Текст книги "Инспектор по сказкам"

«Гипровол»

В проектной части института «ГИПРОВОЛ» проектировали новую метлу для Бабы-Яги. ГИПом – то бишь главным инженером проекта – назначили Петрония Аполлинарьевича Непомнящего, выделив под его начало два отдела: отдел прутьев и отдел рукояток. Работа предстояла не ахти какая сложная – всего одна метёлка, и срок потому установили небольшой: два месяца.

У каждого отдела существовали неписаные законы, традиции и амбиции, которые свято поддерживались начальниками отделов.

Отдел рукояток кичился мечами-кладенцами – точнее, их рукоятками, в которых, по словам рукоятчиков, и заключался основной секрет. Славились они также рукоятками контроллеров трамвайных вагонов: в современных сказках трамвай – самый распространённый вид транспорта; после него идут велосипеды и троллейбусы. Вспоминали ещё рукоятку той самой лопаты, на которой должен подаваться в печь.

Рукоятчики гордились, что смогли вмонтировать в двойные стенки рукоятки третий закон Ньютона, а по-простому – устройство с отрицательной обратной связью, благодаря которому вталкиваемая лопата тотчас возвращалась обратно. Так что Ивашечка мог не упираться ногами в устье печи. Вряд ли он выдержал бы напор даже в одну бабьеяжиную силу, если бы не чудо-рукоятка.

Прутьевики особо ставили себе в заслугу электровеник… Но проектировали и кое-что ещё: плетёнки, плетни-оборотни, банные корзины, и сплетни, распространяемые по институту. А кроме того – ещё и разноразмерные дозы «берёзовой каши» для учебных заведений и домашнего пользования, что являлось весьма кропотливым занятием, так как требовало чрезвычайно тонкого и точного расчёта.

Рукоятчики в ближайшее время грозились перейти на проектирование волшебных авторучек, прутьевики отвечали увеличением выпуска плетёной мебели и фасциев для ликторов в стиле «ретро» – улавливая возникшую в народе тягу к седой старине.

Короче говоря, два отдела во всём соперничали друг с другом.

И надо же такому случиться, что каждый начальник отдела втайне лелеял мечту стать ГИПом, поэтому назначение Непомнящего оба восприняли как личное оскорбление. И хотя палок в колёса ставить не стали – даже Кучеров Михей Игнатович, которому по должности полагалось, как заведующему отделом рукояток, – но на донышке души закопошилась мыслишка: свою работу сделать отлично, но заложить в неё такие подводные камни, что согласовать их не смог бы ни один ГИП, будь он не то что семи, а семижды семидесяти семи пядей во лбу. Попытаться-то попытался бы – на то он и руководитель по должности, – а выполнить бы не смог.

Однако и Непомнящий был не лыком шит. Он взялся за дело рьяно, но с умом. Вызвав к себе поочерёдно Кучерова Михея Игнатовича и Сипайкина Евграфа Валентиновича, он осуществил ловкий тактический ход с далеко идущими стратегическими последствиями. Он выдал каждому лично им модифицированные задания, в которых идея проекта выворачивалась наизнанку, да притом ещё и ставилась с ног на голову.

Суть заключалась в том, что он объявил Евграфу Валентиновичу (зав. отдела прутьев), что нужно запроектировать метлу без рукоятки, но с отверстием под неё – якобы под виртуальный шланг для пылесоса, а также в целях экономии материала.

Михею же Игнатовичу, Непомнящий сообщил, что нужна метла, но без прутьев: они-де раздражают Бабу-Ягу в полёте – шумят, трещат, и от них сыплются искры, когда Баба-Яга пытается применить форсаж. «А что ж это будет за метла?» – удивился Евграф Валентинович. «Вот такая метла, современная, – отвечал Непомнящий. – Главное, обратите особое внимание на гладкость поверхности и скруглённость верхней части. Должна летать не хуже ракетного обтекателя!»

Однако опасности подстерегали оба отдела совсем не с тех сторон, с каких ожидали Кучеров и Сипайкин. Оказалось, что в проектном задании не оговорена максимальная скорость метлы, а это влияло на многое: выбор материала прутьев (и рукоятки), их толщину (то же самое). Не указывалась и допустимая ветвистость. Требовалось учесть степень покрытия рукояток (и прутьев) корой, возможное обескоривание – как исходного сырья при сушке, так и возникающее в процессе эксплуатации.

Всё вышесказанное определяло технологию обработки: необходимость предварительного запаривания прутьев, вид пропарочного раствора и количество необходимых добавок, температурный интервал запаривания; время – год, месяц, день и час – срезания прутьев (и рукоятки!), срок сушки или подвяливания (в этом случае досушивание производится в готовом изделии), силу стягивания прутьев в единый пучок. А относительное расположение прутьев разной толщины? Одно это могло свести с ума кого угодно и требовало не один компьютеро-час работы.

Поэтому о планируемых «подводных камнях» дружно забыли: не до того было, слишком сложным оказалось задание.

Зато оба отдела справились точно в срок и с высоким качеством! Оба начальника находились на седьмом небе от счастья.

И вот тогда-то в полной мере проявилось коварство Непомнящего! Когда оба начальника отдела, торжествующие, положили ему на стол свои произведения – рукоятку без прутьев и прутья без рукоятки, но с отверстием под оную, – он тут же, на их глазах, собственноручно соединил обе детали, получив обычную стандартную метлу! Но с заданными параметрами.

Вспомнив эту историю, я пожалел, что слабо вникал в своё время в деятельность института «ГИПРОВОЛ», отнесясь к инспекции как к чему-то формальному и по сути не нужному. А теперь оказалось, что сугубо теоретические изыскания помогли бы теперь изготовить оригинальный вид транспорта собственными силами, и летать в своё удовольствие. Я ведь не думаю, что бабы-яги получают метёлки откуда-то со складов, централизованно. Скорее всего, делают на месте, из подручного материала, но, разумеется, по утверждённой технологии. Так что, изучи я её тогда… Но, впрочем, что жалеть о прошлом? О нём надо думать, пока оно ещё будущее.

По сказкам

Сквозь кусты замаячила дорога. Обрадованный, я продрался сквозь последние ветки и, отряхиваясь, остановился на обочине.

И замер.

Неподалёку от меня, прямо на травке, сидел какой-то парнишка и сосредоточенно общипывал белые и серые пёрышки с собственных крыльев-рук. Или рукокрыльев.

«Икар? Дедал? – начал размышлять я: что-то осталось от институтских знаний. – Нет, Дедал вроде с бородой должен быть. Он уже в возрасте, если Икар его сын. Значит, Икар? Но тот, помнится, упал в море и утонул. Вот чудак: летать научился, а плавать – нет. Или настолько сильно грохнулся с большой высоты, что оглушило? Или не утонул, если передо мной – он? Слух пустили, что утонул, а на деле… Дедал и пустил слух, чтобы сына повернее спасти. Или это не Икар? А кто? Ангел божий? А что, в сказках и черти, и ангелы бывают».

Так я думал, пока подходил к парнишке.

Он увидел меня, вскочил, взмахнул было остатками полуобтрёпанных крыльев, но потом всмотрелся в моё лицо, успокоился и снова сел, но сразу же вскочил и поздоровался.

– Здравствуй, паренёк, – ласково ответил я, и пошутил, указывая на крыло. – Казённый инвентарь портишь?

– Да какой там казённый, – буркнул парнишка, морщась и продолжая выдирать пёрышки из крыльев, – добрые лю… гуси дали, от Бабы-Яги спастись.

– Так-так-так, – заинтересовался я, наклоняясь и подбирая перо. Обычное гусиное, инвентарного номера не проставлено. Неучтённое? В сказках, мне казалось, всё должно быть переписано, измерено и учтено. – А ты сам кто будешь?

– Ивашечка, – снова буркнул паренёк. – Ивасик-Телесик. Гуси-гуси, гусенята, возьмите меня на крылята… Взять не взяли, а по пёрышку скинули, спасибо и на этом. Вот, смастачил себе крылья, да и улетел. А не то изжарила бы меня Баба-Яга в печке, как я дочку её…

Я внутренне ахнул, смутно припоминая что-то. Нравы тут, однако… Фактически передо мной – убийца. Маленький, несовершеннолетний. Но ничего не попишешь: сказки. Тем более что создавались они в те времена, когда мораль была совершенно другая. Нельзя ему было, наверное, иначе поступить. Впрочем, это можно проверить…

А Ивашечка продолжал оправдываться:

– Главное, что? Она, Баба-Яга эта подлая, попросила коваля… ну, кузнеца по-нашему, сковать ей тонюсенький голосочек, как у мамки моей родной. А я рыбу на озере ловил, из лодки. Заплыл на середину, там клюёт лучше. А Баба-Яга позвала – я думал, мамка поесть принесла, – я и подплыл. А она хвать меня – и понесла в лес. И обличье же мамкино, подлая такая, приняла. Да пока тащила меня, умаялась: я-то брыкался, отбивался. Ну, и легла отдыхать. А дочке своей сказала, чтобы та меня изжарила. Да я исхитрился – и её самоё в печку-то и втолкнул! – победно завершил он.

– А по-другому не получалось? – осторожно спросил я. – Девушка всё же, а ты её – в печь.

– Девушка, – криво усмехнулся он. – Видели бы вы эту девушку! Крокодилы красивее… Да не в том дело, – спохватился он. – Нельзя было по-иному. Тут либо ты, либо тебя, – он опустил голову. – Как на войне…

Я хмыкнул.

– Главное ведь что, – он с надеждой поднял на меня глаза, – ежели бы они меня в печь не совали, рази я взбеленился бы? Мы ить, русские, смирные люди, пока нас не затронешь. А тронешь – пеняй на себя!

– Ну, иди с богом, – попрощался с ним я. – Теперь-то домой?

– Домой, – вздохнул Ивашечка, – тятька с мамкой ждут. Я – их единственная опора и надежда… Прощевайте.

– Будь здоров, – ответил я, и тоже продолжил свой путь.

Абстрактное зло, абстрактное добро – об этом хорошо спорить на семинарах в институте, да иногда трепаться в курилке Конторы. Ладно, когда волк съедает зайца – трофическая цепочка, она же пищевая. Но людоедством заниматься, действительно, непорядок. Так что можно отметить, что Ивашечка действовал в порядке необходимой самообороны… хотя, возможно, и превысил пределы оной. Но кто в горячке боя, тем более спасая собственную жизнь, может трезво оценить эти пределы? Особенно когда тебе грозит смертельная опасность? Да и не судья я, не адвокат – Инспектор.

И ведь что получилось: ну, изжарил он дочку Бабы-Яги, но сама-то Баба-Яга осталась? Эх, забыл я его спросить! Если осталась, то она себе другую дочку родить сможет, да не одну…

А интересно, от кого? От Кощея Бессмертного? От Змея-Горыныча? От Лешего? Чёрт их знает, как бабы-яги размножаются! Надо будет у Сидорчука спросить – он наверняка знает. А может, партеногенезом? Тьфу! Далось оно мне… Не в этом суть.

А суть в том, что количество зла в мире от поступка Ивашечки не изменилось, или уменьшилось лишь на время – пока не появится у Бабы-Яги новая дочка.

Я не буду рассматривать чисто теоретическую проблему, что поступок Ивашечки сам по себе является злом: даже в этом случае одно зло – дочка Бабы-Яги – оказалось уничтоженным другим злом – поступком Ивашечки. Поступком, заметьте, а не самим Ивашечкой! Он просто спасал свою жизнь, а злым изначально, от природы, никогда не был.

Тем, кто считает, что количество зла уменьшилось, могу возразить, что Баба-Яга резко компенсировала кажущееся уменьшение общего зла (вследствие исчезновения молодой бабы-яги) значительным увеличением собственного зла – зла на Ивашечку, – так что баланс остался прежним.

Что же мы имеем? Да то, что демагогические высказывания Сидорчука не имеют под собой никакой почвы! То есть добро просто обязано быть с кулаками, и обязано давать отпор злу.

А что получится в обратном случае? То есть если принять идиотскую доктрину Сидорчука о необходимости увеличения количества зла в мире, и последующем за этим обязательным якобы увеличении количества добра – по известном принципу «на то и щука в море, чтобы карась не дремал»?

А получится вот что: съешь дочка Бабы-Яги Ивашечку, мы имели бы двух Баб-Яг, способных к размножению, и ни одного Ивашечки, как бабоягоборца! Количество зла в мире возросло бы многократно! И в самом деле: две Бабы-Яги родят ещё по одной дочке – и их станет четыре! Затем – восемь, затем – шестнадцать, тридцать две… и так далее в геометрической прогрессии. Так что прав был Ивашечка, абсолютно прав!

Размышляя так и продолжая шагать по сказке, я наткнулся на кузницу, возле которой обтрёпанная донельзя старуха уговаривала почёсывающего в затылке кузнеца:

– Ковалик, ковалик! Скуй мне такой тонюсенький голосочек, как у Ивашечкиной матери!

Странно… Здесь, похоже, Баба-Яга Ивашечку ещё не украла. Значит, что, я двигаюсь от конца сказки к началу? А как с другими сказками? Могу ли я их пересекать по диагонали, к примеру?

Кузнец, между тем, закончив почёсывания затылка – то одной рукой, то другой, то обеими – развёл руки в стороны и пожал плечами в классическом жесте недоумения:

– Где я возьму тебе такой голосок? Что я, звукотехник?

– А ты скуй, – продолжала настаивать Баба-Яга.

– Проще фонограмму поискать, – наконец догадался туго соображающий кузнец.

– Поищи, – согласилась Баба-Яга, – мне всё равно, лишь бы верно звучало.

Кузнец удалился в кузню и принялся греметь железками, а Баба-Яга вынула откуда-то зеркальце, косметичку и принялась охорашиваться.

Я забрал немного влево, чтобы не проходить мимо неё. Да, если дочка Бабы-Яги удалась в мать, то прав был Ивашечка…

Далее я прошёл по берегу озерца, на середине которого маячила какая-то лодка, но сидел ли в ней Ивашечка, или же кто иной, разобрать я не мог, а засим и вовсе покинул сказку.

Две ведьмы

– Ну что, убедилась? – ворчливо спрашивает старуха. – Он ничего не заметил! О, это очень серьёзный противник. Кого попало оттуда, – она указывает пальцем вверх, – не пришлют.

– Может, отвлечь его? – предлагает молодая.

– Куда и как? – сурово интересуется старуха.

– Ну-у… например, в древнегреческие мифы. Там девушек полно: нимфы, наяды…

– А если ему и туда надо? Он же Генеральный Инспектор! Тогда ты, вместо того, чтобы помешать ему – поможешь. Там разве всё готово? Забыла разве?

– Но он же Инспектор по сказкам! Зачем ему мифы? Подумает, что они – культурная программа. И начнёт развлекаться.

– Программа… Что это, детский утренник? Он инспектор с широкими полномочиями, на уровне Генерального. Вот смотри – старая тычет пальцем в разложенные на столе документы.

Молодая долго всматривается в бумажки, яростно сопя, и с возрастающей свирепостью произносит:

– У-у-у, шайтан!

Потом вдруг хватает бумаги со стола и швыряет в котёл с остывающим варевом. Из котла вылетает огромный клуб пара, от которого обе ведьмы раскашливаются.

Молодая выхватывает из котла документы, жадно впивается глазами.

– Не действует! – стонет она, отбрасывая бумаги в сторону.

– Эх вы! – кривится старуха, – молодёжь!

Она подходит к окну, раскрывает его и кричит что-то в клубящуюся мглу.

Тотчас же над её всклокоченными седыми космами появляются, кружась, гуси-лебеди…

Попутчик Николай

Я увидел сидящего на обочине дороги голого по пояс парня, который склонился над рубашкой, что-то над ней делая. Обычный деревенский – тьфу! – сказочный паренёк. И деревенский, впрочем, тоже, только деревня начала позапрошлого века.

– Здравствуй, паренёк! – сказал я.

– Здравствуйте, – проговорил парнишка.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Николай… – робко представился он.

– Бог в помощь! – произнёс я, вспоминая, что можно делать с рубашкой, склонившись над ней в такой позе. – Что, вшей бьёшь?

– Нет, карту смотрю, – сказал парень, приподнимаясь.

– Карту?! – я удивился необычайно.

Во-первых, из-за разительного несоответствия облика парня с его словами, а, во-вторых, потому, что карты сказок, по словам некоторых наших деятелей, в природе не существовало. И вот неожиданно встречается человек, который говорит, что смотрит карту сказок… э-э, да он, быть может, смотрит карту своей, одной-единственной сказочной страны, а я почему-то подумал обо всей Стране сказок.

– Ты из какой сказки? – строго спросил я.

– Я не из сказки, – замотал головой паренёк, – Я с Васильевского острова.

– Откуда?! – сильнее поразить меня было невозможно. Ну разве прямым попаданием молнии.

– Из Ленинграда… Петрограда… то есть, Санкт-Петербурга.

– А тут что делаешь?

– Сказки изучаю.

– Сказки? А разрешение у тебя есть?

– Какое разрешение? А какое нужно? Шестьсот сорок на четыреста восемьдесят достаточно? Или надо восемьсот на шестьсот? А может, тысяча шестьсот на тысяча четыреста?

– Ну, командировка у тебя имеется… Кто тебя сюда направил?

– Никто… Я сам.

– Как это – сам? – не понял я.

– Да так. Я очень люблю сказки. И решил изучать их на месте. И в движении.

– Ну-ну… – у меня потерялся дар речи. Отправиться в сказки, самостоятельно, по собственной инициативе… Хотя для этого порой достаточно просто раскрыть книгу.

Паренёк увидел моё замешательство и решил разъяснить:

– Вы понимаете, встречаются совершенно противоположные варианты, разночтения. Например, в сказке о царевне-лягушке Иван-царевич сжигает лягушечью кожу. И после этого возникает развилка во времени…

– Во времени? – я поднял брови.

– Во времени, в пространстве, в сказочной реальности – неважно.

– Как это неважно? Надо запротоколировать, учесть, принять меры…

– Нет, слушайте, я привёл просто так, для примера.

– А-а-а… ну, для примера годится.

– Так вот. По первому варианту царевна-лягушка остаётся с Иваном, потому что ей не во что одеться. То есть, сжигая кожу, Иван-царевич разрушает чары. По второму варианту сжигание кожи, наоборот, разлучает влюблённых, и Ивану-царевичу приходится вновь отправляться в путешествие, преодолевать множество препятствий, чтобы выручить невесту.

– Как можно влюбиться в лягушку… – недоверчиво пробурчал я.

– Он её увидел сердцем! – вдохновенно воскликнул Николай.

– А, ну если так, – согласился я, пытаясь вспомнить оптические свойства сердца.

Николай набрал в грудь воздуха, чтобы продолжать, но я остановил его:

– А ну-ка, разреши посмотреть, – и потянулся за листком бумаги, лежащим на Николаевой рубашке.

Тот с готовностью протянул его.

– Я её сам нарисовал, – пояснил он. – Тех мест, где успел побывать.

– А-а, так это кроки… – я немного успокоился. Во всяком случае, широкомасштабного заговора против меня не замышлялось, и шеф не дал мне карту не потому, что не захотел, а потому, что её действительно не существовало в природе – из-за чьей-то лености, недосмотра, глупости, наконец. А парень сам, по собственной инициативе… Может, оформить его сказочным картографом? Надо будет поговорить с шефом. Парень-то, думаю, согласится. У нас полный пансион, и…

– А вы что здесь делаете? – спросил Николай. – Вид у вас, смотрю, совсем не сказочный. Или… вы из современной сказки?

– Нет, я не из сказки, – покачал я головой. – Я – Генеральный Инспектор.

– Генеральный Инспектор? – переспросил Николай.

– Да, – подтвердил я. Бляху я ему решил не показывать. Всё равно на него не подействует, раз он не сказочный персонаж.

– И что вы делаете?

– Инспектирую сказки.

– Как инспектируете?

– Смотрю, проверяю, сравниваю. Привожу в соответствие.

– В соответствие с чем? – заинтересовался Николай.

– Ну… с самими собой. Сказки должны оставаться сказками. Без всяких новомодных… искажений.

– А-а. А я наоборот, ищу схожесть сказок с современностью.

Теперь не понял я, и уточнил:

– То есть?

– Я изучаю отношение сказок и современной жизни, – скромно сказал Николай.

– Объясни-ка поподробней, – попросил я. – Только давай в тенёчек спрячемся, чего жариться на солнце.

Мы укрылись за кустиками, и Николай начал, причём весьма агрессивно. Я такого и не ожидал от него.

– Вы знаете, почему во всех сказках герой три раза подвиги совершает? – напустился на меня Николай.

Была у меня версия, но я решил её попридержать: интересно услышать свежего человека, а себя успею услышать. И потому спросил:

– Почему?

– Да потому, что это символизирует пространство трёх измерений! То есть он подходит каждый раз по новому измерению. Заходит с новой стороны, использует каждую степень свободы.

– Ну, Коля, ты даёшь! – только и смог сказать я.

– Это ещё не всё! – вдохновенно произнёс Николай. – Вы знаете, о чём я думаю?

– Откуда мне знать? – удивился я. – Мысли читать я не умею…

– Я думаю, что сказки – это отражение реальности, но старой реальности, которая была много-много лет назад. Или той, которая будет. То есть если поток времени замкнут, и наше будущее есть наше прошлое…

– Короче, – попросил я, – а то запутаешься во временах.

– Да… – Николай был явно недоволен, что я не дал ему развить тему. – Так вот, сказка о хрустальном своде небес на самом деле есть быль о городах в приполярных областях, прикрытых стеклянной, или силовой крышей от снега, мороза, да и от диких зверей. Сказка о трёх китах говорит о понтонных плавучих городах. Просто в сознании детей так отложились рассказы старших о том месте, где они живут…

– Любопытная гипотеза, – вежливо сказал я.

– Мальчик-с-пальчик, – продолжил Николай, – легенда о клонировании…

– Погоди, – прервал я его. – Мальчик-спальчик? Мальчик, который беспробудно спит? Не брат ли он спящей красавицы? Что-то я о ней слышал. Черпиков, помнится, просил достать снотворное, которым она пользовалась: у него нелады со сном…

– Да нет, – улыбнулся Николай. – С пальчик – величиной с пальчик. Рубила баба капусту, да и отрубила себе мизинец…

– Как неосторожно! – поморщился я. – Верно, в раж вошла. Ярая в работе?

– Вроде того, – согласился Николай. – Но я о легенде.

– Ну-ну, – одобрил я его.

– И забросила мизинец за печку. А из него мальчик появился. Легенда о клонировании.

– Что ж, вполне возможно, – резюмировал я. – Ну а выбрать ребёнку пол, я полагаю, особых проблем не составило?

– Совершенно верно, – подтвердил Николай.

– Эк эти древние! – удивился я. – Всё-то они знали. Что ж забыли-то?

Николай пожал плечами:

– Я и хочу добраться до истоков. Может, мировые войны виноваты, может быть, мирный атом, может, ещё что…

Николай замолчал, чуть приподнявшись и, приложив руку козырьком к глазам, всмотрелся в даль.

– Тс-с! – сказал он, указывая на быстро приближающиеся фигурки двух человек.

Всё произошло при нас: бежали-бежали парень с девушкой, да вдруг остановились, но нас будто не замечают. Но мы в кустах сидели, мудрено с дороги заметить.

Девушка и говорит парню:

– Слышишь, земля гудит? Это за нами гонятся. Оберну я себя пшеницей, а тебя – дедом, и будешь ты меня сторожить.

– Это по мне! – глуповато ухмыльнулся парень. А Николай прошептал мне на ухо: «Это разумно!» Но девушка пресекла всё поползновения парня, легко отбив его руку:

– Не до того сейчас! Спросят тебя: не видел ли ты парня с девушкой? А ты и скажи: «Видел, когда эту пшеницу сеяли!»

Так и сделала – только лёгкая дымка закурилась вдоль дороги. И – глядь! – расстелилось пшеничное поле, и старый дед ходил вдоль дороги с клюкой, отгоняя невесть откуда взявшихся ворон.

Вдали показалось облако пыли. Когда оно выросло, мы увидели, что бежит Змей. Увидел деда у пшеницы – и к нему.

– Не видел ли парня с девушкой? – запыхавшись, спросил Змей.

Дед обстоятельно откашлялся и сказал, ничего не перепутав:

– Видел, когда эту пшеницу сеяли!

Змей свистнул и говорит:

– Эту пшеницу косить пора, а они вчера пропали, – и поворотил назад.

Едва он скрылся, пшеница стала девушкой, а дед – парубком, и они побежали дальше.

– Змей не так глуп, – провозгласил Николай, вылезая из кустов. – Я ближе лежал, и слышал, как он пробормотал: «Тут можно и во временную петлю попасть!» А то, вы думаете, почему он назад повернул? Они ведь вчера пропали, понимаете, а дед их видел чуть ли не полгода назад: пшеница-то озимая! Но змей слишком много знает – тут мы имеем дело с явным случаем «горя от ума»: если бы он ничего не знал о петле времени и не боялся попасть в неё, то мог бы легко поймать их на логическом несоответствии. Ложь слишком очевидна: вчера пропали, а говорит, что прошло полгода.

– Ну что, пойдём? – предложил я ему.

– А… поесть у вас ничего не найдётся? – нерешительно попросил Николай.

– Ох, извини! Я сразу не предложил, – спохватился я, доставая порядком надоевшие мне припасы.

– У-у! – только и смог проговорить Николай, набрасываясь на еду.

Глядя на него, и мне пришлось включиться в процесс. Когда мы немного подкрепились, я спросил, вспомнив свою старую, так и нерешённую проблему:

– А каких ты ближайших царей-королей знаешь?

– Царь Дадон, царь Долдон, – начал перечислять он, – царь Македон, царь Закидон…

– Стоп-стоп-стоп! – прервал я его. – Кто из них самый главный?

– Да они все считают себя главными, каждый из них, – пожал плечами Николай, – из-за того и дерутся постоянно, войны ведут.

– Хорошо, а кто тогда самый умный, кто не воюет?

Николай задумался.

– О! Есть тут один… Безголовый.

– Безголовый? – удивился я. – Это прозвище такое? То есть его так прозвали более разумные, как они себя считают, соседи, из-за того, что он не воюет?

– Да вы не спешите, – поморщился Николай, – я сам всё расскажу.

– Извини. Просто неприятно находиться в подвешенном состоянии. Хоть у меня командировка на две недели, я всегда предпочитаю сначала отметить её, а уж потом заниматься делом. Как-то некомфортно себя чувствуешь, – признался я.

– Да… мне легче, – согласился он. – Ну, слушайте. Безголовым царя – или короля, я точно не помню – называют потому, что у него действительно нет головы…

– Что, совсем? – не выдержал я.

– Да…

– А как же он живёт? – удивился я.

– Но это же сказка, – улыбнулся Николай, – а в сказках это довольно распространённое явление. Например, у Баума принцесса Белинда имела несколько сменных голов…

– Всадник без головы, – кивнул я глубокомысленно.

– Это немного не тот случай, – покачал головой Николай. – Но у Безголового на самом деле есть голова, как и у Белинды, только он редко ею пользуется.

– А почему?

Николай пожал плечами:

– Не знаю. Но я разговаривал с его подданными – они говорят, что когда он без головы, то принимает более мудрые решения, чем с головой…

– Вот как? – поразился я. – Отчего же так?

– Мне кажется, решения без головы определяются насущными потребностями человеческого тела: еда, питьё, отдых. То есть он думает о развитии сельского хозяйства, производстве товаров повседневного потребления: одежды, обуви и прочего. А когда надевает голову, ту начинают осенять разные идеи, не имеющие ничего общего с действительными человеческими потребностями.

– Какие идеи? – решил уточнить я.

– Ну, например, о мировом господстве, чем страдают все его соседи, и из-за чего ведут постоянные войны.

– Ага! – согласился я. – Наверное, идеи – это что-то вроде вирусов в мозгу.

– Поэтому он и старается надевать голову как можно реже, – пояснил Николай.

– Молодец! – согласился я, подумав, что не мешает посетить его соседей и поотрывать им головы. Вдруг это лишит их агрессивности и заставит больше думать о подданных? Да, несомненно, так и следует сделать: зачем они стоят во главе государств, если не заботятся о людях?

– А вы какие сказки инспектируете? – спросил Николай.

Я вкратце рассказал ему свою историю – с самого начала, умолчав о некоторых подробностях.

– Мне не нравится ездить на Сером Волке, – заметил Николай, – запах от него… хуже псины. И шерсть колется сильно.

– Ты на нём ездил? – ахнул я. – И куда он возит?

– Да куда захочешь, – развёл руками Николай. – Такси есть такси.

– А случайно не спрашивал, чего он в такси подался? – задал я вопрос.

– Спрашивал.

– И почему? – заинтересованно спросил я.

– Скучно, говорит, без дела. Сидишь-сидишь, рассказывал он, или по лесам рыскаешь – никакого удовольствия. А тут – новые люди, новые встречи…

– Понятно, – пробормотал я. – Никаких других действий с его стороны не проистекало?

– Нет, – удивлённо сказал Николай, – а каких действий? Съесть меня он не пробовал…

– Ладно, – я поднялся, оставив вопрос Николая без ответа. – Раз Серого Волка нет, пойдём пешком.

Зря я подозревал Серого в бандитизме: Николая-то он не тронул.

Шли мы недолго: за ближайшим поворотом дороги наткнулись на мужичонку, который пас богатырского коня. И настолько разительным было несоответствие размеров першерона с размерами мужичонки, что я не удержался и спросил:

– Чей же это конь?

– Мой, – спокойно произнёс мужичонка.

– А ты, наверное, Фома Беренников? Из тех, что одним махом семерых побивахом? – не удержался Николай.

– Что вы! – осклабился мужичонка. – Простой я человек, не богатырских кровей.

– Да и тот не из великанов, – пожал плечами Николай, а я спросил:

– А почему конь богатырский?

– Да он только смотрится богатырским! – засмеялся мужичонка, – А на деле на ём и пахать нельзя!

– Больной, что ли? – сдвинул брови Николай.

– Сам ты больной! – зашёлся смехом мужичонка. – Смотри! Конь, стой!

Конь тяжело осел, рассыпался серебряными монетами. Порядочная куча получилась!

– Берите, сколько хотите! – распорядился мужичонка. – А то он у меня скоро в дверь конюшни не пройдёт.

– Это кстати! – оживился Николай, наклоняясь за серебром. – Спасибо тебе, добрый человек!

Мужичонка стоял, посмеиваясь, пока мы набивали серебром торбы – я решил присоединиться к Николаю. Опять же, экономия командировочных. В сказках лучше расплачиваться сказочными деньгами, местными.

– Спасибо тебе большое, – снова сказал Николай, когда деньги стало некуда совать. – Откуда ты такое чудо достал?

– Но! – скомандовал мужичонка.

Конь вернул себе первоначальный облик, и принялся вновь щипать травку. Но мне показалось, что теперь он стал немного меньше ростом и чуть похудел…

– Оттуда, – мужичонка поднял глаза вверх. – От бога. Подарил он мне, значит, коня. Конь как конь. А скажешь «Стой!» – рассыпается в серебро, и тогда бери, сколь хошь. Скажешь «Но!» – снова конём становится. Но, вишь, какая незадача: есть он ест, как любой конь. А навоза от него нету. И потому пухнет он, растёт. Всё больше и больше серебра получается. Я и нищим раздавал, и сельчанам – у нас теперь все не хуже царя живут: на серебре едят и нужники серебром облицовывают. Я уже и клады закапывал, – шёпотом признался он нам. – Прямо не знаю, что делать.

– Что-нибудь придумаем, – бодро заверил его Николай и посмотрел на меня.

– Придётся, – кивнул я. – Проблема обозначена. Я думаю, всегда можно найти место, где требуется серебро.

– Помогите, помогите, – закивал головой мужичонка, – век вам благодарен буду!

Мы распрощались.

– Вот ведь как, – задумчиво произнёс Николай. – Не было у него серебра – просил, много стало – не знает, куда деть.

– Всё хорошо в меру, – пробормотал я.

– Хочешь, расскажу тебе современную сказку? – предложил Николай.

– Расскажи, – согласился я. – Всё веселей будет идти.