Текст книги "Крах иллюзий. Каждому своё. Книги первая и вторая"

– Насчёт военнослужащих, наверное, зря, – оценил Порфирьев. – Не напугались бы. А вот про продукты это ты правильно написал, такое, по идее, должно их несколько успокоить. Если они и боятся чего-то, то это перенаселения и голода. Ладно, уходим! Через сутки вернёмся и посмотрим, что из этого вышло.

Всю обратную дорогу Антон неистово колотил молотком чуть ли не по каждому крупному обломку, встречающемуся на пути. Остальные участники группы тоже набивали отметины, и если выбоины на развалинах за сутки не засыплет пылью целиком, то найти дорогу к бомбоубежищу будет достаточно просто. До района станции метро группа добралась без происшествий, но недалеко от входа Порфирьев свернул вправо.

– Зайдём в гастроном, – прорычал он в эфир. – Возьмём продуктов для себя и раненых, если там ещё что-то осталось. Другой возможности может не быть.

Возражений не последовало, и группа направилась по проторенной сотнями ног тропе. Маршрут к магазину угадывался сразу: пыли на развалинах почти не было, кругом следы и придавленные камнями обрывки всевозможных упаковок, которыми продовольственные команды отмечали дорогу. Света нашлемного фонаря вполне хватало для уверенного движения от одной отметки к другой, и Антон подумал, что ничего сложного в походе за продуктами нет. Особенно после того, что ему довелось пережить только что. Перед самым входом в нору, спускающуюся в магазин, вновь начался ураган. К счастью, здесь он не был настолько сильным, как там, на набережной, и с ног не сбивал. Пылевая буря мгновенно стала непроницаемой для взгляда и света, но Порфирьев, видимо, хорошо помнил дорогу, потому что сумел проникнуть в нору на ощупь. Остальные просто зашли следом, и Антон во второй раз оценил пользу связующих канатов. Идея, показавшаяся ему поначалу глупой и показушной, на самом деле могла не просто облегчить путь, но и спасти жизнь.

В норе из-за пыльной бури видимость тоже была отвратительной, и спускаться пришлось на ощупь. Антон дважды едва не упал, сначала споткнувшись об осколок бетонной плиты, торчащий из россыпи развалин под ногами, а потом ударившись плечом о выступающий из стены норы фрагмент расколотой кирпичной кладки. От падений спас полученный опыт, Овечкин оба раза успевал ухватиться за стену. Можно было только догадываться, как тяжело пришлось полицейским, когда они пробивали эту нору. А ведь у них не было антирада. Или был? Антона вновь охватил страх. А вдруг они поумирали не от длительного облучения, а от побочных эффектов антирада?! Ведь после его употребления человеку требуются медицинские процедуры, провести которые на станции метро невозможно! От страха Овечкина вновь затрясло, и он приказал себе не ныть и взять себя в руки, обещая выяснить этот вопрос у Порфирьева или фельдшера. Сейчас нельзя поддаваться панике! Всё уже позади! Если запаниковать вновь, Порфирьев точно не возьмёт его с собой в бомбоубежище! Этот аргумент подействовал, и психику удалось удержать под контролем, хотя руки трястись так и не перестали.

– Мы внутри, – сообщил Порфирьев. – Развязываемся и ищем продукты. У нас есть полчаса.

На складе царила кромешная тьма, и Антон тщательно освещал нашлемным фонарем каждый метр пространства. Найти что-либо долго не удавалось. Кругом валялись разорванные упаковки и порванные коробки из-под товара, громоздились опрокинутые стеллажи и возвышались кучи обломков, осыпавшиеся из проломов в потолке. Местами стены были выдавлены внутрь смещением грунта, не приходилось сомневаться, что от самого магазина наверху не осталось ничего, но подвальный склад каким-то чудом уцелел в большей своей части. Которую продовольственные команды вычистили под ноль. Неудивительно, что их группа не встретила тут никого. Склад абсолютно пуст.

– Тут ничего нет, – выразил общее мнение молодой техник спустя двадцать минут непрерывных поисков. – Всё вынесли подчистую!

– Я нашёл холодильную камеру с рыбой, – сообщил пожарный. – Воняет так, что даже через фильтры чувствуется. В остальном – хоть шаром покати.

– Возвращаемся, – подытожил Порфирьев.

* * *

За семь часов их отсутствия на станции многое изменилось. К запаху отходов человеческой жизнедеятельности, пропитавшему спёртый воздух, прибавилась сильная влажность вкупе с запахами чая и варёных макаронных изделий. Старый техник сумел организовать людям места для кипячения воды, задействовав для этого систему освещения. От каждого осветительного прибора теперь свисала кустарная проводка, заканчивающаяся самодельным кипятильником. В комплекте с кипятильником шло некое подобие металлической подставки, собранной из чего придется. На подставках располагались ёмкости с водой в момент кипячения и укладывались кипятильники в то время, когда кипятить было нечего. В результате подставки служили чем-то вроде радиатора отопления. К кипятильникам стояли очереди, очередь за водой из скважины стала ещё длинней, народа на платформе вновь прибавилось. Причина этого стала ясна, едва Антон приблизился к платформе настолько, чтобы видеть незанятую составами часть путей. В тоннелях стояла вода, контактный рельс был почти затоплен, всюду плавали обрывки всевозможных упаковок и порванной пластиковой посуды.

Термометр скафандра показывал, что температура на станции упала до плюс пятнадцати и не приходилось сомневаться, что приток холодного воздуха с поверхности будет только увеличиваться. Замерзающие люди уже надели на себя всё, что оказалось под рукой, от ветровок до самодельных накидок, изготовленных из содранной с вагонных скамеек обивки. Плотно заполненное людьми пространство платформы и стоящих возле неё вагонов напоминало кадры репортёров, сделанные на свалке в какой-нибудь захудалой стране третьего мира: грязь и множество мусора, среди которого копошатся одетые кто во что нищие.

Возвращение группы вызвало на станции всплеск активности. Множество активистов собрались по ту сторону ворот и выкрикивали вопросы, не дожидаясь, пока группа закончит первичную очистку. Зайдя внутрь, первое, что увидел Антон, были скафандры, валяющиеся в углу, недалеко от гермоворот. Следующее, что бросилось в глаза, был вагон, приспособленный под продуктовый склад. На его крыше сидели и стояли десятка полтора мужчин и женщин, среди которых он узнал добровольцев, подрядившихся охранять продукты. В руках они держали самодельные дубины, изготовленные из снятых с вагонов поручней. Похоже, охрана склада была усилена, но в тусклом свете аварийного освещения покрытые четырёхдневной щетиной люди с железяками в руках выглядели агрессивно, и больше походили на захвативших вагон беглых уголовников.

– Иди, прокомментируй общественности результаты, – Порфирьев пренебрежительно кивнул Антону на выкрикивающую вопросы толпу. – Потом зайди в дежурку, надо поговорить.

– Ты не хочешь разговаривать с людьми, которые так на тебя надеются? – нахмурился Антон.

– Я не давал никому согласия на то, чтобы они на меня надеялись, – издевательски парировал амбал. – У нас же свободная страна, так ведь? Особенно теперь! – Его лицо сделалось усталым: – Мне нужно снаряжение очистить. Оно ещё пригодится. И тебе советую сделать то же самое. Не отдавай скафандр никому. Можешь наврать, что захочешь. Скоро толпа поймет, что поторопилась побросать скафандры. Даю триста против одного, что после крайнего выхода их даже не чистили.

Порфирьев оказался прав. Едва общественность услышала об обнаружении бомбоубежища, за скафандры едва не возникла драка. Каждый желал идти туда через сутки, и за право первой очереди мгновенно разгорелась яростная борьба. Какие только аргументы ни выдвигались: одни заявляли, что им не хватило продуктов, потому что их продовольственные команды были последними в списках и им ничего не досталось. Поэтому право идти в бомбоубежище принадлежит им. Другие возражали, что имеют прав не меньше, потому что входили в состав команд очистки, и возились с радиоактивной пылью ради всеобщего блага. Остальные заявляли тем и другим, что это не является аргументом, потому что собранные в гастрономе продукты разделяются на всех, а команды очистки и вовсе имеют увеличенный рацион. Активисты с дубинами немедленно взяли скафандры под охрану, невзирая на идущее от них излучение, и Антон вместе с остальными членами группы получил требование снять скафандры и передать их в собственность общественности. Что характерно, никто не требовал отобрать у амбала спецназовское снаряжение. Общественность уважает частную собственность! Или все в курсе насчёт шести трупов, которые при жизни пытались отобрать у Порфирьева рюкзачище. Интересно, где он его спрятал, прежде чем покинуть станцию?

– Эти скафандры нельзя использовать! – заявил Овечкин, остро понимая, что его могут лишить возможности идти к бомбоубежищу. Зря он рассказал про зарубки на руинах, которыми отмечен маршрут! Многие решили, что смогут дойти до цели без проводников или возьмут в проводники Порфирьева, если он окажется в состоянии идти.

– Почему это нельзя? – с подозрением вопросила одна из активисток. – Кто это решил?!

– Мы попали под радиоактивный ураган! – мгновенно сымпровизировал Антон. – Фильтры забились, воздуховоды утратили герметичность, мы едва не задохнулись, пока спускались в метро! Систему воздухоснабжения необходимо отремонтировать! Мы с техниками займемся этим, как только пройдём медосмотр.

– Точно! – немедленно подхватил кто-то из активистов. – Они пробыли на поверхности семь часов! Им нужна медицинская помощь, они получили серьёзную дозу радиации! Им ещё долго будет нельзя выходить на поверхность, иначе они погибнут! Они должны нарисовать нам карту! Пусть начертят план, мы сами дойдём! Я могу быть проводником, я делал онлайн-карты для крупных интернет-компаний, я отлично разбираюсь в планах местности! Этим людям больше нельзя рисковать, мы не можем допустить, чтобы они погибли! Я готов взять скафандр главного инженера после ремонта! Сколько вам потребуется на ремонт всех трёх скафандров, господин Овечкин?

– Я… – Антон едва не запаниковал. – Я смогу сказать точно после того, как проведу тщательный осмотр и ревизию запчастей! Что-то у нас должно было остаться, но прямо сейчас я не могу гарантировать что-либо! Ураган сбил нас с ног, нас протащило по острым обломкам несколько метров, меня сбросило в яму! Пока я не могу быть уверен, что не нарушена герметичность, а внутренние датчики контроля вышли из строя из-за сильной ионизации окружающей среды. Как только я всё проверю, то сообщу! Информация будет через пять часов!

– Отлично! – заявила активистка. – До тех пор будем считать, что в нашем распоряжении семь скафандров! Предлагаю обсудить списки и провести лотерею! Бросим жребий! Если что, на остальные скафандры проведём дополнительную жеребьёвку!

Толпа заголосила, внося различные предложения наперебой и пытаясь перекричать друг друга. Антон с остальными членами группы поспешил удалиться в служебные помещения, не снимая скафандров. Войдя внутрь, он увидел, что служебные помещения заняты людьми, отношения к ним не имеющими. Выяснилось, что пока группа была на поверхности, в медпункте умер последний из тяжело облучившихся полицейских. Из мужской части станционных сотрудников остались только фельдшер с Петровичем, который чувствовал себя плохо и на ногах стоял неважно. Поэтому фельдшер обратился к активистам с просьбой помочь затопить трупы. Активисты помогли, но в процессе захоронения поняли, что в служебных помещениях освободилась жилплощадь, и объявили её своей. Кое-кто даже пытался разыскать оружие полицейских, но потерпел неудачу. Фельдшер сказал, что вроде всё оружие спрятал Абдуллаев незадолго до того, как перестал ходить, но где именно, он не сказал. Наверное, у полицейских имеется скрытый сейф, обнаружить который пока не удалось. Активисты опросили Петровича, но тот заявил, что дежурное помещение находилось в ведомстве МВД по метрополитену, и ему туда нельзя было заходить без приглашения. Поэтому он не знает, где именно искать сейф, хотя слышал о том, что он где-то есть.

В общем, в служебных помещениях всё, что не было отведено под больных и раненых, оказалось занято активистами. Свободной осталась только слесарка, в которой обнаружился Петрович, вычищающий снаряжение Порфирьева. Сам здоровяк сидел на стуле в другом конце помещения и всякий раз, когда Петрович закрывал глаза от недомогания или непонимающе смотрел на тот или иной незнакомый элемент снаряжения, порывался вскочить и помочь старому технику.

– Сиди, я сказал! – недобрым тоном осаживал его старый техник. – Сам разберусь! Мне уже всё равно, а ты здоровье-то побереги! Скоро понадобится! И вас касается! – Он бросил на вошедших хмурый и больной взгляд: – Снимайте скафандры, несите сюда и проваливайте в дальний угол!

Все подчинились, и Антон уселся рядом с Порфирьевым на полуразобранный кожух вентиляционной установки системы климат-контроля. Здоровяк сунул руку в карман и извлёк оттуда какой-то небольшой предмет.

– На, держи, – он протянул Овечкину маленькую картонную коробочку в пластиковой обертке.

– Пахлава?! – удивился Антон, читая надпись. – Ты нашёл её в магазине?

– Тут нашёл, – невесело поморщился тот. – У мужиков, в коробке с продуктами. Им уже всё равно.

– Где теперь их продукты? – Овечкин вспомнил, что активисты вычеркнули его из списков на раздачу продовольствия. – Их забрала общественность?

– Пыталась твоя сраная общественность! – ответил за Порфирьева Петрович. – Да я спрятал. Так и не нашли. Больных покормлю лишней пайкой! Может, ещё кого, если заслужит! – Он смерил взглядом тихо ухмыляющегося Порфирьева: – Я не про тебя! Ты-то и без меня не пропадёшь! Я про внучка своего непутёвого!

– А что я?! – обиженно возмутился молодой техник. – Что я сделал не так на этот раз?! Я с Олегом пошёл, как ты велел! Нашли мы запертые наглухо двери в бомбоубежище, в котором мы на фиг никому не нужны! Ты доволен?

– Поговори мне ещё! – Петрович подобрал со станины газовый ключ и погрозил им Владимиру.

– Владимир ваш внук? – удивился Антон.

– Непутёвый! – сердито повторил Петрович, показушно замахиваясь ключом на молодого родича. – До двадцати лет дорос, а ума так и не нажил! Если бы я его не пристроил сюда, к себе под бок, так бы и слонялся по паркам с пивком да со своими дружками-алкашами из технаря! Хорошо хоть учёбу закончил и не выперли!

– Сколько можно меня пилить?! – устало воспротивился молодой техник. – Целый год одно и то же! Я пить завязал, хорошо работаю, мне премии начисляют! Если бы не это дерьмо, накопил бы денег на университетское образование за пару лет!

– Деньги тебе вряд ли теперь понадобятся, – резонно возразил Петрович. – Раньше надо было учиться! Теперь будешь выживать тем, что умеешь!

– Толку-то от моих умений… – уныло протянул Владимир. – У нас электричества осталось на два дня. А что потом? Я думал, может, и вправду ветряк попытаемся собрать… только это бесполезно. Там такие ураганы, что его разнесёт на куски на фиг! Больше суток не простоит.

– Ты им ещё не сказал? – Петрович перевёл взгляд на Порфирьева.

– Нет, – подтвердил тот. – Сначала пусть от антирада оклемаются. Ещё неизвестно, кто как перенесёт побочку. Вот очухаются, тогда и поговорим. – Он встал и невесело поморщился: – Всем к фельдшеру! Может, хоть витаминов каких-нибудь уколет, всё ж лучше, чем ничего…

Антон заявил, что торопится повидать семью, поэтому первым должен посетить медпункт, и вперёд всех вышел из слесарки. Обгонять его никто не стал, и это радовало. Ещё вчера фельдшер при нём говорил, что медикаменты заканчиваются, так что, кто раньше придет в медпункт, у того шансов получить помощь больше.

В медпункте ситуация оказалась ещё более удручающей. Ещё несколько больных, получивших тяжёлые травмы от обрушений, умерли от отсутствия высококвалифицированной медицинской помощи, состояние остальных было в лучшем случае стабильным. На вопрос об их судьбе фельдшер лишь бессильно развёл руками, мол, все, кого можно было поставить на ноги, уже выписаны. Правда, некоторые пытались симулировать болезнь, чтобы остаться жить в служебных помещениях, а не возвращаться на грязную платформу, но медсестры пожаловались активистам, и особо хитрозадых вытолкали взашей. Остальным пострадавшим без серьёзных операций будет становиться только хуже. Серьёзных медикаментов больше нет, перевязочный материал давно закончился, его наскоро стирают, кипятят и используют вновь. Антон получил инъекцию глюкозы, на этом оказание медицинской помощи завершилось. Овечкин покинул ставшие переполненными служебные помещения, с трудом протиснувшись по заполненному самодельными лежанками коридору, и направился в свой тоннель. Идти пришлось по щиколотку в воде, лоферы промокли насквозь, и он чуть не потерял один башмак, пока забирался в вагон.

– Мама, папа вернулся! – Давид заметил отца ещё на подходе и высунулся из помятого оконного проёма. – Папа, осторожно! Не задень провод! Нам сделали кипятильник!

Провод, протянутый в окно от ближайшей аварийной лампы, едва тлеющей из-за режима максимальной экономии электричества, в полусумраке тоннеля был почти незаметен, и Антон проследил его взглядом. Самодельная проводка шла к центру вагона и заканчивалась уже знакомым кипятильником, укомплектованным кривой металлической подставкой, изготовленной из кожуха какого-то прибора. В данный момент кто-то из обитателей вагона кипятил чай в металлической кружке-крышке от термоса, и всё пространство вокруг подставки-обогревателя было заставлено мокрой обувью.

– Папа пришёл! – маленькая Амина бросилась к нему на шею. – Ты принёс мне пахлаву?

– Конечно! – Антон победным жестом извлёк из кармана упаковку с лакомством. – Я же обещал!

Дочурка взвизгнула от восторга, схватила упаковку и принялась сосредоточенно распечатывать обёртку. Оказалось, что принесённые с поверхности новости уже известны каждому, и обитатели вагона скучились вокруг Овечкина, пытаясь услышать подробности. Его засыпали вопросами, но сказать больше, чем уже сказано, было сложно.

– Нам не открыли, – сокрушенно рассказывал Антон. – Даже разговаривать не стали. Вообще не подали признаков жизни! Я почти час ломился в их ворота! Оставил им записку прямо на двери, сказал, что среди нас есть техники, медики и педиатр! В бомбоубежище наверняка есть дети, это сильный аргумент! Мы должны вернуться через сутки за ответом. Я даже написал, что у нас есть продукты, чтобы они там не пугались!

– Активисты говорят, что продуктов осталось на два дня, – в голосе Дилары сквозила неприкрытая тревога. – Потом есть будет нечего. Есть мнение, что экономить нужно уже сейчас, тогда удастся растянуть запасы вдвое. Но после этого всё равно голод. А ещё нас затапливает! Ты можешь сделать с этим что-нибудь? Ты же чинил систему водоотведения!

– Насосы сгорели, – Антон бессильно поморщился. – Они на нижнем техническом уровне, он затоплен целиком. Но я посмотрю, что можно предпринять! – торопливо добавил он, глядя в наполненные страхом глаза жены. Сообщать о том, что через двое суток на станции закончится электричество, он не решился. – Только поем немного и отдохну часок, ноги еле шевелятся!

– Сначала сходи за водой! – Дилара протянула ему пустой пластиковый баллон. – Обувь ты всё равно уже промочил. Пока будешь отдыхать, высохнет возле печки. Черпать воду из-под ног медики запретили, она снизу поступает, а там трупы затоплены!

Пришлось возвращаться на станцию. Чтобы не стоять в ставшей ещё более длинной очереди за водой, Антон обратился к людям. Он заявил, что обязанности главного инженера заставляют его работать постоянно, и он не располагает временем стоять в очереди. Особенно теперь, когда ему необходимо чинить вышедшие из строя скафандры. В очереди нашлись недовольные таким использованием служебного положения в личных целях, но в итоге Антона пропустили. Он набрал воды, про себя отметив, что без электричества артезианская скважина перестанет давать воду, и направился обратно. Мысль о том, что у Порфирьева с Петровичем есть какой-то план, не давала ему покоя. Овечкин пробирался по платформе ко входу в тоннель и разглядывал полутёмные вагоны, заполненные обитателями с детьми. Смрад, доносившийся изнутри ранее, смешался с вонью остального воздуха и ощущался уже не так остро. Даже постоянный детский плач словно стал тише и глуше, войдя в привычку. Вместо звона в ушах теперь он вызывал гул. Этот гул глухо и тяжело бил в барабанные перепонки почему-то изнутри, неожиданно превращаясь в тихое рычание Порфирьева:

– На самом деле все они неминуемо погибнут. Они были обречены с самого начала…

Внезапно Антон ощутил острую боль в желудке, голова закружилась, в глазах всё помутнело, расплываясь до неузнаваемости, и он рухнул на колени, скрученный приступом сухой рвоты. Голову пронзило, словно раскалённым ломом, мозг бросило в жар, и дышать стало тяжело, словно на станции вновь заканчивался кислород. Он застонал, пытаясь непослушными руками нащупать пол, но скованное болью сознание потеряло контроль над конечностями. То голова, то лёгкие, то желудок, то всё сразу испытывали спазмы, сменяющиеся приступами рвоты и лихорадкой. Кости ломило, суставы ныли зудящей болью, мышцы отзывались резью на каждое движение, будто были утыканы иглами. В какой-то момент Овечкин понял, что находится не на платформе, а в медпункте, где-то на полу, и над ним склонились фельдшер с педиатром. Потом его опять накрыло жаром и приступами тошноты, и перед глазами стояла сплошная муть, сквозь которую кто-то вливал ему в рот воду, голосом Дилары требуя, чтобы он пил. Жестокая ломка продолжалась несколько часов, после чего Антону стало легче, и вымотанный организм провалился в сон, больше похожий на затяжной обморок.