Текст книги "Чаша Одина"

18. Одрёрир

Рикнесс доживал свои последние минуты. Ингард понял это, миновав вслед за Бигли очередной поворот и оказавшись перед дверями в тронный зал. Впрочем, дверей здесь уже не существовало, как и большей части стены. Всё это превратилось в груду обломков, над которой воздух не столько искрил, сколько пылал застывшей во времени молнией.

Гейр содрогнулся. Идти туда ему хотелось меньше всего на свете, но он понимал, что уже не отступит. И лишь собирался с духом, чтобы выполнить задуманное. А когда понял, что не соберётся никогда, потому что к такому никто не смог бы подготовиться, просто заорал во всё горло – и нырнул в огонь, как в воду. На мгновение его фигура, даже скрытая тарнкаппе, обрисовалась на фоне пламени сияющим абрисом – и исчезла из глаз. Бигли покачал головой.

– Все люди – сумасшедшие, – негромко произнёс он про себя. – А этот смертный – самый безумный из них.

Тролль выполнил свою часть договора, и теперь ничто не удерживало его в этом опасном месте. Ничто – кроме разве что болезненного любопытства, которое приковало его к полу и заставляло до рези в глазах всматриваться в ослепительное свечение впереди. Бигли чувствовал, что от результата этой магической битвы зависит не только его будущее, но и будущее всего мира. И не мог заставить себя уйти, не узнав развязки.

***

Форсети изнемогал. Он знал, ввязываясь в эту схватку, что Сурт ему не по силам, но всё же надеялся, что, ослабленный Переходом, Бюлейст поддастся ему. И отступит. Но надежда не оправдалась. Сурт слишком быстро восстановился – и теперь бил со всей мощью, на какую был способен. Его огненный меч разил, казалось, со всех сторон сразу, и Форсети едва успевал отражать эти выпады стафом Нагли. Он и не помышлял больше перейти в наступление; теперь спакон только обречённо ждал, когда же очередной из ударов Сурта пробьёт его оборону. И положит конец этому мучению.

Словно подслушав его мысли, Сурт стремительно сократил разделявшее их расстояние и играючи выбил из ослабевших рук Форсети магический посох. Стаф сухой тростинкой отлетел в сторону и, врезавшись в стену, с треском переломился. Гагат в его навершии погас, став обычным поделочным камнем, и Форсети даже с некоторым облегчением понял, что всё закончилось. По крайней мере, для него.

– Готов, эзир? – нависая над спаконом чёрной башней, ухмыльнулся Бюлейст. И, не дожидаясь ответа, обрушил свой пламенный меч на покорно подставленную шею старика.

***

Тарнкаппе защитил его от огня, хотя Гейр и почувствовал его обжигающее дыхание и ощутил, как натягивается кожа на лице и сворачиваются в хрупкие колечки волосы. В глаза плеснуло багрово-красным – и Ингард обнаружил себя в самом сердце битвы, которой ещё не происходило в Мидгарде. Грохот её оглушил норвежца, а вспышки ударов ослепили его, но всё же Гейр сумел рассмотреть подпирающего потолок зала гиганта, чёрного, как обугленная головешка. И его противника, в котором Ингард с удивлением узнал Форсети.

– Готов, эзир? – громовым голосом вопросил гигант. И взмахнул своим мечом, горевшим ослепительным пламенем.

Гейр не раздумывал – на это у него просто не было времени. Он поступил так, как поступил бы в любом другом бою – закрыл обессилившего друга собственным телом. И подставил под рушащийся на него пылающий клинок Хрунтинг.

Удар был страшен, швырнув закричавшего от боли в отшибленной руке норвежца на колени. Но Хрунтинг выдержал, на миг вспыхнув столь же ярко, как и меч Бюлейста. И отвёл смертоносное лезвие в сторону, защитив своего владельца – и Форсети за его спиной.

Не ожидавший ничего подобного великан пошатнулся, утратив равновесие. Он не видел своего нового противника, скрытого от его глаз альфарским плащом, и это заставляло осторожничать. А значит, терять время.

Для Форсети Ингард тоже был невидим, но спакон быстрее разобрался в происходящем. И, забыв про недавнее своё смирение, с новыми силами возобновил сражение, поверив, что не всё ещё потеряно. Сложив пальцы в руну Хагалаз, он направил её Сурту прямо в грудь, и великан отлетел назад, тяжко грохнувшись спиной о стену.

– Чашу! – продолжая давить на Бюлейста Хагалазом, прохрипел Форсети. – Найди чашу! Скорее!

Гейр огляделся, и его взгляд упал на съёжившегося в дальнем углу Сумарлиди. Встав с колен, Ингард проковылял к нему и, забыв о своей невидимости, рявкнул:

– Где Одрёрир?! Верни его, пока не поздно, и мы прекратим всё это!

Сумарлиди затравленно посмотрел вокруг. Голос, раздавшийся из ниоткуда, напугал его сильнее битвы богов, и он рефлекторно скрестил руки на груди, обратившись к единственной своей защите – Одрёриру. Прикосновение к чаше словно придало ему решимости, и он выкрикнул, зайдясь в безумном смехе:

– Поздно! Одрёрир мой, и пусть лучше весь мир погибнет, чем я отдам его кому бы то ни было!

– Верни чашу, глупец! – зарычал на него Гейр, краем глаза заметив, как Сурт снова начал подниматься. Его качало и гнуло, словно под порывами ураганного ветра, но он упрямо вставал, и все усилия Форсети удержать его были тщетны. Спакон вновь отступал, и вновь отчаяние охватывало его сердце.

– Чашу! – потеряв всякое терпение, закричал Ингард.

– Нет! – отрицательно мотнул головой Сумарлиди. И, внезапно вскочив на ноги, испуганным зайцем устремился из тронного зала, оставив опешившего Ингарда ни с чем.

***

Вытянув шею, Бигли с замиранием сердца следил за сражением, забыв о собственной безопасности. На кону сейчас стоял целый мир – его мир! – и троллю некогда было трястись за свою шкуру. Да и бой между такими противниками, как эзир и муспель, происходил не так уж часто, чтобы можно было его пропустить ради такой мелочи, как собственная жизнь.

Совершенно потерявший голову от страха Сумарлиди налетел на него со всего разгона, как взбесившийся тур – и сшиб тролля с ног. Но и сам не сумел устоять на ногах и растянулся с ним рядом, едва дыша. Чёрный Убийца выскочил у него из-за пояса и, крутанувшись, отлетел прямо в руки Бигли, однако норвежец даже не заметил этого, обеспокоенно шаря у себя за пазухой в поисках Одрёрира. Чаша была на месте, и Сумарлиди успокоенно выдохнул. И только после этого посмоторел на того, кто стал причиной его падения.

– Ты?! – потрясённо выкрикнул Сумарлиди, не веря своим глазам. – Но ведь ты… мёртв! Я сам отправил тебя в Хель7171
  Хель – не только имя дочери Локи, но и сокращённое наименование мира мёртвых, которым она правит


[Закрыть]!

– И теперь я вернулся из Хеля – за тобой! – усмехнулся Бигли и встал, подхватив с пола свой топор.

– Не подходи ко мне! – завизжал не своим голосом Сумарлиди, отползая прочь от страшного видения.

– Я и не собираюсь, – рассмеялся тролль. – Ты сам придёшь ко мне.

Плечи Сумарлиди наткнулись на какую-то преграду. Это была стена, и выход из коридора находился всего лишь в шаге от норвежца, но тот уже ничего не соображал от ужаса. Его руки сжались у него на груди в тщетной попытке закрыться от насмешливого взгляда Бигли – и буквально вмяли спрятанный за пазухой Одрёрир в его тело. Эта боль будто открыла запечатанные доселе двери в его сознании, и потрясённому Сумарлиди явилось само Знание, абсолютное и необъятное в своей широте. Оно захлестнуло норвежца, как приливная волна – и подчинило его себе без остатка. Ужасаясь самому себе, но не в состоянии сопротивляться, Сумарлиди медленно открыл рот – и выпустил это Знание из себя наружу, как исторгают несвежую пищу, которую не принимает желудок.

Сумарлиди никогда не занимался сейдом, как и другими видами колдовства, считая их недостойными настоящего мужчины и воина. Но слова вардлока сами полились с его языка, словно кто-то овладел им – и говорил теперь через него. Одрёрир под его рубахой засветился мрачным, будто прорывавшимся сквозь густой дым, огнём. И огонь этот с каждым произнесённым Сумарлиди словом становился всё ярче, всё интенсивнее… всё вещественнее, вливаясь в норвежца обжигающим потоком, причиняющим острую, ни с чем несравнимую боль. Но Сумарлиди уже не мог остановиться. И, сотрясаясь в страшных корчах, продолжал вплетать в свою песню ганд за гандом, подсказанные ему, казалось, из самого Нифльхейма.

Бигли, существо, неразрывно связанное с магией, понял, что делает норвежец, даже прежде, чем это осознал сам Сумарлиди. И понял, что через несколько мгновений будет поздно что-либо предпринимать. Сжав топор обеими руками, тролль вознёс его над головой – и, шагнув вперёд, остервенело рубанул им Сумарлиди сверху вниз.

Сумарлиди запнулся на полуслове, изумлённо распахнув глаза во всю их ширь. И начал валиться вперёд – уже мёртвый, но удерживаемый ещё бурлившей в его теле силой. Из рассечённой рубахи его на пол выпали две половинки чаши, разрубленной вместе с ним напополам. И кровь Сумарлиди, попавшая в них, пенилась и бурлила, словно на разогретой жаровне, наполняя воздух сладковато-тошнотным запахом.

***

– Что ты наделал?! – схватился за голову Ингард, глядя на разрубленную чашу. Бигли виновато потупился.

– У меня не было другого выхода. Он начал петь сейд.

– Теперь у нас у всех нет выхода, – вздохнул Гейр и снял тарнкаппе, ставший теперь не нужным.

– А если… – начал было тролль и осёкся под тяжёлым взглядом Ингарда. Гейр устало потёр лицо и снова опустил глаза на Одрёрир. Он понял, что хотел сказать Бигли, но не верил, что у них хоть что-нибудь получится. Однако это был их единственный шанс – их последний шанс! – и, немного успокоившись, Ингард поднял обе половинки чаши и попытался сложить их воедино. И охнул, когда они рванулись прочь друг от друга с такой силой, что едва не вывернули ему руки. Закусив губу, Гейр попробовал ещё раз. И снова половинки отскочили одна от другой, не желая соединяться.

– Дай мне! – потребовал Бигли. Ингард без возражений передал ему Одрёрир и даже отступил на шаг, чтобы не мешать. Жилы на лбу тролля взулись канатами, когда он попробовал сделать то, что не удалось человеку. На какой-то миг Гейр поверил, что у него получится, до соединения половинок оставалось всего несколько дюймов, но Бигли так и не сумел их преодолеть и опустил руки, тяжело отдуваясь.

– Не выходит, – смущённо крякнул тролль. Гейр зло выругался.

– Я не собираюсь умирать из-за какой-то упрямой железяки! – рыкнул он и отобрал у тролля одну из половинок. – Попробуем вместе!

Бигли согласно кивнул, не решаясь прекословить взбешённому норвежцу. И выставил свою половину чаши перед собой, уперевшись понадёжнее ногами в пол. Гейр встал напротив него – и натужно закричал, толкая половинку Одрёрира вперёд. Ему показалось, что он пытается сдвинуть с места весь Рамскелл. Половинка чаши в его руках словно пустила корни прямо в воздух – и ни в какую не желала двигаться. Но Гейр продолжал упрямо давить, не ослабляя свой натиск ни на секунду, и половинки начали медленно, но всё же приближаться одна к другой. В глазах Ингарда потемнело, воздух с хрипом вылетал из его распахнутого рта, корябая горло, как раскалённый песок – но Гейр всё равно давил, давил из последних сил, и только смерть смогла бы остановить его в этот момент. Да и то вряд ли. И Бигли давил ему навстречу, почти с суеверным ужасом смотря на этого смертного, готового умереть – но не сдаться.

И половинки чаши подчинились этому безумному нажиму. С лёгким металлическим скрежетом они коснулись одна другой – и слились воедино, явив троллю и Гейру целый сосуд. Это было так неожиданно, что Бигли выпустил Одрёрир из дрожащих рук, но Ингард не дал ему упасть, сжимая чашу, как величайшее сокровище в своей жизни.

– И что теперь? – спросил Гейр, одурело глядя на Одрёрир.

– Это чаша, – развёл руками Бигли. – А чаша нужна, чтобы пить из неё.

Ингард заглянул внутрь Одрёрира, на почти выкипевшую кровь Сумарлиди в нём, ставшую густой и буро-чёрной, и его передёрнуло от отвращения. Он не был слишком привередлив, но выпить кровь своего врага, как это делают некоторые берсерки, он себя заставить не мог. Однако за его спиной стоял, распространяя флюиды невероятного зла, Сурт. И, собрав всю волю в кулак, Гейр глотнул омерзительного пойла.

Удар по всем его чувствам был столь сокрушительным, что на несколько мгновений Ингард утратил всякой представление о том, кто он есть. Его тело перестало существовать, превратившись в плотный сгусток ослепительного света, прожигавшего непроглядный мрак вокруг. Исчезло Здесь и Сейчас; взамен их пришло Нигде и Никогда. Ингард вобрал в себя всё пространство и время до последней капли – и они стали его плотью и кровью.

Гейр оглянулся, чтобы взглянуть на своего врага – и громогласно расхохотался, настолько жалким и смешным ему показался Сурт. Великан уже не внушал ужаса и трепета, а выглядел кривляющимся мальчишкой, страшным только для своих игрушек. А Гейр игрушкой больше не был. Он стал новым богом, чьи могущество и сила были беспредельны. И теперь Бюлейсту стоило бояться его, а не наоборот. Гейр стал властелином всего сущего, не ведающим ни пощады, ни жалости, а все остальные превратились в его рабов и должны были или подчиниться его воле, или умереть. Другого выбора у них просто не оставалось.

Небрежно отшвырнув прочь путавшегося у него в ногах Форсети, как смахивают пылинку с рукава, Ингард встал перед Бюлейстом. И Сурт, нутром почуявший нечеловеческое могущество в своём новом противнике, отступил на шаг, настороженно следя за каждым его движением.

– Напрасно ты вылез из своей ямы, Чёрный, – почти что приветливо улыбнулся ему Ингард, хотя в глубине его глаз стыл вековечный лёд. – И напрасно не залез в неё обратно, когда у тебя была такая возможность.

– Кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать?! – вспылил Бюлейст, но в его голосе прозвучали предательские нотки неуверенности. И Гейр улыбнулся ещё шире.

– Зови меня Вали7272
  Вали – бог мести, который завершит Рагнарок, уничтожив последних уцелевших чудовищ


[Закрыть], – ответил он Сурту. И Хрунтинг в его руке раскалился добела и засиял, как меч Фрейра, который тот отдал за руку Герд, своей будущей жены.

Это не было поединком в любом значении этого слова. Скорее, это походило на игру сытой пока ещё кошки с мышью. И мышью сейчас был Сурт. Не привыкший к такой роли, муспель буквально кипел от злости, но поделать ничего не мог. Его выпады проваливались в пустоту, а меч Гейра, казалось, был сразу везде, и защититься от его огненного жала не представлялось никакой возможности. Но Ингард не спешил; он растягивал удовольствие, доводя своего противника до иступления. И ждал, когда тот сам склонит перед ним голову, отдаваясь на милость – или немилость – победителя.

Но в какой-то момент Гейру стало просто… скучно. Ему надоела эта забава, утратившая вдруг остроту. Словно серая, пыльная мешковина опустилась на глаза Ингарда – и мир вокруг него внезапно выцвел и поблек. Гейр почувствовал, как вместе с красками мира он и сам теряет нечто жизненно важное, но это чувство осталось без отклика, как камень, упавший в глубокий, пересохший колодец. Его новая, божественная сущность затопила его с головой, и в этом половодье не было места для простых – человеческих! – эмоций. Душа Ингарда-человека таяла, как лёд в кипятке, и её место занимала Пустота – абсолютная. Холодная. И мёртвая.

Равнодушно – мёртводушно?! – отбив очередной отчаянный удар Сурта, Гейр отступил на шаг и опустил меч. Ему требовалось время, чтобы разобраться в том, что происходило внутри него, а Бюлейст мешал ему в этом, отвлекая и не давая сосредоточиться.

Волна раздражения («Ну, хоть на это я ещё способен!» – подумал кто-то – он-человек? – внутри Ингарда) поднялась из заполнявшей его Пустоты. И Гейр, не рассуждая, а лишь подчиняясь этому внутреннему импульсу, выплеснул из Одрёрира, всё ещё зажатого в левой руке, остатки его содержимого прямо на Бюлейста.

Вопль Сурта, казалось, взорвал Рамскелл. Гримаса нестерпимой боли исказила его и без того чудовищное лицо – и он начал съёживаться, стремительно уменьшаясь в размерах, словно из него выпускали воздух. Вокруг него заклубилось, всё уплотняясь, серое облако, и скоро Сурт растворился в нём, скрывшись из глаз. В последний раз из этого дымного вихря донёсся, как будто из страшного далёка, крик злобы и ярости. И тронный зал Рикнесса опустел.

19. Альферблот7373
  Языческий праздник в честь альвов


[Закрыть]

Силы альвов таяли. Как и их ряды. Стальной стеной последние из уцелевших сплотились вокруг Ахарна и двух смертных, ощетинившись мечами и копьями. Но стена эта больше напоминала полосу травы, а не бастион. И с каждым взмахом незримой, но бритвенно острой косы безжалостного косца полоса эта становилась всё тоньше и всё реже. Альвы были похожи на остров жизни посреди океана смерти. И остров этот уменьшался, грозя вот-вот исчезнуть совсем, под приливом разлагающихся, кишащих могильными червями тел дравгаров, которым, казалось, не было – и не будет – конца.

И вдруг стон пронёсся над равниной, ночное небо разорвала ослепительная вспышка. Судорога прошла по нависшим над Рамскеллом тучам, и дравгары грянулись оземь, рассыпаясь в чёрную пыль. Призрачные огни, озарявшие всё пространство вокруг, погасли. И наступила тишина.

Ахарн с трудом перевёл дыхание, всё ещё не веря в своё спасение.

– У них получилось, – прошептал он чуть слышно. И снял свой шлем, подставив мокрое от пота лицо свежему ветру, разгонявшему трупный смрад.

***

Гейр пребывал на грани между реальным и потусторонним; эти два мира слились в его восприятии воедино, и теперь Ингард мог видеть то, что было недоступно глазам простых смертных. Разрушенный Рикнесс вокруг него стал полупрозрачным, и за его стенами Гейру открылся Иггдрасиль, возносившийся в небеса, где ярче солнца сверкал Асгард, обитель богов. А под ногами он видел бездну Нифльхейма, где ворочался, грызя с лютой яростью корни мирового ясеня, Нидхёгг – и бестелесными тенями бродили души мёртвых, отвергнутые валькириями. И всё это переплеталось одно с другим, бурлило, как варево в котле, пытаясь занять место получше – и вырваться из-под гнёта на поверхность, став единственной реальностью из многих.

Но эта картина не трогала Ингарда, она находилась вне его, и он не допускал её до своей души. Да и некуда было её допускать – душа Гейра словно окончательно умерла, заледенела, и вместо неё внутри норвежца росло нечто совсем другое, огромное и пугающее, грозящее разорвать его в клочья. Он попирал ногами окружающий его мир, и мир готов был склониться перед ним, но это не волновало его. Пустота! Вот всё, что занимало сейчас Гейра, и он не мог – да и не хотел – отвлекаться ни на что иное.

Однако что-то мешало ему, не давая полностью раствориться в этой Пустоте, кололо острой занозой, загнанной под ноготь. И Гейр с лёгким удивлением взглянул на свою левую руку, как будто она принадлежала не ему. Что-то ярко блестело в ней, что-то важное, хотя Гейр и не мог вспомнить, как ни пытался, что это такое. Но это было необходимо ему, как воздух, без него жизнь Ингарда утратила бы всякий смысл – и прекратилась бы незамедлительно. И Гейр сжал это мёртвой хваткой, разжать которую не под силу было бы даже Тору.

«Моё!» – гулким эхом разнеслось по наполнявшей его Пустоте, и Гейр осклабился в злобной усмешке. «Всё – моё!» – повторил он, словно пробуя эти слова на вкус. И вкус их ему понравился. Но очень тихо, на самой границе Пустоты, прозвучало: «Урд!» И Гейр скривился, будто раскусил гнилой орех. «Верданди!» – раздался второй голос, погромче. «Скульд!»7474
  Урд, Верданди, Скульд – имена норн


[Закрыть] – совсем громко прозвучал третий, и перед Ингардом возникли три фигуры, с ног до головы закутанные в чёрные хламиды. Из-под низко надвинутых капюшонов не было видно их лиц, но Гейр чувствовал, что их глаза неотрывно смотрят на него. И взгляды их жгли его калёным железом.

– Зовут ли тебя или прежде звали Гримнир, Хоар, Хёттер или Хови7575
  Здесь и далее – имена и прозвища Одина, сотворившего из тела великана Имира все миры


[Закрыть]? – спросила первая фигура, от которой на Гейра повеяло холодом безвозвратно ушедшего.

– Нет, – качнул головой Ингард, и Пустота внутри него стала пусть чуточку, но меньше.

– Зовут ли тебя или прежде звали Явнхар, Лангбард, Лёдунг, Раудграни, Сидскегг, Триди, Трор, Вальфёдр, Вегтам или Игг? – спросила вторая фигура, и от неё на Гейра дохнуло теплом живого настоящего.

– Нет.

– Зовут ли тебя или прежде звали Йюнг, Видур, Вибрир, Вальтогнир, Вак, Вафуд, Тротт, Тунд, Твиблинди, Свипаль, Хрофт, Яльг, Никуд или Хьяльмбери? – спросила третья фигура, и Гейра окутало жаром неотвратимого грядущего.

– Нет.

– Тогда про что же из этого ты сказал: «Моё!»?

Гейр опустил взгляд на предмет, зажатый в его руке, и тот потускнел, словно окутался пылью. Его блеск – такой притягательный, такой манящий – померк, и Ингард вздохнул свободнее, будто с него свалились незримые, но тяжёлые путы.

– Ни про что, – искренне ответил Ингард и без всяких сожалений разжал пальцы, позволив Одрёриру – он вспомнил-таки его название! – упасть на пол. Фигуры одобрительно кивнули – и исчезли, расстаяв лёгким туманом. А вместо них перед очнувшимся от своих грёз наяву Гейром предстал Форсети, озабоченно заглядывающий ему в глаза.

– Ты в порядке? – спросил спакон, хотя и сам выглядел изрядно потрёпанным.

– Пока не знаю, – честно сказал Ингард. Он всё ещё ощущал какую-то неполность внутри себя, словно там зияла дыра, никак не желавшая затягиваться. Но Пустота ушла, и только неестественное, омертвелое спокойствие напоминало теперь о ней – и лёгкий озноб, сотрясавший тело Гейра неконтролируемой дрожью.

Вздохнув, Форсети оставил его в покое и, подняв с земли брошенный Ингардом Одрёрир, бережно спрятал чашу в складках своего плаща.

– Не след такой вещи валяться, где попало, – слабо улыбнулся спакон. Ингард отстранённо кивнул. Его единственным желанием сейчас было покинуть это место как можно скорее. Собрав в кулак всю силу воли – потому что физических сил у него уже не оставалось – Гейр медленно побрёл к выходу. И Форсети молча последовал за ним, понимая его состояние – и чувствуя себя точно также: выжатым до последней капли.

Бигли, так и не рискнувший подойти к ним, проводил их долгим задумчивым взглядом. И канул во тьму, отправившись искать остальных троллей, уведённых из Рикнесса Нагли. Битва за Мидгард закончилась, но впереди – Бигли чувствовал это – его ждала другая: битва за корону Тролльхейма. Корону, которую Нагли просто так не отдаст. Но это его не беспокоило. Его топор, Чёрный Убийца, вернулся к нему – как и силы, чтобы этот топор поднять. И лучше бы Нагли не становиться на его пути; Бигли, в отличие от Сумарлиди, знал, как по-настоящему убивать троллей…

***

Ахарн почти что с отвращением разглядывал вздымающиеся перед ним заснеженные кряжи Рамскелла, и думал, что идти туда ему совсем не хочется. Но он дал слово, пусть и самому себе, и не мог повернуть обратно, когда до цели осталось всего несколько лиг. Он должен был узнать, что стало с Ингардом, этим дерзким смертным, иначе ему не видать покоя до конца своих дней. А учитывая, что альвы бессмертны, это означало очень, очень, очень долгий срок.

– Где же тролли? – спросил у князя Торкель Чёрный, так же, как и альв, осматриваясь вокруг.

– Ты по ним успел соскучиться? – устало усмехнулся Ахарн. Торкель хмыкнул в ответ.

– Не успел. Но ты говорил, что здесь – центр их империи, её сердце, а люди никогда бы не оставили без охраны своё сердце.

Ахарн вынужденно кивнул. Он и сам не понимал, почему его отряд смог так далеко зайти вглубь Рикнесса, и отсутствие сопротивления рождало в нём самые мрачные мысли. О ловушке, например, в которую легко войти, но невозможно выйти.

– Идут, – негромко произнёс молчавший до этого Бьярн. Его рана разболелась теперь не на шутку, и он держался на одной только силе воли, которой становилось всё меньше. Но при виде двух фигур, появившихся из узкого ущелья, он упрямо сжал зубы и обнажил свой меч, готовый снова сражаться. Альвы вокруг него последовали его примеру, с мрачной решимостью опустив копья и сплотив ряды; они не меньше людей были вымотаны недавним боем с дравгарами, но, как и люди, собирались биться до конца.

– Только двое? – удивился Торкель, взвешивая в руке свой топор. Он не выглядел встревоженным, хотя малочисленность противника только укрепила Ахарна в его мысли о ловушке. Не обращая внимания на помрачневшего князя, Торкель тронул пятками бока своего коня, заставив его выехать вперёд, и зычно крикнул:

– Стойте и назовитесь, или я раскрою вам черепа, кто бы вы ни были!

– Даже если мы – друзья, Торкель? – отозвался знакомый голос, ослабленный расстоянием… да и не только им. – Я это запомню, и в следующий раз крепко подумаю, идти ли к тебе в гости: мне мой череп нравится, какой есть – нераскроенный!

– Разрази меня Тор! – гаркнул во всё горло Торкель, опуская оружие. – Гейр!

– А ты кого ждал? Мерроу7676
  Мерроу – морские девы, русалки


[Закрыть]? – спросил Ингард.

– Да уж скорее Скримсла7777
  Скримсл – Морской Змей


[Закрыть], – широко улыбнулся Торкель, подъезжая к Гейру и Форсети поближе. – Хотя так далеко от моря и тех, и других встретить было бы проблематично… Как ты, дружище? – спросил он, спешиваясь и с тревогой разглядывая даже не белого, а серого, как некрашенное полотно, Ингарда.

– Отлично, дружище, – ответил тот. И рухнул как подкошенный, позволив себе, наконец, потерять сознание.

***

Как ни были все утомлены, но оставаться возле разрушенного Рикнесса, а главное – возле долины Рамскелла, чёрной от праха развоплотившихся дравгаров и всё ещё пахнущей смертью, никто не захотел. Кони альвов, измотанные не меньше всадников, еле брели по глубокому снегу, поминутно спотыкаясь, но даже они не желали задерживаться здесь.

Очнувшийся Гейр хмуро смотрел на окружающий его мир, мерно покачиваясь в седле. Он мёрз и никак не мог согреться. И виной тому был не внешний мороз; холод шёл изнутри, оттуда, где зияла дыра, оставленная ушедшей – навсегда ли? – Пустотой. Всё вокруг него словно затянула серая паутина, сквозь кокон которой не проходило ничего: ни свет, ни цвет, ни желания, ни эмоции. Ничего он не ощущал, как ни старался, и это испугало бы его, но даже страх не мог пробиться к нему, увязая в тенетах неведомого паука.

Наконец, впереди показался лес, и, выехав на его опушку, Ахарн скомандовал привал. Гейр не столько спешился, сколько свалился с лошади – и некоторое время не шевелился, наслаждаясь покоем. Бьярн и Торкель его не тревожили, в основном потому, что и сами были на грани изнеможения. Форсети тоже молчал; спакон всю дорогу выглядел погружённым в свои мысли, и чем дальше, тем глубже он в них уходил, отдаляясь не столько от своих спутников, сколько от всего мира. Его сознание блуждало в совсем других реальностях, недоступных простым смертным, и казалось, что с ними движется только оболочка Форсети, его малая частица, тогда как основная его часть уже ушла куда-то – у эзира были свои дела, и дела безотлагательные. Альвы понимали, а люди просто чувствовали это – и не лезли к Форсети с пустыми разговорами, на которые у них самих не было ни сил, ни желания.

Пока они все сидели прямо на снегу, приходя в себя, альвы успели развести костёр и даже приготовить еду.

– Мой господин приглашает вас разделить с ним его трапезу, – сказал им посланник Ахарна, приблизившись и почтительно поклонившись. – И просит извинить его за её скромность.

– Я сейчас готов сжевать даже подмётки моих сапог, так что если у князя на ужин не варёные камни, извинения принимаются, – буркнул Торкель, с кряхтением поднимаясь. И потащился к костру, сопровождаемый Бьярном и Форсети. Гейр проводил их ничего не выражающим взглядом – и встал, решив, что подкрепиться ему тоже не помешает. Организму требовалась пища, чтобы продолжать жить, и это была единственная причина, заставившая Ингарда двигаться.

Несмотря на извинения Ахарна, трапеза, ожидающая их, была не такой уж и скромной. Альвы каким-то образом умудрились раздобыть – не везли же они всё это с собой на бой! – и свежий хлеб, и вино, и даже свежие фрукты, выглядевшие совсем уж невероятно в середине зимы. Сочное жареное мясо распространяло такие ароматы, что даже у отстранённого от всего на свете Ингарда забурчало в животе; и он был рад тому, что хоть что-то вызывает в нём какой-то интерес.

– Скромность… – проворчал себе под нос Торкель, пожирая глазами всё это великолепие. – Что же в вашем понимании тогда нескромность, разрешите спросить? Это же настоящий пир!

– Альферблот, скорее, – рассеянно поправил услышавший его Форсети. – Тем более что виновники торжества на лицо.

И спакон приветливо улыбнулся наблюдавшему за ними Ахарну. Гейр, не обращая ни на кого внимания, сел на своё место и принялся безучастно жевать, не ощущая никакого вкуса.

– Тебе не нравится угощение? – спросил его Ахарн, прищурившись. Ингард равнодушно пожал плечами.

– Оно наполняет мой желудок; этого достаточно.

Лицо альва затвердело, и на его скулах заиграли желваки.

– Ты снова хочешь бросить мне вызов, смертный?

Ингард перестал жевать и смерил его пустым, холодным взглядом.

– Я хочу есть. Но если это оскорбляет тебя, я могу уйти.

– Перестаньте! – резко одёрнул их Форсети. – Вы как мальчишки, дерущиеся просто ради того, чтобы драться. Князь, – обратился он к одному Ахарну, – поведение Гейра – не неучтивость, а последствие вот этого.

Спакон достал из-под плаща Одрёрир и поставил его перед альвом. Тот недоумённо посмотрел на чашу – и вдруг отшатнулся, словно увидел перед собой ядовитую змею.

– Понимаю… – прошептал он, и во взгляде, брошенном им на Гейра, не было больше гнева, а только жалость.

– А я – нет, – вмешался Торкель и, бесцеремонно взяв Одрёрир в руки, осмотрел его со всех сторон. – Что это?

– Одрёрир, – ответил ему Ахарн. – Чаша Одина.

Торкель смерил его недоверчивым взглядом, но поняв, что он не шутит, благоговеенно поставил чашу на место и даже чуть отодвинулся от неё.

– Именно Одрёрир позволил Гейру побороть Сурта и отправить его обратно в Муспелльхейм, – сказал Форсети. – Но за это он забрал часть его души. Возможно, большую часть.

– Разве это возможно? – посмотрел на него Бьярн.

– Возможно, – кивнул Форсети. – Чем шире душа у человека, чем светлее и добрее она, тем больше сил ему даёт Одрёрир. Но и тем быстрее он пожирает такую душу. Это обмен: возможности и мощь бога – на человечность; одно с другим сосуществовать не может.

– А как же Сумарлиди? – спросил Гейр. До него вдруг дошло, что речь идёт о нём, и в нём проснулся вялый, но всё-таки интерес. – Почему он не стал богом?

– У Сумарлиди была иссохшая от ненависти, мелкая душонка. И чаша дала ему сил соответственно его душе – с мышиный хвост. Их хватило, чтобы защитить его от дыхания Сурта, но не достало, чтобы остановить топор Бигли.

– Значит, теперь я останусь таким – бездушным?

– Не знаю, – помолчав, честно ответил Форсети. – Ты первый, кто добровольно отказался от Одрёрира, остальные не расставались с ним до самого конца.

– Были и другие? – удивился Ингард.

– Были, – не стал отпираться эзир. – Но приобретённая власть затмила им всё вокруг, и собственная душа показалась им подходящей платой за это могущество.