Текст книги "Пест – Ломаный грош"

Глава 6

Отступление второе.

Профессор артефакторики Дакрит

Посреди избы, словно на смотринах, одетый в чистую белую рубаху, стоял Дакрит. Он был гладко выбрит, и от бороды не осталось и следа. На ногах были лапти из липовой дранки, не совсем ровные и с видимыми огрехами, но зато собственной выделки.

Он стоял перед мужиками села, а те держали совет.

– Лык, тебе слово за Дакрита, – произнес староста деревни.

Среди мужиков поднялся коренастый мужчина.

– За Дакрита скажу так: морду вяжет, сеть тоже, за места рыбные тоже сказать умеет. Не велик рыбак, но больно острый на ум. Быстро схватывает. Одна беда – руки за умом не поспевают. Долго учится руками делать, – с этими словами Лык повернулся к Дакриту и кивнул. Тот в ответ поклонился. – Ежели бы пару лет мне сверху было дано, то назвал бы я его мастером без зазора, но коли такова воля его… Рыбак средней руки – таково мое слово.

Среди мужиков пошли тихие шепотки. Староста тем временем продолжал спрашивать других мужиков, у которых учился Дакрит.

– Ну, а что скажет Подов род? Разумеет Дакрит в плотницком деле?

Между мужиков поднялись на ноги братья Дым и Огниво и по очереди начали говорить. Говорили они своеобразно. Говорили, дополняя друг друга, но не перебивая. Иногда доходило до того, что предложение начинал один из братьев, а заканчивал другой.

За всем этим наблюдал Пест. Он сидел в положенном для ведунов темном углу. Он хмурился и смотрел исподлобья, что явно свидетельствовало о его отношении к происходящему.

Мужики вставали один за другим, и каждый своими словами отмечал острый ум профессора артефакторики и слабые способности в работе руками. Каждый называл его умельцем средней руки. Дело шло к тому, что сегодня Дакрита назовут мужиком рода Среднего. Казус ситуации заключался в том, что сам Пест был в своем роду отроком, а» пришлый» прямо сейчас мог стать мужиком рода Среднего.

– А ты что скажешь за дело рода Среднего? – отвлек от невеселых мыслей Песта голос старосты.

От поставленного вопроса Пест немного растерялся, но постарался не подать вида. Он поднялся и вышел из темного угла.

– Коли так ты вопрошаешь, то дела у рода Среднего другого не будет, – хмыкнув, произнес Пест. – Дело наше будет ворожба да ведовское слово.

Староста на эти слова с лукавой улыбкой кивнул.

– Дакрит в ученье у меня был и за дело ведовское с меня спрос, – Пест нахмурился и постарался припомнить все самостоятельные дела, которые поручал Дакриту. – С хозяевами земель наших ладит славно, обиды от них не несет и сам на них не держит. Почитать их умеет, и предка почтить не забывает. С духами ведет себя кротко, не паясничает, но и спуску им не дает…

Пест продолжал говорить, и чем дальше говорил, тем сильнее до него доходила мысль: «А ведь он ведун по делам!» Он вспоминал, как посылал его к хозяевам за советом, как иногда Дакрит читал вести от хозяина Леса и хозяина Полей, как он под присмотром отваживал домового от дома, в котором умерли последние хозяева. Как Дакрит самостоятельно лечил без магии, как варил хвойный «Аккилуровский» отвар, причем иногда задавал вопросы так, что сам Пест не знал, что ответить.

В комнате повисла тишина от того, что Пест запнулся, словно его что-то оборвало. Все мужики выжидательно уставились на него.

– Слово мое таково: Дакрит – ведун! – с этими словами Пест топнул ногой. Стук оказался очень звонким, словно не ногой топнул Пест, а деревянной палкой. Спустя пару секунд он добавил: – По праву и делу ведун.

В доме воцарилась тишина, нарушаемая скрипом крыши. Кто-то из мужиков недоуменно произнес:

– Так это… ведуна-то у нас теперь два!

– А в роду Среднем теперь Дакрит старшой, что ль?

Начал нарастать гул голосов, но гул оборвал Дакрит:

– Не быть тому, чтобы ученик во главе рода учителя стоял, – с этими словами он повернулся к Песту и произнес: – Гони меня, Пест, из рода своего, ибо обманом я в него принят, обманом в селе жил и за тот обман только мне ответ держать.

Дакрит поклонился Песту в пояс и, поднявшись, уставился в его глаза. Пест вздохнул, поймав взгляд Дакрита, и тихо спросил:

– В чем ложь твоя? – Как бы тихо ни спрашивал Пест, но всем было слышно. В избе стояла гробовая тишина.

– Не писчий я, и не в граде Вивеке родился, – Дакрит повернулся к мужикам и, заглядывая каждому в глаза, начал рассказывать. – Урожденный герцогом Дамасским и выращенный как наследник Дакрит Дамасский. Профессор артефакторики Магической академии славного града Вивека.

После этих слов Дакрит поклонился мужикам поклоном, предназначенным для равных по титулу дворян. В поклоне было столько изящества и утонченности, что Дакрит мог и не представляться полным именем.

– Что привело вас к нам… ваше благородие… – запинаясь, растерянно произнес староста.

– Знания, уважаемый староста. Меня привела сюда жажда знаний, – ответил Дакрит.

Пест же глядел на Дакрита немного расстроенным взглядом. Он не особо слушал, что говорит Дакрит и о чем спрашивают мужики. В голове вертелась всего одна мысль: «Опять один…»

– Прочь… – тихо произнес Пест, но его услышали и замолчали. Дакрит стоял к нему боком, но он тоже прекрасно его услышал. – Пойди прочь из рода, прочь из села нашего и земель. Нет тебе тут ни дела, ни памяти, ни места… Таково мое слово!

Пест сильно топнул ногой. Дакрит вздрогнул, затем поклонился и вышел из избы. Пест молча развернулся и сел в традиционный темный угол. В избе еще несколько минут царила тишина. Спустя несколько минут мужики молча начали расходиться. Никто не проронил ни слова.

* * *

Дакрит был не в духе. Движения были дерганые, а сам он хмурился. Он заскочил в землянку и наскоро закинул в заплечный мешок вещи. Пару рубах, что сам сшил, штаны, теплую жилетку, пару лаптей, кривоватую ложку, деревянную миску, малый куль крупы и краюху хлеба. Сложив нехитрый скарб, Дакрит затянул шнуровку на мешке и закинул на спину.

Дакрит не стал идти через село, и от землянки, в которой когда-то жила ведьма Аккилура, сразу направился за околицу в лес. Как только он дошел до леса, вопреки его ожиданиям его встретил не хозяин Леса, а Черт.

Он пялился на него тремя глазами, которые, казалось, жили каждый своей жизнью, и улыбался ртом, полным острейших зубов.

– Уговор помнишь, мастер Дакрит? – все так же улыбаясь, спросил Черт.

– Помню! – четко ответил Дакрит и решительно шагнул навстречу. – Что делать нужно?

* * *

На пригорке, который был щедро усыпан мелкой ягодой, сидели двое. Небольшой паренек и огромный демон. Этот пригорок назывался Медвежьим горбом из-за своей странной формы и частыми столкновениями тут с медведем. Лохматые тоже любили полакомиться ягодой.

В данный момент на пригорке сидел Пест, он жевал краюху хлеба и рассматривал горизонт одним глазом. Второй отсутствовал, и щека под ним была измазана кровью. Рядом сидел на задних лапах Черт. Тот вообще красовался одним глазом. Правда, глаз был человеческий. Без вертикального зрачка, без пентаграммы вместо радужки, обычный человеческий карий глаз.

– Холодно, Черт, – произнес Пест, глядя на занимающийся пожар зорьки на горизонте одним глазом. – Не телом холодно, а душою…

– От чего же так? – послышался голос Черта из-за левого плеча Песта. Сам Черт был занят тем, что рассматривал свои настоящие глаза, которые лежали около его ног.

– Не знаю… – выдохнул Пест. – Отца не уберег… теперь и Дакрит ушел, а что дальше? Я в родном селе, в землях родных, всех знаю, меня все знают… А всё одно, что один… Нет никого в роду моем Среднем. Степнячка одна, да и та не говорит по-нашему…

– У тебя есть я! – послышался голос Черта.

Пест повернул голову и увидел лицо демона, которое не улыбалось. Пест нахмурился. Он первый раз обратил внимание на то, что Черт перестал улыбаться.

– Ты давно скалиться-то перестал? – начал допытываться он. – Вот теперь ты так глядишь, что в груди холодит…

– Страшный?

– Не, не страшный, – помотал головой Пест. – Ум из глаз твоих смотрит. А нечисть с умом всегда бедой была. Оттого и холодит в груди, и дума лютая в голову идет.

– Знаешь ведь, что зла от меня не будет…

– Знаю, а то прямо сейчас печатью света жал бы, пока сил не лишился, – Пест продолжал хмуриться и разглядывать Черта. Тот в ответ перевел взгляд на краешек солнца, показавшийся из-за горизонта. – С Дакритом что? Дошел он до города?

– Дошел, но сам тому не рад, – Черт повернул голову так, словно она провернулась вокруг своей оси.

– Опять твоих лап дело? – спросил Пест со вздохом.

– Моих, и о том наш договор. Это его плата, – Черт то ли хрюкнул, то ли чихнул и продолжил: – Он себе оба уха моих прирастил, и потому теперь каждую мысль будет слышать того, на кого смотрит, или того, кто о нем говорит.

Пест нахмурился и повернул голову к Черту.

– А не велика ли плата? Он же среди благородных в городе живет, – успел вставить Пест, но Черт даже и не заметил его слов, продолжив рассказывать судьбу его ученика.

– В городе его никто слушать не станет, на смех поднимут, в силу духов и ведунов не уверуют, – Черт начал говорить каким-то странным, утробным голосом. – Последний, кого другом считал – отвернется. Каждый, кто головой кивал – через уши мои правду ему скажет. Дакриту теперь не место в городище среди люда гнилого. Он до конца дней своих будет в пути жить, скитаться будет. Дорога домом его станет. По праву ведовское дело нести будет и брать за то только еду да слово доброе…

– Цена слишком велика, – напрягшись, произнес Пест.

– Не цена это, – лицо Черта исказила странная гримаса. – Это рок его. Без друга в человеках, без семьи и наследников, без цветка в сердце, но с силою огромной. А цена…

Черт сделал пару глотательных движений, а затем срыгнул комок слизи. Облизнув его, он протянул Песту два человеческих уха.

– Ему ни к чему, он мои нынче носит. А я лес слушаю, – произнес Черт, чем вызвал сильное удивление у Песта.

– И все? Больше платы не было?

– Нет, но за рок его я предупредил. Выбор сделал он сам…

Черт облизнул уши и аккуратно прислонил к отверстиям на голове. Они закрепились, словно там всегда там и были. Он продолжил рассматривать рассвет и слушать шелест листьев. Край солнца постепенно увеличивался, а Черт, глядящий на это, стал странно себя вести. Хвост задрожал и начал метаться из стороны в сторону, а задние лапы подрагивали, словно хотели куда-то убежать без хозяина.

Спустя несколько минут молчания Черт начал рассказ.

– Среди отродья чертовского ходит сказ. Я тот сказ услыхал, когда только-только меня мать из серного варева достала. Тогда я еще род и племя имел, – Черт не моргал и продолжал пялиться на солнце, поднимающееся над лесом. Он слегка наклонил голову набок, словно разглядывал что-то интересное. – Суть того сказа была в том, что задолго до последней войны неба с преисподней жил в долинах серных старый как сам мир черт. Черт тот до того силен был, что ни один демон против него слова не сказал. Силы море у него было, а в демона он не обращался и от демонов частей не брал. Вот такой вот черт был. Имени его никто не знал, а звали его Белый черт оттого, что не такой как все был. Сказ гласит, что он иногда ходил в людской мир и менял свою силу и дело своё на человечий нос, ухо или глаз.

– А ты, как носом моим… – начал было Пест, но его оборвал Черт:

– А я, как носом твоим почуял, как твой дом пахнет, так и понял, откуда сила у него та была, – ответил Черт и пожал плечами. – А ведь не понимал я того старого черта, который мне попался с голодухи. Тот старик сказал однажды, что с тем Белым чертом случилось. Как помер он…

Воцарилась минута молчания. Пест ждал ответа, а Черт пытался подобрать слова, чтоб описать открытие, сделанное только что из того, что он всегда знал.

– Сказ говорит, что Князь наш темный сожрал Белого черта перед битвой. Силы с того черта он получил столько, что хватило отбить и удержать Сумеречный предел, – Черт наклонил голову в другую сторону и добавил: – А тот старый черт, который мне попался… слабый уже, кривой, битый… Он сказал мне, что Белый черт сам к князю в пасть попросился.

– А что со старым чертом? – задумчиво спросил Пест.

– Посмеялся я над ним и сожрал, – Черт перевел взгляд на Песта. – Я только сейчас понял, зачем Белый черт силу и дело менял на пару вдохов, чтобы ваш мир понюхать аль поглядеть вашими глазами…

– Что? Поди, любо тебе нашими глазами глядеть? – с усмешкой спросил Пест.

Черт не ответил. Он залез в свою глазницу лапой и достал оттуда человеческий глаз. Положив его перед собой, он сгреб три своих и закинул в рот. Он проглотил их, не жуя, и буквально через секунду они выскочили в глазницах, встав на свои привычные места. Так, словно их изнутри что-то выдавило на место.

– Как только ты увидишь аль учуешь, то тут же и поймешь… – Черт сбился, словно не мог подобрать слова. – Ты прежним быть не сможешь. Все, что окружало тебя, все, что знал ты, все с ног на голову встанет, а ты останешься таким, как и был… И от того больше улыбаться не хочется… И похоть уже не манит, и гнева вкус уже не тот…

С этими словами Черт стал полупрозрачным, а затем и совсем растворился в воздухе, словно растаял в лучах восходящего солнца.

Пест задумчиво уставился на место, где только что был Черт. Ему почему-то тоже перехотелось улыбаться.

Дальнее поле села Ведичей

Поле было словно желтое море. Пшеница согнулась под тяжестью колосьев и неохотно покачивалась под порывами ветра. Такого урожая не было уже много лет, и сейчас, глядя на такое чудо, староста деревни Ведичей хмурился. Рядом с ним стояли Лык и Дым с Огнивом.

– Вот тебе и урожай с ворожбой, – заметил Лык, который стоял рядом. – Ты чего смурной, старшой?

– Урожай большой, – начал ответ за старосту Огниво.

– И это на дальнем поле! – продолжил Дым.

– А что на ближних полях творится, видел? – снова вступил в разговор Огниво.

– Там скоро колос в землю упрется…

– Урожай пропадет…

– Убирать надо…

– А куда его класть?

– Гнить начнет, до торжища бы додержать…

– А амбары не колочены, крыша через одну с весны течет…

– Да и не хватит их, хоть по самые лаги в них сыпь…

Диалог двух братьев умолк, а свое мнение высказал Лык.

– Это что ж выходит? Урожай, слава Единому, до того хорош, что гнить будет?

– Не дело это, чтобы урожай гнил, – хмуро буркнул староста. На его плече сидел Лукаша. Поначалу он улыбался, глядя на поле, но когда возникла угроза потерять урожай, его лицо начало выражать обеспокоенность. Хозяин полей начал внимательно слушать разговор. – Грех на поле хлеб бросать, не по-людски это… Мы вот чего делать будем! По соседям клич кинем. Отроков спросим с инструментом своим в помощь на урожай. А платой за дело – урожая часть.

Каждый принялся переваривать такую идею.

– А что? Дело ведь! – начал Огниво.

– Нам нынче самим никак не управиться, а так и урожай не сгниет, и соседям хлеб, – продолжил уже Дым.

– Рыбаки с Воржа вона, вообще хлеб не сеют, – кивнул Лык. – Выкупают его с торжища рыбой, да с выдры шкурой.

– Дорожичи тоже только ближние поля сеют, все больше торгом живут с купцами, – напомнил Дым.

– Ты, старшой, еще бы к Куприянам за телеги и амбары на поклон сходил, – высказал своё слово Огниво. – Урожай хорошо, но ежели в следующем году так же будет, то любо было б на торжище свезти поболее. Тогда можно будет и мастеровых пригласить с Куприян, чтобы Среднему роду дом построить добрый. Из камня аль из дерева, но большой. Чтоб ходоки к Песту по лавкам не мыкались. А то ж вона, с гор ходок с монетой пришел, а мы его на лавке у вдовы Анны держим. Негоже…

Староста стоял и задумчиво глядел на поле, кивая словам мужиков, стоящих рядом.

– Любо! – решил староста. – Голова Подова рода к Дорожичам пойдет.

Дым и Огниво синхронно кивнули.

– Ты, Лык, к рыбакам Воржским пойдешь, а я к Куприянам пойду за телеги и амбар говорить. Монета малая есть, авось возьмутся…

* * *

Пест сидел за столом и в четвертый раз перебирал один и тот же горшок крупы. Иногда он задумчиво останавливался, оглядывал комнату, вставал и пытался чем-то заняться. Он два раза подмел пол, раз пять вытер стол, взбил мешок с соломой, на котором спал, подшил край рубахи, но так и не успокоился.

Он ходил по маленькой землянке и, вконец вымотавшись, уселся за стол. На то место, где когда-то умерла его наставница Аккилура. Спиной к дверям. Юный ведун уперся взглядом в молодую ведьму. Пока он смотрел на ее лицо, он пытался понять, почему она кажется ему красивой. Эти изогнутые черные брови, черные прямые волосы, угловатые черты лица и узкие глаза.

«Вот у Евдокии с Куприянского села и волос вьется, и в нижнем хвате не в пример широка. Не то, что степнячка! Ни грудей, ни ухвата нижнего…»

В этот момент степнячка открыла глаза и чему-то улыбнулась.

– Ложись со мной рядом! – с загадочной улыбкой произнесла она на незнакомом языке и повернулась на другой бок.

Пест замер, глядя на угловатые плечи степнячки, тонкую шею и черные как копоть волосы.

– Кабы знать, что ты там лепечешь, да спать так же сладко и не заботиться ни о чем, – Пест говорил почти шепотом, словно боялся, что степнячка его услышит. – Знаю, не поймешь, но сегодня день поминания предков. Мы сегодня на могиле были у отца, прибирались. Я землю над могилой его руками гладил, и тепло учуял. Время подошло, и он…

Пест умолк и поднял кверху лицо, словно пытался что-то спрятать.

– Сорок дней сегодня, как он со света нашего ушел, и по укладу Единый на сороковой день его к себе прибирает, а тут еще и предков поминовения день, – Пест глубоко вздохнул и уперся головою в стол. Он сложил руки на стол и положил на них голову, продолжая что-то бормотать. – А мы ему на могиле синий цвет с полей высадили, поливали вот. Славно будет к Урожаю, в синем цвету… Поминальный камень клали по канону, со звездой ровняясь…

Пест еще что-то неразборчиво бормотал, а светящийся шар начал потихоньку гаснуть. Молодой ведун засыпал, и вместе с его сознанием гас и свет.

Сон

Пест открыл глаза и увидел обычный деревянный потолок. Этот потолок из полубревен он знал до последней трещинки, царапинки и шероховатости.

Мысль о том, что уже светает, заставляет подскочить в постели и сорваться на улицу, шлепая босыми ногами. Взгляд цепляется за люльку, за голубые рюшки одеялка, за слишком большую скамью, слишком большой стол, за слишком большую дверь в дом. Чтобы дотянуться до ручки, надо встать на носочки, чтобы открыть дверь в сени, приходится навалиться всем плечом.

Вот он на улице, во дворе. Там мокрый по пояс отец надевает рубаху на парящее тело. На дворе зябко, но босые ноги отчего-то не чувствуют холода.

– Папко… а меня? Меня-то забыл! – говорит словно не свой, писклявый голос.

– Нельзя тебе со мной! – резко отвечает отец и, подпоясавшись, разворачивается к подъехавшей телеге с мужиками. – Не твое это дело!

Пест поначалу бежит за отцом, который выглядит непривычно большим, продолжает просить:

– Папко, возьми, возьми с собой! Я не подведу! Вот увидишь!

– Тебе со мной дороги нет! – строго отрезал отец, подойдя к телеге. – Не твое это дело…

– А какое тогда мое?

Пест стоит и смотрит на отца, который сел на задний край телеги. Та дернулась и медленно поехала вперед.

– Воложба мое дело? – спросил Пест удаляющегося отца. Букву «р» он проглотил не специально, просто язык сам не хотел слушаться.

Тот в ответ только хмыкнул, но спустя несколько секунд вздохнул и ответил почти одними губами:

– То тебе виднее…

Телега продолжает ехать, а Пест так и остался стоять у дома, глядя, как уезжает отец. В груди почему-то начинает жать, и из глаз льются слезы. Отчего-то наваливается такая детская обида, что становится невмоготу. Пест давно не чувствовал такой обиды. Чистой, без горького привкуса настоящего горя, по-детски наивной. Он продолжал стоять у колеи и вытирать кулаками слезы, которые лились ручьем, и не мог остановиться…

В ночной тьме землянки ведуна

Пест открыл глаза и обнаружил себя лежащим в той же землянке на полу у того же стола. В нескольких шагах стояла та же печь, рядом та же лавка, та же занавеска на печи, тот же мешок с соломой под головой и…

И черные как тьма волосы под носом. Тепло человеческого тела рядом под одеялом и страстное желание обнять хоть что-нибудь живое.

Юный ведун шмыгнул носом, утер слезы и обхватил степнячку в районе плеч, сильно ее прижав к себе. Та лежала на боку, спиной к Песту, и лица ее видеть он не мог.

Неизвестно, сколько он так пролежал, уткнувшись в волосы Кара'кан, пахнущие лугом, но уснул он с безмятежным выражением лица. Сама же степнячка не спала. С того самого момента, когда Пест открыл глаза. До рассвета она лежала и загадочно улыбалась месяцу, который был виден из меленького окошка.

– У нас одно дело… – раздается шепот степнячки на неизвестном языке в темноте землянки.

Проклятье

Кара'кан сидит на обструганной чурке посреди комнаты и с ехидной улыбкой наблюдает за юным ведуном. Несмотря на поздний час, Пест бегает вокруг нее как ошпаренный. Он уже нарисовал углем вокруг нее несколько кругов из витиеватых символов. Такие символы, соединенные в одну вязь, используются только ведунами.

Пест протягивает ведьме чашу с травяным отваром, и та принимает, кивнув.

– Правильно делаешь… – с улыбкой произносит степнячка на своем языке.

– Пей, до конца пей! – Пест рукой показывает, что надо делать.

Степнячка припадает губами к отвару, а ведун рукой подпирает чашу, не давая ей остановиться. Когда отвар выпит, а юная ведьма начинает кашлять, Пест делает пару шагов назад и начинает ритуал.

Ведун закрывает левой рукой правый глаз и громким шепотом начинает шептать:

– Земле не содрогнуться, ветру не задуть, пламени не сжечь, а воде не утопить… – как только юноша зашептал, степнячка умолкает и выпрямляется. Белки глаз заволокло тьмой, длинные волосы зашевелились и встали дыбом. Со стороны могло показаться, что с пола в потолок, в аккурат из-под ведьмы, дует сильный ветер. – …Как небо пред светила сном, как рассвет перед звезды дорогой…

Пест продолжает говорить традиционные слова, а левым глазом наблюдает, как над головой юной ведьмы проявляется корона проклятья. Она состоит из переплетения множества тонких ростков и настолько огромна, что верхние края скрываются в потолке.

От такого зрелища юный ведун запнулся на полуслове, и тут же все исчезает. Исчезает сотканная из множества темных нитей корона, исчезает поток воздуха, колыхавший волосы ведьмы, и исчезла тьма, застилавшая глаза.

– Вот тебе и проклятье… – произносит Пест, подхватывая Кара'кан на руки. Девушка начала заваливаться на спину и поначалу даже не дышала. Но спустя несколько секунд юноша слышит мирное сопение здорового сна.

Спустя пару часов, как только расступились облака в ночном небе, окрестности освещает полумесяц. Именно в этот момент глаза степнячки открываются. Она садится на лавке, куда ее положил Пест, и глаза сразу же находят маленькое окошко. В этом окошке она видит краешек светящегося полумесяца.

– Я рада, что могу тебя видеть, – шепчут губы степнячки незнакомые слова. Она начинает скользить взглядом по землянке, пока не находит Песта. Тот опять уснул, сидя за столом. Комнату уже давно не освещает магический огонек. Пест создавал его, как сгустились сумерки.

Ведьма с улыбкой хмыкает и направляется к Песту, ступая по грубым доскам пола босыми ногами. Она аккуратно укладывает его на пол. Дойдя до печи, она на ней роется, а спустя несколько минут руки нащупывают одеяло.

Молодая ведьма ложится рядом с Пестом, прижавшись к нему спиной. Почти до самого рассвета она разглядывает полумесяц в ночном небе и прижимается телом к ведуну.