Текст книги "История России с древнейших времен. Том 16. Царствования Петра I Алексеевича. 1709–1722 гг."

Сергей Соловьев
История России с древнейших времен. Том 16. Царствования Петра I Алексеевича. 1709–1722 гг

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ПЕТРА I АЛЕКСЕЕВИЧА

Внутреннее состояние России с 1705 года до учреждения Сената. – Характер правления. – Кабинет-секретарь Макаров. Зотов. – Остерман. – Судьба Виниуса. – Деятельность Курбатова. – Курбатов вице-губернатором в Архангельске. – Финансовые распоряжения. – Полицейские распоряжения. – Гошпиталь. – Меры против нищенства. – Разбои. – Заботы Петра о просвещении. – Духовенство. – Неудовольствия архиереев на Монастырский приказ. – Дело нижегородского митрополита Исаии. – Стефан Яворский. – Деятельность митрополитов: Иова новгородского и Димитрия ростовского. – Неудовольствия в низших слоях народонаселения. – Состояние Малороссии. – Разделение России на губернии. – Первое счисление прихода с расходом. – Учреждение Сената. – Определение его деятельности. – Учреждение фискалое. – Комиссары из губерний. – Медленность губернаторов. – Продолжение швeдской войны. – Положение завоеванного Прибалтийского края. – Женитьба герцога курляндского на племяннице царской Анне Иоанновне. – Дела турецкие. – Разрыв с Портою. – Действия союзников датчан. – Отношения к Англии и Ганноверу. – Отношения к Польше. – Печальные предчувствия Петра пред началом турецкой войны. – Семейное дело.

В рассказе о внутреннем состоянии России мы остановились на 1705 годе. Мы видели, как с этого года борьба преобразователя и с чужими и с своими усиливается, страшный враг входит в пределы России и за бунтом Астраханским следует бунт Башкирский, Булавинский, измена Мазепы. Во все это время мы не вправе ожидать сильной внутренней деятельности, важных преобразований. Характер правления остается прежний; царь по-прежнему в отлучке, изредка приезжает в Москву: приедет, станет заниматься внутренними делами, и вдруг – вести о приближении врага, царь с досадою покидает важные правительственные занятия и спешит к границам. В отсутствие царя по-прежнему управляют бояре, которые носят название министров; министры по-прежнему съезжаются в палату в ближнюю канцелярию на общий совет, в конзилию. Оказались беспорядки: приедут не все, а потом при взыске отговариваются: я не был и дела на решал. В 1707 году Петр написал Ромодановскому из Вильны: «Изволь объявить при съезде в палате всем министрам, которые в конзилию съезжаются, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали и каждый бы министр своею рукою подписывал, что зело нужно надобно, и без того отнюдь никакого дела не определяли бы, ибо сим всякого дурость явлена будет».

Правительственные лица прежние, нам знакомые, по-прежнему сильнее всех Александр Данилович Меншиков; но подле царя является новое лицо, очень скромное, не видное и не слышное, но расположения которого заискивают самые сильные люди. Царь в отлучке из Москвы: он то в Петербурге, то в Воронеже, то в Азове то в Литве; но он следит за всем, к нему обращаются все с донесениями, вопросами, просьбами и жалобами. Все эти бумаги поступают в Кабинет царского величества; царь их все прочитывает; но он то преследует неприятеля, то отступает от него, то переезжает с одного конца России на другой – когда он прочтет ту или другую бумагу, когда даст решение? Прочтя, отвлечется другим, более важным, делом: когда опять вспомнит о прочитанном? Но подле него безотлучно находится человек, который подает ему бумаги, читает их; от этого человека, следовательно, зависит, когда подать бумагу, пораньше или попозднее, от него зависит напомнить о бумаге, уже прочитанной, и, главное, от него зависит доложить о деле или напомнить о нем в благоприятное время, когда царь спокоен, в духе. Этот человек – кабинет-секретарь Алексей Васильевич Макаров, человек без голоса, без мнения; но человек могущественный по своему приближению к царю, и все вельможи, самые сильные, обращаются к Макарову с просьбами: обратить внимание на их дела, доложить о них царскому величеству и напомнить, чтоб поскорее были решены. Для примера, как относились первейшие вельможи к Алексею Васильевичу, приводим письмо Федора Матвеевича Апраксина к нему: «Мой благодетель Алексей Васильевич, здравствуй. Объявляю милости вашей: вручил я письмо до всемилостивейшего государя чрез господина адмирала (Головина). Пожалуй, мой благодетель, когда вручено будет, вспомози мне о скором ответствовании, в чем имею на тебе надежду. Тако ж де послано письмо до милостивейшего моего патрона Александра Даниловича: по возможности изволь разведать и, по своему приятству, ко мне напиши. Приятелем моим, кои обретаются при его величествии, господам питателем и комнатным служителем и славному богатырю Екиму и всем, кто меня любит, пожалуй поздравь» Для письмоводства при Петре была ближняя походная канцелярия, начальником которой был всешутейший Никита Моисеевич Зотов, старый, опытный излагатель царской воли в указах; он назывался: «Ближний советник и ближней канцелярии генерал-президент». Несмотря на этот громкий титул, Зотов далеко не имел того значения, каким пользовался Макаров. С 1703 года для иностранной переписки находился постоянно при государе Остерман, сначала невидный, скромный немчин.

Сходит со сцены старый, неутомимый работник думный дьяк Андрей Андреевич Виниус. Петр, державший его прежде в большом приближении, сильно охладел к нему, заметив, что старик нечист на руку. В 1703 году Виниус, угрожаемый лишением всех мест, обратился к Меншикову с подарками, привез ему в Петербург три коробочки золота, 150 золотых червонных, 300 рублей денег, а в семи коробочках золота и в 5000 рублях дал письмо, в котором обязывался выдать по востребовании. Данилыч поступил с ним нечисто: дал ему письмо для доставления государю, И в этом письме, которое Виниус прочел, было написано, что старик оправдался совершенно во всем. Но в то же время Меншиков отправил к Петру другое письмо, в котором писал, что Виниус, несмотря на свое выкручивание, ни в чем не мог оправдаться. Рассказавши, какие подарки дал ему Виниус, Меншиков прибавил: «Зело я удивляюсь, как те люди не признают себя и хотят меня скупить за твою милость деньгами: или они не хотят, или бог их не обращает. А большую дачу дал мне Виниус и за то, чтоб Пушкарский приказ и аптеку хотя у него и взять, только бы Сибирский приказ удержать за ним. Из чего изволишь познать, для чего такую великую дачу дал: надеется от Сибирского приказа впредь себе больших пожитков; а прежде много раз бил челом твоей милости о деревнях, говоря, что пить и есть нечего». Виниус продолжал работать, лил пушки, но чувствовал немилость царскую; в апреле 1705 года он писал Петру: «Обрадуй мя, своего раба, в печалех погружаема во грядущий праздник Воскресения Христа, бога нашего, обнадежением своея государския милости». Обнадеживания, как видно, не было; старику стало очень тяжко: другие идут быстро вперед, молодой переводчик Посольского приказа Шафиров в большой милости, заведывает почтовым управлением, отнятым у Виниуса, а старый служака забыт, в опале! Не он ли умножил казну несколькими сотнями тысяч, нашел руды медные и железные, устроил 4 завода, которые кроме удовлетворения государственным потребностям отправляют свои произведения за море; устроил китайский торг, нашел селитру, в два с половиною года изготовил больше 600 пушек, улучшил порох, устроил математическую школу. И за все это вместо награды наложили на него взыскание в 13000 рублей, чтоб заплатить эту сумму, должен был один двор продать, другой заложить, деньги занять; опозорен, обнищал, и наконец 65-летнего старика послали в Гродно, где целый год был в тяжких трудах. В 1706 году узнали, что Виниус ушел за границу, откуда написал царю оправдательное письмо: «Будучи в Гродне, в нашествие наприятелей лишился без мала не всех своих лошадей и людей. По сих, во время похода достал скудости ради лошадей и денег, иные и худосильные, которыми, отъехав едва до Кнышина, в том месте обессилели и от бескормицы стали, и я, видя себя в таком опасении нужною смертию погибнуть или в руки достаться неприятелю, принужден к прусской границе удалиться». Старик соскучился по России, просил позволения возвратиться и получил его в 1708 году. О возвращении своем он так уведомил царя: «Приял резолюцию паки в недра святые восточные церкви и под кров вашего величества славного милосердия вдатися, чрез океан северный к Архангельской порте и град Москву достигох; но обрете домик мой запечатан, деревни описаны, книги, ими же некогда вашему величеству служих и в горестех своих довольную приях утеху, взяты». Виниус просил возвратить ему все взятое, получил и опять стал служить книгами: через два месяца по возвращении по царскому приказанию перевел трактат механики; объявляя об окончании труда, просил прощения за медленность по старости и недугам, особенно по трудности материи. в которой некоторых имен без лексикона перевести было трудно.

Деятельность Виниуса прекращалась; все сильнее и сильнее становилась деятельность знаменитого прибыльщика Курбатова. Мы видели его деятельность в звании дьяка Оружейной палаты в феврале 1705 года он был сделан инспектором ратуши, т. е. представлен в челе финансового управления в целой России. Прибыльщик на своем месте: письмо за письмом шлет он к царю, вскрывая злоупотребления, указывает новые источники доходов, не щадит сильных людей, опираясь на могущественного милостивца своего Меншикова. Неизвестно, к какому времени относится доклад Курбатова Петру: «Молю тя, государя, повели мне, видя, где мочно учинить какие в котором приказе прибыли; или какие в делах поползновения, судиям наедине доносити безбоязненно. И о которых двух человеках в помощь мне милости я у тебя, государя просил, умилися, государь, ради милосердия божия, даруй мне их ради истинных услуг к тебе, государю, и повели мне сказать о них указ твой. Благоволи в надежду всех поступок моих зде подписать своею, государевою, рукою. Истинно желаю работать тебе, государю, без всякого притворства, как богу». Петр подписал на докладе: «Доносить доброе дело самим, только надобно смотря по человеку, о чем и приточник: обличение нечистивому мозоли. А о дву человеках говори Федору Алексеевичу (Головину), чтоб он сделал». Уже в марте 1705 года Курбатов писал Петру: «Тихон Никитич (Стрешнев) изволит принуждать, чтоб десятою деньгою обложить вновь гостей и гостиных детей. Они милости просят, чтоб их обложить в ратуше; нам приносят многую жалобу, что растащены все врознь; десятые деньги сбирают мимо ратуши в разных приказах, от чего им не без утеснении. А повеление вашего величества нам, дабы со всеми околичностями усмотреть ратушу, в чем истинно, как богу, равно желаю тебе, государю, услужити. И надлежит не точию одних гостей обложить, но, усмотрев, и всех слобод торговых людей, для того что в прежних окладах нималое есть усмотрение: кому мочно платить сто рублев, тот платит пятнадцать, а убогие отягчены».

В наказных статьях, данных Курбатову, было сказано: «Надлежит рассмотреть ратушу московскую со всеми ее околичностями и, что возможно еще, прибавить прибыли без тягости народа. Города, которые можно вместе с Москвою тако ж де осмотреть, а прочие потом, как возможно, обнять, един по другом осматривать и ставить на мере». Курбатов принялся за дело и в октябре того же 1705 года донес государю: «Вашего величества повелением вручено мне с товарищи ратушное правление, велено осмотреть ратушу со всеми ее околичностями. Многий в том належит труд того ради, что никакого нет в ратуше правого усмотрения вин ради таковых: 1) что не точию сначала состояние ратуши, но еще с 206 года (1698), с которого им то чинить велено, книг московские таможни по сей год в ратушу не взято и бурмистры не считаны и премногая есть доимка, также и питейные прибыли многих же годов бурмистры не считаны, в чем усмотрел я, что их милость бурмистры друг другу тяготы носят. 2) В городах от бурмистров премногие явились кражи вашей казны, и в розысках бурмистры говорили, объявляя о черных сборам книгах, которых не подают в ратуше, а подают белые, написав как хотят с великим уменьшением, и во всех городах такие книги есть, которые уже многие и вынуты, и для собрания таких книг хочу послать во все города, а в иные и посланы: и таким клятвопреступникам, крадущим вашу казну, что чинить? Да повелит мне ваше величество в страх прочим о самых воровству производителях учинить указ, да восприимут смерть, без страха же исправить трудно; ей, ей, государь, превеликое чинится на Москве и в городах в сборах воровство. 3) Подьячие ратушские превеликие воры, и всякое вышеозначенным ворам чинят в их поползновениях помоществование, и имеют себе повытья за наследства, и берут премногие взятки, еще ж дают в города знать, да опасаются нашего правления, и о таковых, государь, что чинить? Поступаю и так, при помощи божией, не зело им в угодность, но приемлю ненависть от их патронов, понеже имеют едва не всякий у себя дядек». Курбатов приводил примеры, какие средства употребляют частные люди для собственных выгод против выгод казны: человек Кирилла Киреевского, пришедши в деревню к белевским бортникам, говорил: вам, бортникам, конечно, за государем не быть, а быть по-прежнему за помещиками, а на Меншикова в том не надейтесь; разве двое их за рубеж в иное государство уйдут. Дворовый человек княгини Урусовой, приехав к ним же на мирской сход, сказал: как приедет к вам из канцелярии медового сбора описчик для описи бортных, и вы бортниками ему не сказывайтесь, и в том на прибыльщиков не надейтесь, за государем вам никогда не бывать, а быть за боярынею

В 1705 году Курбатов доносил неопределенно о премногом воровстве; в 1706 уже указывает прямо на лица и на суммы украденные. 4 октября он писал государю: «За градскими бурмистры премногое воровство чрез мое, бедного, усердие сыскано: в одном Ярославле украдено с 40000 рублев. На псковичей Никифора Ямского и Михайла Сарпунова с сыном и на иных лучших людей доносят, что во время точию шведской войны украдено ими пошлин и питейной прибыли с 90000 рублев и больше. Они же, воры-псковичи, посланным с Москвы надзирателям всякое чинили противство, отчего и в сборах уменьшение, и из земской избы их выбили самовластно, в котором противстве Иван Сарпунов ныне на Москве принес повинную, что то противство чинили они по указу лучших людей, Ямского со товарищи. Ныне в таких великих их воровствах и противствах велено сыскать о них Кирилле Алексеевичу Нарышкину, который в многих взятках с них сам приличен и во всем им дружит: как он сыскать может истину? Умилосердись, государь, не вели ему ни в чем их ведать; ежели я в том сыску учиню какую неправость, то вечно лишен да буду вашего милосердия. Доносители так написали: ежели они неправо доносят и воровство их не сыщут, чтоб их казнить смертию, а чтоб у того розыска Кирилле Алексеевичу не быть». Донося, сколько кем украдено казенных денег, Курбатов прибавлял, сколько он сам сделал казне прибыли: «Моим, бедного, усердием в нынешнем году в Москве одной над все годы от новопостроенных аптек, и что истреблены корчмы многие, со 100000 рублев питейные прибыли будет». Прибыльщик вынул корчемное вино у первого разрядного подьячего Топильского, который находился у боярской книги: подьячий торговал вместе с женою в ведра и скляницы, продал до 400 ведр, и много еще было запечатано. Курбатов открыл и то, откуда подьячий добывал вино: это были взятки с дворян, для которых Топильский обделывал дела в Разряде; в два года он получил таким образом с дворян до 1500 ведер вина и множество других припасов; люди, у него служившие, получены были за долг. Оканчивая свое донесение, Курбатов писал царю: «Едва не все их милости об нем скорбят, подсылают ко мне с дарами, грозят погубить. Молю, спаси! Одни ярославцы и псковичи готовы дать 20000 рублев, чтоб только избегнуть обличения от меня».

Кроме кражи казенных денег Курбатов доносил царю о другом печальном явлении. Мы видели, что одним из первых распоряжений Петра было освобождение городских жителей от воеводских притеснений, им дано было самоуправление; но как же они этим воспользовались? «Через московскую ратушу ведомо великому государю учинилось, что едва не во всех городах в окладных тяглых и в случающихся неокладных и на мирские расходы поборах налагают пожиточные, пользуя себя, на убогих (без всякого скудости их торговых промыслов рассмотрения) платежи тяжки; в иных же городах предлагают они пожиточные в новое убогим же тягчайшее уравнение, именно, оставя имущество пожитков, равняют в ровные с собою подати числом дворовым. И чтоб оные поборы и всякие подати были сбираны по древнему, с расположением каждого в пожитках имущества, обычаю, многое в городах земским бурмистрам от убогих было прошение; но они, ведая о себе, что и сами они из числа первостатейных же, указу им не чинили, иным же производили в тюрьмах задержанием и чрез иные наказания озлобления, от которых обид многие из числа убогих вышли в стороны городов». Для отстранения этих злоупотреблений царь велел «выбирать по общему же с малопожиточными согласию, особливых из первой и из последних статей, сколько человек где прилично, которые б брали у сборщиков и расходчиков всяким поборам и расходам всякие письменные ведомости помесячно и по тем ведомостям сборы и расходы считали самою истинною правдою».

Кроме злоупотреблений Курбатов жаловался и на нерадение выборных бурмистров: «Которые при мне и бургомистры есть, ей, малое от них имею помоществование, понеже видя они мое усердие, что я многое усмотрел не точию за иными, но и за ними, мало за сие мя любят, и лучший Панкратьев однажды или дважды в неделю побывает в ратуше, а в банкетах по вся дни; а я, бедный, ей, ей, государь, едва не всем управляю своею головою».

Жалуясь на бурмистров, Курбатов жаловался на губернаторов, которые не присылали в московскую ратушу денег, собранных в ратушах других городов: «В ратуше, государь, собрано моим усердием из доходов прошедших лет денег тысяч со сто рублей. Из губерний ратушских сборов прошедших лет в ратуше в присылке самое малое число, тако же и бурмистров к отчету: да повелит ваше величество повторить о том именными указами. Премногие тысячи доимочных денег довлеет быть в сборе, в том числе с двух городов точию, с Астрахани и с Казани, со 150000 рублев. Ничего Петр Матвеевич Апраксин не присылает, а сказывал сам, что у него в Астрахани тех денег есть в сборе тысяч с 70, а в ратушу прислано от него в три года только 10000 рублев».

Знаменитый прибылыцик по-прежнему не ограничивался одними финансами: еще в 1704 году он послал Меншикову статьи о умножении пехотных и конных войск и о поселении пехотных в городах; а в 1705 году писал самому государю: «Доносил я вашему величеству в прошедших летах неоднократно, дабы из москвич и городовых дворян учинить полки драгунские, понеже нестройный их бой не точию шведам, но и татарам не зело страшен. А ныне еще в остатках тех москвич слишком 4000, и ежели при них хотя по одному драгуну учинить из людей их, то будет полков тысячных осмь, а иные возьмут за собою двух и трех человек военных, и служить будут без жалованья, как и ныне, аще и не строем, однако служат едва иные не повсягодно; а многие из них прикрываются, всяко измаляясь, чрез посылки, которое их прикровение истинно всячески надлежит отсечь; ясное неусмотрение, что во многих городах едва не по десяти человек живут ради дел, которые дела мочно все управить одному воеводе; а буде и послать для самых нужд в помощь воеводе, то бы, конечно, из отставных или из дьяков и подьячих, а не из служилых, от которых посыльных дворян превеликое чинится народу разорение, как я уведомился о Вятке, что из их милостей брали с народу рублев тысячи до полторы; их милостей великочестных многих есть дети, братья, а иные и сами могут, но не служат, в пример же сын Алексея Петровича Салтыкова или сын Тихона Никитича (Стрешнева) и прочих». Таким образом, прибыльщик продолжал задевать сильных людей; продолжалась у него и ссора с князем Федором Юрьевичем Ромодановским. Пресбургский король избил ратушского подьячего без розыска в самую великую пятницу, «забыв величество дня». Курбатов послал жалобу царю, причем отозвался очень нелестно об умственных способностях страшного короля: «Видя такую злобу. я сам ослабеваю в моем усердии: понеже аще и скудный в своих рассудках человек, но великомочный в своем правлении, учинит что хочет. Умилосердись, государь, заступись за нас; кому было надлежало нас любить, понеже значится правосуден (мнением разве), тот паче всех ненавидит. Не вели ему ни в каких делах людей ратушных ведать. Ей, ей, государь, многое творит по пристрастию».

В начале 1711 года в судьбе Курбатова произошла перемена Петр назначал его вице-губернатором в Архангельск, в место, важное по своему торговому значению, ибо Архангельск, или город, как его обыкновенно называли, продолжал быть единственным морским пристанищем в России; в 1710 году к нему приходило английских кораблей 72, голландских 58, гамбургских 12, бременских 2, русский 1, испанский 1, датских 8, всего 154. Место было важное: было над чем присмотреть, было где найти злоупотребления и новые источники доходов зоркому глазу прибыльщика Несмотря на то, Курбатов сильно огорчился, узнав о своем назначении: инспекторство в московской ратуше он имел полное право считать выше архангельского вице-губернаторства; притом из столицы, где он имел такое важное значение, перебираться на край света, в Архангельск. Другое дело, если бы назначили губернатором! Курбатов увидал в своем новом назначении опалу и выразил свою скорбь в письме к государю. Петр отвечал ему: «Господин Курбатов! Вчерашнего дни получил я письмо от вас, в котором вы зело опечалились ездою к городу образом малодушества, то не напоминая, что в каких бедах ваш предводитель и печалях обретается; что же мните, будто ради я какого сердца на вас сие учинил, то извольте верить воистину, что ниже в мысли моей то было, ибо ежели б я хотел, явно б мог без подлогов учинить, о чем пространнее услышите, когда у вас назавтрие буду. Piter». Курбатов просил губернаторского звания. «Построй три корабля, и будешь губернатором», – отвечал ему Петр. Недаром печалился Курбатов: не на добро поехал он к городу!

Прибыльщики указывали новые источники доходов, и правительство брало везде, где только можно было взять, чтоб вынести тяжкую войну, предпринятую для приобретения средств к народному обогащению. С начала 1705 года меры для умножения казенных доходов усиливаются. 1 января – два указа: первый – об отдаче рыбных ловель на откуп; второй: на Москве и в городах, у всяких чинов людей соль описав, продавать из казны, а у продажи быть выборным головам и целовальникам добрым, а над ними смотреть бурмистрам; а впредь соль ставить в казну подрядом, кто похочет, а почему по подряду по истинной цене на месте станет, продавать вдвое. В том же месяце велено переписать у продавцов дубовые гробы, собрать их в монастыри и продавать против покупной цены вчетверо; а сосновых, еловых и других гробов не переписывать и не брать. В том же январе наложена пошлина на бороду и усы: кто не захочет бриться, с тех брать: с царедворцев, служилых и приказных людей – по 60 рублей; с гостей и гостиной сотни первой статьи – по 100 рублей, средней и меньшой статьи, с торговых и посадских людей – по 60 рублей, с боярских людей, ямщиков, извозчиков, церковных причетников и всяких чинов московских жителей – по 30 рублей ежегодно; с крестьян велено брать везде по воротам пошлину, по 2 деньги с бороды по все дни, как поедут в город и за город. Сибирским жителям было дозволено для скудости остаться при прежнем платье и прежних седлах. В феврале велено с извозчиков брать десятую долю с наемной платы. В апреле продажа табаку взята у англичанина Гутфеля и сделана казенною. Издавна в Москве в рядах и по перекресткам дегтем, коломазью, мелом, жиром, рыбным салом, а в городах и смолою торговали откупщики: в 1707 году эту торговлю запрещено отдавать на откуп, велено означенные товары продавать выборным из слобод целовальникам под надзором мытенных бурмистров.

Несмотря, однако, на сильную нужду в деньгах, тяжесть некоторых прежних налогов была ослаблена: прежде была наложена рублевая пошлина на домашние бани; в 1705 издан указ: с маломочных, служилых и нижних чинов людей, дьяков и просвирниц, у которых домашние есть бани, а на 704 год с тех бань за скудостию рублевых денег не платили и оплатиться с правежа нечем, те деньги сложить и впредь не править, а брать с домашних бань по 5 алтын на год. Которые имеют у. себя пожитков на 50 рублей и больше, у тех брать с. бань по рублю; у кого меньше 50 рублей, с тех брать по 5 алтын; с крестьян и деловых людей брать с бань по 3 алтына по 2 деньги. Содержание постоялых дворов, взятое прежде в казну, в 1705 году опять отдано частным людям с обязанностию платить четвертую долю с постоя. Торговля льном взята у англичанина Гутфеля, а велено торговать всем свободно, возить всюду. Заведение флота заставило обратить внимание на леса; те из них, которые доставляли хороший материал для кораблестроения, правительство объявило заповедными: в 1705 году было определено, чем и для чего можно было пользоваться в этих заповедных лесах: «На сани и телеги, на оси и полозья и к большим чанам на обручи рубить заповедные леса: дуб, клен, вяз, корогач, лиственницу, а на мельничные потребы, на пальцы и на шестерни рубить ныне всем невозбранно; а на иное домовое и ни на какое строение никаких заповедных лесов отнюдь никому не рубить под смертною казнию безо всякой пощады».

Брали деньги везде, где только можно было взять, брали дубовые гробы из лавок и продавали вчетверо; но доходов все недоставало на военные издержки, и потому собирали деньги на жалованье ратным людям с дьяков и подьячих, московских и городовых. Ратным людям надобно было платить жалованье, и платить хорошими деньгами, которые бы имели ход и в чужих странах; для этого в 1706 году распорядились: «Деньги медные держать в расход и давать жалованье и на всякую дачу тем, которые живут на Москве, десятую долю медными, а которые в приказы приносят во всякие платежи, и тех медных денег принимать пятнадцатую долю на такие же московские расходы; а монеты на жалованье в полки посылать и давать всегда в расход». Хорошие же деньги нужно было посылать за границу на жалованье послам: Долгорукову в Копенгаген – 1865 рублей в год; фон дер Литу в Берлин – 2700; Урбиху в Вену – 9000; Толстому в Царьград – 4225; Матвееву в Англию – 5265.

Кроме усиленных денежных поборов, шедших преимущественно на войну, были и поборы другого рода, для внутренних улучшений: в сентябре 1705 года велено было мостить московские улицы камнем, для чего крестьяне и торговые люди должны были доставлять дикий камень и песок. Но вдруг всю Москву вымостить камнем было нельзя; нужно было поддерживать старую деревянную мостовую и позаботиться об опрятности улиц. В феврале 1709 года велено было выбрать во всех улицах и переулках для досмотра помета и мостовых бревен десятских; если против чьего-нибудь двора из мостовой будут бревна выломаны или покрадены или какой навоз и мертвечина и помет явится, то все это очищать и краденые из мостовых бревна замащивать хозяевам, против чьих дворов помет и краденые бревна явятся; ослушников за первый привод бить батогами, за второй бить батогами и брать пени по 5 рублей, за третий бить кнутом и брать пени по 10 рублей.

Крестьяне должны были доставлять дикий камень и песок для московских мостовых; монастырские крестьяне Московского уезда должны были возить на гошпитальный двор можжевельник, поставлять быков. В 1706 году великий государь указал построить за Яузою-рекою против Немецкой слободы в пристойном месте гошпиталь для лечения болящих людей, а у того лечения быть дохтуру Николаю Бидлу да двум лекарям, Андрею Рыбкину, а другому – кто приискан будет. Тогда же велено набрать из Монастырского приказа в ученики к дохтурственному делу и отослать к доктору Бидле; между прочим, из Адмиралтейского приказа был отослан матрос голландского ученья. В 1707 году гошпиталь попечением Мусина-Пушкина был окончен. Главный доктор Бидлоо в 1712 году писал Петру: «В сем гошпитале благоволил ваше величество, чтоб я сего народа несколько молодых людей, кои голландского и латинского языка искусны были, хирургии по основанию анатомическому научил, и больных, посланных ко мне, и иных бедных увечных исцелял, и всяких людей, кои ко мне присланы были, посещал. Более тысячи больных у меня оздоровели. Лучших из студентов моих рекомендовать не стыжусь, ибо они не токмо имеют знание одной или другой болезни, которая на теле приключается, и к чину хирурга надлежат, но и генеральное искусство о всех тех болезнях, от главы даже до ног, с подлинным и обыкновенным обучением, как их лечить, тако ж приключающиеся язвы завязывати и ко оным завязывание сочинять, где повсядневно от ста до двухсот больных суть, зело поспешно научились. Взял я в разных годах 50 человек до науки хирургической, которых 33 осталось, 6 умерло, 8 сбежали, 2 по указу взяты в школу, один за невоздержание отдан в солдаты».

Существовали старые богоугодные заведения при церквах, богадельни; в 1710 году упоминаются в Москве: Николаевская богадельня за Яузою на Болвановке, Троицкая у Покровских ворот на Грязях, Введенская на Сретенке, Троицкая в Мещанской, Троицкая в Сыромятниках, Смоленская, Адрианонатальская. В декабре 1705 года боярин Мусин-Пушкин по указу великого государя приказал: нищих, которые являются на Москве, и ходят по рядам и по улицам, и сидят по перекресткам, просят милостыню пришлые из городов и из богаделен, ловить и деньги, сколько у них сыщется, брать поимщикам себе, а их приводить в Монастырский приказ, и чинить им наказанье, и всякого чина людям заказывать, чтоб тем бродящим нищим милостыни никто не давал, а кто хочет милостыню подавать, пусть дает в богадельни; а кто не послушается и будет подавать милостыню бродящим нищим, таких хватать, приводить в Монастырский приказ и брать с них пеню по указу; из этих пенных денег половина идет в Монастырский приказ, а другая – тому подьячему, который станет таких людей приводить в приказ, и для того послать из Монастырского приказа подьячих с солдатами и приставами по улицам.

В Москве преследовали нищих; в областях продолжалось преследование, и не с большим успехом, более вредных людей. И июля 1707 года сидели бояре в столовой палате, слушали памяти из Разряда, отписки из Углича и Твери и приговорили: на Углич, в Тверь, в Ярославль, в Пошехонье, в Торжок, Бежецкий Верх и другие города и уезды для розыску и поимки разбойников и смертных убийц и зажигателей послать нарочно из московского Судного приказа стольника князя Василия Мещерского, потому что в этих уездах воровские люди ходят, собравшись многолюдством, много сел и деревень пожгли, много домов разорили. В 1710 году в Монастырский приказ дали знать, что разбойник Гаврила Старченок с 60 товарищами приезжал днем в вотчину Ипатьевского монастыря, село Колщево, с ружьями, шпагами, копьями и бердышами; въехавши на монастырский двор, велел прикащику купить в кабаке вина и пива и пил до ночи; разбойники побрали монастырских лошадей, сбирали деньги, прикащика, старосту и сторожей били и мучили; крестьяне от вора заперты: никого, никуда, ни с каким делом послать нельзя, проходу и проезду нет, везде разбойники грабят. Тот же Старченок разбил вотчину Вздвиженского монастыря, село Покотцкое, жег огнем, топил печи и сажал туда крестьян, а девиц ругал ругательски; соседние помещики и вотчинники все выехали в Кострому, и разбойники, не видя ниоткуда сопротивления, в полтора месяца отогнали у монастырских крестьян 300 лошадей, не считая пограбленных пожитков. В том же 1710 году били челом государю клинские, волоцкие, можайские помещики и вотчинники: приезжают к ним разбойники многолюдством со всяким оружием, разбивают и жгут села и деревни днем и ночью, мужиков бьют до смерти, баб и девок увозят с собою, лошадей берут, остальных лошадей и скот побивают, хлеб из житниц на улицу высыпают для разорения; на разбой они ездят, собравшись из многих городов и уездов, беглые солдаты, драгуны и корела. От такого разорения и страха, покинув домы свои, они скитаются с женами и детьми по городам. Против разбойников отправлен был полковник Козин.