Текст книги "Император из стали: Император и Сталин. Император из стали"

Переведя дух, Курнатовский выглянул в окно, долго смотрел, сузив глаза, на проезжающие экипажи, затем хмыкнул, мазнул внимательным взглядом по лицу молодого грузина, присвистнул:

– Да знаешь ли ты, кто к нам чуть не пожаловал на огонёк? Хотя откуда тебе знать, деревня! Нет, явку надо будет менять непременно!..

* * *

– Ваше величество, вы просили чай, – доложил ротмистр – прикажете подать?

Император кивнул, не спуская глаз с офицера и усиленно пытаясь вспомнить, где он его мог видеть… Вот он повернулся боком, посторонившись и пропуская в кабинет полового с самоваром. Откуда только он выкопал его в два часа ночи? Кого же он напоминает, этот бравый драгун? Традиционные кавалерийские усы, точёный нос, волевой подбородок, внимательные, почти чёрные глаза, жёсткие чёрные волосы. Устал, но держится молодцом…

– Простите, ротмистр, как вас зовут?

– Иван Ратиев, к вашим услугам…

– А по батюшке, стало быть, Дмитриевич, не так ли?

– Так точно, ваше императорское величество, но откуда…

– Вольно, Иван Дмитриевич, не тянитесь, а ещё лучше – составьте мне компанию. Присаживайтесь. Я вижу, что вам тоже требуется подкрепиться. Сегодня вы за мной весь день ухаживали, теперь моя очередь… Только давайте договоримся без чинов, чай, не на приёме и не на плацу. А не то я начну вас называть «товарищ князь»…

Ратиев удивлённо поднял брови, а император в это время уже повернулся к самовару, аккуратно наливая кружки и улыбаясь себе в усы. Если бы Сталин смотрел фильм «Семнадцать мгновений весны», то наверняка бы вспомнил крылатую фразу – «Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу». Однако сидевший напротив человек того стоил. Это был тот самый знаменитый спаситель сокровищ Эрмитажа, которому титул «товарищ князь» присвоил сам Ленин.

1917. Октябрь.

Петроград

Редакторская колонка «Известий ЦИК и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» от 5 ноября 1917 года неприятно кольнула Сталина и показалась ему дикой и нелогичной:

«…Выражаю искреннюю благодарность помощнику начальника дворцового управления полковнику лейб-гвардии, товарищу князю Ивану Дмитриевичу Ратиеву за самоотверженную защиту и охранение народных сокровищ в ночь с 25 на 26 октября… Присвоить ему как лицу, отвечающему за целость дворца, имущества и всех художественно-исторических ценностей, полномочия главного коменданта Зимнего дворца и всех государственных дворцов и музеев Петроградского района…» Подпись под документом – Владимир Ульянов (Ленин).

Сталин бросил газету на стол и смачно выругался. Сергей Яковлевич Аллилуев – хозяин квартиры и отец будущей жены Сталина – удивлённо воздел брови и через плечо постояльца и соратника по революции заглянул в газету.

– Вах! Что случилось, генацвале? – шутливо произнес он, пародируя грузинский акцент.

– С какого это времени мы стали привечать золотопогонников, да ещё и князей, – кипел, как чайник, Сталин, нервно барабаня пальцами по обеденному столу. – Дичь какая-то – товарищ князь!..

– А какая разница, какого цвета кошка, если она ловит мышей? – пожал плечами Аллилуев. – Что ты взъелся на этого полковника? Если судить по газете, он просто выполнял свой долг… Хорошо выполнял… Или революции не нужны хорошие грамотные полицмейстеры и коменданты?

Сталин тогда ничего не ответил старому другу. Он абсолютно искренне считал, что не нужны. Всё дворянское, а заодно и духовное, и купеческое сословия в те годы всеобщей революционной эйфории он абсолютно искренне воспринимал как балласт, от которого надо избавляться любыми возможными способами, и, уж точно, никогда не назначать «вчерашних угнетателей» на ответственные должности в советские учреждения.

Особо ярко его недоброжелательность проявлялась в отношении так называемых военспецов. Сталин не считал нужным прятать своё презрение к царским офицерам, полагая недопустимым их присутствие в Рабоче-крестьянской Красной Армии. Дотошные историки потом посчитают, что за пять послереволюционных лет Ленин положительно отозвался о военспецах пять раз, Троцкий – больше двадцати, а он – Сталин – ни одного.

Это была ошибка, осознавать которую он будет мучительно тяжело, больно и долго. Уже в конце тридцатых, став полновластным хозяином Кремля и познакомившись с бывшим полковником царского генерального штаба Шапошниковым, он с удивлением для себя открыл целый мир, осколком которого называл себя Борис Михайлович, причём далеко не самым талантливым и не самым эрудированным…

Он потом, особенно в первые годы Великой Отечественной войны, тысячу раз вспомнит каждую фамилию каждого военачальника, которых не уберёг в предыдущие дикие и кровавые двадцать лет. Возвращение золотых погон и офицерского достоинства в 1943-м, кроме прочего, будет его личным «Простите» всем невинно сгоревшим во всепожирающем революционном пламени. Но даже из всей среды бескорыстных служак князь Иван Дмитриевич Ратиев выделялся особо.

В ночь штурма Зимнего дворца он остался единственным служащим министерства двора, кто не бросил свой пост, твёрдо намереваясь сохранить в целости вверенные ему сокровища – бесценные произведения искусства и атрибуты царской власти – скипетр со знаменитым бриллиантом Орлова в 185 карат, императорскую корону и державу.

Поставив охранять вход в сокровищницу своего 16-летнего сына, выпускника Пажеского корпуса, Иван Дмитриевич направился прямиком к командиру штурмовиков Антонову-Овсеенко с требованием немедленно прекратить мародёрство и обеспечить сохранность национальных реликвий.

Расхристанные революционные солдаты и матросы, уже хлебнувшие вседозволенности и почувствовавшие запах страха, который они внушали золотопогонникам, с удивлением взирали на статного полковника, ничуть их не боящегося и уверенно отдающего команды их командиру, стремительно теряющему в присутствии Ратиева свой революционный задор и решительность.

То, что в числе штурмующих Зимний дворец присутствовали хорошо организованные группы профессиональных грабителей, позже признавали Ленин и Луначарский, и многозначительно молчал Троцкий, лично отвечавший за «правильное» занятие государственных зданий.

В 1919-м, когда было объявлено об эвакуации правительства в Москву, Ратиев организовал и лично возглавил инкассацию всех сокровищ из Зимнего дворца в Кремль. Ему и его семье угрожали – требовали сдать груз или хотя бы ненадолго отвернуться. Князь был непреклонен. По пути следования предотвратил несколько диверсий, отбил несколько нападений, причём нападавшие не были уголовниками – уж очень грамотно были выставлены засады, слишком профессионально действовали грабители.

Сталин специально не интересовался судьбой князя, но знал, что в самом начале тридцатых он вышел на пенсию и вернулся в Тбилиси. Здесь же выросла его внучка Эка (Катя) Львова – дважды княжна по рождению, но ставшая самой обычной пионеркой, затем комсомолкой, как все в послевоенное время. Единственным отличием от большинства были, пожалуй, отменные оценки по всем предметам да бессчётное количество разбитых мальчишеских сердец.

1900. Декабрь. Тифлис.

Штаб Кавказской дивизии

И вот теперь этот легендарный человек, «товарищ князь», сидел перед императором со слипающимися от усталости глазами и, кажется, являлся готовым решением той непростой задачи, которую решал император всё последнее время.

– Иван Дмитриевич, – окликнул он клюющего носом ротмистра, – приказываю вам немедленно идти домой и выспаться. А завтра к полудню извольте явиться на службу, известив своё непосредственное начальство о том, что отбываете в моё распоряжение на неопределённое время. И ещё… Передайте мои искренние поздравления вашей очаровательной супруге в связи с рождением первенца и мои извинения в связи с тем, что вынужден буду на какое-то время разлучить вас. Надеюсь на её понимание. И последняя просьба – отправьте, пожалуйста, по пути самой обычной почтой вот эти два письма. Конечно же, завтра, точнее, уже сегодня, когда выспитесь.

Ротмистр автоматически кивнул, встал и, поклонившись, вышел из кабинета, лихорадочно соображая, откуда императору известно имя его отца, его семейное положение и какое такое специальное задание будет ему поручено. Император проводил взглядом бравого кавалериста, вздохнул, поставил на поднос недопитый чай, вернулся за рабочий стол и, занеся руку с пером над чистым листом бумаги, крепко и надолго задумался, окунувшись с головой в только что произошедшее с ним сумасшествие.

«Что я успел за это время и всё ли я сделал правильно? – сотый раз мучал император себя этим вопросом, прокручивая в голове калейдоскоп лиц и событий. – Александра Фёдоровна с детьми отослана в Питер, и риск провала с этой стороны пока нулевой. Какое-то время весь двор будет пережёвывать это происшествие, не отвлекаясь на всё остальное. К тому времени, как он его переварит, надо придумать что-то свеженькое. Хотя зачем придумывать? Скандал уже готов, и его только надо правильно преподнести. Новые назначения – Сандро на должность товарища генерал-адмирала и Бимбо на должность товарища военного министра – гарантированно ввергнут высший свет в состояние каталепсии… Ну, а мы подыграем – продемонстрируем попадание в полную зависимость от этих “диванных революционеров”. Кстати, сами “революционеры” в состоянии эйфории на странности Никки, кажется, никакого внимания не обратили – не до того-с…

Сандро и Бимбо, великие князья Александр и Николай Михайловичи – феноменальные лентяи и гедонисты, особенно генерал… Тамада в яхт-клубе – вот его политический максимум. Понятно, почему их оттеснил от казны клан Александровичей. Ну, ничего. И дурак, и тупые ножницы могут пригодиться, надо только уметь ими пользоваться. Они числятся у нас вольтерианцами и карбонариями? Вот их и бросим под паровоз консерватизма имени товарища Победоносцева. Как там в песне поётся:

 
                           Смело, товарищи, в ногу!
                           Духом окрепнем в борьбе,
                           В царство свободы дорогу
                           Грудью проложим себе…
 

Вот их грудью и другими частями тела, в общем, их тушками мы и будем прокладывать себе дорогу. Все неудобоваримые инициативы пойдут в народ именно от лица этих великосветских вольнодумцев. Надо только обязательно встретиться с главой клана – великим князем Михаилом Николаевичем – нынешним председателем Госсовета – и максимально его мотивировать на поддержку сыновних инициатив. Без этой тяжёлой артиллерии новоиспечённых фаворитов затопчут уже на подступах к столице.

Так, теперь министры, кубло единомышленников… Хорошо, что удалось запереть их на яхте, но надо понимать – ненадолго. Эти доморощенные тритоны[12]12
  Тритон – сын Посейдона, вестник глубин, бог с рыбьим хвостом, он всегда держал в руках раковину, чтобы вовремя подать нужный сигнал.


[Закрыть] скоро начнут свою партию, и тогда уже ничем не заткнёшь министерский фонтан красноречия. Хотя, если нельзя заткнуть, надо поставить рядом с фонтаном водяное колесо слухов и сплетен, воспользоваться их бурной энергией в мирных целях. Опять же, индивидуальная работа с товарищами проведена. Посмотрим, кто и как из них запоёт. Ещё бы посмотреть, кто к кому побежит, но эта услуга пока недоступна. Будем работать…

Так, дальше… Кого же всё-таки я так сильно потревожил? Кто решил так шумно посетить яхту и, главное, так стремительно с неё сбежать? И зачем? Что за ценная горячая информация жгла руки беглеца-пришельца? Я что-то не то сказал? Как-то выдал себя? Ещё одно белое пятно на карте военных действий. И кого прикажете ставить в центр этих пятен? Витте? Ротшильдов? Королеву Викторию? Или есть ещё какой-то игрок, о существовании которого я даже не подозреваю? – размышлял император. – Подождать, пока незнакомец проявит себя? Нет. Ждать нельзя. Ожидание смерти подобно. Будем играть на опережение, тем более что пока есть куда ходить, и пока никто даже не догадывается – зачем?»

* * *

Великие князья Александр и Николай Михайловичи, заявившись в штаб ни свет ни заря, обнаружили императора в сизой пелене от дымящей, как паровоз, трубки, со стаканом давно остывшего чая в одной руке и с письмом – в другой. На столе уже лежало изрядное количество писем, прочитанных и разложенных на три неравные стопки.

– А, Сандро! – приветливо помахал рукой император, разгоняя клубы табачного дыма. – Это было очень любезно с твоей стороны, премного благодарен!

– Да, конечно, Никки, но я не совсем…

– Скажите, генерал, кто отвечает за учёт и систематизацию корреспонденции? – не дав договорить моряку, без предисловий переключился император на генерала, не отрывая глаз от листа бумаги.

– Эти письма, хоть и содержат всеподданнейшее обращение к Е.И.В, предназначены для Красного Креста и военного министра, сплошь состоят из просьб отправиться в Африку помогать бурам, – взяв конверт со стола и пнув пустой мешок из-под писем, резюмировал Николай Михайлович. – Их вообще никто не учитывает и не систематизирует. Собираем, маркируем, пересылаем по инстанции.

– Собирали и пересылали! – уточнил император, пряча очередное письмо в конверт. – А теперь вы будете отвечать за то, чтобы ни одна из этих просьб не была предана забвению.

И, увидев недоумённый взгляд генерала, охотно пояснил:

– Люди, пишущие эти письма, жаждущие быть там, где, по их мнению, зло побеждает добро, готовые без всякого вознаграждения ехать за тридевять земель воевать за справедливость – это золотой фонд любой нации. Это патриоты самой высокой пробы. Если мы не дадим возможность им удовлетворить их желание встать на сторону добра, они могут решить, что их собственное Отечество встало на сторону зла. Ограничивая их порывы, мы сами толкаем их в объятия нигилистов-террористов, которые быстро объяснят, что незачем ехать так далеко, чтобы воевать за справедливость. Это можно сделать прямо в России, бросив бомбу в одного великого князя… – при этих словах император ткнул мундштуком трубки в Сандро, – или разрядив револьвер в другого… – теперь мундштук упёрся в живот генерала.

– Но, Никки, патриотизм – это не только готовность сорваться с места и бежать на другой конец света. Умение терпеть и подчиняться установленному порядку – разве это не добродетель? Кропотливо и усердно работать у себя дома – разве это не патриотизм? – вставил свои «пять копеек» Сандро. – И не получится ли так, что мы, отправляя в Африку неограниченное количество добровольцев, именно таким образом и выращиваем себе ребеленов?

– Согласен, – проронил император, возвращаясь к письмам. – Патриотизм – это не обязательно готовность ехать за тридевять земель, но и не чинопослушание и маршировка строем. Это чувство ответственности, упрямство и дерзость. Умение исполнять свой долг и требовать исполнения с других. И всё это не отменяет желание восстановить справедливость как базовую потребность сразу после необходимости иметь кусок хлеба и крышу над головой.

Мы договорились, что Николай Михайлович возьмёт под свою опеку добровольцев, возвращающихся из Трансвааля. Будет правильно, если и желающие туда попасть будут проходить через его руки. Тем более, посмотрите, какие у нас замечательные люди! Вот послушайте:

От повивальной бабки

Елены Александровны Дмитриевой

Прошение[13]13
  Приведены реальные прошения подданных империи во время англо-бурской войны.


[Закрыть]

Ввиду множества акушерок в Петербурге практика редка в данное время, я совершенно свободна и потому хотела бы употребить оное с пользой не для одной себя. Между прочим, соревную к общественным симпатиям к угнетённому населению Трансвааля, имею искреннее желание отправиться туда, дабы оказать посильную помощь воюющим бурам. Узнав из органов печати, что Красным Крестом формируется отряд для отправки в Трансвааль на помощь раненым и их семействам, имею честь усерднейше просить Главное управление Российского Общества Красного Креста об отправлении меня в Трансвааль с отрядом сестёр милосердия.

Елена Дмитриева

А вот следующее прошение:

От лейб-гвардии Егерского полка штабс-капитана Александра Владимировича Геруа I

1. Желая отправиться на театр англо-трансваальской войны и не располагая личными средствами, хотел бы получить назначение санитаром в состав ныне формирующихся отрядов Российского общества Красного Креста, состоящего под Августейшим покровительством Её Императорского Величества государыни императрицы Марии Фёдоровны.

2. Окончил курс в Пажеском Его Императорского Величества корпусе, откуда в 1891 г. из камер-пажей выпущен в лейб-гвардии Егерский полк подпоручиком, в поручики произведён в 1895 г.

3. В 1898 г. за успешное окончание полного трёхгодичного курса Николаевской академии Генерального штаба по 1-му разряду произведён в штабс-капитаны с отношением в свой полк и с прикомандированием к штабу войск гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, откуда был командирован в штаб Гвардейского корпуса, а затем в штаб 1-й Гвардейской пехотной дивизии.

– Ну, Николай Михайлович! Разве это не воспеваемые вами Liberté, Égalité, Fraternité[14]14
  Свобода, равенство, братство (фр.).


[Закрыть], когда и повивальная бабка, и сиятельный граф готовы выполнять обязанности санитара, лишь бы приобщиться к благородному делу? Беречь это стремление надо, как зеницу ока, беречь и преумножать! Всех, изъявивших желание отправиться помогать бурам, следует взять на заметку и предупредить, что их желание будет удовлетворено по способности. А удовлетворять придётся нам с вами, Николай Михайлович, поэтому стиль работы придётся менять…

– Я так понял, Никки, что менять придётся не только стиль? Что ещё подлежит реформированию?

– Всё, что мешает нормально существовать, и всё, что выглядит противоестественно. Вот, например, это непотребство под названием «недопущение морганатических браков». Я знаю брак по любви и брак по расчёту. Но и в первом, и во втором случае – это соглашение двух взрослых людей, в выбор которых вмешиваться просто неприлично. Не так ли?

Император намеренно бил под дых. Весь дом Романовых был кладбищем несчастной любви, павшей в схватках с высочайшими предписаниями, а Николай Михайлович был одним из дважды потерпевших. В молодости он влюбился в дочь великого герцога Баденского Викторию, а её за него не отдали, хотя она и была согласна. Папенька не велел. Прямо сейчас князь опять был влюблён, и снова скандально. Речь шла о замужней даме, Елене Михайловне Барятинской, с которой у князя к этому времени довольно долго тянулась любовная связь. С мужем, между прочим, адъютантом Николая Михайловича, Барятинская давно разъехалась и при желании могла развестись. О её сыне и так давно уже заботился не супруг, а Николай. Но брак все равно получился бы морганатическим, поэтому князь тянул с предложением… И тут такие речи!..

– Я вот не пойму, – тем временем продолжал император, – почему Алексей Михайлович и Пётр Алексеевич двести лет назад могли себе позволить жениться на ком хотели, а сейчас, в эпоху тотального технического прогресса и расцвета науки, брак по любви может быть осуждаем и запрещаем. Что за непонятные предрассудки?

– И у тебя, Никки, есть желание… – осторожно попытался продолжить мысль Николай Михайлович…

– Да, таковое имеется, но для его обоснования необходим хороший кропотливый специалист, который любит историю не как профессию, а как непреодолимую потребность к истине. Кто бы мог непредвзято, честно, спокойно и без излишней подобострастности написать историю дома Романовых от самых-самых истоков – от Адама и Евы, не обращая внимания на всю верноподданническую чушь, которая лезет в глаза сегодня?[15]15
  Великий князь Николай Михайлович – историк с мировым именем, по учебникам которого о Наполеоне до сих пор учатся во Франции. Выявил и описал причастность Александра I к убийству своего отца – Павла, за что попал в немилость Николая II.


[Закрыть]

– Считай, Никки, что такого ты уже нашёл, – подал голос Сандро. – Мой брат будет работать не за страх, а за совесть, тем более что в этом деле у него имеется личный интерес, не так ли? А я готов всемерно помогать и способствовать…

– Боюсь, Сандро, что на это у тебя точно не хватит времени, потому что именно тебе придётся организовать непрерывное морское сообщение с бурскими республиками для переброски наших специальных команд добровольцев туда и эвакуации их оттуда. Они теперь будут отправляться в Африку не для абстрактной помощи, а строго с определёнными заданиями.

– Я тоже боюсь, Никки, – вмешался Николай Михайлович, – боюсь, что ты свалишься в обморок или тебя хватит удар от переутомления и недосыпания. И я на правах хозяина этого дома и как твой дядя настоятельно прошу… нет, даже требую немедленно отправиться отдохнуть хотя бы несколько часов…

Император с сожалением оглядел внушительную кипу непрочитанных писем, вываленных в кресло, и согласно кивнул.

– Да, отдохнуть надо обязательно. Подберите, пожалуйста, парочку толковых писарей, пусть классифицируют прошения. Я составлю соответствующие инструкции. А вот эти, – император собрал крайнюю стопку распечатанных писем, – я забираю с собой сразу и отвечу на них сам…

* * *

– Ну, и за что государь тебя поблагодарил? – ревниво пихнул брата в бок Николай Михайлович, когда все необходимые распоряжения были отданы, император убыл в отведённые ему апартаменты и они остались одни.

Сандро пожал плечами:

– Не представляю. Может быть, речь шла о конвойной службе, которую с честью несли мои матросы. Кстати, у них это получилось ничуть не хуже, чем у этих расфуфыренных дворцовых arrogant[16]16
  Спесивцев (фр.).


[Закрыть].

– Однако мы совсем перестали его понимать. Если разговаривать с закрытыми глазами, я бы был уверен, что говорю с абсолютно чужим человеком. Ты сказал, что он изменился после того, как во время болезни… – тут Николай Михайлович показал глазами наверх и пристально уставился на брата.

– Может быть, – пожал плечами Александр Михайлович. – Мы же во время магических сеансов[17]17
  Спиритизм был повальным великосветским увлечением как в ХIХ, так и в начале ХХ века. Сдвиг умов на базе столоверчения был настолько серьёзным, что Академии наук даже пришлось делать специальное заявление о сомнительности данного способа общения с загробным миром.


[Закрыть] вызываем духов умерших, почему же ещё живой душе не совершить путешествие туда, где её вразумят предки?

– В данном случае я бы больше говорил не о вразумлении, а о замене, – хмыкнул генерал. – Когда я стою перед ним, у меня создаётся впечатление, что со мной говорит не Николай Александрович, а Пётр Алексеевич…

Братья переглянулись и синхронно перекрестились. В кабинете повисла тишина.

– Знаешь, – тряхнув головой, нарушил паузу Сандро, – даже если оно и так, меня это нисколько не пугает. Сегодняшний Никки мне нравится определённо больше. Так что, пожалуй, я пойду поставлю свечку, чтобы таким он оставался и далее…

* * *

– И всё-таки, ваше императорское величество, – Ратиев упрямо наклонил голову, – я пока не совсем понимаю круг моих задач и обязанностей. К тому же я – строевой офицер и канцелярской работе не обучен, впрочем, как и дворцовому этикету.

– Уважаемый Иван Дмитриевич, – поморщился император, – давайте будем скромней и дадим возможность потомкам определять «величество» или «ничтожество». Повторно предлагаю обращаться друг к другу без громких титулов. А круг ваших обязанностей я и сам сейчас точно определить не смогу. Скажите, каков был круг обязанностей светлейшего князя Меншикова?.. Что же касается бумаготворчества, боюсь, что живём мы в очень беспокойное время. Как бы не пришлось вам пускать в ход саблю чаще, чем перо…

– Вам что-то или кто-то угрожает? – встрепенулся Ратиев.

– Вместо скучного прямого ответа на этот вопрос, – с полуулыбкой ответил император, – предлагаю полистать учебник истории и подсчитать, какому проценту Романовых удалось умереть от старости. Обещаю – сухая статистика вас взбодрит. Больше всего мне угрожает отсутствие людей, не отравленных ядом бюрократизма и не заражённых бациллой дворцового политеса, приторного по форме и фальшивого по содержанию. Кадры решают всё, Иван Дмитриевич. Вы согласны?

Грохот сапог и отрывистые команды в коридоре не дали Ратиеву ответить. После короткого стука в дверь в кабинет просунулась взъерошенная голова адъютанта Николая Михайловича, который, запыхавшись и раскрасневшись, с паузами после каждого слова выдавил из себя:

– Ваше императорское величество, прошу вас не покидать помещение, в здании, возможно, находится злоумышленник – погибли два вольноопределяющихся. Его высокопревосходительство повелели удвоить караулы, проверить все помещения и близлежащие постройки…

– Ну вот, Иван Дмитриевич, и ответ на ваш вопрос… – усмехнувшись, сказал император, набивая трубку. – Кстати, я не успел поинтересоваться, а как хорошо вы стреляете? Очень, знаете ли, не лишний навык при дворе…

* * *

Доктор сложил в чемоданчик свои инструменты, вздохнул и, сняв пенсне, начал его протирать так ожесточённо, словно решил добыть огонь.

– То, что это яд – абсолютно точно, но вот от названия оного пока воздержусь. Вероятнее всего, он находился в виде порошка в письме, которое несчастный вскрыл и попытался очистить, приняв за муку или мел. Яд обнаружен на руках, лацканах, обшлагах, на рабочем столе… Коллега потерпевшего, увидев, что товарищ задыхается, очевидно, бросился к нему, попытался поддержать, помочь, в результате невольно сам прикоснулся к порошку или вдохнул его… Да-с… доза, конечно, была лошадиная – тут роту положить можно…

– Скажите, уважаемый, – перебил доктора император, – а сколько писем ещё осталось не вскрыто и не рассортировано? Не было ли это письмо одним из последних?

– Хороший вопрос, ваше императорское величество. И как любой хороший вопрос, он сразу содержит ответ. Вы как в воду глядели – это письмо действительно было последним, все остальные были уже прочитаны…

– Ну, что ж, всё правильно, всё правильно… – покивал император и остановился перед Сандро. – Александр Михайлович, а как можно увидеть вашего адъютанта?

– Какого адъютанта, Ник… ваше величество? Все мои адъютанты остались вместе с вашими на яхте…

– Я так и думал, – поиграл мундштуком император. – Тогда у меня будет вопрос ко всем присутствующим: кто ещё видел статного, высокого лейтенанта с адъютантским аксельбантом и чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами?

– Я видел, ваше величество, – сделал шаг вперед Ратиев. – Я встретил его у дверей вашего кабинета, когда доставил полового с самоваром. У него в руках был поднос со стаканом, но я сказал, что самовар солиднее. Он согласился… Больше я его не встречал…

– Досмотровая группа, случайно, не обнаружила где-либо морской формы? – задал император следующий вопрос, не отрывая глаз от великих князей, бледнеющих всё больше и больше. И, не дожидаясь ответа, махнул рукой: – Хотя и без этого всё ясно. Вы, Иван Дмитриевич, перехватили террориста, который уже собирался проникнуть в кабинет, воспользовавшись тем, что караул не знает в лицо всех гостей. Какое оружие он попытался бы использовать, сейчас неизвестно, но нужно постараться найти чай, который он нёс. Как минимум – убережём чью-то жизнь, если ещё не поздно… Поняв, что проникнуть в помещение или хотя бы передать с чаем отраву не получилось, злоумышленник начал импровизировать. Наткнулся в коридоре на неразобранную корреспонденцию, нашпиговал верхний конверт адским порошком и принёс мне от вашего, Александр Михайлович, имени. Его план, несмотря на авантюрность, имел все шансы на успех, но вместе с ним в кабинет зашёл караульный, затащил весь мешок – дескать, превосходительство забыло… а позже я не стал вынимать письма из мешка по одному, а вывалил все в кресло, в результате чего указанный конверт остался в самом низу… Корреспонденцию мне не дал разобрать до конца наш уважаемый Николай Михайлович. Получается, что он спас мне жизнь. Как там на флоте правильно говорят, Александр Михайлович? Флагман выражает удовольствие!

Лица подданных российского самодержца удовольствия не выражали. Палитра чувств отражала середину между ужасом и недоумением. Количество происшествий на единицу времени явно превышало стандартную норму для тихой провинции, коей был в начале ХХ века Тифлис.

– Надеюсь, мне не надо никому объяснять, – опять взял в свои руки инициативу император, – что всё, произошедшее здесь, ни в коем случае не подлежит огласке?

Тишину после этих слов императора прервал аккуратный стук в дверь. В кабинет проник уже знакомый адъютант великого князя Николая Михайловича и, стараясь не дышать, шепнул несколько слов на ухо своему командиру.

– Ну, что там ещё? – раздражённо бросил император.

Генерал поправил ставший вдруг тесным воротник мундира, кашлянул и произнёс внезапно просевшим голосом:

– Не уберегли… поздно…

– Что не уберегли? Почему поздно?

– Чай в стакане… вестовой… тело только что обнаружили…

* * *

Императорский поезд уходил с вокзала Тифлиса тихо и без лишней помпы, под покровом стремительно спустившейся на город зимней ночи. Ротмистр 44-го Нижегородского драгунского полка, князь Ратиев стоял на подножке персонального вагона и провожал взглядом уходящие в прошлое до боли знакомые очертания родного города. Крутое изменение траектории своей карьеры как человек военный он воспринимал спокойно и с изрядной долей фатализма. На удивление отсутствовала эйфория от неожиданного приближения к государю, хотя здоровый карьеризм князю был абсолютно не чужд. Зато где-то в районе желудка свербил червячок предчувствия грандиозных приключений, которые обещали непременно последовать сразу за новым, таким неожиданным, назначением.

Среди провожающих мелькнуло знакомое лицо… Неужто тот самый «адъютант»? Да нет, показалось. Тот был моряк, а этот в форме мингрельских гренадеров. Всё, перрон закончился, поехали!

* * *

Статный, высокий, с чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами, поручик 16-го гренадерского Мингрельского полка проводил горящим взглядом уходящий поезд, огляделся вокруг, убедился, что на него никто не смотрит, и зло сплюнул.

Затем он быстрым шагом добрался до стоящей плотной стеной привокзальной застройки и нырнул в едва заметный проход между домами, такой узкий, что приходилось идти боком, чтобы не цеплять плечами стены. Полсотни шагов, кособокая деревянная калитка, ещё десять шагов по еле заметной в полутьме дорожке. Ещё одна дверь, на этот раз массивная и основательная. Стукнуть два раза кольцом. Досчитать до трех и стукнуть еще три раза.

Дверь неслышно открылась на хорошо смазанных петлях и тут же захлопнулась, когда поручик вошёл внутрь.

– Ну, как? – коротко спросил хозяин дома. Его лицо было невозможно разглядеть из-за тени от стоящего на дубовом столе огромного саквояжа.

Поручик молча покачал головой, подвинул стул и с размаху упал на него, бросив на стол форменную фуражку и расстегнув китель.

– Виктор, вы понимаете, в какое положение вы нас ставите? – проскрипел хозяин дома, ещё глубже проваливаясь в кресло. – Что мне теперь писать в отчёте? Мы не готовили никакого запасного варианта, всецело полагаясь на вас! И вы нас уверяли, что у вас всё продумано!

Поручик пожал плечами и подвинул к себе стоящий на столе кувшин.

– Непредвиденное стечение обстоятельств, несчастный случай, – лениво через губу переплюнул он, наливая до верха приличного размера стакан. – Кстати, насчёт «писать» – можете присовокупить к своему отчёту вот это, – он достал из-за обшлага и бросил на стол несколько сложенных вместе листков. – Это копии утренней почты, отправленной ротмистром. За сохранность самих писем не переживайте. Мой человек на почте – опытный, знает, что и как делать…