Текст книги "Время «Ч»"

Глава 10

Мокрушин, ночь со вторника на среду

Мы с Измайловой вернулись на конспиративную квартиру – ту самую, в районе Мневников, – что-то около полуночи. Анна сразу приняла душ, надела спальный прикид и отправилась в дальнюю комнату – почивать. Я тоже принял душ: контрастный, попеременно выпуская то холодную, то горячую воду – такие водные процедуры ни один дурак на ночь не принимает… Потом переоделся в спортивный костюм и перебрался в холл, где имеются два кресла: в одно я сел сам, прихватив с собой кружку со свежезаваренным кофе, пепельницу и сигареты, в другое, придвинув поближе, положил ноги.

Предварительно я выключил свет повсюду, даже ночники на кухне и в гостиной погасил; так что пребываю во тьме – в прямом и переносном смысле этого слова… Кому-то может показаться странным, что я себя так веду, – той же Измайловой, к примеру. Но мне плевать, кто и какого мнения обо мне. И без того есть над чем подумать: меня окружает просто-таки тьма вопросов…

Еще надо принять во внимание – если это вообще кого-то интересует, – что я сейчас совсем мало сплю: после операции в Курчалое у меня нарушен сон, да и в целом я не могу пока толком прийти в себя.

…Где нас носило на пару с Измайловой в это позднее время – кабинет Шувалова в здании аппарата Совбеза мы покинули около семи вечера?

Мы побывали в одном из московских казино. В одном из тех заведений, где люди малой кровью – малой ценой, иначе – пытаются решить свои проблемы, надеясь на большой хапок. Я таких не осуждаю, пусть себе. Меня здесь интересовало лишь одно: есть ли на месте истинный владелец казино, – кто он, я знаю в точности – и какова вообще обстановка в связи со взрывом на Никольской, который власти пока пытаются выдать за «несчастный случай на одном из строительных объектов».

Должен открыть одну немаловажную вещь: недавно у меня в Москве появился «свой» чеченец, из числа небедных и довольно влиятельных в московской диаспоре вайнахов, который даже не подозревает, что с некоторых пор я его числю «своим». Мне известно о нем многое, ему обо мне – практически ничего. Я знаю, что он в Москве с девяносто второго, что он начинал, как и некоторые другие его соплеменники, с обналички по фальшивым авизо и посредничества в поставках грозненской – и не только – нефти. Я точно знаю, где он проживает здесь со своей семьей, какой у него транспорт, кто у него ходит в помощниках, знаю, где находится его офис и какая охрана его сопровождает, в курсе, какие коммерческие объекты, приносящие неплохой доход, он контролирует в качестве «смотрящего» от своего тейпа, в том числе и одно из самых известных в Москве казино… называется оно… ну хорошо, пусть будет «Лас-Вегас».

Что же касается «моего» вайнаха, имя которого – Руслан, то он знает пока лишь одно: весной нынешнего года кто-то из федералов выручил из беды его родного брата, занимавшего – и сейчас занимающего – пост главы администрации одного крупного чеченского села. Этот «некто» может в любой момент возникнуть на горизонте, и тогда очень трудно будет отказать ему в ответной услуге…

…Мы с подругой нарисовались в этом самом «Лас-Вегасе» около десяти вечера, предварительно сменив свой прикид на более подходящий для подобного времяпровождения.

Прикупили фишек на восемь тысяч отечественных рубликов – мне доводилось в интересах дела пускать на ветер не в пример большие суммы – и еще четыре пятисотки я обменял на жетоны, чтобы скормить их местным «одноруким бандитам» (забавное название, если вспомнить то, что мы сделали с Ахмедом…).

Сделали заказ в баре: себе я заказал пятьдесят граммов «Мартеля», потом еще раз повторил, ну а Измайлова, оч-чень ответственная, в отличие от меня, особа, ограничилась бутылочкой минеральной воды «Перье». Как это часто бывает, поначалу мне везло: игральный автомат, к которому я прибился, опрокинув внутрь рюмку бренди, сыпанул в приемник целую пригоршню жетонов. Я счел это хорошим знаком и даже в порыве безотчетной радости облобызал Измайлову в губы (ведь это был единственный мой выигрыш с той поры, как я отбил у курчалоевского джамаата четверть миллиона баксов, честно сдав все до цента – кто бы и что сейчас ни говорил – в государственную казну). Агентесса, не ожидавшая от меня подобной наглости, недовольно фыркнула – кажется, я слизал всю «ланкомовскую» помаду с ее губ, – после чего на время бросила меня, отправившись искать дамскую туалетную комнату: я вижу, как она вроде бы «случайно» ткнулась то в одну, то в другую дверь… Если Руслан не захочет идти на контакт, то нам придется брать его силой – мне бы этого очень не хотелось – в его ли офисе, или же здесь, следующим вечером, короче говоря, ни одна деталь в нашей работе не бывает лишней…

По моим сведениям, Руслан с двумя-тремя особо близкими ему людьми – из числа московских вайнахов – бывает здесь практически ежевечерне, кроме вечера пятницы и субботы. У них тут имеется офис на втором этаже с отдельным входом, где они расслабляются или же перетирают какие-то свои вопросы. Сегодня те места на паркинге, где обычно стоят их тачки, пустуют. Да и другие детали, доступные наметанному глазу, показывают, что ни Руслан, ни его ближнее окружение нынешним вечером здесь не покажутся…

Будь я на их месте, поступил бы точно так же. Версия, которую от безысходности пустили в оборот власти, – прежде всего московские – предназначена для «лохов», то есть – для населения. Понятно, что «косяк» первым делом пойдет на чеченскую диаспору. В такие моменты перебравшиеся в Москву нохчи проявляют повышенную осторожность, и такой опытный волк, как Руслан, здесь, конечно, не исключение…

Надежда хоть чем-то поживиться в этом контролируемом чеченами казино – крупье, бармены, прочая обслуга, включая секьюрити, набранных из числа лиц исключительно славянской наружности, – претерпела абсолютное фиаско. За час с небольшим я спустил десять тысяч казенных рублей. До двадцати процентов от доходов подобных заведений, – помимо того, что идет в местный московский общак тейпа – направляется в Чечню, на поддержку своих соплеменников. Деньги там тратятся на самые разные нужды. Возможно, часть проигранных мною в казино денег пойдет на какие-то благие цели – многие там живут очень трудно, на грани нищеты, хотя и не все, конечно. А может, и на что-то другое: установка фугаса на дороге, где передвигаются федералы, к примеру, стоит от пятидесяти до ста долларов или эквивалент в рублях…

Я видел, как бармен вызвал в зал управляющего. Когда тот подошел, он передал ему конверт, обнаруженный им на стойке. Сверху на конверте были надписаны имя и фамилия истинного владельца этого заведения, и еще там было выведено крупными буквами: «ПЕРЕДАТЬ ЛИЧНО В РУКИ». Управляющий, вопросительно вздернув бровь, открыл незапечатанный конверт и поинтересовался, что там внутри (там лежало фото, надписанное с обратной стороны по-вайнахски, и короткая записка на русском). Он вкруговую обвел глазами игровой зал, соединяющийся через арочный проход еще с одним залом, несколько меньших размеров… что-то накоротке сказал бармену, после чего, прихватив конверт, исчез за дверью, куда посторонним, ясное дело, ход был категорически воспрещен.

«Ну вот и ладненько, – подумал я, делая знак Измайловой, что нам пора уносить отсюда ноги. – У меня есть пара-тройка номеров, по которым можно позвонить этому Руслану. Утром я так и сделаю, зуб даю, что к этому времени конверт с моим посланием будет уже у него в руках…»

Ну вот, стоило мне только мало-мальски упорядочить мыслительный процесс и в какой-то степени придать творящемуся вокруг меня хаосу некое подобие порядка и разумного начала, как рядом появляется некто, из-за кого вся возводимая мною – в уме – конструкция разом превращается в хаотическую и бессмысленную груду обломков.

Измайлова, посетив ненадолго ванную, совмещенную с санузлом, сначала включила все ночники, которые я прежде вырубил, а затем переместилась в холл, где я так комфортно устроился на ночевку, и уставилась на меня.

Ради скуки я тоже стал смотреть на нее. На Измайловой была одна лишь ночнушка выше колена, цвета маренго, полупрозрачная, на бретельках. Я знаю, что Анна – это ее настоящее имя, а Измайлова – оперативный псевдоним, легализованный и подтвержденный массой документов и справок, начиная от свидетельства о рождении и гражданского паспорта и заканчивая университетским дипломом и корочками сотрудника Федеральной службы безопасности. По документам ей двадцать восемь с хвостиком, – наверное, так и есть в действительности – муж, сотрудник «Альфы» в звании майора, погиб три года назад в Грозном (машина, на которой он вместе с коллегой приехал среди бела дня на переговорный пункт, была взорвана фугасом, что же касается наличия детей, то о таковых какие-либо сведения отсутствуют…).

При своем росте сто семьдесят шесть Измайлова имела ладненькую, гармоничную фигурку, так что вовсе не казалась столь уж высокой девушкой. Настенное бра располагается позади нее, так что сейчас на свету ее было видно практически всю, просматривались все изгибы ее крепкого, тренированного, но отнюдь не лишенного женственности тела; на ней, если не считать полупрозрачной короткой ночнушки, были надеты лишь узенькие стринги; крепкая, цилиндрической формы грудь с острыми розоватыми сосками заметно оттягивает легчайший шелк рубашки…

– Ну?! – сказал я, не меняя позы. – Чего ходишь босиком, хочешь простыть?

Должен сказать, что обычно я легко схожусь с женщинами и временами даже не лишен остроумия, но в последнее время, кажется, заметно подрастерял многие из своих лучших качеств.

– Шли бы вы спать, Владимир Алексеевич, – сказала Измайлова, поправив сползшую с правого плеча бретельку. – Вы знаете, сколько времени?

– Ну?

– Уже три часа ночи… Зачем вы пьете столько кофе? Завтра будете себя неважно чувствовать! Пойдемте, шеф, я постелила вам в гостиной на диване…

– Если только с тобой, Анна, – сказал я (черт знает, что на меня нашло), – в одной постели. Знаешь, я в последнее время совсем не могу спать один…

Измайлова, сузив свои зеленые глазки, негодующе фыркнула:

– Вот еще! Если нас свели в пару, то это еще ничего не означает! Тем более что у вас, кажется, и без меня есть к кому обратиться…

Я сварил себе еще одну порцию кофе, потом выключил повсюду свет и вновь засел в свой окоп.

Забавно, вообще-то. Еще и двух суток не прошло, как Шувалов по каким-то своим соображениям свел нас в пару, а мы уже ворчим друг на друга. Так ведут себя люди, прожившие лет эдак десять в браке. Измайлова, наверное, затаила на меня обиду. Около полугода назад у меня уже намечался с ней служебный роман. Дело уже практически доходило до интима… Казалось, вот-вот… Но моему тарану так и не суждено было сокрушить ворота этой крепости (они уже и сами, сдается мне, готовы были отвориться). Мы тогда работали по «оборотням», пытавшимся жестко крышевать одну из самых крупных в стране нефтяных структур. Начальство до поры держало нас с Измайловой в роли пары «джокеров», но произошла протечка, нас вычислили и едва не взяли за ж…у в одном из подмосковных пансионатов, где мы около недели разыгрывали из себя влюбленную парочку (охотились мы, как представители племени кошачьих, исключительно ночью). Измайловой тогда сломали два ребра и продырявили бок, ну а я грохнул пару посланных за ней волкодавов прямо в номере, который мы занимали под вымышленными фамилиями…

В принципе я спас ей жизнь (а заодно, конечно, и себе). Я даже пару раз посещал клинику, где она находилась некоторое время на излечении: приносил ей цветы и все, что полагается в таких случаях приносить. Но потом я исчез из Москвы, хотя и не по своей воле. Мы так и не объяснились с Измайловой, мало того, я ей даже ни разу не позвонил. Понятия не имею, что она обо мне думает. Особенно после того, как Света Кузнецова на ее глазах выбросила со своего балкона мои вещички и обозвала меня долбаным психом. Но одно знаю точно: женщина может понять и простить очень многое, если только другой человек не пытается порвать с ней столь явно и безжалостно, как это попытался сделать я.

Мне пришлось взбодрить себя порцией крепчайшего кофе и выкуренной сигаретой, пока ко мне не вернулась способность трезво рассуждать о делах (внезапное появление Измайловой – почти в неглиже, – признаться, основательно выбило меня из колеи).

Меня по-прежнему окружала тьма вопросов.

Например, мне не очень понятно, почему в случае со взрывом в районе Никольской власти с ходу – можно сказать, показательно – отбросили версию террористического акта? Ведь там настолько все явно, что правда все равно вылезет наружу (в утренних выпусках газет наверняка будет упорно муссироваться именно версия теракта). Сказали же народу правду в том случае, когда шахидка подорвалась у гостиницы «Националь», рядом с Думой и в непосредственной близости от Кремля? И ничего, режим не рухнул, государство не развалилось. Странно как-то все это. Вдвойне странно, что если в действительности вчера в полдень имел место теракт, – как бы мне херово ни было, но лично я многое там подсмотрел, что говорило именно в пользу версии о теракте, – то почему никто не объявился (во всяком случае, до «нолей») и не взял на себя ответственность за проведение столь громкой акции в самом сердце столицы?

Определенно, здесь присутствует какая-то тайна.

Но меня, честно признаться, сейчас больше интересует другое.

До сих пор не могу толком разобраться в этом гребаном «курчалоевском деле». Сразу по возвращении в Москву, в устном докладе Шувалову, я отметил, что лично я не до конца уверен, что устраненный нами в конце октября человек является именно тем объектом, которого было поручено ликвидировать мне и моей сводной группе (это при том, что я предъявил несколько фото и видеопленку, отснятую нами в Курчалоевском районе, и представил два паспорта с фотками человека, похожего на курчалоевского амира, два хорошо сделанных, но, по всей видимости, липовых документа – российский и азербайджанский загранпаспорта).

Нам не удалось забрать с собой тело – хорошо, что мы сами унесли оттуда ноги, при том, что и у нас не обошлось без потерь. Но уже в Ханкале, где мы остановились на два дня, чтобы как-то оклематься и привести себя в порядок, я передал нашему ханкалинскому спецпредставителю, который мне в приватном разговоре честно признался, что уже не надеялся увидеть кого-либо из нас в живых, пакет с вещдоками. В этом самом пакете, замотанные в несколько слоев фольги и целлофана, хранились части тела – фрагмент ранее ампутированной руки, и, уж извините за натуралистические подробности, вырезанная целиком нижняя челюсть «Ахмеда»… Я уже несколько раз интересовался у Шувалова, что показала генетическая экспертиза, а также исследование по «зубной карте». Он честно сказал, что результат пока – нулевой, потому что прежде чем проводить подобные экспертизы, нужно идентифицировать личность (уверенно, а не так, как сейчас, когда есть с полдюжины версий истинного происхождения курчалоевского амира), разыскать близких, отобрать у них пробы и лишь после этого можно проводить сравнительную экспертизу по ДНК. Поэтому, как я понял, наши «образцы», переправленные в ростовскую спецлабораторию, лежат где-то в холодильнике, если только их не посеяли или не смешали с другими фрагментами неопознанных человеческих тел…

Такая же, в сущности, история с аудиозаписями, которые я уже здесь, в Москве, сдал помощнику Шувалова, попросив организовать для меня перевод («Ахмед» и раненый «нукер», когда им вытаскивали из пасти кляпы, несколько раз пытались переброситься словцом на каком-то непонятном ни мне, ни моим сотрудникам наречии). У нас, в сущности, те же проблемы, что и у штатовцев: народу до хрена протирает штаны в разных спецслужбистских конторах, есть масса «экспертов» – по народностям, населяющим Северный Кавказ, к примеру, – но почти нет надежных людей, которые знали хотя бы два-три языка, которые разбирались бы в диалектах кавказских племен и народностей и при этом не являлись бы сами почти стопроцентным источником утечки…

Работу, уже вроде бы сделанную, стоившую столько сил, нервов и крови, нам не засчитали. У меня все еще нет точного ответа на вопрос: кого же мы ликвиднули на самом деле? Самого курчалоевского амира? Его двойника? Брата-близнеца? Какого-нибудь выведенного в тайной лаборатории «Аль-Каиды» клона? Кажется, я лажанулся с этим чертовым Ахмедом… Но я уже вижу, в каком опасном направлении движется процесс, как он идет вширь и вглубь, поражая все большее пространство вокруг, и даже внутри меня, как стремительно образуется и распространяется гниль… Все это чертовски напоминает гангрену. И если я не предприму какие-то срочные и решительные меры, то может так статься, что меня самого ампутируют, удалят скальпелем, как нарыв, или соскоблят, как омертвевшую ткань…

Учитывая неблагоприятное для меня развитие ситуации и крайний дефицит времени, у меня не очень-то много шансов на успех (и я отдаю себе в этом отчет). У меня есть парочка идей, и я попробую их реализовать. Я уверен, что «курчалоевский джамаат» финансируется – и весьма обильно, судя по их черным делам, – не столько из-за кордона, сколько из самой России. Очень велика вероятность, что их сборщики «закята» – налога, изымаемого в общую копилку в некоторых мусульманских общинах, – уже вовсю работают здесь, в Москве, где циркулируют основные финансовые потоки. И если попытаться дернуть за такие вот кончики, то можно попробовать размотать весь клубок, действуя теперь уже из самого центра, из Москвы…

Ну вот, как я ни глушил себя крепким кофе и сигаретами, под утро все ж таки забылся в своем «окопчике»…

Разбудил меня Ахмед – часы показывали без пяти семь утра. Вернее сказать, разбудил меня не сам курчалоевский амир, а мужской голос с легким кавказским акцентом, внезапно прозвучавший у меня в ушах и подействовавший на меня, как ушат холодной воды, опрокинутый на голову.

– Хватит дрыхнуть, кяфир! – прозвучали его слова где-то глубоко в черепной коробке. – Слава всевышнему, уже пошли третьи сутки, как закончился великий Рамадан! Скоро ты сам сможешь убедиться, что я слов на ветер не бросаю, это случится даже раньше, чем твоя собственная голова покатится с плеч долой…

Глава 11

Ассалам алейкум, братья и сестры! Приветствую вас, господа москвичи, а также гости столицы, приезжие, командированные, гастарбайтеры и туристы, к которым лично у меня нет никаких претензий!

Некоторые из вас, думаю, меня уже запомнили. Да, это я – Белая Фатима. Для того, чтобы было понятно самым тупым из вас, уточню: я та самая светловолосая молодая леди, которая звонком со своего сотового активировала взрывное устройство в кузове тентованной «Газели» – это случилось ровно сутки назад…

Ну что? Теперь, я надеюсь, вы поняли, за кого вас держат власти? Я, как и многие из вас, просмотрела несколько выпусков новостей и прослушала комментарии милицейских начальников и ваших чиновников относительно причин ЧП в районе Никольской, в непосредственной близости от Красной площади и Кремля. Сплошная ложь, наглое вранье, ни единого слова правды! Вам в очередной раз вешают лапшу, господа москвичи, – «ложь во спасение»… Так, наверное, рассуждает про себя ваша тухлая, прогнившая до основания власть. Десятки людей, работавшие вчера на месте ЧП, внутри двойного кольца оцепления, уверена, прекрасно понимают, что причиной взрыва послужила отнюдь не «преступная халатность строителей» и не «вопиющие нарушения требований техники безопасности при проведении сварочных работ», но их, вероятно, попросили – убедительно! – «воздержаться от каких-либо комментариев»…

От вас, граждане, в очередной раз пытаются скрыть правду, как это было после резонансной акции в Беслане или после «Норд-Оста», где были отравлены газом почти две сотни заложников, – и никто потом за это не ответил – как это было во многих других случаях, когда вам откровенно врали или вообще не говорили ничего. Но не думайте, что я переживаю по этому поводу, что я вам сочувствую. Это ваши проблемы, граждане, потому что вы сами, каждый по отдельности и все вместе ничем не лучше тех, кто сейчас вами верховодит. Согласитесь, что и вы точно так же хитрите, крутите, маракуете и комбинируете, а при удобном случае не погнушаетесь «развести» на деньги или на квадратные метры жилплощади даже самого – вроде бы! – близкого вам человека. Вы существа с двойной моралью, вы яростно осуждаете тех, более успешных, наглых и оборотистых, на чьем месте, уверена, хотело бы быть большинство из вас. Вы дьявольски непоследовательны и лицемерны, а значит, вы все заслуживаете той участи, которая вас ожидает.

Только что приехали мои старшие товарищи, мои братья. Один из них носит сейчас имя Назир, почему именно это имя, я, если подвернется подходящий момент, расскажу вам позднее. Другого зовут Максим (он, как и я, с разрешения нашего имама и самого амира, временно не соблюдает наши традиции и даже вернул себе прежнее русское имя). Пока они умываются с дороги и переодеваются, у меня еще есть время, чтобы немного с вами поболтать. Мне тут сказали, что в огромной Москве действует всего пять мечетей и еще одна строится.

Добром, скажу вам сразу, это не кончится…

В Большом Лондоне – мне там доводилось даже жить некоторое время, – которому предстоит если не при нашем поколении, то при жизни наших детей стать главной мусульманской столицей Европы, уже сейчас открыты, причем многие на месте переоборудованных англиканских церквей, не менее двух десятков мечетей, не считая молельных домов. Наши имамы в открытую проповедуют джихад неверным, местные же власти, по большому счету, этому никак не препятствуют. Придет время, когда мы разных там поляков и индусов заставим работать на себя, как раньше это делали британские колонизаторы. Евреи наконец уберутся из нашего города, потому что мы будем жечь их синагоги, устраивать взрывы в плотно населенных «пейсатыми» городских кварталах и пригородах, мы устроим им «интифаду», сделав их жизнь невыносимой. Что касается самих англичан, то они стремительно дебилизируются… Ну что ж, какое-то время мы еще согласны терпеть их рядом с собой…

Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему не гремят взрывы в Лондоне и Берлине (в последние годы мы прекратили терроризировать и французскую столицу, где в префектурах и прочих органах самоуправления становится все больше людей, исповедующих ислам)?

С вашим мегаполисом, этнический состав которого будет постепенно меняться в нужном нам направлении, – уже меняется! – мы будем постоянно и плотно работать, хотите вы этого или нет.

Назир рассказал, что ваши власти ввели запрет на проезд грузового транспорта в центр города с восьми утра и до десяти вечера. Под особый контроль – по понятным нам всем причинам – рекомендовано взять транспорт строительных организаций, в особенности же грузовички марки «Газель».

Смешно слушать. Мы идем к известной только нам цели собственным путем. Наши противники мыслят шаблонно, они не знают, кто мы, и не ведают, чего мы в действительности хотим (скоро они это узнают). Мы – то есть я и мои братья – никогда не повторяемся, наши акции носят эксклюзивный характер. Я вам не завидую, господа москвичи. Потому что мы уже пришли в ваш город, а ваши коррумпированные, тухлые «органы» ровным счетом ничего не знают ни о нас самих, ни о причинах нашего появления здесь, ни о том, что же мы намерены предпринять уже в самом ближайшем времени.

Будьте уверены: ваша милиция, которая способна лишь набивать себе карманы мелкими купюрами, и на этот раз вас не сбережет…

Простите, братья и сестры, но я вынуждена прерваться. Когда делаешь бомбу, нельзя отвлекаться и думать о чем-то еще. Нужна высочайшая степень концентрации. Так что договорим как-нибудь в другой раз.

Частный дом на окраине города Н., почти полста километров от Московской кольцевой дороги; глухой забор, окружающий двухэтажный коттедж из светлого силикатного кирпича, сразу за которым, как кажется, вырастают трубы и корпуса какого-то индустриального гиганта советской эпохи, в котором сейчас едва теплится жизнь.

Под мастерскую сгодилось подвальное помещение, которое недавно было наконец очищено от хлама, оставшегося здесь от прежних хозяев (какие-то люди, не рассчитав, видно, свой бюджет, выставили дом на продажу, его перекупили через «своего» риэлтора и приспособили под «базу»).

В помещении находились двое мужчин и молодая, лет двадцати шести, женщина, светлые локоны которой тщательно убраны под туго затянутую черную косынку. Шатену – тридцать четыре; он чуть выше среднего роста, хорошо координирован, внимателен к любым мелочам, обладает завидной реакцией, природа наделила его длинными и чуткими, как у пианиста, пальцами. Второй мужчина чуть моложе, года на два или три, и на столько же сантиметров выше своего товарища. Темно-каштановые волосы, короткая аккуратная прическа, лицо с легкой смуглинкой, полоска усов над верхней губой, подбородок гладко выскоблен, так что хорошо видна снизу ямочка, как бы раздваивающая снизу его широкоскулое, волевое лицо. Глаза смотрят внимательно, цепко, зрачки чуть расширены и какого-то редкого желтовато-зеленого оттенка (в детстве и юности его за этот «тигровый» взгляд звали Шерханом, но затем у этого человека появились другие имена и прозвища, а детское – забылось). Никаких золотых побрякушек, вроде цепей или печаток, которыми любят украшать себя многие южане, в том числе и выходцы с Кавказа, которым является этот мужчина, взявший себе, по некоторым причинам, новое имя – Назир…

В помещении, где они собрались, воздух был уже хорошо прогрет; Макс первым делом выдернул из сети электрокамин – он всегда уделяет повышенное внимание мерам безопасности. Надо сразу сказать, что как спец по взрывотехнике он просто неподражаем, поэтому его очень ценят, берегут по мере возможности и платят ему за работу приличные по любым меркам деньги…

В подвале, который они превратили в мастерскую по изготовлению ВУ[24]24
  ВУ – взрывное устройство.


[Закрыть] и компонентов к ним, из мебели имелся только длинный и узкий стол, за которым удобно было работать как минимум двум спецам; трехламповый светильник, прикрепленный к потолку так, как это делают в бильярдных, равномерно освещает всю поверхность стола. Плюс специальная шарнирная лампа, которую обычно используют, когда требуется тонкая, воистину ювелирная работа…

Макс и Ольга – так зовут эту блондинистого окраса женщину – одеты однотипно: спортивные брюки, кроссовки и майки цвета хаки без рукавов (девушка даже предварительно сняла лифчик, чтобы ничто не стесняло ее движений). Назир, одетый в темно-серые брюки и черную водолазку, встал у торца стола и, сложив руки на груди, молча наблюдал за приготовлениями…

Через пару минут все было готово к работе. Никто из присутствующих громко не разговаривал; объяснялись коротко, репликами, произнесенными полушепотом, – сказывались выработанные годами дисциплина, опыт, профессиональный подход. Все необходимые для работы предметы были разложены на столе с особой, присущей Максу аккуратностью – словно на выставке: женская сумка из плотной черной кожи, проклепанная во многих местах, в стиле «а-ля байкерша», два цилиндрической формы взрывателя, один прямого действия, срабатывающий через замкнутые контакты прерывателя, другой электродетонатор рассчитан на замедление в девяносто секунд, уже зачищенные провода, отрезанные по длине, две батарейки «Крона», обычный аудиоплеер, внутренности которого Макс несколько видоизменил, сотовый телефон, рулон тончайшей свинцовой фольги, мягкий, эластичный брусок чешского пластита «самтекс», два наголовника с линзами, специальный паяльник для тонкой работы и еще кое-что по мелочам.

Макс надел шлем с «увеличилкой» – то же самое сделала и Ольга, – взял в правую руку скальпель, замотанный с другого конца куском изоленты, но тут вдруг подал реплику Назир, до этого момента наблюдавший за ними молча.

– Давай, Ольга, приступай к работе… да пребудет с нами всевышний, – сказал он, глядя своими желтоватыми глазами на женщину. – Для себя делаешь, да? Если сам что-то делаешь, то можно быть уверенным, что все сработает как надо… А ты, брат, проследи, чтобы не было какой ошибки…

Ольга, конечно, не считала себя таким виртуозом, как технарь Макс, – окончивший, кстати, в свое время инженерно-саперный факультет одного из российских военных училищ – но кое-какие навыки в минно-взрывном деле она уже имела. Она поправила «шлем», надетый поверх завязанной на затылке косынки, взяла со стола скальпель, чуть изменила угол наклона светильника, затем, более не медля ни секунды, принялась за работу.

Первым делом она вывернула наизнанку «байкерскую» сумку, присмотренную по случаю Максом на одном из подмосковных рынков. Сделала скальпелем десятисантиметровый надрез у днища, там, где для придания формы и жесткости был вшит между кожей и плотной материей, используемой для подкладки, фрагмент гибкого, но прочного пластика. Затем подрезала подкладку с двух сторон на боковинах – опять же у днища сумки, – после чего отложила скальпель в сторону.

В отличие от Макса, который, досконально зная науку разрушения, позволял себе – особенно при наличии зрителей – относиться к взрывчатым веществам с некоторой долей презрительной небрежности, Ольга работала сосредоточенно, предельно концентрируясь на своем нынешнем занятии. Она знала, что в таком деле, как это, мелочей не бывает, поэтому еще раньше, до того, как спуститься в мастерскую, избавилась от длинных накладных ногтей и отшлифовала пилочкой собственные ногти. Дальше дело пошло быстро и споро. Пластит, как ему и полагается, был материалом пластичным, как глина для лепки. Ольга сделала три тонкие, чуть вытянутые в длину «лепешки», определив каждую из них внутрь тончайшей свинцовой фольги, которую – и это уже не раз проверено – не берет никакой металлодетектор (конечно, если бы ей предстояло с такой вот «заряженной» сумкой проходить через досмотр на каком-нибудь терминале, оборудованном просвечивающими «Икс-Рэй-аппаратами», то могли бы возникнуть проблемы, но ее путь лежит отнюдь не в аэропорт, поэтому данным обстоятельством можно пренебречь). Осторожно действуя кончиками пальцев, вмяла в «глину» электродетонаторы, аккуратно подвернула фольгу, выпустив наружу проводки, – один из них имел на оконечнике специальную «фишку», чтобы можно было воткнуть в гнездо модифицированного Максом плеера… ну а уже после того, как разобралась с проводкой, тщательно проклеила те места в материи, где имелись надрезы, и придала сумке ее первоначальный вид (единственный проводок прерывателя с «фишкой», выходящий из-под днища, того же черного цвета, что и подкладочный материал, поэтому он почти незаметен).