Текст книги "Теория диктатуры люмпен-пролетариата"

Так из самого факта захвата власти люмпен-пролетариями логично вытекает форма их диктатуры. Они могут руководить только с помощью авторитарных методов управления, а потому диктатура люмпен-пролетариев неминуемо принимает форму авторитаризма.

Именно люмпен-пролетариат составил костяк государственного аппарата и промышленности революционной России после октября 1917 года, и, что гораздо важнее, – тайной канцелярии (ВЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ). Прочитайте воспоминания людей, живших и пострадавших в 20-е и 30-е годы ХХ века в СССР – со страниц этих воспоминаний на вас хлынет поток их встреч с люмпен-пролетариями на всех уровнях, и что страшнее всего – в стенах тайной канцелярии, какие бы названия она не носила. Вот, например, из первого, что оказалось под рукой: «Допрашивали нас в нескольких комнатах несколько следователей. За исключением умного Решетова все следователи были малограмотны, самоуверенны и ни о ком из нас не имели никакого представления… «А вы, говорите, философ? А чем занимаетесь?» («Очистим Россию надолго…» 2008, с.700). Или, как был глубоко убеждён Д.М.Панин: «Во времена Ленина в партию завлекали несбыточными лозунгами и обманом, и в неё валили валом самые тёмные, неразвитые, тупые в своей доверчивости люди» (Панин 2001, с. 40).

Конечно же, новая большевистская власть формировалась не только из люмпен-пролетариев, но в основном из них. Всеми ветвями этой новой власти нужно было руководить – от высшего до низшего уровня управления и вход на эти должности тем, кто не умел ни читать, ни писать был закрыт. Поэтому руководителями разных уровней системы управления становились те представители люмпен-пролетариата, которые попали туда из числа интеллигенции. Но их исторически было очень мало – не более 10% от общей массы новых властителей страны. На самых низких уровнях управления – в комбедах, исполкомах уездных, городских и волостных Советах и их Исполкомах, многочисленных ревкомах, военкомах и проч., вообще было мало людей грамотных. Там заседали и руководили люмпен-пролетарии из низов, только-только умеющие читать и писать, люди с «чёрно-белым» представлением об окружающем мире и с таким же «чёрно-белым» набором средств решения всех проблем. Пройдя Первую мировую войну, а затем и Гражданскую войну, они привыкли к тому, что насилие является основным инструментом доказательства и убеждения. Войдя во власть, они вели себя, как и положено себя вести деклассированному элементу с элементарным пониманием окружающего мира и роли своей личности в нём: крестьяне Усманского уезда Тамбовской губернии «с ужасом сообщали о местных коммунистах, которые силой брали женщин в жёны, присваивали конфискованную собственность и т.д. Самыми употребляемыми словами местных партийцев, как указывали… крестьяне, были: арестуем, расстреляем» (Лившин 2010, с. 98-99). И арестовывали, и расстреливали!

В 1921 году страна умирала от голода, а люмпен-пролетарии во власти вели разгульную жизнь. Вот как об этом вспоминал К.Сокол, тогда заведующий ссыпными пунктами на юге Украины: «Я … решил поехать в Томашполь, чтобы добиться разрешения на открытие питательного пункта для голодающих, чтобы помочь им и тем избежать разгрома голодающими продовольственных складов. Приехав в Томашполь вечером, я сейчас же отправился в Уездный продовольственный комиссариат, но там никого не оказалось, спрашиваю, где упродкомиссар; мне ответили, что он на балу, у товарища такого-то.

Я направился туда. Вхожу, и что же представляется моим глазам? За роскошно убранным столом, заваленным дорогими яствами и заставленным заграничными винами, сидит почти все уездное высшее начальство. Тут же играет оркестр и на столах танцуют шансонетки.

А комиссары и их жены, разодетые в шелка и разукрашенные бриллиантами, гуляют вовсю…

После потрясающих картин голода, только что виденных мною, этот «пир во время чумы» меня поразил. Я им говорю, что приехал по делу устройства столовой для голодающих и хотел бы немедленно добиться разрешения, так как ждать больше нельзя; люди гибнут на моих глазах.

Мильцман и Пьянковский – начполитбюро – ответили мне:

– Брось, товарищ. Садись с нами пить и гулять. Что это у тебя голова болит о голодающих? Подохнут – другие народятся. Этого добра хватит…

Я уехал, не добившись никаких результатов…» (Российская и советская деревня первой половины XX века глазами крестьян 2009, с. 169).

И этот пример – не исключение из правил того времени. Это – правило того времени, из которого Павлы Корчагины были исключениями.

«Военный коммунизм» Гражданской войны, о котором сложилось устойчивое мнение, как о вынужденной мере Советского правительства в условиях «разрухи», вовсе не проистекал из сложившейся ситуации, а явился результатом слепого следования принципам «научного социализма» как его понимали в начале ХХ века. Гражданских войн мировая история знала много, но ведь нигде не возникал «Военный коммунизм». В воспоминаниях современников тех времён единодушно отмечается, что в тех частях страны, где не было Советской власти и не были созданы социалистические отношения, а была власть Белых, наблюдался достаток продуктов и товаров народного потребления. Но ведь и в этих частях России была Гражданская война! Значит, дело не в войне, а в методах хозяйствования. А методы в той части страны, которая была занята советской властью, были абсолютно социалистическими.

Об этой свидетельствует и написанная накануне Октябрьской революции В.И.Лениным работа «Государство и революция». Вот что он написал по поводу первой фазы построения коммунизма – социализма:

«Средства производства уже вышли из частной собственности отдельных лиц. Средства производства принадлежат всему обществу. Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов. За вычетом того количества труда, которое идёт на общественный фонд, каждый рабочий, следовательно, получает от общества столько же, сколько он ему дал…

… в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) «буржуазное право» отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства. «Буржуазное право» признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку – и лишь постольку – «буржуазное право» отпадает.

Но оно остаётся все же в другой своей части, остаётся в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества. «Кто не работает, тот не должен есть», этот социалистический принцип уже осуществлён; «за равное количество труда равное количество продукта» – и этот социалистический принцип уже осуществлён» (Ленин Государство и революция, с. 93-94).

Эти принципы социалистических отношений и начали внедряться большевиками в жизнь: «Общая идеологическая ориентация в начале 1918 года была направлена на вытеснение товарно-денежных отношений из хозяйственной практики строительства нового общества, так как под товарным производством подразумевалась исключительно частнокапиталистическая организация производства. Социализм и его устройство мыслились как безденежное, бестоварное хозяйство, непосредственным образом учитывающее и распределяющее необходимые продукты как производственного, так и потребительского назначения. Отсюда и знаменитый ленинский лозунг «учета и контроля», которые, по сути, должны были заменить рыночный механизм» (Воейков 2011, с. 127).

Национализировав крупную промышленность и землю, и отменив рыночную экономику, большевики столкнулись с проблемой распределения по социалистическим принципам. О решении этой задачи в научном социализме было сказано очень мало. Как осуществить это распределение? Форма этого распределения была понятна – некоторые учётные квитанции, карточки или талоны. Но какое содержание должны были нести в себе эти карточки, что в них должно быть написано? Количество отработанного времени и фамилия? Но ведь если способности у всех членов общества разные, то и результаты труда разные. Отработанное время не является мерилом произведённого продукта. Поэтому большевики придумали для учёта дифференциации вклада каждого в общее дело использовать продуктовые карточки разных типов.

Советской властью повсеместно вводились продуктовые карточки не как вынужденная мера для распределения дефицитных товаров, нет! Распределение по карточкам – это черта социализма, как об этом говорит «научный социализм» начала ХХ века, а цитата из Ленина подтверждает это. В последующем большевистские вожди, оправдываясь, говорили о том, что всё это было вынужденной мерой, что не было никакого социализма «в лоб», а введённый ими порядок был на самом деле «военным коммунизмом». И этот миф в дальнейшем поддержали не только советские историки, но и зарубежные исследователи: «В сложившейся ситуации Советскому правительству было невозможно привлекать ресурсы, в котором оно нуждалось через нормальный рыночный процесс, даже в условиях интенсивной работы денежного станка. Оно могло привлекать эти ресурсы только с помощью принуждения и дальнейшего централизованного контроля и распределения продуктов. Производимая продукция распределялась между армией и промышленностью, а также рабочими пайками, для чего был организован комиссариат продовольствия (Наркомпрод)» (Maurice Dobb 1948). Какое устойчивое заблуждение!

Сразу же отменить денежное обращение большевики не смогли – не было создано разветвлённой системы распределения, она создавалась несколько лет Гражданской войны. Поэтому Советское правительство продолжало печатать деньги – сначала «керенки», а затем и «совзнаки». Но эти денежные массы печатались без учёта инфляции, доходов бюджета и проч., поскольку из основ научного социализма следовало, что деньги при социализме отомрут. Для скорейшего отмирания денег они печатались их в невероятных масштабах. В результате получился симбиоз натурального хозяйства и денежного обмена – все работники получали талоны на продукты, причём в зависимости от общественной значимости работника менялись и виды талонов с соответствующим прикреплением за талоновладельцем набора товаров разной структуры и качества. Частично работники получали зарплату в рублях, на которые могли приобрести товары на рынке и в магазинах. Но массовое печатание денег обесценивало их. К 1918 году «вольные цены» выросли по сравнению с 1913 годом в 93,5 раза, а зарплата в денежном эквиваленте за тот же период выросла всего в 15 раз (Ильюхов 2010, с. 26). Получение натуральных пайков как вознаграждение за труд делало натуральную оплату (по социалистическому принципу) превалирующей в доходах граждан.

«Весной и летом 1918 г. советское государство практически не могло наладить регулярное снабжение городов хлебом и вообще продуктами питания. Если в 1917 г. петроградский рабочий без семьи мог существовать на месячный паёк, выдаваемый в то время по твёрдым ценам, в течение 14 дней, то в первую половину 1918 г. только 1 неделю, а во второй половине года – максимум 6 дней. Ежедневно получаемая восьмушка хлеба была почти единственным источником существования московских и питерских рабочих в 1918 г. То же самое было и на большинстве заводов Республики… Таким образом, заработок рабочих в годы Гражданской войны состоял минимум из трёх частей: 1) денежной части, 2) натурой (продовольственный паек, квартира, прозодежда и пр.) и 3) «нелегальной» части, т. е. добытой вне производства, за счёт прогулов, хищений заводского имущества, приобретения продуктов по карточкам на несуществующих лиц и т. д.» (Ильюхов 2010, с. 28).

Что касается третьей – нелегальной части заработка, – то она стала повсеместным явлением. Зарплата рабочих не имела смысла из-за малой покупательной способности денег, жизнь их обеспечивалась в основном за счёт рабочего пайка, который давался каждому вне зависимости от результатов труда. Поэтому стимулов к эффективной работе у пролетариев не было, кроме разве что «большого пролетарского спасибо», которое, как известно, на хлеб не намажешь. Поэтому существенную часть времени на социалистических предприятиях рабочие были заняты тем, что точили ножи, делали зажигалки, табуреты, вёдра, различные сельскохозяйственные инструменты и т.п. Всё это выносилось за ворота предприятий и обменивалось на продукты и одежду. Этот источник дохода со временем возрастал в структуре дохода советских рабочих времён Гражданской войны.

Почему это стало возможным в таком массовом порядке? Ведь при царизме этого не было? Да потому, что национализированными социалистическими предприятиями руководили поставленные советской властью «проверенные» большевики из числа люмпен-пролетариев, которые понятия не имели о менеджменте. Старая система контроля над рабочими была сломана, а ей на смену пришла социалистическая сознательность, как и следовало из основ «научного социализма» – «красные директора» по этому поводу проводили совещания, митинги и заботились о том, чтобы на вверенных им предприятиях в порядке была наглядная агитация. Зачатки «социалистической сознательности» в новом строе выискивали и большевистские руководители. Вон как обрадовался Ленин одному из субботников, проведённому рабочими депо Москва-Сортировочная Московско-Казанской железной дороги 12 марта 1919 года! Этот субботник Ленин назвал «великим почином», проявлением героизма трудящихся масс, начавших практическое строительство социализма, выражением нового, коммунистического отношения к труду. А поскольку Ленин назвал это проявлением социалистического отношения к труду, люмпен-пролетарии, руководящие предприятиями, сделали этот «почин» обязаловкой по всей Советской России. Некоторые историки утверждают о том, что в первые годы эти субботники воспринимались жителями Советской России с энтузиазмом, и лишь впоследствии они стали для трудящихся видом дополнительной трудовой повинности. Это мнение сразу становится как-то не очень убедительным, если вспомнить о том, что в другие дни те же самые рабочие на своих рабочих местах в рабочее время изготавливали для своих личных нужд разные изделия для последующей их мены на «чёрном рынке».

Обычным явлением стало воровство рабочими продукции с тех фабрик и заводов, на которых они работали. Экономисты того времени оценивали объём этого нелегального производства и воровства с предприятий в размере, равном объёму легального производства.

Поскольку «карточки» были одним из элементов социализма, который ввели большевики и реализовали на местах люмпен-пролетарии, нужно обратить на них особое внимание.

Кто определял виды карточек и их состав, кто распределял карточки населению и решал – кому какого рода паёк положен? Не Ленин с Троцким, а люмпен-пролетарии на местах во власти. А поскольку это были именно бывшие люмпен-пролетарии с соответствующим отношением к жизни, то они брали себе «куски пожирнее», а жители из «бывших» получали пайки, на которые и прожить не могли – такие несли свои вещи на рынок и обменивали их на еду. Но рынки, как элементы буржуазного мира, большевиками тоже были запрещены и время от времени разгонялись «революционными солдатами и матросами» – с конфискацией себе лично того, что удавалось отобрать в ходе подобных облав.

К началу 1920 года в России существовало около 30 различных видов пайков: «бронь-паёк», «усиленный», «красноармейский», «фронтовой», «академический», «совнаркомовский», «транспортный» и т. п. Распределением пайков занимались люмпен-пролетарии, наживавшиеся на этом распределении, выписывая продовольственные карточки на «мёртвых душ» и присваивая себе положенные по карточке продуты. Считается, что всего было оформлено 9,6 млн. продовольственных карточек на «мёртвые души» (Ильюхов 2010, с. 56). При этом число жителей России составляло около 130 миллионов человек, из которых 80% составляли крестьяне, продовольственными карточками не обеспеченные. Значит на 26 миллионов граждан не из крестьян приходились эти 9,6 млн карточек, оформленных на «мёртвые души», то есть – более трети продовольствия и товаров, распределяемых в период Военного коммунизма разворовывалось именно таким образом. Расчёты, конечно, приближённые – здесь не учитывается население территорий, занятых белыми, личности, занятые в теневом бизнесе, а потому и не регистрировавшиеся и т.п. Но масштаб хищений понятен. Ситуация с выдачей пайков была, несмотря на внешний строгий учёт, поставлена безобразно – и материальная заинтересованность в этом со стороны люмпен-пролетариев очевидна. В те годы для получения пайка надо было просто записаться на службу, но не обязательно служить. Наиболее предприимчивые граждане записывались сразу в несколько таких служб.

Отсутствие товарного производства и материальной заинтересованности жителей Советской части России привело к закономерному снижению объёмов производства и возникновению товарного и продовольственного голода в стране. Это, конечно же, не могло не вызвать недовольство большинства населения.

«Изъятие сельскохозяйственных излишков» на селе продовольственными отрядами – это тоже в духе идей «научного социализма». При социализме товарно-денежных отношений нет и быть не может. Всё, что производится, должно быть сдано в общие склады, а оттуда потом должно распределяться пропорционально затраченному труду. Поэтому продотряды и забирали «излишки» у крестьян, выдавая взамен расписки. На эти расписки крестьяне в теории могли получить от города промышленные товары, которых на селе не хватало. Но поскольку промышленность работала в пол силы и в основном на войну, то обмена с крестьянами не происходило. Забирая у села продовольствие, советская власть взамен давала только обещания промышленных изделий, но не сами изделия.

В тяжкие годы Гражданской войны принадлежность к органам советской власти давала возможность участвовать в этом самом распределении и прикарманивать себе и сельскохозяйственную продукцию, и продукцию промышленного производства, и экспроприируемые у «буржуев» ценности. И для этого у люмпен-пролетариев, захвативших власть в Советах, появились небывалые возможности. Снабжение страны и при Временном правительстве было не самым эффективным, а с переходом к социализму и вовсе стало элементарным, поэтому в качестве альтернативы советскому карточному снабжению возникла запрещённая властью «мешочная торговля» – предприимчивые или просто отчаявшиеся от голода люди выезжали в деревни, обменивали там на деньги или промышленные изделия хлеб, сало и т.п. и с мешками этих продуктов возвращались в города. Кто-то продавал еду и покупал новые товары и вновь возвращался в деревню (предпринимательство), а кто-то просто запасался едой на некоторый срок для себя лично и для своей семьи (бизнес).

Центральная власть и власть на местах активно боролась с мешочниками, реквизируя их товар. Но реквизированный товар не обязательно целиком поступал в казну – его растаскивали для себя участники реквизиционно-заградительных отрядов. И это теперь – общеизвестный факт. Известны и случаи, когда реквизированное продовольствие сгнивало на складах, и это – в условиях дефицита продовольствия и голода! Следует ли более подробно говорить о том, что если продовольствие на складах портилось и выбрасывалось, то были личности, которым это было выгодно для сокрытия своего воровства?

Наряду с «общенародным» мешочничеством появилось и мешочничество «привилегированное». Оно стало следствием разрастания административного аппарата и невозможности осуществления контроля за ним со стороны большевистского руководства. Это – проявление люмпенского отношения к власти. Механизм действий «привилегированных» спекулянтов выглядел следующим образом. Местные руководители, уполномоченные Чрезвычайного управления по снабжению Красной Армии, представители закупочно-сбытовых и других организаций запасались в «пролетарских центрах» мануфактурными и галантерейными изделиями. Затем своей властью они занимали теплушки в двигавшихся в хлебные районы эшелонах и отправлялись за продуктами. Работники железнодорожных станций прицепляли к проходившим мимо поездам эти «свои» вагоны, которые путешествовали с комфортом. Обменяв «мануфактуру» на сельскохозяйственную продукцию, они с таким же комфортом возвращались домой. Часть провизии передавалась в благодарность за покровительство начальникам на железных дорогах, многочисленным влиятельным друзьям и знакомым. Другая часть продукции отправлялась на рынок. Для занятий мешочничеством широко использовали свои права милиционеры, сотрудники региональных управлений уголовного надзора и железнодорожной охраны. «Пока служил в милиции, то я ездил и привозил, а теперь (после увольнения), кроме пайка, не имею ничего», – писал в заявлении один житель Петрограда в октябре 1920 г. (Давыдов 2002, с. 290).

Вполне естественно, что наиболее удачные предприниматели расширяли свой «мешочный» бизнес, нанимая на работу простых мешочников, организовывая и контролируя всю цепочку этого бизнеса – от деревни до конечного потребителя. В городах функционировали подпольные кабаки, рестораны и кафе. Местные органы власти знали о них и «кормились» от этого бизнеса.

Революционные власти создавали многочисленные структуры – заградительные отряды на транспорте, охотившиеся за «мешочниками», а также продовольственные отряды, занимавшиеся повсеместно бандитизмом. Ф.Э.Дзержинский, будучи в Сибири, в самом начале 1922 г. прямо писал, что Красная Армия, наблюдавшая бесчинства продотрядовцев, видя, «как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают всё, разложилась» (Плеханов 2007, с. 363).

Огромный опыт в присвоении чужого добра был накоплен партизанами, которых охотно принимали в последующем в советский управленческий и особенно милицейский аппарат. Наиболее значительные конфискации в годы Гражданской войны предпринимались и частями действующей армии. Особую роль в большевистских экспроприациях играли силовые структуры, особенно ВЧК, пользовавшаяся исключительными правами и менее всего доступная для контроля. Почти неограниченное право арестов и реквизиций логичным образом обернулось возможностью личного обогащения, ибо начавшиеся в 1918 г. массовые и не прекращавшиеся революционные изъятия ценностей создавали много соблазнов.

27 июля 1935 года органами НКВД был вскрыт сейф Якова Свердлова, настоящего революционера и ленинца, председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов, умершего от гриппа в 1919 году. В этом сейфе оказались золотые монеты царской чеканки на огромную сумму (108 525 рублей), свыше семисот золотых изделий с драгоценными камнями, множество бланков паспортов и заполненных паспортов на имя самого Свердлова, облигации царского времени и пр. В открытом доступе письма Г.Ягоды И.Сталину, в котором сообщается о вскрытии сейфа Свердлова, к сожалению нет. Это даёт основание многим сомневаться в этом факте. Но в контексте царивших нравов той эпохи это не вызывает сомнений.

ВЧК, поставленная в привилегированные правовые условия как силовая структура, не получала от казны достаточных ресурсов для своего нормального функционирования. Вероятно, это делалось сознательно по принципу: если данная организация широко занимается реквизициями и конфискациями, то её работники голодными и раздетыми не останутся. Поставленные в условия скудной распределительной системы, силовики оказались в большой степени предоставлены сами себе и, по лексике тех лет, практиковали «самоснабжение»… Не все были готовы к этому – ведь в органы советский власти попадали не только люмпен-пролетарии, но и идейные революционеры. Так в 1921 г. один из голодавших работников Евпаторийской ЧК в Крыму от отчаяния застрелился. Год спустя глава ГПУ Украины В. Н. Манцев уверял Дзержинского, что украинские чекисты из-за нехватки средств вынуждены зарабатывать на пропитание грабежами и проституцией (Терещенко 2017).

Последнюю фразу, конечно же, не стоит понимать так, что работники ЧК выходили на панель! Они КОНТРОЛИРОВАЛИ проституцию.

Но закончилась Гражданская война, стала восстанавливаться мирная жизнь и «законы военного времени» ушли в прошлое. Времена грабежа под прикрытием революционных фраз закончились. Но люмпен-пролетарии не ушли из власти. И вот почему.

«В соответствии с циркуляром ЦК от 3 мая 1921 r. коммунисты могли быть преданы суду только с санкции местных партийных комитетов. Нарком юстиции с санкции Ленина опротестовал данный циркуляр, однако ЦК вернулся к вопросу и, по сути, подтвердил ранее принятое решение. Соответствующий документ за подписью Молотова был послан местным партийным комитетам и судебно-следственным органам 2 августа того же года. Указания, содержавшиеся в циркуляре, сводились к следующему: в случае ареста коммунистов судебно-следственные учреждения обязаны были тотчас же извещать партийные органы и давать им для ознакомления дело подследственного. Кроме того, им вменялось освобождать коммунистов под поручительство партийных комитетов при персональном поручительстве трёх членов партии, уполномоченных на это соответствующим партийным органом» (Лившин 2010, с. 116).

Встать в ряды коммунистической партии и занять какой-нибудь руководящий пост, пусть даже в сельском кооперативе или на базе сельскохозяйственного инвентаря, – вот мечта люмпен-пролетариев Советской России 20-х годов ХХ века. Так они могли реализовать свои личные амбиции, амбиции людей, оторвавшихся от своего социума и внезапно выигравших от этого: кем он был до Революции, этот люмпен-пролетарий? Человек без угла, без семьи, без стабильного заработка! А теперь – он начальник! «Человек малограмотный, не умеющий правильно мыслить, занимает пост комиссара, жрёт за 10-х, ездит на извозчиках и портит воздух» – так оценивали их простые люди страны (Лившин 2010, с. 68).

Завершение Гражданской войны и переход к НЭПу изменил статус и формы оплаты советских служащих (слово «чиновник» исчезло из обихода). Их зарплата устанавливалась, исходя из уровня оплаты труда высокооплачиваемых рабочих. При этом разница между совслужащими высшего уровня и простыми клерками резко увеличилась – заведующий отделом получал в среднем в три, а в некоторых случаях и в десять раз больше, чем простой курьер. Весной 1925 года появилась особая категория чиновников – «ответственные политические работники», – своеобразная высшая каста советского чиновничества, для которой устанавливались доплаты к окладам в размере от 10 до 50% по сравнению с окладами административно-технического персонала учреждений. Само собой разумеется, что этот статус нёс с собой и дополнительные льготы и привилегии. В этом же году средняя годовая заработная плата совслужащих впервые превысила среднегодовую зарплату рабочих, но, правда, совсем незначительно.

В последующем эта тенденция развивалась, зарплата чиновников становилась всё более высокой и уже в 1935 году советские чиновники в среднем получали на 40% больше, чем рабочие крупных предприятий. Диктатура люмпен-пролетариата привела к созданию правящей группы – партноменклатуры и совноменклатуры, которая и реализовала свои властные полномочия в установлении для себя и высоких зарплат, и многочисленных льгот и привилегий

Многие историки считают, что Сталин создал то, что впоследствии М.Восленский назвал НОМЕНКЛАТУРОЙ (Восленский 2005). Нет. Номенклатура ковалась снизу – люмпен-пролетариями. Первый их шаг во власть был сделан в феврале 1917 года, когда меньшевики создали Советы, и в эти Советы потянулись первые люмпены. Решающий шаг по захвату власти в стране люмпен-пролетарии сделали в октябре 1917 года, когда большевики создали Правительство, а люмпен-пролетарии на местах это правительство поддержали, «зацементировав» власть пробольшевистских Советов. И третий шаг по захвату власти люмпен-пролетариями был совершён сразу же после этого – формированием системы льгот и привилегий для себя, находящихся у власти. И уже после этого, постепенно расширяя для себя систему льгот и привилегий, недоступных другим гражданам СССР, они выработали негласный кодекс правил и нормы поведения, выполнение которых обеспечивало стабильное существование каждого из них во власти – принадлежность к номенклатуре.

В России, да и во многих других странах мира всегда существовали патримониальные отношения – существенная часть государственных должностей занималась лично зависимыми от государя людьми. Поэтому и отношения между ним и его чиновниками носили личностный, а не формально-правовой характер. Со временем с развитием экономических отношений и усилением предпринимательской активности, требующей либеральных условий хозяйствования, патримониальные системы в развитых странах мира начали уступать место формально-бюрократическим системам власти.

Существовавший патримониальный характер власти в царской России тормозил развитие страны, поскольку ключевые должности занимали не люди высшей квалификации, а лично преданные государю сановники, принимающие решения, далёкие от эффективных, но угодные царю. Это было одной из причин краха царской России. Но самое главное – захват в России власти люмпен-пролетариями привёл не к краху, а к трансформации патримониальных отношений: вокруг партийного патрона любого уровня чиновничьей иерархии формировалась собранная им и зависящая от него совокупность советских руководителей. А поскольку во времена Гражданской войны и последующих времён НЭПа власть была в существенной части децентрализована, то и патримониальные взаимоотношения во власти переплетались самым причудливым образом, представляя собой не иерархически выстроенную систему, а некую совокупность мелких и крупных патримониальных сетей. Эти патримониальные отношения формировались в некоторые нормы и единые идеологические отношения, разделяемые вслед за патроном и остальными членами патримониальной властной сети. Поэтому и каждый советский деятель, волею судьбы оказавшийся на вершине власти, формировал собственную патримониальную сеть во власти – «от Москвы до самых до окраин». А отсюда и многочисленные «группы» и «группировки» как в партийной, так и в экономической жизни первых лет Советской России. Отсюда же и всякие разные «партийные уклоны» – левые и правые, различные блоки и «антисоветские» организации. За каждым из государственных лидеров новой России – Лениным, Троцким, Сталиным, Зиновьевым и Каменевым и др., – всегда находилась разветвлённая группа партийных и советских чиновников, обязанная своему патрону теми благами и привилегиями, до которых она дорвалась, заняв соответствующие должности. И членство в этой патримониальной бюрократии обеспечивалось не квалификацией или преданностью большевистским идеалам, а личной близостью к очередному вождю. Эти патримониальные властные сети конкурировали друг с другом. И уже к концу 20-х годов ХХ века эта борьба между ними началась вестись уже не за «кусок хлеба», а за саму жизнь.