Текст книги "#Как это было у меня. 90-е"

Квартирный вопрос (1992–1997 годы)

Комната в общежитии МФТИ у нас с женой была довольно комфортная – двенадцать квадратных метров. Мы прожили в ней шесть лет, пока учились в институте, здесь мы начали воспитывать первого сына. Комната была, конечно, маленькая – но с кухней, точнее, с кухонным столом. Еще в ней имелся отдельный туалет – редкость для студенческих общежитий.

Мы были семейной парой, я был «комсомольский вожак», и потому после окончания института нас не выгнали сразу из общежития.

Когда я начал банковский бизнес, мы все еще продолжали жить в этой комнате, жена лишь изредка уезжала к теще в Коломну.

Когда же я стал получать в банке огромную по тем временам зарплату в две тысячи рублей, мы сразу сняли просторную, но старую двухкомнатную квартиру в Жуковском.

Это была наша первая квартира, где мы жили отдельно и были как хозяева.

Впрочем, уже через год я стал зарабатывать столько, что легко купил квартиру – там же, в Жуковском. Это произошло как-то буднично, хотя получение собственной жилплощади для молодого советского человека было заветной целью и мечтой – тем более для того, который приехал в столицу издалека. Мы даже толком не «обмыли» это событие.

Жизнь закрутилась так быстро, что я уже понимал: скоро все изменится, нужно передвигаться в Москву, в центр.

И через год мы купили огромную, как тогда казалось, четырехкомнатную квартиру, в самом центре, на Кутузовском проспекте – напротив дома, где жил Брежнев. Что еще было круче в 1993-м?

Эта квартира еще недавно была коммуналкой, и агенту, который оформлял сделку, пришлось расселить четыре семьи. На входной двери так и осталась висеть табличка с четырьмя фамилиями старых хозяев и новым звонком.

Квартиру мы отделали уже по-новомодному – по евростандарту.

Впрочем, в ней мы тоже долго не задержались. Мы решили пожить за городом, арендовали дом на Рублевке, поехали туда на лето – и остались там уже навсегда.

Тот первый съемный дом был большой, деревянный. Он находился в старом престижном (по советским понятиям) совминовском поселке с асфальтированными дорогами внутри, вековыми елями и большим прудом с набережной и лодками.

Попав туда, ты словно оказывался в каком-то спецраспределителе, где есть всё и где тебя никто не трогает. Вокруг тишина и покой…

Дом был деревянный, старый, ремонта в нем не проводилось давно, и уже через год мы переехали ближе к Жуковке, в поселок администрации президента, в кирпичный дом позднесоветской постройки – еще больший по размерам, с просторным парком и теннисными кортами.

Только крах банка заставил нас покинуть этот дом – арендная плата тогда показалась мне уже не по карману.

Мы переехали назад в совминовский поселок, в дом поскромнее. Жена и теща принялись как-то его украшать и налаживать быт, но именно тогда, в момент падения банка, я решил, что хватит уже ездить по съемным площадям, пора строить свой дом!

Чтобы начинать что-то новое в бизнесе, нужен прочный фундамент, нужен тыл.

Где-то в 1994-м нашей московской командой мы выкупили рядом с Рублево-Успенским шоссе огромное морковное поле, где думали построить целый поселок больших каменных домов. Кризис банка застал этот проект в самом начале, и планы пришлось поменять.

Мы решили построить что-то поскромнее и побыстрее. Выбрали канадскую технологию – строить из сэндвич-панелей.

И уже в апреле 1997 года, то есть менее чем через год после краха банка, мы наконец-то въехали в новый поселок.

Была ранняя весна, распутица. Наше «морковное» поле тогда представляло собой большую строительную площадку, где среди грязи и недостроенных фундаментов мы начали обживать наш новый собственный дом.

Первыми на это поле въехали мы, въехали всей семьей – с тещей, детьми и ротвейлером Тиной. Следом за нами въехали в свои только что построенные дома Игорь с семьей, а затем Андрей, Виталик, Леха и Серега.

И с того момента мы стали не только лучшими друзьями, но и соседями на всю жизнь.

P.S.

Сейчас то старое советское «морковное» поле превратилось в большой ухоженный престижный поселок. Дома перестроились в каменные, поселок разросся, у нас появилось много новых соседей.

Глядя на большие ели и березовую аллею, новые жители с трудом себе представляют, что здесь было раньше. Все считают, что тут вечно стоял лес.

Там выросли наши дети, и каждый год рождаются новые, кто-то умирает, жизнь идет, и мне часто кажется, что из всего, что создали и построили мы с друзьями в девяностых, только это и останется навсегда…

«Короткие деньги» (1992–1994 годы)

В начале девяностых еще не было организованного рынка межбанковских кредитов. Он начал создаваться сам собой, силами самих участников.

Лидером этого рынка на тот момент считалась структура под названием «Кассовый союз» – она позволяла быстро получить или разместить межбанковский кредит.

Связь была допотопная, система контроля рисков, по сути, отсутствовала вообще, и потому уже в конце 1993 года «Кассовый союз» рухнул.

На какое-то время после этого события на рынке не стало лидера! Можно было занять его место – за что мы сразу же с энтузиазмом и взялись.

К тому моменту наш Межбанковский расчетный центр сильно вырос, в нем уже открыли свои корреспондентские счета сотни банков, и потому создавать площадку для межбанковских кредитов нам было легко.

Это сразу поняли мы – и все наши банки-корреспонденты.

Нам достаточно было начать ежедневно котировать ставку межбанковского кредита, или «коротких денег», как их тогда называли. Так на рынке появился овернайт (кредит на ночь) от Тверьуниверсалбанка, а еще кредиты на три и на семь дней.

Поскольку «Кассового союза» уже не было, к нам сразу потекли «короткие деньги» от других банков. И в огромном количестве!

Мы к тому моменту уже обладали всем необходимым для этого: у нас были открыты счета почти всех российских банков, нас хорошо знали на рынке, нам доверяли, наше имя звучало громче, чем у «Кассового союза».

Было только одно «но».

До того момента по остаткам денег, которые у нас держали банки-корреспонденты, мы ничего не платили, они в основном использовали эти средства для собственных расчетов. А теперь мы должны были начать начислять на эти остатки проценты – и немалые, так как в те времена ставка на межбанке достигала 50–100 % годовых!

В общем, после запуска этого проекта денег у нас стало еще больше.

Но сразу увеличились и наши расходы по процентам.

P.S.

Этот проект сделал наш МРЦ еще более уверенным лидером межбанковского рынка, но он же усилил и нашу зависимость от «коротких» банковских денег. И совсем скоро мы это почувствовали в полную силу…

Акции банка (1994 год)

Все то время, что мы работали в банке, мы… не были его акционерами!

Это удивительно и даже поразительно, но это так. Мы отдавались своей работе, как будто были хозяевами бизнеса или хотя бы партнерами – но юридически и фактически мы не были таковыми.

В начале девяностых отношения между акционерами и самим банком вообще были очень своеобразными. К акциям относились не как к инструменту власти и собственности, а как к некоему значку, ваучеру, демонстрирующему, что ты имеешь отношение к этой компании или банку – и только.

Банк выпускал акции, платил дивиденды, проводил собрания акционеров и даже выбирал совет директоров из ведущих акционеров, но всем рулило его правление.

При этом акционеры к нему не имели почти никакого отношения.

С самого начала работы Тверьуниверсалбанка как независимого коммерческого банка Александра Михайловна Козырева стала активно распространять акции среди населения Твери и ведущих компаний области. В результате акционерами стали с десяток старых тверских предприятий и десятки тысяч простых горожан.

По сути, ТУБ был «народным» банком. Контрольным пакетом фактически никто не владел – даже Козырева.

У нас самих акций не было вообще.

Из руководителей старых тверских предприятий состоял совет директоров банка, представлявший акционеров, и где-то раз в квартал Козырева его собирала. Приезжали туда и мы.

Это было что-то вроде посиделок в главном офисе, где участвовали мы (правление банка) и акционеры (директора тверских предприятий – какого-то кожевенного завода, какого-то совхоза и т. п.).

В первые годы это было нормально, но постепенно начинало становиться все более и более… забавным.

С каждым годом тверские предприятия-акционеры беднели – и их директора тоже, – а Тверьуниверсалбанк, наоборот, все время богател. Богатели и мы лично – правление. Они приезжали на совет директоров на своих старых «волгах» и «москвичах», а мы – уже на «мерседесах» и «БМВ».

Они были акционерами банка, а мы – его правлением.

Картинка была странной, но всем понятной и закономерной. Мы, а точнее Козырева, дали этим людям возможность – по сути, даром – стать акционерами быстрорастущего банка. А быстрорастущим его делало правление, то есть мы.

Это было странно, но всем понятно.

И все играли в эту игру.

Директора предприятий не мешали нам – Козыревой и правлению – руководить банком, а мы позволяли им быть нашими акционерами.

Сейчас это странно звучит, в это трудно поверить, но тогда все обстояло именно так.

На этих наших совместных заседаниях совета директоров, Козырева и мы, «москвичи», отчитывались о наших успехах и триумфах, а «красные тверские директора» слушали нас с открытыми ртами, с трудом понимая, как это все у них там в Москве получается.

Потом всегда было застолье с закусочкой, вином, коньяком, смешными тостами, анекдотами и просто историями про жизнь. Всем – и им, и нам – нравились такие посиделки.

Эти старые советские директора были людьми немного провинциальными, но повидавшими многое, и нам нравилось слушать их рассказы про былое, про то, как любили отдыхать члены ЦК где-то под Завидовом, ну и прочее в том же духе.

А акционерам – «красным директорам» нравилось слушать молодых московских банкиров, которые рассказывали про свои грандиозные планы и покорение всей страны. И мы, и они постепенно понимали двусмысленность происходящего, но все думали про себя, что когда-то, как-то… это все само по себе изменится.

Лишь где-то на третий год существования банка, примерно в 1994-м, мы, московская команда, впервые начали задумываться, а не стать ли нам самим акционерами. В те времена это можно было сделать очень легко. Банку достаточно было объявить эмиссию акций, а нам – выкупить их, оформив покупку на какую-нибудь свою предварительно прокредитованную компанию.

И мы начали продумывать саму сделку – тем более что Козырева как раз запланировала очередную эмиссию. Мы еще не понимали, к чему это приведет, не знали, нужно ли нам оно. Мы вообще не обсуждали между собой, как будем делить акции, если сможем их купить.

Мы просто стали готовить сделку.

Но не прошло и несколько дней, как мне позвонила Козырева: «Я все поняла! Вы хотите купить весь банк, я вам этого не позволю. Я еду в Москву, будем разговаривать».

Наверное, именно тогда между Александрой Михайловной и нами – московской командой – состоялся первый тяжелый разговор. До этого мы еще не выясняли между собой, кто у нас в банке хозяин.

Действительно, а кто реальные хозяева банка? Неужели вот этот директор комбината искусственных кож? Или вот этот директор совхоза?

И Козырева тогда впервые нам призналась, что так долго продолжаться не может. Надо было что-то менять.

Мы создаем этот банк – и потому все вместе должны стать его хозяевами!

Александра Михайловна спросила, какой пакет акций хотим мы, московская команда?

Мы ответили: «Не знаем, еще даже не думали». Но считаем, что контрольный пакет должен быть у нее, у А. М. Козыревой.

– Вы создали этот банк, и контрольный пакет должен быть у вас, – четко ответили мы.

Услышав это, она успокоилась, и конфликт удалось уладить.

Впрочем, она не хотела скупать акции прямо сейчас. Она не знала, что скажут другие акционеры, когда вдруг увидят среди основных акционеров ее или нас.

Она предложила подождать. У всех тверских предприятий, мол, дела идут не очень хорошо, они сами будут приходить и продавать акции. Им все равно понадобятся деньги, и вот тогда мы все у них постепенно выкупим.

На том и порешили.

Тогда же мы договорились, что московская команда в акционерные дела лезть не будет, этим станет заниматься лично Козырева.

P.S.

Мы так и не стали акционерами банка. Крах наступил в тот момент, когда мы все еще были просто менеджерами.

А все тверские акционеры потеряли свои акции – их просто размыли в сто раз при санации банка.

Отдых и образ жизни (1993–1998 годы)

Все студенческие посиделки в нашем общежитии заканчивались обычно песнями под гитару. Хороших гитаристов и бардов у нас хватало, и потому это вошло в прочную традицию – собираться по вечерам и петь. В репертуаре обычно было что-то про «казаков», «Машина времени», Константин Никольский, хорошо шел Розенбаум – и, конечно, русский рок. От «Группы крови» Цоя тряслась общага, а Б. Г. был всеобщим кумиром.

Еще в 1986-м, организовывая по комсомольской линии нашу общественную жизнь, мы зазвали к нам в Жуковский на тайный концерт группу «Аквариум». Переполненный институтский актовый зал и совместная выпивка с Борисом Гребенщиковым (ему было тогда около тридцати) в нашей общаге – это, наверное, самое незабываемое впечатление студенческих лет.

Начав банковскую карьеру, мы не поменяли своих традиций и все так же часто продолжали собираться по выходным у кого-нибудь из друзей на посиделки. Все они заканчивались песнями под гитару и, конечно, танцами.

Первый раз мы с женой и сыном поехали отдыхать за границу в Малайзию, на остров Пенанг.

Этот остров и вообще Малайзию посоветовал мне один из друзей-физтехов, он там уже один раз побывал. Виза туда не требовалась. Он подробно объяснил, как выбраться из аэропорта Куала-Лумпур, перейти в другой, долететь до Пенанга, а затем доехать до отеля. Это был наш первый выезд за границу, и потому мы волновались.

«В отеле можно ходить без бумажника и заказывать что угодно, есть в ресторанах, в общем, всем пользоваться без денег, – сказал друг, когда готовил к поездке. – За тебя все подсчитают, и ты расплатишься в конце». Я помню, что это меня очень тогда удивило. Так не было принято в СССР – у нас за все следовало платить сразу, причем в кассу.

Очередь в кассу – обычное дело для советского общепита, отдыха и вообще везде.

Малайзия, пятизвездочный отель, шикарные завтраки, где можно брать все, что захочется, – все это поражало. Уже потом оно стало восприниматься как нечто привычное, само собой разумеющееся. Так и должен быть организован пятизвездочный – да и вообще любой – отдых, но тогда мы только начинали познавать это.

Отдыхали в СССР нечасто. Человек имел двадцать дней отпуска в год. Он мог выбрать их частями, но в основном все, естественно, старались уйти в отпуск летом. Именно в эти дни человек мог куда-то отправиться – как правило, в поездку по стране. Редкие люди выезжали на море. Остальные выходные и праздничные дни граждане проводили дома, на дачах, в деревне. Привычки часто куда-то уезжать на отдых у советского человека не было.

Не было ее и у нас.

Этот маховик отдыхов начал раскручиваться с 1993 года.

Сначала на майские праздники мы отправились на неделю в Малайзию, затем, на ноябрьские, – на неделю в Египет. Потом все начали учиться кататься на горных лыжах – а освоить их за один сезон невозможно, так что мы стали ездить в горы минимум по два раза за зиму.

Так – постепенно, год за годом – у нас установился строгий распорядок отдыхов. Обязательными и неприкосновенными мы считали майские и ноябрьские праздники, а также две зимние поездки.

Летний отдых в девяностые не был строго регламентирован календарем, и потому мы могли выбраться куда-нибудь на неделю в любое время, но постепенно приоритетным стал август.

С середины девяностых мы начали ездить всей нашей «тубовской» командой рыбачить на Волгу. Жили в палатках с женами и детьми, вечером была уха и песни у костра. Хотя к тому времени мы уже вполне избаловались пятизведочным отдыхом, крутыми отелями и прочим туристическим шиком, нам все равно нравилось именно это: доехать на битком забитых продуктами и вещами джипах до Волгограда, оттуда добраться на какой-нибудь безлюдный остров в заводях Волги, разбить большие палатки, расставить складные столы, стулья, развести костер, надуть резиновые лодки…

И соревноваться, кто больше поймает сазанов, щук или судаков.

Это было для нас и для детей настоящее счастье, почти что рай.

P.S.

Вначале мы уезжали на рыбалку в августе на неделю, потом на две, а с нулевых отпускным стал весь этот месяц. Такой строгий распорядок сохраняется у нас до сих пор.

И, мне кажется, по тому же распорядку живет сейчас вся страна.

Недвижимость (1992–1996 годы)

Тверьуниверсалбанк и РПБ реконструируют рынок

Тверьуниверсалбанк и Русский продовольственный банк участвуют в данном проекте на паритетных началах, общая стоимость реконструкции составит более 40 миллионов долларов. После перестройки одного из старейших московских рынков под его крышей разместится современный торговый центр, помещения для офисов и ресторанов. Общая площадь строящихся объектов – более 42 тысяч квадратных метров. Реконструкция и строительство зданий будут завершены в течение двух лет. Торжественная церемония открытия строительства состоится сегодня при участии мэра Москвы Юрия Лужкова.

«КоммерсантЪ», 29 июля 1995 года[14]14
  Полный текст статьи см. в приложении.


[Закрыть]

Именно это нас погубило – и именно это спасло банк!

Практически сразу, как только в банке появились деньги, а их количество стало быстро расти, мы начали что-то строить.

Мания строительства присуща любым деньгам, а крупным деньгам тем более. Трудно удержаться от соблазна что-то построить, когда у тебя есть деньги.

В нашем случае ситуация усугублялась еще тем, что мы были воспитаны в студенческих стройотрядах, а Александра Михайловна Козырева долгое время возглавляла тверской Стройбанк.

В общем, и мы, и она любили строить.

Первое банковское здание мы начали строить в Жуковском. Мы там учились, хорошо знали городок, и потому, когда нам предложили выкупить какую-то площадку в центре, мы согласились. Почему нет? Место было для всех нас знаковое, недалеко от нашего института и общаги, прямо напротив взлетающего самолета – символа Жуковского, центра советской авиации.

Мы решили возвести там большое здание – под банк и, возможно, под какие-нибудь офисы, магазины и т. п. Нам было все равно, что строить.

И стройка началась.

Работали югославы, по какому-то модному проекту. Сама стройка стала знаковой для города, такой в Жуковском не было давно, даже в советское время! Но затянулась она надолго, и мы так и не успели въехать в современное здание серо-стального цвета.

Однако наиболее масштабные работы развернулись, конечно, в Москве. В столице еще не хватало приспособленных мест для банков – и потому почти сразу началось массовое «банковское строительство».

Мы брали помещения в аренду или выкупали – и начинали там ремонт. Проекты были примерно одинаковые: большой операционный зал, кассовый узел, пара кабинетов для руководителей и прочие помещения. К концу первого года нашей работы мы открыли пять отделений, еще через год довели их число до десяти. Всего к концу 1996 года в Москве работало более двадцати отделений.

Мы отставали, конечно, по их количеству от лидеров этой гонки – Инкомбанка и «Столичного», – но не очень сильно.

Каждое новое отделение строилось круче прежних – и по отделке, и по скорости ремонта.

Отделения банка располагались в основном в центре, в престижных местах, а сами мы, центральный офис, сидели все еще на Тульской, в небольшом тесном помещении. И потому мы решили, что нужно найти для себя какое-то крутое место в центре города.

Так мы купили на чековом ваучерном аукционе старую советскую типографию, еще дореволюционную. Она размещалась в Шехтелевском особняке, построенном в стиле русского модерна.

Мы быстро отремонтировали под себя главное, самое красивое здание этой «Скоропечатни Левензона» на Трехпрудном и сразу туда переехали. Но оно было не очень большое, весь банк там поместиться уже не мог, и потому почти сразу мы занялись строительством там же большого офисного центра, где в перспективе мог бы сесть весь банк. Наняли опять югославов – тогда это было модно, да и работали они быстро и качественно.

Однако к 1995 году штат банка сильно разросся. Мы все сидели в разных концах Москвы: кто-то на Тульской, кто-то на Трехпрудном, МРЦ располагался на Шарикоподшипниковской, валютный департамент и казначейство – на Лесной. Ждать, пока будет достроено новое здание, никому не хотелось.

И потому мы стали искать какой-то большой, уже готовый офис, чтобы всем сразу съехаться в одно место. Мы нашли такой на проспекте Вернадского.

Это было огромное здание в стиле позднесоветского конструктивизма, большое, но не очень удобное и требовавшее значительной переделки.

Мы его купили за огромные для того времени деньги – 20 миллионов долларов.

Это были очень большие деньги, но банк уже мог себе такое позволить. Именно туда в результате съехались МРЦ, валютный департамент и казначейство.

К тому времени мы уже начали увлекаться идей коммерческой недвижимости, то есть стали строить офисы не только для своего банка, но и для сдачи в аренду.

Так, мы купили большую площадку на Цветном бульваре со старым разваливающимся продовольственным рынком. Здание было огромное, а сам проект стал знаковым. На закладку приехал в своей «исторической» кепке сам Лужков. Первый кирпич он заложить успел, а вот стройку мы толком так и не начали.

Кризис настиг нас быстрее.

Самое же большое здание мы решили возвести в… Твери. Там оно, конечно, было не нужно, но мания нашего величия обязывала нас построить грандиозный центральный офис.

И вот в центре старинного русского города начал расти гигант из стекла и бетона.

Там было предусмотрено все необходимое для работы банка, даже бассейн в три дорожки по 25 метров. Но мы так и не успели довести работу до конца. Крах банка застал эту гигантскую стройку на той стадии, когда уже была возведена коробка, устроена крыша, установлены стекла в оконных проемах, но отделка еще не началась.

Общие расходы на возведение этих зданий были огромными. На них мы потратили большие деньги, и постоянно требовались все новые и новые вложения, так как стройка никогда не прекращалась.

Нехватку этих денег мы начали явственно ощущать с 1995 года. А с первых месяцев 1996-го и вплоть до краха банка мы ходили по рынку в поисках средств, чтобы рефинансировать наши стройки. Мы обращались во все крупнейшие банки и просили денег под залог этих зданий.

Но все отвечали: «Денег нет!»

Мы писали в Центробанк, но ответ был тот же.

Если смотреть издалека, то можно увидеть, что именно это безудержное вложение денег в недвижимость и привело банк тогда, в середине 1996 года, к краху.

Это стало для меня большим уроком на всю жизнь. Всякий раз, когда мне говорили, что тот или иной банк начинает строить большой новый офис, я старался обходить тот банк стороной.

Но именно наличие всех этих построенных зданий и помогло ТУБу. В дальнейшем банк продал все свои здания, да еще и с прибылью. Рассчитался со всеми кредиторами и в результате… выжил.

Но это случилось уже потом, позже, без нашей московской команды.

P.S.

Здание в Жуковском через несколько лет купило МЧС. Сейчас там располагается штаб, координирующий всю работу Центроспаса МЧС России.

Сеть московских отделений Тверьуниверсалбанка приобрел Банк Москвы. Именно они легли в основу его собственной сети.

Бизнес-центр «На Трехпрудном» пришлось отдать за долги Фонду взаимопонимания и примирения, который в середине 1996 года был нашим крупнейшим клиентом. Фонд продал это здание другому банку, а тот, в свою очередь, Банку Москвы.

Офисное здание на проспекте Вернадского купил «Газпром», и сегодня там находятся его многочисленные службы.

Было продано и здание старого продовольственного рынка, сейчас там современный торговый центр «Цветной».

Незаконченный главный офис в Твери выкупили структуры Лисина, хозяина Новолипецкого металлургического комбината. Тот перестроил его в громадный торговый центр. Это здание и сейчас самое большое в Твери, как знак величия лихих и прекрасных девяностых…