Текст книги "В небо на сломанных крыльях. Как мы на костылях и каталках спасали Вселенную"

– А очень просто. В научной фантастике это называется темпоральным сдвигом. «Управление временем». Но это многое меняет. Может, она не робот, а инопланетянка? На Земле точно такое ещё никто не умеет…

И тут нас с Серёгой пробрало: почему мы сразу за эту идею не схватились как за главную!.. Всё робот да робот! Наверно, потому что инопланетяне – это уж совсем фантастикой казалось.

– Точняк! – не задумываясь откликнулся Серёга: – И что я сразу в это не упёрся?… – И вдруг потух: – А что им здесь делать-то? В нашем Санатории?

Тут мне пришла в голову версия, которой я прямо загордился:

– Мы ж на краю Евпатории! Так тут же до Центра дальней космической связи рукой подать!

– И что? – насторожился Серёга.

Вот когда во мне проснулся любитель фантастики:

– А может, у инопланетян тут база… Может, их корабль летает на орбите, а их робот уже высадился тут и блокирует отсюда все локаторы, а их корабля не видно… то есть никто не видит его с Земли. И так по всему земному шару: где надо, там роботов высадили, чтобы блокировать локаторы и телескопы. Я же видел ночью: как будто метеорит пронесся и упал. Без звука.

– И зачем им это? – ещё больше насторожился Серёга.

Тут я похолодел… от дальнейшей логики сюжета:

– Вообще-то такое в романах бывает, когда вторжение и завоевание планеты готовится.

Удивительно, но Серёгу эта жуткая версия не проняла ничуть… и он сразу меня успокоил:

– Что-то Анька не похожа на злобного инопланетянина… А у них и роботы тоже ведь должны быть… ну, не совсем такие добрые, чтобы другим в отделении помогать. Если вторжение готовят. И тот же вопрос: зачем тогда крутым завоевателям весь это цирк шапито с операциями и пластинами в ноге?

Да, как-то не очень напоминало всё это подготовку ко вторжению инопланетян… Я подумал-подумал и снова попытался настроиться на волну Шерлока Холмса:

– Ладно. Что у нас есть? У нас есть некая Аня Крылова, которой с определённой периодичностью делают операции, вставляют в ногу пластины. Эти пластины она потом вытягивает из ноги и засовывает обратно, словно проверяя, на месте ли они… или там, типа, те ли вставили. Стоп! Значит, получается главный вопрос: куда деваются пластины потом, накануне новой операции? Где она их хранит? И зачем ей это? Вот и прикинь, Серёга. У нас не канает ни одно объяснение. Есть только вроде как необъяснимые явления… феномены. И она, Крылова… или кто-то другой, если она робот и работает под чьим-то управлением… позволяет нам обо всём этом узнать. Отсюда дальше – дедукция… как у Шерлока Холмса. Зачем нужны мы и зачем нам мозги компостировать, а не сразу всё сказать или всё на фиг стереть из наших мозгов? Если только мы с тобой… и ещё Енот – это не ошибка какого-то секретного эксперимента. Вот и вернулись к тому, с чего начали. Что теперь нам делать? Просто ответь, как жить с этим.

«Как жить с этим» – вспомнил я «взрослую» фразу из детектива, где герои влипли в какую-то нехорошую историю.

Серёга вздохнул тяжело-тяжело… Задумался. Поглядел долгим взглядом в сторону Алины и Ани, о чём-то беседовавших по другую сторону павлинника… У меня в продолжение всего нашего разговора таилось подозрение, что по ту сторону вольера таинственные девчонки тоже обсуждают нас между собой… Только как дурачков, а не как могучих роботов, поэтому своим подозрением я с другом не поделился. А Серёга выдал самое трезвое, самое взрослое предложение:

– Знаешь, Андрюха… а пусть она делает со своими пластинами что хочет. Другие «ничего не видят», и мы будем делать вид, что не видим ничего. И назовём это планом Б. Тем более она ж и меня вроде как предупреждала, чтоб я забыл обо всём, «иначе хуже будет». Хотя она теперь в Первом, но в класс твой не попадёт, раз на год младше. Глаза тебе мозолить не будет. А тебе, как я понимаю, здесь быть всего один заезд, потому просто не думай о ней… Наверно, об этом Енот и предупреждал намёками… А я напишу потом Еноту, что, ну, извини, ничего выяснить так и не удалось. Он просечёт, как надо. А летом я, правда, ничего нового особо не видел. Я сначала в хирургии был, а потом в гипсе лежал. В общем, Андрюха, будь осторожен! Я тебя прошу. Будем пока считать, что она робот! А мы с тобой – незапланированные помехи в каком-то секретном проекте.

Серёга снова помолчал немного – и вдруг выдал знаменитую «поговорку» из миниатюры Райкина, гремевшей тогда по всей стране:

– Шутки шутками, но могут быть и дети! Еноту сейчас хорошо. Он не успел вляпаться. Он в мае уехал, а вот мы с тобой… как сказать?

– Ты о чём? – совсем скукожился я.

– А о том, Андрюх, что на самом деле мы с тобой всё-таки круто влипли и просто так жить теперь не получится, – сказал Серёга, прямо сверля меня взором (слово «круто» тогда употребляли только самые крутые ребята). – Игры детские кончились… в поддавки разные. – И он со всей силы ткнул тростью в землю под ногами. – Ты вот про всяких роботов и инопланетян любишь читать… а теперь вон глаза таращишь от страха, когда оно такое рядом не понарошку. А я – про военную разведку… всё мечтал разведчиком быть… а сейчас чой-то в животе бурлит. Сечёшь? Мы ж с тобой теперь почему-то слишком много знаем.

– Ну, в милицию же нас не заберут, – вырвалось у меня.

– Ага… В милицию – не… Если заберут, то куда похуже, – отважно строил мрачные перспективы Серёга. – Но одно радует: за американских… ну, или за турецких шпионов, переплывших через Чёрное море сюда, нас точно не примут. Хорошо, если кончится так: мы скажем, что мы – нечаянно, а нам скажут, что мы такие нормальные советские пацаны, наблюдательные, конечно… но придётся вам память почистить… будет немножко больно… но ведь нас болью не запугаешь, верно?

– Верно, – прошептал я, в свою очередь пришибленный «мешком по голове».

– А я вот только сейчас, спустя три месяца понял, почему Енот написал то, что написал, – сказал Сергей. – Он понял, что нужно выходить из этой игры, и как можно быстрее. Может быть, приехал домой, бате своему обо всём рассказал. А тот ему мозги и вправил. Но по какой-то причине открытым текстом он мне об этом не смог написать, потому и написал весь тот бред. Но на самом деле не бред это, а желание предупредить. Так что для нас – это тоже выход: забыть всё по-настоящему, только добровольно, – чётко предложил Серёга. – Скажем сейчас друг другу: «ну, померещилась фигня всякая» – и будем жить, как жили. Как будто не было и нет никакой Аньки-робота. Взяли да забыли сами – не надо нам никакой памяти стирать! Только в глаза ей не смотреть и близко к ней не подходить.

Я понимал, что Серёга думал-думал и вдруг, наконец, осознал… и испугался. Только вида не подаёт. Я ещё толком не понимал, сдрейфил ли Енот, но то, что в тот момент, когда совсем уж стемнело у павлинника, сдрейфил Сергей, это было для меня очевидно.

Я вновь посмотрел на Аньку – сквозь две сетки павлинника. Она всё ещё стояла там с Алиной. И такая меня тоска взяла! Как это всё забыть? Как на неё не смотреть? Такая девчонка! А вдруг не робот! Что тогда? Тогда я просто придурок!

Но с Серёгой я решил не спорить, в трусости и тем более в ревности не обвинять и дружбана не расстраивать. Решил не говорить ни «да», ни «нет», мол, пусть всё идёт своим чередом, а там – посмотрим…

Уже сильно стемнело… И вдруг мимо нас пролетела летучая мышь. Я даже как будто почувствовал щекой ветерок от её крыльев! А Серёга невольно отмахнулся.

– Во! Они ещё и мышей к нам посылают подслушивать! – А потом Серёга пригляделся ко мне и сказал проницательно так: – Ну, я всё понял… Тогда мы кто? Я здесь генерал, а ты полковник разведки?

… Если мы с Серёгой начинали чем-то заниматься, мы всегда так распределяли роли… Но иногда и мне выпадало быть «генералом». Правда, редко.

И тут я невольно ответил так, что сам удивился своему предложению:

– Не… генералы за девчонками не следят… лучше я… капитан, а ты – майор.

– Хм! – с удивлением хмыкнул Серёга. – Нормально!

– Да, ну и Димку-Енота ты ж не сдашь, если вдруг нас «возьмут»? – уж не знаю, шутя или вполне серьёзно, спросил я.

Но Серёга был исключительно серьёзен:

– Да никогда! Ни под какими пытками!

Воспитательница Второго позвала своих ребят строиться. Я дёрнулся, подумав, что и меня могли хватиться.

– Я обо всём подумаю, – сказал я напоследок Сергею. – В том числе и про план Б.

– Будь осторожен, я тебя прошу, – снова предупредил меня Серёга. – Как друг, ничего плохого не пожелаю!

Я пообещал, и мы разошлись. Странным образом у меня никаких страхов и фантастических предположений в тот день больше не возникло. Как будто весь дневной запас воображения выгорел. Аня Крылова теперь шла вместе с нами… и я даже удивился вдруг – так по рассказам Серёги свыкшись, что она там с ним, во Втором отделении. И подумалось: это к лучшему – что она теперь не во Втором… и не мозолит глаза Серёге, не компостирует ему мозги своим видом… и своими чудесами. А я как-нибудь справлюсь. Мне почему-то вдруг стало хорошо… Тепло на душе… Казалось бы, таких страхов мы друг на друга нагнали, а мне спокойно! Я понял, почему так было со мной, гораздо позже… В те минуты во мне побеждало желание видеть в Ане Крыловой никакого не робота и не инопланетянку… Я хотел видеть в ней нормальную земную девчонку. Красивую! Весёлую! Добрую! Что ещё нужно подростку, чтобы достойно встретить юность?… Наверно, такой и бывает, такой и начинается самая первая любовь!.. Во всяком случае такой она была у меня…

Забыл я только в тот вечер отдать Серёге письмо Енота, лежавшее у меня во внутреннем кармане курточки… А потом такое началось, что не до письма было. Так и осталось оно у меня. Кусочком «нестёртой памяти».

Глава третья
Открылась бездна

Это был единственный в моей жизни день, да к тому же понедельник, когда я ещё с утра очень хотел идти в школу и с нетерпением ждал наших послеобеденных уроков. Ну, просто очень ждал!

… Но сначала нужно завершить рассказ про воскресенье. На обходе палат перед отбоем я всё же воспользовался планом Б, от которого мы с майором в общем-то отказались… То есть делал вид, что вообще ничего не случилось, я ничего не знаю и знать не хочу. Иными словами, воспользовался рецептом от укачивания на корабле: не верти головой, смотри по возможности в одну выбранную точку на линии горизонта. Я так и сделал – в палате, где, как бесшумный гром среди ясного неба, «ударила» и прописалась робот Анька. Сам шёл, как робот, головой не вертел, смотрел в пол, чтобы не встретиться с ней… или с ним, роботом, глазами.

Заставил себя никаких «седьмых коек» не искать – и не нашёл. Видел в той девчачьей палате только синие санаторские брючки, ортопедические ботинки, кеды… пару костылей… «канадку»… – выше глаза не поднимал. Пробурчал что-то начальственное, повернулся, вышел – и перевёл дух, будто из омута вынырнул.

Теперь надо было найти силы устроить отбой самому себе и как-то заснуть… Пацаны, конечно, ждали от меня каких-нибудь фантастических и страшных колыбельных историй. И я даже подумал, а не придумать ли свою – про марсианского робота, засланного под видом девчонки в земную советскую школу. Что-нибудь в духе «Приключений Электроника». Вдруг у кого-то из пацанов пробудится память и он вспомнит что-то странное про нас самих здесь и сейчас… Но не рискнул. Даже не помню, что тогда рассказывал ребятам – голова совсем другим была занята. Постельные разговоры про новый ночной поход с зубной пастой на девчонок умело пресёк на корню, сказав: «Не пройдёт! У них там одна девчонка бессонницей страдает… мне по секрету сказали». А про себя подумал: «Роботы не спят!» И вскоре сам быстро заснул – видно, сказалась очередная почти бессонная ночь…

Первая половина понедельника тоже мучила предвкушениями и опасениями. До школы казалось далеко как до луны. Зарядка… строем на завтрак… процедуры, на которые старших ребят в то время отпускали самих по себе… И вот, наконец, подготовка к урокам в школе. Мне вообще очень нравилось, что уроки можно учить прямо перед их началом: выучил, ответил часа через два-три – и забыл то, что не интересно.

На самоподготовку шёл, затаив дыхание. Оп! А её нет… Хоть, по рассказам Серёги, роботу Аньке и полагалось учиться классом младше, но мелькать же она, если теперь в Первом отделении прописана, и тут, в школе, должна… Даже растерялся. Первая ясная мысль была дурацкой: а зачем роботу уроки учить, когда у неё там всё на магнитную ленту записывается или как-то, как в ЭВМ… «Как в ЭВМ», это я себе не представлял, они в ту эпоху были огромными коробами-контейнерами.

Чувства были смешанными. С одной стороны, вздохнул с облегчением: можно было, не признаваясь в том майору разведки Серёге Лучину (или майору контрразведки, мы ещё не определились), продолжать действовать по плану Б. С другой стороны, испытал разочарование: если Аньки-робота не будет, то вообще о ней ничего узнать не удастся. Тогда план Б сам по себе всю спецоперацию перекроет… Хотел даже Пал Олегыча, воспитателя нашего… он на нашей самоподготовке был… хотел спросить его по праву старшего санитара, ответственного за всех: «А чего это я Крыловой не вижу?» Но прикусил язык. Не помню почему: по робости или для конспирации.

В общем, я успокоился… Эх, надо ж было помнить, что настоящие неожиданности происходят именно тогда, когда расслабляешься и перестаёшь их ждать… За пару минут до звонка – оп! – и она входит именно в наш… в мой класс с двумя новыми (или старыми?) подружками из отряда нашего Первого отделения! И мы с ней сталкиваемся лоб в лоб, потому как я в тот момент хотел выйти и успеть перед уроком сами понимаете куда.

Тут в самый раз вспомнить про «пустым мешком по голове»! А она пронзает меня насквозь своим молниевым взглядом… и весело так добивает:

– Привет, старший санитар леса!

– Какого ещё леса?! – бубню я.

– Самого дремучего и страшного, – запросто уточняет она, робот Анька.

Подружки её прыскают – и вся троица плавно обтекает меня, как ненужное препятствие…

Возвращался я в класс почти бегом, притом ковыляя, как старый пират Сильвер – ногу от волнения клинило. В глазах стоял образ волка, санитара дремучего леса! Какой же я волк? Что за намёк и опять про волков? Или она уже всё про нас знает? Может, она мысли читает? Не «может», а – запросто, раз память у всех способна стереть! Но разве роботы умеют шутить?

Как ни странно, я не сильно удивился тому, что робот Анька вроде как училась классом младше, а теперь – раз, и перескочила на класс старше без экстерна. Сразу вспомнился рассказ Серёги про лифт… про темпоральный сдвиг, то есть «управление временем»… в общем, мой мозг сам берёг себя от коротких замыканий… Мне даже понравился этот темпоральный сдвиг. Воодушевил чем-то, что я не сразу осознал и понял…

Больше всего я боялся, что она окажется в классе за какой-нибудь… несуществующей «седьмой партой» позади меня. Как только представлял такую картину, так уже начинало жечь затылок! Но пронесло! Робот Анька оказалась в левом от меня, крайнем ряду, прямо у окна, и немного впереди – иными словами, за второй партой слева… Я выдохнул и повёл лопатками, пытаясь отодрать от спины прилипшую к ней рубашку. Такой вариант меня устраивал больше всего: следишь себе искоса за «объектом» (если она робот – то уж точно не «субъект») и собираешь доказательства… неизвестно чего.

Однако первые два дня меня разочаровали: никаких таинственных зацепок. Сидит девчонка, учится, как все остальные, перешёптывается иногда, отвечает на пятёрку, но совсем не как робот – морщит лобик, встряхивает прекрасными – да-да, прекрасными! – своими волосами, которые как будто шевелит ветерок, иногда чуть-чуть запинается, вспоминая…

Но вот настал третий день учебной недели – и тогда…

Начался урок физики. Что-то там про газы. Про тепловое движение молекул. С формулами. А физика с математикой не клеились к моим мозгам напрочь. Вот биология и даже химия – с ними никаких проблем не было, с гуманитарными предметами – тем более, а вот с физикой – беда! Но попался я не на этой трудности… Просто засмотрелся на робо… нет, на красивую девчонку Аньку Крылову и удивлялся, почему же никто не замечает и совсем не удивляется, что у неё так волосы приподнимаются, будто она не сидит за партой, а быстро идёт по дороге или даже едет на велике… И тут…

– Бронников!

Я вздрогнул и ошалело вскочил, толкнув парту.

– Добрый вечер, Андрюша! – поздоровался со мной наш замечательный физик Виктор Михалыч.

– Здрасьте, Виктор Михайлович! – тупо отозвался я.

Класс прыснул. Она – нет! И даже головы не повернула!

– Что новенького в тепловом движении молекул, расскажешь нам? – без капли сарказма, а даже как-то сочувственно спросил Виктор Михалыч.

– Да вроде ничего новенького. Всё по-старенькому, – пробормотал я в ответ, пытаясь сориентироваться в школьной реальности.

– Ну, тогда нарисуй нам на доске, что там «по-старенькому» у них, газов этих, – добродушно улыбнулся Виктор Михалыч. – Ну, не всё, конечно, а то доски не хватит… Только то, что я сейчас спросил. Сможешь?

Физик великодушно предлагал мне пощаду в обмен на честный ответ, что я всё проворонил, отключившись… Но я почему-то, как робот, потащился к доске, понимая, что этого делать нельзя: сейчас будет ад и пляски на раскалённой сковороде!

Виктор Михалыч посмотрел на меня с интересом: мол, «безумству храбрых поём мы песню».

И вдруг я увидел! Увидел на месте доски большой экран, причём – стереоскопический (сейчас бы сказали – 3D). На нём двигались удивительными мушиными роями молекулы газов. Я видел броуновское движение молекул воочию. Но главное – прямо в центре экрана огненными письменами горели нужные формулы, описывавшие тепловое движение! Я замер, поражённый зрелищем, не дойдя до доски.

Виктор Михалыч, провожавший меня взором, с удивлением повёл его дальше через плечо – на доску!

– Я уж подумал, что кино про индейцев начали показывать, – проницательно заметил он и спросил так по-человечески, как никакой учитель ни в какой обычной школе не спросил бы: – Ты что? Тебе нехорошо, Андрюш? Сильно голова болит? Честно скажи, тут все свои…

И тут я услышал другой голос! Он донёсся не сзади, а как бы отовсюду – стереофонически… Догадайтесь чей!

«Скажи, что вспомнил. И пиши мелом прямо по формуле. Обводи!»

Вот уж точно – кто в те минуты был тупо запрограммированным безвольным роботом, так это я – Андрей Бронников.

– Вспомнил, – пробормотал я, двинулся к доске и стал повторять мелом на доске горевшие неоном формулы.

Написал и даже не одну! А когда закончил, ещё и спросил:

– Правильно?

Виктор Михайлович видел, что со мной происходит что-то не то – он вглядывался в меня и подбирал в уме правильные слова.

– Точно голова не болит? Не кружится? – вот что опять спросил он, а вовсе не про движение молекул, которых передо мной было полно.

– Всё нормально, – кивнул я, хотя пот щекотал мне лоб и виски, а левую руку сводило и потряхивало.

– Ну, тогда иди проверь по учебнику… А я пока тебе отметку поставлю (в ту пору оценки у нас в школе называли «отметками», а сейчас – даже не знаю как). Если правильно, то сам догадаешься какую, – так потрясающе Виктор Михалыч нейтрализовал весь класс… хотя готовился сделать мне выговор за «ворон считал».

Пока я на севших батарейках возвращался к парте, в классе стоял шелест страниц учебников – все проверяли, правильно ли.

А я бухнулся за парту… перевёл дух… аккуратно вырвал из общей тетради по физике последнюю, чистую страницу и аккуратно написал на ней огромными буквами «СПАСИБО!» В учебник я даже не заглянул.

Вот теперь можно было расслабиться по полной программе! Я вытер манжетой курточки пот со лба, с висков и уже совсем безуспешно стал махать лопатками, как цыпленок проклюнувшимися крылышками, отбиваясь от липкой рубашки.

Жизнь становилась жутко интересной! Никакие мы не разведчики и контрразведчики. «Объект» наверняка всё про нас знает и может сделать с нами всё что захочет. И вот тут начинаются куда более жгучие вопросы, на которые никакого ответа не получишь, если неправильно, не вовремя и, скажем, слишком нагло их задашь… Тут я подумал про наших с Серёгой отцов: бати у нас всё-таки серьёзные и в обиду, если что, не дадут.

И меня осенило: а вообще не надо задавать никаких вопросов! Если она мысли читает, то, если захочет, всё сама скажет, а если не захочет, а я приставать буду, тогда точно всю память мне спалит. Недаром ей Серёга не особо понравился: слишком уж напорист… Может, она от него и сбежала в Первое! Потому что со мной проще дело иметь… Ох, как я тут возгордился! Даёшь план Б! Но… было одно будоражащее душу «но»! Раз она подсказывала мне, да ещё с помощью таких ошеломительных спецэффектов (тогда это называлось в кино комбинированными съёмками), то… что?… это же заявка на дружбу! Вот что! Или на «контакт», как это в шпионских историях называется. Если она робот, то – контакт… эх! Какая уж тогда дружба!

Успел я всё это передумать, пока аккуратно складывал листок и писал на нём «КРЫЛОВОЙ». А потом улучил момент и передал записку по ряду. Кажется, вообще не дышал то время, пока послание шло по рукам к адресату, пока адресат разворачивал… писал что-то в ответ… передавал обратно…

Простая сложенная вчетверо бумажка показалась мне экзотической бабочкой, когда я трепетно сжал её пальцами…

Разворачиваю…

«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СТАРШИЙ САНИТАР ЛЕСА!» Красивыми прописными буквами!

Я вздохнул… Это был глоток свежайшего воздуха! Хотелось написать в ответ ещё одно «СПАСИБО!» – буквами в три раза больше прежних. Но я героически сдержался.

Вот теперь я мог удивить майора Лучина небывалым рапортом, озадачить его не меньше, чем он – меня. Оставалось только удачно пересечься с ним.

Однако я ещё подготовил к ночи, к отбою, ответный ход. Когда я вошёл с проверкой в её палату, я уже не подметал взглядом пол, а сразу, как снайпер, прицелился в кого надо. Решил выдержать её взгляд, чего бы это мне ни стоило.

И выдержал! И сказал ей прямо в лицо:

– Привет, санитар неба!

Почему «неба», сам не знал… Санитар неба – почему я так её назвал, я не понял сам. Быть может потому, что она словно с неба свалилась в то утро…

Девчонки, кого я видел боковым взором, замерли. Какая-то прыснула позади, но как-то сдавленно.

– Уже теплее… – тихо ответила мне робот Анька.

Я добился главного ответа по программе минимум: получил руководство к действию… У меня возникло странное предчувствие: вот, если теперь тормозну… скукожусь… оправдаюсь планом Б – тогда точно меня ждёт стирание памяти. А если стану правильно геройствовать, то… произойдёт то, что должно произойти. Обратной дороги нет! Вот что я услышал в её ответе.

И вышел из палаты с полным ощущением превосходства… даже над Серёгой.

– За что ты её? Что за подначка была? – спросили меня почти хором сопровождавшие меня дежурные-«понятые».

– Да это наши дела, – многозначительно намекнул я, чтобы все отстали от наших с красивой Анькой Крыловой отношений.

Я мечтал о том, как остолбенеет мой лучший друг, когда я ему всё расскажу… но остолбенел сам, увидев его через день! Я шёл после физиотерапии к школе… Он поджидал меня на полпути к ней и, когда увидел меня, практически побежал ко мне на своих «аппаратах» и тростях.

А я остолбенел и только в момент, когда увидел совсем близко его лицо, сообразил, что надо было самому бежать ему навстречу, чтобы сократить его путь.

– Извини… – со стыдом пробормотал я.

– Проще будь… – с хрипом выдавил из себя Серёга одно из своих любимых присловий.

Лицо у него было сероватого оттенка. Крупные капли пота россыпью блестели на лбу. Это было не волнение, не испуг. Это была боль! Серёгу боль не страшила – он мог бы ещё стометровку пройти с той же скоростью: «Сначала я иду сколько могу, потом – сколько нужно!» Он нередко говорил мне это, когда мы куда-нибудь спешили и я невольно оценивал ситуацию, поглядывая на него… Но тогда он эту формулу не произнёс.

– Ношусь тут уже час по всему Санаторию, считай, – пробормотал он, перевалив вес тела на один бок, а тыльной стороной другой руки вытирая пот. – Извини…

Это он извинился за то, что невольно задел меня поднятой тростью!

Я завертел головой, мучительно ища скамейку.

– Будь проще, – повторил Серёга. – Слушай сюда.

Он помолчал несколько секунд, а потом улыбнулся через боль:

– Да, лучше бы тебе присесть, а то упадёшь… Ну, и – мне заодно бросить кости и железки.

Мы добрались до ближайшей скамейки.

– Дело гораздо хуже, – сказал Серёга, когда мы «бросили кости и железки».

А я-то, дурак, думал, что лучше некуда!

– Этот робот не наш, – убито сказал Серёга и упёрся в меня взглядом.

Тут, вместо того чтобы обалдеть, я вдруг разозлился: Серёга мне всю малину испортил!

– Что значит «не наш»? – огрызнулся я. – А чей?

– Не знаю я! Только не наш – и это очень хреново! – сквозь сжатые зубы проговорил Серёга. – У меня мозги плавятся.

– Ну, а чей, по-твоему? Американский, марсианский шпион? – не унимался я. – У тебя ж, наверно, уже сто вариантов есть!

– Андрюха! В том-то и дело, что ни фига нет! Ни одного! Не знаю я! – Лицо Серёги стало розоветь, и это уже радовало. – Я вот сейчас расскажу, что видел, а ты давай придумай какое-нибудь супер-научно-фантастическое объяснение… Успокой меня для начала.

И он начал свой рассказ:

– Ты понимаешь, Андрюх, выходим из столовой в корпусе… Ну, у меня через десять минут – электростимуляция в кабинете, а потом – на «дорожку». Я ещё в палату заскочил носки сменить, крем, то-сё, чтоб в кабинете свеженьким лечь. Выхожу из палаты – и тут меня как мешком… Я её вижу, понимаешь! У нас! Во Втором! Глазам не верю! Потом мысль: «Что, опять перевели к нам? Ничего себе болтанка!» Тут врач, Георгий Саркисович, мимо проходит – и как будто её вообще не видит: ни здрасьте, ничего! И она ни с кем не здоровается. Тут я осознаю, что она стоит спиной к той самой Северной палате, где она раньше пластины из ноги вынимала… Как будто только что вышла из неё. Тут появилась воспиталка младших. И опять та же история: будто никакой Аньки Крыловой в коридоре нет… и все обходят её. Будто она – такое невидимое препятствие, но посылает телепатический сигнал: «Обход! Обход один метр!» Сечёшь?

– Примерно, – пробормотал я. – Её никто не видит, но как бы чувствуют, что надо обойти.

– Точно! Голова! – похвалил меня Серёга и вздохнул с облегчением, видя, что до меня хоть что-то начинает доходить. – В общем, всех младших забирают, а она идёт в ту сторону, к пандусу и лифту. Я – за ней!

– Ты что, на процедуры не пошёл?! – врубаюсь я и холодею: нарушить режим – пострашнее, чем слежка за опасным человекоподобным роботом военного образца!

– Ты только меня сейчас не расстраивай! – отмахивается Серёга. – Потом разбираться будем. Ты слушай скорее, пока меня не накрыли!.. Я, значит, – за ней. Странное дело: она пошла вниз по пандусу, а не села в лифт. Если бы села, всё – я бы уже не догнал её. Ну да… пошёл бы на процедуру в чистых носках… Ты слушай дальше! Короче, она пёрлась от корпуса до самого Старого парка, а я – за ней. Марафон, ё-моё! А потом она сворачивает направо – и идёт туда… в самый дальний угол, до самой дальней спортплощадки. Сечёшь?

– И что, она ни разу не обернулась? – обрёл я потихоньку способность рассуждать здраво и начал соображать, что робот Анька, конечно, должна была не чувствовать, а просто знать, что за ней идёт слежка, и, раз не обернулась, то… понятно тогда, почему она на лифт не села… но говорить Серёге, почему не села, сейчас было нельзя… Не хотел я Серёгу лишний раз расстраивать.

– Не, не обернулась, – кивнул Серёга. – Спешила. Некогда ей было оборачиваться. Да там ещё кустов полно. Пока начала бы оборачиваться, я бы в туи нырнул.

«Ну-ну…» – смутно оценил я про себя странную наивность Серёги и заметил осторожно:

– Так ещё догнать надо было…

– Ну, во-первых, у нас, считай, три костыля на троих, и мы не бегуны-марафонцы, – как всегда на подобные намеки умело пошутил Серёга. – Но ты прав – марафончик был ещё тот. Когда она тормознула – вот тут мне так и так пришлось нырять в «зеленую полосу»… подползать там… а дальше я увидел такое, Андрюха! Держись!

Он помолчал умеючи. В ответ, помнится, я так шмыгнул носом – будто нашатырку против обморока понюхал.

– Так вот, – понял правильно Серёга мою готовность. – Как только она по прямой по той аллее пошла, я услышал звук флейты. Простой такой. Та-а-то-о-ту-у… Во мне печёнка до боли сжалась – знаешь, в самом таком мутном и жутком предчувствии… Потом я, – продолжал Серёга, – увидел впереди, вдалеке, медсестру в белом халате. Большую такую. Стоит, смотрит в нашу сторону. Всё, думаю, спалился – она меня увидела, та медсестра… Стал делать вид, что виноградных улиток на туе ищу зачем-то… А сам гляжу вбок, в ту сторону. Медсестра стоит. Тут до меня доходит, что медсестра здесь ни при чём и я могу с ней вообще пойти поздороваться – и ничего не будет. Только странно как-то – эта медсестра стоит как вкопанная. Не двигается вообще. Тогда я за кусты пролез и аккуратненько стал двигаться в том направлении. Дошёл до наблюдательной точки. Дальше ползти опасно – метров тридцать до них, а тут в кустах удобный наблюдательный пункт… Ну, я, как индеец, чуток высунулся. Боялся только одного – как бы ещё кто по дорожке мимо не пошёл. Меня же видно вблизи.

Ну вот. Эта медсестра – как статуя. Крылова подошла к ней – ни здрасьте, ни привет! Но не в ней дело. Там почти в самые кусты вдвинута коляска инвалидная. А на ней – ваш пацан. Который ДЦП-шник тяжёлый… ну, на баяне который играл!

– Коля Мальченко? – еле выдавил я из себя. – Который почти не видит?…

– Он, – кивнул Серёга. – А медсестра как на атасе стоит. Следит, идёт кто или нет… Только как загипнотизированная. И Крыловой как будто не видит сама. В общем, не зря я там в кусты мыркнул…

Серёгу я в эти мгновения почти не слышал… Я вспомнил, о какой «большой медсестре» речь: о Татьяне Ивановне – она всегда гуляла с Колей, возила коляску с ним… В ушах у меня уже дикий звон стоял…

Коля Мальченко! Из Третьего отряда. Тяжёлый и осложнённый ДЦП!

Коля Мальченко… Живой упрёк всему этому миру! Убийственный упрёк медицине, если его страшный дефект был (кто знает?) «акушерским браком» при рождении – браком, который потом никакая медицина не сможет исправить. Жестокий упрёк судьбе и устрашающе необъяснимое наказание – родителям! И, если глобально, убийственный аргумент решительно неверующего человека: нет никакого Бога, если на Земле, если во всей этой Вселенной есть Коля Мальченко! Бог не мог такого допустить! Где был Бог, когда Коля Мальченко рождался на свет?! А если Он есть и допустил такое, то лучше держаться от Такого Бога подальше – мы не просили Его нас так создавать!

У Коли Мальченко был тяжёлый детский церебральный паралич. Он не мог вставать с коляски. И он очень плохо видел. Голова его была всегда повёрнута чуть вбок и вверх… то есть он как бы всегда смотрел в небо. И, сколько помню, он всегда улыбался, как умеют улыбаться только очень плохо видящие или вовсе невидящие люди – запредельной, небесной улыбкой, в которой, кажется, заключено какое-то неземное совершенное знание о самом Мироздании… и о вечности – вечности, в которой будет исправлено всё, что теперь, здесь, в этом мгновении земной жизни, пошло не так… не получилось… сорвалось. Медсестры говорили, что Коля видит куда больше нас, видит что-то главное… и может вдруг спросить, хотя и говорить, понятное дело, ему очень трудно: «Почему вы сегодня такая грустная?», а ведь медсестра и виду никакого не подавала, и говорила с улыбкой… И умел легко предсказывать погоду: «Скоро очень сильный ветер начнётся» или «Вечером гроза будет».