивнул…

214-й Мокшанский стрелковый полк в феврале 1905 года прикрывал отступление армии под Мукденом – сутки, а потом еще сутки сражался в полном окружении. Патроны вышли все, и полковник Побыванец отдал приказ: «Знамя и оркестр – вперед!». Музыкантов повел капельмейстер Илья Шатров, штатский, в общем-то, человек… Полк пробился из окружения – штыками, солдаты вынесли на руках тело погибшего командира. В строю осталось едва семьсот из четырех тысяч, а из шестидесяти музыкантов – семеро…

– Средь будничной тьмы,

Житейской обыденной прозы,

Забыть мы не можем…

– Игорь Николаевич! Владимир Кириллович! – в дверях стояла Елизавета Петровна, – Что же вы бросили общество? Нет-нет, все служебные дела только завтра! Иначе имениннице пожалуюсь!

Тезка «веселой императрицы» уже вполне оценила нового офицера. Его предшественник, конечно, смотрелся весьма как авантажнее: гвардеец, князь и все прочее; проявлял вполне определенный интерес и красиво ухаживал самым недвусмысленным образом… Только вот никаких вольностей позволять себе не стоило… не стоило бы… сию же секунду забыть-забыть-забыть! Для гвардии штабс-капитана брак не то, чтобы со вдовой, но и просто дворянкой такого невысокого рода был немыслим, форменный мезальянс. А вот этот, пусть даже не столь блестящий, капитан в плане обустройства личной жизни смотрелся куда как перспективнее…

– Свой рок и судьбу кляня…

Рыков слегка встряхнул головой. Вальс кончился. Можно было жить дальше…