Текст книги "Император из стали: Император и Сталин. Император из стали"

Шевеление. Короткие смешки. Благодарные взгляды. Грубая лесть действует безотказно. Это хорошо. Тогда продолжим.

– Но одного университета мало. Поэтому я предлагаю под эгидой учебного заведения создать целую сеть средних учреждений для подготовки техников и мастеров, которые непосредственно руководят работами на промыслах и в цехах… Назовём их техникумы. Однако и техникумов тоже недостаточно. Низкая квалификация и неграмотность рядовых рабочих не даст внедрить ни новые технологии, ни новое оборудование. Поэтому необходимы ремесленные школы.

Есть мнение, что трёхуровневая система подготовки специалистов, работающая по единым стандартам, по единым методикам, сможет насытить нефтяную промышленность грамотными специалистами, которым будут по плечу самые смелые проекты. Таких людей будет труднее рассорить и подкупить. Они будут знать себе цену, но её придётся учитывать и вам, и нам.

Вы вывели Россию на первое место в мире по добыче нефти. Я считаю своей обязанностью, пользуясь сложившимися обстоятельствами, поднять на первое место академическую науку и образование, без которых сохранить лидерство не представляется возможным… Сейчас за счёт императорской помощи содержится целая сеть театров… Думаю, будет правильным перенаправить эти средства на организацию и содержание образовательных учреждений. Но один я все равно не справлюсь и прошу… Нет, я даже настаиваю, чтобы ведущие компании по добыче и переработке нефти приняли самое активное участие в формировании передовой системы образования, где не будет никаких сословных привилегий и никаких других глупых ограничений для желающих его получить.

У вас тут много товариществ. Я предлагаю вам организовать вместе со мной ещё одно, которое будет заниматься всем вышесказанным… И не только этим… Чтобы помочь руководителям предприятий, я хочу предложить освобождать от налогов и податей те средства, которые идут на новые технологии и новое оборудование, но при условии, что всё это должно быть отечественным…

Как видите, я готов потесниться сам и потеснить бюджет ради развития нужной всем промышленности. Прошу и вас сделать то же самое. Предлагаю пересмотреть ваши личные планы по финансированию разнообразных культовых сооружений и изящных искусств в пользу развития отечественной промышленности и науки…

Император краем глаза заметил, как бешено строчат что-то в своих блокнотах присутствующие инженеры с повадками журналистов, окинул взглядом округлившиеся глаза большей части гостей, вздохнул, покачал головой и продолжил:

– Вторая проблема – качество жизни. И это не менее важно. Мы гостим в прекрасной «Вилле Петролеа», где созданы изумительные условия для работников. Сердце радуется, когда видишь эти аккуратные домики, искусственные зелёные оранжереи. Я прекрасно знаю, что вся эта красота и все удобства имеют чёткое экономическое обоснование. Хороший инженер не поедет работать туда, где не создано ничего для жизни и отдыха. А остальные? Или вам не нужны высококвалифицированные специалисты? Или вы считаете, что сможете конкурировать на равных, не создавая благоприятную среду обитания?

«А вот этого они от царя точно не ожидали, – подумал император, глядя на реакцию присутствующих. – Ну, что ж, сейчас предоставим им понятное для них пояснение».

– В другое время я бы ограничился удивлением, но, как уже было сказано выше, ваша работа и деятельность предприятий сегодня – это вопрос политический. И именно исходя из интересов всей империи я крайне заинтересован в распространении передового опыта товарищества Нобелей на всю отрасль. Вы скажете, что вы умеете считать деньги и этот опыт приведёт к дополнительным затратам. Согласен! Это действительно дополнительные затраты. Однако…

Ещё одна пауза…

«Пусть зреют. Да, вижу в глазах целый список причин, почему это делать не надо… Сейчас-сейчас… Сначала выскажу свои аргументы…» – пришпорил свои мысли император.

– Однако я тоже умею считать деньги, и мне гораздо дешевле… – он специально выделил последнее слово, – государству гораздо дешевле создать нормальные условия для рабочих сегодня, чем подавлять их бунты и стачки завтра. Если кто-то захочет заняться подсчётами, чтобы опровергнуть моё мнение, прошу в безвозвратные потери от конфликтов с рабочими включить репутационные потери всего государства и мои лично.

«Так, поникли. Понимают, что в ущерб репутации монарха можно вписать практически любую цифру. Снова потянуло холодком. Ладно, сейчас отогреем».

– Предлагая вам заниматься повышением качества жизни ваших работников, я ни в коем случае не хочу оставлять вас наедине с этой проблемой. Она общая для каждого отдельного предприятия и государства в целом. Скажу даже больше – уверен, что только частными силами глобальную проблему повышения качества жизни населения не решить. Поэтому мы прямо здесь и сейчас учредим специальный фонд и назовём его Фонд народного благосостояния, чтобы он координировал и софинансировал социальные проекты, а в будущем – полностью выкупил у вас жилой фонд и объекты социального обеспечения, чтобы не нагружать предприятия не свойственными им функциями. Чтобы не плодить лишнюю бюрократию, я сам займусь формированием этого фонда и сам буду его курировать. Надеюсь, возражений не будет?

Возражений не было. Был полный слом шаблонов и масса вопросов. Высшая власть, которую предприниматели воспринимали в лучшем случае как один из инструментов в конкурентной борьбе, причём не самый дешёвый и не самый поворотливый, ассоциировалась исключительно с затратами, всевозможными благообразными пожеланиями и духоподъёмными декларациями, которыми положено было восхищаться, но им абсолютно не обязательно было следовать.

Тёртые калачи, для которых мздоимство было не пороком и не грехом, а просто одной из статей накладных расходов, прекрасно чувствующие разницу между намерениями и делами, испытывали естественное недоверие к каждому произнесённому императором слову и неестественное любопытство к такому оригинальному общению монарха с не самыми знатными подданными.

– Ваше императорское величество, – первым пришёл в себя и решил воспользоваться случаем словоохотливый Александр Манташев. – Думаю, я выражу общее мнение, если скажу, что все присутствующие здесь честные промышленники-миллионеры согласятся поддержать ваши предложения…

– Это очень хорошо, уважаемый Александр Иванович, – остановившись напротив коммерсанта, удивил присутствующих император знанием его отчества, – что вы не боитесь открыто заявлять свою позицию, хотя на вашем лице написана изрядная доля недоверия… Это неплохо. Здоровый скепсис не мешает делу… Среди определённых кругов, например, есть мнение, – император наклонил голову, и взгляд его стал иронично-лукавым, – что промышленники сначала становятся миллионерами, а только потом – честными. Но мы же не будем в своих делах руководствоваться сплетнями и слухами, не так ли? Давайте встретимся тет-а-тет и подискутируем на эту тему…

– Уважаемые господа! – повысив голос, обратился уже ко всем присутствующим император. – Мне было очень приятно познакомиться с вашим обществом. Но столь краткое знакомство считаю абсолютно недостаточным. Пользуясь случаем, прошу разрешения посетить ваши предприятия… и, на сколько хватит сил, пообщаться поподробнее с каждым из вас. Сообщите, пожалуйста, Ивану Дмитриевичу наиболее удобное для вас время, когда сможете принять меня. А сейчас – давайте поблагодарим хозяев Бакинского отделения Русского технического общества, предоставивших такое уютное место для сегодняшней встречи…

* * *

– Его императорское величество ждёт вас! – чётко, по-военному отрапортовал драгунский ротмистр и распахнул дверь кабинета.

Барон Эдмон Ротшильд сделал несколько шагов и застыл в нерешительности. Он был чрезвычайно скептически настроен по отношению к русскому монарху. Царю недавно исполнилось тридцать лет, и его репутация в глазах банкиров была очень далека от позитивной. Избалованный, взбалмошный, недалёкий денди, увлечённый охотой, парадами и своей молодой женой. Что с таким обсуждать? Вдохновенная речь царя на встрече с нефтяниками ни в чём не убедила и ничем не тронула Ротшильда. Её вполне мог написать Витте и убедить произнести перед подданными. Рисовка. Игра в демократа. Речь лейбориста перед выборами в парламент слушается не менее увлекательно…

Нет, с русским монархом, закоснелым в своей державности и замшелых пустых догмах про народность и православие, договариваться точно не о чем. Такого можно и нужно использовать в своих целях, что и собирался сделать Эдмон, вполне тонкий психолог, отличный переговорщик и дотошный физиономист.

Но сейчас, стоя перед императором и глядя ему в глаза, барон чувствовал, как теряет привычное спокойствие и самообладание. Строгий, но скромный военный френч, без каких-либо властных регалий он ещё мог бы отнести на попытку произвести эффект демонстративным аскетизмом. Но глаза! На Эдмона смотрели глаза не молодого великосветского любителя лёгкой жизни – они больше напоминали взгляд отца, такой же холодный, жёсткий, пронизывающий до пяток, как у хищника, много повидавшего и давно живущего по законам джунглей, где выживает сильнейший, а любая ошибка неминуемо ведёт к гибели.

Никогда не служивший в армии, барон почему-то поймал себя на мысли, что ему хочется вытянуть руки по швам, встать по стойке смирно и, задрав подбородок, выкрикнуть что-нибудь всеподданнейшее, вроде «Рад стараться, ваше императорское величество!» или «Как прикажете, ваше императорское величество!». Уставившись в пол и стряхнув с себя наваждение, Ротшильд, коря себя за минутную слабость, попытался произнести заготовленную речь про всецелое одобрение и полную поддержку, но был мягко остановлен императорским прикосновением к своему плечу.

– Уважаемый барон, полноте, – как расшалившемуся ребёнку произнёс Николай и, взяв Ротшильда под руку, повлёк к столу, где лежали какие-то бумаги, стояли ваза с фруктами и запотевшая бутылка с вином. – Мы ещё успеем наговорить друг другу банальностей во время официальных приёмов. Вы очень занятой человек. Я тоже не совсем располагаю собой. Так, может, потратим это скромное время на гораздо более важные вопросы, чем дежурные и не совсем искренние комплименты?

Произнося последние слова, император развернулся и снова впился своими стальными глазами в Эдмона, который с ужасом почувствовал, как от этого взгляда из глубины живота поднимаются и растекаются по всему телу необъяснимые волны страха.

– И о чём со мной желает говорить ваше величество? – выдавил из себя барон, полностью забывший и заготовленную речь, и свои шикарные приёмы перехвата инициативы во время беседы.

– Я хотел бы поговорить с вами, дорогой барон, про еврейское поселенческое движение в Палестине[21]21
  Эдмон де Ротшильд – яростный сторонник переселения евреев в «землю обетованную». В 1882 году начал выкупать участки земли в Палестине и наряду с этим стал активно поддерживать поселенческое движение в Палестине. Также он помог российским евреям в 1880-е годы переехать в Палестину, спасаясь от погромов в Российской империи. Средства Ротшильда до конца его жизни оставались основным источником финансирования поселенческой деятельности. Сумма денег, которую он потратил на все эти предприятия, оценивается в более чем 50 миллионов долларов. Ротшильд осуществлял прямое руководство этой деятельностью в качестве президента специально созданного при Еврейском колонизационном обществе Палестинского совета.


[Закрыть] и про необходимость восстановить справедливость, возродив, наконец, государство Израиль…

* * *

Князь Ратиев, начавший уже через два часа беспокоиться и заглянувший объявить о следующем посетителе, застал императора и его гостя ползающими по разложенной на полу карте Ближнего Востока, один конец которой был придавлен пустой бутылкой, а другой – блюдом для фруктов. Посередине карты, прямо поверх надписей Британской и Османской империй, краснел небрежно обведенный овал с надписью Эрец-Исраэль, а «высокие договаривающиеся стороны» активно спорили, является ли зона Суэцкого канала историческими землями, завещанными ещё Иакову, и что об этом может подумать королева Виктория…

Декабрь 1900-го.

Германия. Мюнхен

Обычно элегантный и величественный, как круизный лайнер, отец русской демократии Плеханов сегодня был похож на кипящий самовар.

Шумные собрания с привлечением всех окружающих были обычной реакцией Плеханова на внешние раздражители. В ходе этих комнатных митингов попавшие под горячую руку мэтра должны были выслушивать длинные выспренные речи, покорно кивать и соглашаться, потому что возражения только удлиняли экзекуцию. Но Плеханову прощалось всё. В 1900 году он был в апогее своей силы и славы, Громовержец-олимпиец на партийном горизонте. «Это человек, пред которым приходится съёживаться», – говорил о нём Ленин. Поэтому все терпеливо ждали, когда шеф-редактор закончит с «официальной частью» и можно будет перейти к конструктивному обсуждению вопроса.

Владимир Ильич пришёл в редакцию «Искры», когда вся редколлегия была в полном сборе и наслаждалась извержением вулкана красноречия Георгия Валентиновича.

– Нет, это просто немыслимо! – метал громы и молнии «полубог русского марксизма», размахивая каким-то письмом. – Этот малолетний тиран будет указывать мне, как правильно понимать Энгельса!

– По какому поводу сегодня митингуем? – полушёпотом спросил Владимир Ильич у притулившейся возле двери Засулич.

– У нас большой праздник, – с какой-то странной улыбкой, больше похожей на гримасу, вполголоса ответила ему Вера Засулич, террористка, переквалифицировавшаяся за границей России в литератора. – Георгия Валентиновича и всех нас поздравил с выходом первого номера «Искры» его императорское величество. Пожелал удачи, посоветовал не тянуть с изданием журнала и прошёлся по всему номеру, предложив в конце свою статью в качестве дискуссионного материала…

– Ну и что он пишет? Предлагает разоружиться и помириться? – хмыкнул Ленин, грассируя чуть больше обычного.

– Как раз наоборот, – вздохнул стоящий рядом Аксельрод. – Обвиняет в беззубости, нерешительности и высказывает сомнение в готовности нашей партии нести ответственность даже за свои действия и действия рабочих, не говоря уже про государство в целом.

– Какие аргументы?

– Сомневается в наших полномочиях говорить от имени всего пролетариата, – прошептала Засулич. – Ехидно интересуется нашим рабочим стажем на заводах и фабриках…[22]22
  Из 53 членов ЦК РСДРП (1898–1910) был только один рабочий (Л.И. Гольдман). В ЦК партии социалистов-революционеров, насчитывавшем 74 человека, имелись двое рабочих (Л.Я. Герштейн и И.И. Тетеркин).


[Закрыть]

– Смеётся над лозунгом газеты «Из искры возгорится пламя». Спрашивает, стоит ли поджигать дом, если хочешь вывести тараканов? – хихикнул Аксельрод. – Хорошо, кстати, сказано, надо будет запомнить…

– Пишет, что кричать «Долой!» и «Мы против!» самое простое, и что много ума для этого не надо, – включился в разговор Александр Потресов. – Подвигает нас к созидательным инициативам и иронично так спрашивает: «разве марксизм не предполагает строительства нового общества светлого будущего? А если да, почему бы социал-демократам не создать мини-модель такого общества и доказать на практике его привлекательность и жизнеспособность? Готов выделить соответствующую территорию для эксперимента… Представляю себе эту территорию…

– И как он предполагает это сделать в условиях репрессий и гонений? – возмутилась горячая Засулич. – Что можно создать, находясь в тюрьме или эмиграции?

– А вот тут начинается самое интересное, – поднял указательный палец Потресов. – Он предлагает встретиться и обговорить вопрос легализации нашей деятельности для всех, чьи руки не запятнаны кровью.

На последних словах Засулич фыркнула, сжала губы и демонстративно отвернулась[23]23
  Засулич стреляла в градоначальника Петербурга Трепова, тяжело ранила его в живот. Оправдана судом присяжных.


[Закрыть].

– Да, задачка, – протянул Аксельрод, присаживаясь на свободный стул рядом с Лениным. – Получается, если мы примем приглашение, на нас якорем повиснет чёрная метка сотрудничества с самодержавием. Если проигнорируем – получится, что мы испугались…

– Провокация! – громко хлопнул ладонью по коленке Ленин. – Гнусная, примитивная провокация, имеющая цель поманить, задурить голову и одним ударом обезглавить всё революционное рабочее движение!

– Молодые люди, я вам не мешаю? – раздался раздражённый фальцет Плеханова, прервавшего свою высокоинтеллектуальную речь и уже несколько минут слушающего «диалог в прихожей».

– Меня не интересуют никакие предложения и никакие посулы кровавого самодержавия, – гордо вскинув подбородок, уже громко и отчётливо произнёс Ленин. – Верить ему – себя не уважать. Вступать с ним в дискуссию – значит опускаться до его уровня! А вот что меня действительно интересует, это как он узнал о содержании нашего номера, если «Искра» ещё даже не доехала до России? Где, когда и как он мог её прочитать?

В редколлегии наступила звенящая тишина. Подпольщики, дезориентированные самим фактом царского послания и увлечённые обсуждением его содержания, только сейчас осознали, насколько они прозрачны для «тёмных сил», которые «злобно гнетут»…

– Куда и каким образом доставлено письмо? – перешёл в наступление Ленин. – Кому адресовано? Когда отправлено?

Краткое энергичное расследование, проведённое на месте, продемонстрировало неудобоваримо жуткие обстоятельства: в день, когда письмо императора было отправлено, газета была ещё не напечатана, даже не набрана, и содержание её правилось и дополнялось в рукописной форме. А это значило, что царская охранка здесь, в Германии, имеет доступ к личной переписке членов редколлегии, знает адрес редакции и адреса подпольщиков.

– Это провал! – констатировал Ленин. – Думаю, что отправленный тираж до России не доедет[24]24
  Первая партия «Искры» в реальности не доехала до адресатов, будучи арестованной на границе.


[Закрыть]. Жаль… Надо срочно менять явки и предупредить товарищей… Но самое главное и самое печальное – среди нас провокатор…

Плеханов открыл рот, чтобы что-то возразить, но последние слова Ленина придушили его реплику в зародыше, и, чувственно прокашлявшись, гуру сел за письменный стол, мрачно и величественно задумавшись. Перед ним на столе лежало письмо императора, и взгляд Георгия Валентиновича непроизвольно упёрся в цитату Энгельса: «Нельзя уйти от своей судьбы… от неизбежных последствий своих собственных действий».

Редколлегия расходилась по одному, со всеми конспиративными предосторожностями, петляя, как зайцы, по уютным улочкам столицы Баварии, стряхивая потенциальные «хвосты» и заходя для проверки во встречающиеся учреждения, лавочки и магазинчики.

Один из революционеров-подпольщиков, солидный импозантный лысеющий мужчина, с огромными, чуть навыкате, глазами и аккуратной растительностью на лице, по стилю чем-то напоминающей бороду и усы императора России, выполняя дежурную заячью петлю, быстро заскочил в местное почтовое отделение, профессионально проверился, убедился, что слежка как своих, так и чужих отсутствует, и уже спокойно и вальяжно подошёл к стойке приёма телеграфных сообщений, быстро начеркав и передав солидному почтовому служащему краткое сообщение: «Парвус-Фальку. Тётушка заболела. Просит приехать. Срочно».

Декабрь 1900-го.

Баку. Вилла Петролеа

Император, ступая по-кошачьи, прошёл вдоль короткого строя стоявших навытяжку флигель-адъютантов, прибывших в Баку вместе с полицейскими чинами, и коротко вздохнул.

– Благодарю вас, господа, за проделанный долгий путь от Балтики до Каспия и прошу прощения за некоторые неудобства в общении со мной… Вас, наверно, уже предупреждали про мои осложнения после болезни, в том числе частичную потерю памяти… Помню лица, но не помню события, с ними связанные, и путаюсь в именах… Поэтому не обессудьте, я каждого из вас назову, а вы поправьте, если ошибусь.

– Князь Василий Александрович Долгоруков, в кругу семьи – Валя. Так?

– К вашим услугам, – коротко кивнул и прищёлкнул каблуками ротмистр, обладатель щеголеватых гусарских усов.

– Нарышкин Кирилл Анатольевич, если не ошибаюсь?

– Точно так, ваше величество, – на полшага вышел из строя, слегка поклонился и шагнул на место штабс-капитан, не отводя от императора внимательного, с прищуром, взгляда.

– Граф Дмитрий Сергеевич Шереметев?

– Я!

– Князь Владимир Николаевич Оболенский?

– К вашим услугам!

– И наконец, граф Андрей Петрович Шувалов…

– Ну что ж, кое-что помню, – усмехнулся император, возвращаясь на своё место перед строем. – Переходя к делам, предлагаю поменять привычный для вас порядок работы. Адъютанты во время битвы обычно передавали приказы штаба в батальные линии. Вот я и прошу вас быть готовым именно к такой службе в ближайшее время. Для каждого из вас приготовлен пакет с заданием, вы можете с ним ознакомиться, но обсуждать его ни с кем не стоит. Почти всё связано с дальними поездками; сообщите, если для этого имеются препятствия. Все поручения… – император сделал паузу и ещё раз оглядел короткий строй офицеров, – абсолютно все связаны с обороноспособностью государства, поэтому выполнение каждого из них увеличивает наши шансы в предстоящих схватках на поле боя. Прочитайте, подумайте, и, если возникнут вопросы, буду рад ответить на них после совещания. Вольно! Все свободны!

Декабрь 1900-го.

Баку. В здании городской думы

Жандармы, рассаживающиеся в кресла Большой залы, были напряжены и взволнованы. Их не часто баловали вниманием высшие государственные сановники, и к ним с плохо скрываемым презрением относились военные. Про разночинную интеллигенцию и рабоче-крестьянскую среду и говорить нечего – там они считались существами инфернальными.

Шизофрения российского «прогрессивного» общества того времени, считавшего убийство государственных служащих ненаказуемым и даже героическим поступком, но одновременно требовавшего от государства поддержания образцового порядка и законности, цвела и процветала. Главное, чтобы тушки протестующих и манифестирующих ни в коем случае не пострадали.

Все эти волны любви к террористам и ненависти к властям докатывались даже до судов, в результате чего, например, была оправдана Вера Засулич, стрелявшая в градоначальника Трепова. Одним словом, жандармское управление начала ХХ века было осаждённой крепостью, вынужденной жить и работать в условиях чрезвычайно агрессивной внешней среды.

И вдруг император делает такой демонстративный шаг – приглашает жандармов собраться и поговорить за чаем. Ново. Необычно. Чертовски приятно, но очень тревожно. Что же стряслось такого, что самодержец снизошёл? Этот немой вопрос читался на лицах собирающихся полицейских и требовал ответа.

Император занял свою обычную позицию, чуть в углу, откуда хорошо был виден весь зал и где можно было, делая вид, что занят набиванием трубки, исподволь наблюдать за собирающимися и решать в уме уже привычную проблему: как построить разговор и куда его развернуть, чтобы избавить себя от пристального внимания подчинённых и выявления массы несоответствий между тем, каким он был до и каким стал после болезни.

Самым интересным и загадочным среди всех присутствующих был, несомненно, министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин, который будет убит в апреле 1902 года эсером Балмашевым.

Чиновник особых поручений Крыжановский, служивший при Сипягине в МВД, в своих воспоминаниях отмечал: «Вопреки ходившим рассказам и анекдотам, рисовавшим его лентяем, кутилой, пустым и бездельным, и даже глупым человеком, Сипягин был, по крайней мере за время своего министерства, на редкость усердным и внимательным работником».

Перебирая в Ливадии докладные записки, император с удивлением обнаружил неизвестные ему доселе доклады и сообщения министра, которые вполне могли бы сойти за социалистические: Сипягин поддерживал идею кооперативного владения рабочих предприятиями, он предлагал завести для рабочих страхование и кредитные кассы, построить комфортабельные жилые дома при фабриках, устроить школы, издавать газеты, в общем – сделать из рабочих сознательных собственников, не испытывающих нужды.

Министр писал: «Масса беспорядков, волнений и вообще проявлений дикой необузданности рабочих исчезли бы или, по крайней мере, значительно сократились бы, если бы обращено было достаточное внимание на характер развлечений и отдыха рабочих образованием при фабриках столовых, чайных, читален, помещений для зрелищ и пр. Наряду с этим необходимо озаботиться устройством фабричных школ для подрастающего поколения рабочих».

Проблему составляло то, что владельцы предприятий плевали на рекомендации властей, вспоминая про них, только когда дело доходило до стачек и бунтов. Но зато тогда требования прислать войска и навести порядок были громкими, решительными и безапелляционными.

«Кому же ты перешёл дорогу, Дмитрий Сергеевич? – напряжённо думал император. – За что же тебя убрали?» Во все эти эсеровские «во имя революции» он не верил ни единой секунды, ибо изучил гнилое нутро социал-революционеров ещё в прошлой жизни, когда не раз и не два убеждался – из каждой шумной акции эсеров во все стороны торчали уши состоятельных и влиятельных заказчиков. Одно только убийство великого князя Сергея Александровича чего стоит! Лепет, что это была месть за Кровавое воскресенье, при ознакомлении с хронологией событий не выдерживает никакой критики – подготовка к теракту началась, когда до этой печальной даты было ещё больше двух месяцев.

Так, может, и Сипягин пал жертвой политических интриг и подкопов, когда он просто оказался не в то время и не в том месте?

Лейб-лекарь Вельяминов, у которого Сипягин умер на руках, писал потом: «Революционеры хорошо знали, кого они убивают, избирая свою жертву из числа приближённых императора Николая II. Россия потеряла в Сипягине мало, но Государь потерял в нём очень много – истинного, верного и действительно преданного слугу. Сипягин принадлежал к тому типу людей, кои были так нужны Государю Николаю Александровичу и коих вокруг него почти не было».

После краткого приветствия и благодарности императора за проделанный путь, собрание пошло совсем не по тому сценарию, к которому привыкли бывалые, искушённые в дворцовом этикете офицеры.

– Мы разобьём нашу работу на две части, – в такт своим шагам сухо и чётко начал монарх. – Сегодня я просто буду задавать вопросы, а вы их будете записывать. После этого у меня состоится встреча с инженерами, а вы за это время в письменной… – император поднял указательный палец, – форме на них ответите, насколько можно, откровенно и развёрнуто… Затем я ознакомлюсь с вашими ответами, и далее мы продолжим работу в форме индивидуального общения. Тема всей нашей… – император задумался на минуту, потом улыбнулся и продолжил: – Тема нашей конференции «Мнимые и реальные угрозы для Отечества», в рамках которой я предлагаю рассмотреть следующее. Кто и что является главной опасностью для государства Российского? Престол и Отечество подвергаются одним и тем же рискам или разным? Будут ли крестьяне бунтовать, если голод уйдёт в историю? Голод – это единственный источник волнений на селе или есть ещё что-то или кто-то? Представляют ли сейчас опасность рабочие стачки, крестьянские волнения, забастовки студентов?.. Или реальная опасность – это то, что провоцирует их на протест? Должно ли государство вмешиваться в трудовые споры работников и работодателей, если мы декларировали свободу заключения сделок, в том числе соглашений о продаже труда? Правильно ли это – всей силой государства принуждать одну из сторон договора к соблюдению его условий, если она считает их неприемлемыми? Если да, то что власть может требовать взамен?

Последний вопрос, на который я разрешаю не отвечать, если вы чувствуете неловкость или затруднения: может ли безопасность Отечества входить в противоречие с безопасностью первого лица государства? Если да, то что должны делать в таком случае правоохранительные органы?

И в завершении – сообщение, а не вопрос. На границе задержана партия нелегальной газеты «Искра». Есть мнение, что надо дать возможность населению ознакомиться с содержанием этой газеты, которую я хочу снабдить своим личным комментарием. Думаю, не будет особой сложности поместить и то, и другое в ежедневные газеты. Черновик комментария я набросал и тоже хочу отдать вам для ознакомления. Прошу не стесняться – высказывать свои мнения и замечания. Вопросы есть?

– Ваше императорское величество, – удивлённо прошелестел Сипягин. – Вы намерены лично реагировать на каждую выходку этих политических бандитов?

– Нет, уважаемый Дмитрий Сергеевич, – бодро ответил император, – я намерен только показать, как это надо делать. А реагировать – это уже ваша работа и всех остальных, здесь присутствующих…

Не задерживаясь ни на минуту и не давая обалдевшим жандармам прийти в себя, император быстрым шагом вышел из зала. Его ждала самая интересная для него аудитория – инженеры.

Декабрь 1900-го.

Баку. Здание Императорского

Русского технического общества

Роберт Эдуардович Классон[25]25
  Классон Роберт Эдуардович – российский и советский инженер-технолог и изобретатель, один из крупнейших российских энергетиков своего времени. Один из авторов ГОЭЛРО.


[Закрыть] прибыл в Баку в марте 1900 года вместе с инженером Александром Львовичем Буриновым и трудился в этом городе для того, чтобы заменить паровую энергию, применявшуюся на промыслах, на электрическую. По его расчётам полная электрификация местных нефтяных промыслов могла бы сократить жуткую цифру расхода топлива в 800 тысяч тонн нефти ежегодно. Но этот простой факт упирался в первобытную психологию нефтяников. С ней приходилось стоически бороться, убеждая, что им выгоднее переходить на электричество, а не сжигать нефть в своих допотопных кочегарках. Все доводы Классона наталкивались на возражение, мол, нефть «своя» и вода «своя» ничего не стоят, а за электричество надо платить. Необходимо было доказывать, что и то, и другое тоже стоит денег.

Кроме того, буквально накануне завод Фицнера и Гампера поставил котёл, который дал течь при первом же испытании – бракоделы вставили в сварной шов латку, которую затем аккуратно замазали. При работе котла её обмазка выгорела и латка выпала. Ко всему прочему, обнаружились дефекты литья, тщательно зашпаклёванные и закрашенные…

По дороге его ещё накрутил Буринов, побывавший на промыслах и в мастерских Бакинского нефтяного общества и возмущающийся поразительным техническим невежеством.

– Вы только послушайте, что делают, стервецы! – не стеснялся в выражениях обычно интеллигентный и тихий Александр Львович. – Заклёпок расходуют, по словам заведующего, до сорока пудов в день, а изготавливают их вручную. Эти инженеры даже не знают, что существуют заклёпочные машины… Даже хвалёные немецкие спецы проявляют инженерное убожество… Вечером получили три чертежа от строительной конторы «Сименса и Гальске». О боги, что это за чертежи! Как будто чертили гимназисты, а не инженеры: двери в трансформаторной будке меньше, чем диаметр трансформатора, так что последний нельзя внести. И Ридер – новый и очень глупый немецкий инженер от «Сименса и Гальске» – говорит, что трансформатор ведь можно разобрать!!! Концевые муфты поставлены друг против друга, и между ними расстояние всего в восемь сантиметров! Интересно, кто может пройти через такой проход, моя рука даже не пролезает! Лампы накаливания соединены на схеме последовательно, а не параллельно. Потребую от Вольшке, чтобы он выставил Ридера. За что мы будем платить двести рублей такому дураку, не ведающему, как подсоединяются лампы накаливания?! А называется электротехником!!![26]26
  Реальные случаи из жизни в Баку – из дневника Классона.


[Закрыть]

Одним словом, на встречу с императором Роберт Эдуардович прикатил в препоганейшем настроении, желая или выпить водки, или убить кого-нибудь.

– И что, опоздали? – выходя из пролётки и озираясь, проворчал инженер, не видя ни единого намёка на какие-либо признаки августейшего пребывания в виде многочисленных важных, как павианы, свитских. Здание технического общества казалось вообще безлюдным, если бы не скучающий караул у входных дверей да чей-то возбуждённый голос из приоткрытых окон второго этажа.