Текст книги "Кремлевский детектив. Красная площадь"

Сергей Власов
Кремлевский детектив. Красная площадь

Глава 1

Туча приползла откуда-то с юго-запада и добрых полдня угрожающе маячила в отдалении, незаметно для глаза надвигаясь, разрастаясь вширь и приобретая все более зловещую темно-фиолетовую окраску. Пока она была далеко, на нее мало кто обращал внимание – заслоненная домами и крышами, почти неразличимо сливающаяся с повисшим над центральными магистралями сизым маревом выхлопных газов, туча не бросалась в глаза. Лишь изредка истомленный жарой, облитый семью потами, одуревший от рева тысяч перегретых двигателей и бензинового перегара, находящийся на грани нервного срыва водитель, застрявший в пробке где-нибудь на Кутузовском, вперив мученический взгляд в далекий светофор, замечал, что фоном этому светофору служит не голубовато-сизая мутная дымка, заменяющая москвичам дневное небо, а наливающаяся угрожающей чернотой стена. Прохлада, которую обещал надвигающийся ливень, мимолетно радовала; перспектива гнать забрызганную грязью машину на мойку уже не так огорчала да и вообще забывалась, когда наступало время продвинуться вперед на метр-другой, осторожно отпустив педаль сцепления.

А туча не спешила. Она была полна нерастраченных сил и самых серьезных намерений, и ей было решительно некуда торопиться. Размерами своими она значительно превосходила даже тот гигантский город, на который сейчас наползала и который, как всегда, старательно делал вид, будто ему нет никакого дела до погодных аномалий. Туча и впрямь была равнодушна к тому, куда именно упадет любая из миллиардов исторгнутых ею капель; ей было решительно все равно, поливать водой президента со всей его охраной, роющегося в помойке бомжа или невзрачного, неброско одетого человека в темной спортивной куртке, который, взобравшись на крышу, занял огневую позицию за вентиляционной трубой.

В руках у него была не слишком современная, но проверенная и надежная снайперская винтовка системы Драгунова с мощным оптическим прицелом и длинным глушителем заводского производства, на носу поблескивали солнцезащитные очки в пластмассовой оправе, которая вышла из моды года два, а то и три назад. Вылинявшее кепи старого армейского образца было низко надвинуто на лоб, так что оставалось только гадать, лыс стрелок, лохмат или щеголяет модельной прической. Видневшиеся из-под кепи темные волосы были обильно сбрызнуты сединой, загорелое скуластое лицо было открытым и располагающим; на левом плече, надежно скрытая рукавом спортивной куртки, синела татуировка, в которой, помимо раскрытых парашютов, распахнутых крыльев и скрещенных автоматов Калашникова, можно было без труда разглядеть затейливо переплетенные надписи «ДРА» и «ДШБ».

Раскалившееся на солнце кровельное железо прогибалось под ногами и громыхало, как раскаты далекой грозы. Присев на корточки за вентиляционной трубой и снимая с винтовки линялый брезентовый чехол, в каких бывалые рыбаки возят удочки (не современные трех-, а то и пятиколенные телескопы из прочного стеклопластика, а старомодные разъемные бамбуковые удилища с потемневшими от времени железными или даже медными соединительными кольцами), стрелок озабоченно покосился на тучу, которая вплотную подползла к юго-западной границе центра и, освещенная яркими лучами послеполуденного солнца, являла собой весьма внушительное зрелище. В отличие от большинства москвичей, которые под надвигающимся ливнем рисковали разве что промокнуть, стрелок был по-настоящему озабочен: дождь мог помешать ему выполнить боевую задачу.

Присоединяя к «драгуновке» магазин, стрелок думал о том, сколько таких же, как он, виртуозов винтовки в свое время выходило на гулкие, прокаленные солнцем московские крыши. Было очень легко представить себе, что прямо в эту секунду десятки профессионалов подстерегают свои жертвы, затаившись на чердаках, за вентиляционными трубами и кирпичными брандмауэрами. Впрочем, несмотря на то, что уже полтора десятка лет он состоял на учете в психоневрологическом диспансере, ветеран полузабытой войны хорошо понимал: времена переменились, и дорогу в бизнесе теперь расчищают не стволами и кулаками, а деньгами и связями. А если все это оказывается бессильным и возникает острая нужда кого-либо физически устранить, на дело, как правило, идет не профессиональный стрелок, а какой-нибудь отморозок с «пимкой», а то и со взрывоопасной китайской «тэтэшкой» в руке – подстерегает жертву у подъезда, всаживает в нее почти всю обойму, бросает ствол в кусты и убегает…

Впрочем, обо всем этом стрелок подумал мимоходом и без какой-либо горечи, ибо вовсе не являлся профессиональным киллером. Проблемы наемных убийц его не беспокоили; что же до тех, в кого упомянутые наемники время от времени более или менее метко стреляли, то в отношении их обладатель линялого чехла для удочек и афганской татуировки рассуждал очень просто: чем меньше на свете останется этой сволочи, тем лучше. Он уже давненько ни в кого не стрелял, и сейчас его по-настоящему волновало только одно: не оплашать бы с непривычки.

Когда затвор винтовки с привычным лязгом стал на место, дослав в патронник любовно начищенный до блеска патрон, последние сомнения улетучились. Винтовка лежала в руках ладно, удобно и правильно – так, что казалась неотъемлемой частью организма, – и попасть из нее в цель с любого разумного расстояния казалось не труднее, чем ткнуть стоящего напротив человека указательным пальцем в лоб. Немногочисленные и притом весьма слабые сомнения в необходимости задуманного улетучились тоже; стрелок преисполнился такой же спокойной, несокрушимой уверенности, как и туча, что наползала на центр с юго-запада.

Ее фронт уже накрыл собою одну из кривых, вечно запруженных транспортом центральных улиц. Черно-фиолетовое, громыхающее и с угрозой поблескивающее молниями ядро тучи было еще довольно далеко, но небо над головой уже посерело, и на сухой пыльный асфальт упали, расплывшись темными звездочками, первые капли дождя. В это самое время в тесном внутреннем дворике, зажатом между такими же тесными, обнесенными глухими бетонными заборами и кирпичными стенами двориками китайского ресторана и магазина модной одежды, с негромким, солидным рокотом поднялись пластинчатые ворота гаража. Из ворот, едва слышно шелестя соответствующим экологическим стандартам двигателем и лаково поблескивая угольно-черными бортами, выкатился новенький седан «шевроле» – скромная по московским меркам, неброская и в то же время скоростная и комфортабельная машина с вместительным багажником.

В уютном салоне со всеми удобствами разместились трое крепких, далеко не старых мужчин в деловых костюмах, которые у всех троих одинаково топорщились слева под мышкой. Судя по тому, как машина проседала на задний мост, вместительный багажник вмещал в себя нечто куда более объемное и увесистое, чем запасное колесо.

Водитель нажатием клавиши опустил стекло слева от себя; одетый в серую униформу охранник у ворот, обменявшись с ним понимающим взглядом, в свою очередь нажал кнопку, и глухая металлическая пластина с электрическим жужжанием и тяжким рокотом поползла влево, открывая выезд на улицу.

На покатое ветровое стекло упало несколько капель; включив правый поворот, водитель щелкнул расположенным на рулевой колонке рычажком, и «дворники» с тихим шорохом смахнули со стекла досадную помеху.

– Дождик начинается, – констатировал сидевший справа от водителя коренастый брюнет, у которого темный ежик волос начинал расти едва не от самых бровей, а об мощный загривок, казалось, можно было согнуть лом.

Водитель, длинный сутулый тип с льняными волосами, бесцветными глазами и утиным носом, в ответ лишь безразлично дернул гладко выбритой щекой и нажал клавишу стеклоподъемника, закрывая окно.

– Опять везем, – вздохнул брюнет, явно имевший склонность к констатации фактов, и без него хорошо известных окружающим. – Возим и возим! Сколько уже перетаскали – это же подумать страшно! И – как в бездонную бочку. И куда только влезает, а?

– А ты сам у них спроси, – посоветовал молчаливый водитель. – Так и скажи: куда, мол, у вас влезает? Они люди негордые, ответят. И притом исчерпывающе. Переспрашивать, по крайней мере, точно не захочется.

– Шуточки у тебя, – проворчал брюнет, глядя, как справа от него за уже забрызганным дождевыми каплями тонированным оконным стеклом неторопливо проплывает парадное крыльцо с броской, утыканной яркими лампочками вывеской. «Казино “Бубновый валет”», – гласила надпись на вывеске.

– Заткнитесь и занимайтесь своим делом, – не терпящим возражений тоном произнес человек, расположившийся на заднем сиденье «шевроле».

На вид он был лет на десять старше своих спутников, а его строгий деловой костюм мог многое рассказать опытному глазу о его доходах и привычках. Одного взгляда хватало, чтобы понять: называя костюмы от Пьера Кардена дешевкой, он знает, что говорит. К его сухому костистому лицу будто навек прикипело выражение брезгливой скуки. Аккуратно подстриженные английские усики нависали над торчавшей из почти безгубого рта тонкой коричневой сигарой, которую никто и никогда не видел зажженной. Галстук ему заменял кокетливо повязанный шелковый шейный платок золотисто-табачного цвета, и даже характерное вздутие слева под мышкой, где серьезные люди обыкновенно носят наплечную кобуру, у него выглядело не неизбежным злом, а данью последней, недоступной пониманию простых смертных моде. Словом, он слишком сильно смахивал на большого воротилу, чтобы являться таковым на самом деле. И верно: ответственность на нем лежала огромная, вел он себя так, словно денно и нощно держал на своих плечах небо, не давая ему рухнуть на землю, но на деле в платежной ведомости казино «Бубновый валет» напротив его фамилии значилась скромная должность «менеджер». Менеджеры, конечно, бывают разные; одни следят за тем, чтобы покупатели не входили в торговый зал без инвентарных корзинок, а другие открывают ногой двери, расположенные по обеим сторонам бесконечных кремлевских коридоров. Человек с сигарой слишком дорожил своей обувью, чтобы пинать ею дверные филенки, но это было, пожалуй, единственное, что его сдерживало; в остальном же он испытывал к обитателям кремлевских коридоров не больше пиетета, чем к двоим костоломам, что ныне делили с ним узкое пространство автомобильного салона.

Человек с сигарой звался менеджером, но тот, кто назвал бы его фокусником или даже волшебником, оказался бы намного ближе к истине, чем составлявший платежную ведомость бухгалтер. Обладатель несгораемой сигары и шелкового шейного платка за свою жизнь освоил всего один фокус, зато фокус этот удавался ему отменно, и сегодня настало время продемонстрировать этот фокус в очередной раз.

Собственно, фокус был нехитрый, и на месте человека с сигарой запросто мог оказаться кто-то другой – например, человек с трубкой, человек с зубочисткой или вот этот бритоголовый, не в меру общительный брюнет с переднего сиденья. Но тут уж, извините, кто смел, тот и съел. Да, на свете существуют прекрасно оплачиваемые работы, справиться с которыми может любой дурак. Например, работа президента, спикера парламента или старшего менеджера казино «Бубновый валет». Но пусть-ка упомянутый дурак попробует такой работы добиться! Парадокс? Ничего подобного! В конце концов, ум и высшее образование для того и нужны, чтобы получать как можно больше, работая как можно меньше. А брюнет с чугунным загривком пускай продолжает ездить на переднем сиденье (тем паче что ему там ездить очень нравится) и получать деньги за то, что заслоняет своей твердокаменной тушей от пуль тех, кто действительно чего-то стоит в этой жизни…

Черный «шевроле» миновал нерегулируемый перекресток. Утконосый водитель привычно скользнул равнодушным взглядом по желтому квадрату знака «Главная дорога» и потрепанному синему грузовому микроавтобусу, что, моргая оранжевым указателем поворота, стоял на выезде из переулка. Сзади послышался возмущенный рык пришпоренного дизельного движка. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, водитель заметил, как синий микроавтобус с рискованной наглостью, давно вошедшей в кровь и плоть любого московского водителя, вывернулся из переулка и вклинился в плотный поток движения через одну машину от черного «шевроле». Сквозь рябое от дождя стекло было видно, что микроавтобусом управляет дебелый рыжий мужик лет сорока, одетый в белоголубой десантный тельник без рукавов. На мощных, основательно заросших жиром бицепсах синели какие-то татуировки; красное кепи с длинным козырьком было надвинуто до самых бровей, поверх козырька поблескивали темными стеклами сделавшиеся ненужными с приходом тучи солнцезащитные очки. Водитель микроавтобуса курил, выставив в окошко голый локоть и время от времени стряхивая наружу пепел с полным пренебрежением к действующему административному кодексу, косо глядящему на засорение дорог общего пользования.

– Зонтик от солнца по-сербски будет «солнцебрана», – неожиданно для себя самого ударившись в воспоминания о давней поездке к теплому морю в разоренную натовскими миротворцами братскую славянскую страну, сообщил утконосый водитель «шевроле» своему напарнику. – А парашют знаешь как будет? Падобрана! В смысле, обороняет от падения.

– Чудно, – хмыкнул брюнет с переднего сиденья. – Чего только люди не сочинят! Падобрана…

– Зато сразу понятно, что к чему, – вступился за сербов водитель. – И слова все свои, родные, а не надерганные откуда попало… Как перевести на русский язык «парашют»? Не знаешь? И никто не знает, потому что слова такого мы не придумали, поленились. А вот сербы не поленились, и им в своем языке все понятно. Надо тебе зад свой от падения уберечь – бери падобрану…

– А мы с тобой, стало быть, «падлобрана», – миролюбиво предположил брюнет, не любивший пустых теоретических споров и старавшийся свести их к какой-нибудь более или менее плоской остроте. – Обороняем, стало быть, хозяйское добро от всякой падлы…

– Соображаешь, – хмыкнул водитель, отдавая должное лингвистическим способностям приятеля. – Так оно в натуре и есть.

Под неодобрительное молчание человека с сигарой он, едва притормозив, бросил послушную иномарку в полукруглое жерло подворотни и погнал ее бесконечными дворами-колодцами, где на веревках мокло вывешенное какими-то ротозеями белье, а из-под колес с возмущенными воплями шарахались облезлые бродячие коты. Это был заповедник давно минувших времен, каким-то чудом уцелевший в самом сердце гигантского современного мегаполиса. Помимо облезлых котов, тут водились ядовитые старухи с кошелками и алюминиевыми молочными бидончиками, а также вздорные старики с палочками, чьи засаленные и обвисшие, купленные в середине прошлого века пиджаки были густо увешаны потемневшими орденскими планками. Место здесь было глухое, странное и где-то даже страшноватое, но по дороге в банк утконосый водитель неизменно сворачивал сюда, ибо такой маневр позволял объехать преизрядных размеров пробку, что в это время дня обычно намертво закупоривала ближайший перекресток.

Человек на заднем сиденье вынул изо рта сигару и с неодобрительным видом обнюхал ее. Ему хотелось сказать, что в их деле привычки хорошими не бывают и до добра не доводят – кроме, естественно, привычки держать ухо востро, – но он промолчал: во-первых, потому что не хотел вступать в полемику с быдлом, а во-вторых, потому что получасовое стояние в пробке ему вовсе не улыбалось и было, пожалуй, куда более опасным, чем этот предсказуемый и оттого рискованный рывок через проходные дворы.

Впрочем, водитель и сам знал, что сильно рискует, раз за разом следуя одной и той же дорогой. Поэтому, прокладывая извилистый путь через многочисленные арки, мимо помоек и веревок с мокнущим бельем, он смотрел не столько вперед, на дорогу, сколько назад, в зеркало. Там, в зеркале, неотступно маячил, то скрываясь из вида за очередным сырым, облупленным углом, то снова возникая во всей своей неприглядной красе, давешний синий микроавтобус.

– Привязался, сука, – сквозь зубы констатировал водитель и, вынув из кармана пачку, зубами вытянул из нее сигарету.

Его коренастый напарник, перекрутившись на сиденье, посмотрел назад.

– Не ты один такой умный, что в пробках стоять не любишь, – заметил он, давая коллеге прикурить. – И не ты один, заметь, вырос в центре Москвы. Расслабься. Что он нам сделает, этот сундук? Забежит вперед и загородит дорогу?

Водитель, крайне редко позволявший кому-либо забежать вперед себя, в ответ лишь пренебрежительно хмыкнул и чуть-чуть, на два пальца, опустил оконное стекло. Сигаретный дым, вытягиваясь плоской лентой, потек в щель; снаружи, будто в ответ, в салон залетело несколько капелек дождевой воды. Впереди уже маячило темное жерло последней перед выездом на улицу арки, в конце которой брезжил серенький ненастный день. Резкий порыв ветра взметнул над испещренной рытвинами мостовой обрывки бумаги и куски грязной полиэтиленовой пленки. Над побитой ржавчиной двускатной крышей восьмиэтажного дома показался рваный черно-фиолетовый край грозовой тучи, похожий на расплывающееся в мутной воде содержимое чернильницы. В разом потемневшем небе сверкнула молния; трескучий раскат грома был таким сильным, что машина ощутимо присела на амортизаторах.

Коренастый брюнет повернул голову и открыл рот, намереваясь осведомиться у водителя, зачем тому понадобилось так шумно портить воздух. Шутка застыла у него на губах, когда он увидел, как его напарник падает простреленной головой на руль. В ветровом стекле напротив его лица красовалась аккуратная круглая дырка, в которую задувал тугой прохладный сквозняк. Подголовник сиденья и стекло бокового окна были густо забрызганы кровью и беловатыми, отвратительными на вид комками. Еще ничего толком не поняв, но чувствуя, что его сейчас стошнит, брюнет рефлекторно схватился левой рукой за испачканный кровью руль в отчаянной попытке предотвратить неизбежное столкновение.

Увы, было поздно. Потерявший управление «шевроле» на приличной скорости въехал бампером в угол дома. Очередной раскат грома заглушил лязг, скрежет и звон стекла, с которыми перед дорогой иномарки превратился в груду хлама. Подушки безопасности сработали с негромким хлопком, припечатав к спинкам сидений убитого водителя и его утратившего связь с реальностью коллегу.

В следующее мгновение хлынул настоящий дождь, затянув происходящее зыбкой серой пеленой. На искореженном, курящемся горячим паром капоте, на лаковой крыше, на корявом асфальте и ржавых жестяных крышках мусорных баков заплясали фонтанчики водяных брызг. Сквозь ровный шум дождя и несмолкающие громовые раскаты до сидевших в салоне разбитой иномарки людей едва донеслось хриплое клокотание подъехавшего и остановившегося рядом синего грузового микроавтобуса.

Засевший за вентиляционной трубой стрелок аккуратно упаковал винтовку в чехол от удочки и забросил чехол за спину. Подбирать гильзу, которая, скатившись по мокрому железу крыши, упала в бурлящий и пенящийся водосточный желоб, он не стал. Поправив на голове армейское кепи, с козырька которого капало, как со стрехи деревенского дома, снайпер осторожно, чтобы не поскользнуться, добрался до слухового окна и нырнул в сухой, пахнущий пылью и голубиным пометом полумрак чердака. Винтовка все еще оставалась при нем; профессионалы так не поступают, но человек с красноречивой татуировкой на левом плече и не пытался сойти за такового. Бросать доброе оружие, которое прошло с ним всю войну, а после долгие годы дожидалось своего часа в тайнике на даче, он не собирался; кроме того, его работа еще не завершилась, и винтовка должна была сослужить ему еще одну службу.

Выйдя из подъезда, он нырнул в темный туннель подворотни. Вскоре там с громовым треском завелся и ровно затарахтел мотоциклетный движок. А еще мгновение спустя из подворотни выкатилась старенькая вишневая «Ява» с облезлыми никелированными накладками на бензобаке и выданным еще в перестроечные времена номерным знаком. Верхом на «Яве» сидел с головы до ног укутанный в мокрый прорезиненный брезент старой офицерской плащ-накидки водитель в смешном старомодном шлеме и забрызганных дождевой водой очках-консервах. Под накидкой угадывался тощий рюкзак, к багажнику была привязана удочка в потрепанном и линялом брезентовом чехле.

Волоча по мокрому асфальту шлейф сизого дыма, отчаянно тарахтя и тускло поблескивая включенной фарой, древний мотоцикл вывернул на улицу и, газанув, скрылся за пеленой дождя.

* * *

Дело, как им и обещал по телефону оставшийся неизвестным заказчик, оказалось пустяковым. В строгом соответствии с полученной информацией черный «шевроле» в точно указанное время, буквально минута в минуту, прокатился мимо места, где они его поджидали, а потом свернул в ту самую подворотню, которая была аккуратно помечена крестиком на полученном ими подробном (какого не купишь ни за какие деньги ни в одном книжном магазине) плане московского центра.

В месте, которое, опять же, было указано заранее, лакированный «шеви» вдруг ни с того ни с сего потерял управление и на скорости около сорока километров въехал своей любовно отполированной заграничной мордой в покрытый облупившейся штукатуркой, разрисованный похабными картинками и надписями угол ветхой сталинской восьмиэтажки. Ощущение было такое, будто смотришь фильм, сюжет которого тебе подробно пересказал какой-то доброхот; в подробном плане, полученном по электронной почте, был упомянут даже хлынувший прямо в момент аварии ливень – о нем, помнится, было сказано: «Не исключена возможность обильных осадков». Вдавливая в пол тугую тормозную педаль старого грузопассажирского «мерина», Ржавый снова подивился предусмотрительности и осведомленности неизвестного заказчика. Эта осведомленность наводила на мысль о близости телефонного анонима к престолу самого Господа Бога; успокаивало лишь то, что, имей заказчик нимб над головой и крылья за плечами, ему незачем было бы прибегать к услугам Ржавого, Кожи и остальных.

Пацаны, странно смотревшиеся в одинаковых черных куртках с броской надписью «ФСБ» поперек спины, выкатились под дождь со сноровкой, которая сделала бы честь даже настоящим спецназовцам. Два «узи» и «ингрэм», все с самодельными, но эффективными глушителями застучали, как швейные машинки, пытающиеся сшить смокинг из автомобильных покрышек; от черного «шеви» во все стороны полетели стеклянные брызги, куски пластика и бледные, хорошо заметные на фоне рушащейся с неба воды искры. Все было кончено в считаные секунды, задолго до того, как опустели магазины штурмовых пистолетов; сопротивления, о возможности которого предупреждал осторожный заказчик, так и не последовало.

Убедившись, что все три пассажира черного «шевроле» перешли в состояние полного покоя и пребудут в этом состоянии навеки, хладнокровный и не чуждый рисовки Лещ выпустил короткую очередь по багажнику. Искры брызнули густым снопом; по борту микроавтобуса, заставив сидевшего за рулем Ржавого испуганно вздрогнуть и отпустить короткое непечатное словцо, звонко щелкнул случайный рикошет. Крышка багажника послушно, как в кино, отскочила (Ржавый при этом подумал, что стрелять по замку не было никакой необходимости – там, в салоне, под сиденьем водителя, есть такой рычажок, который позволяет открыть багажник без пальбы и иного насилия), и пацаны, почти неотличимые друг от друга в своих черных куртках и мокрых трикотажных масках, принялись перебрасывать в «мерседес» пятнистые от дождя брезентовые мешки. Мешки имели прямоугольные очертания и тяжко ухали, падая на голый железный пол; багажник «шеви» был набит ими под завязку, так что Ржавый только диву давался: и как эти москали ухитрились захлопнуть крышку?

Как только неповоротливый Рыло забросил в кузов последний мешок и запрыгнул следом, Ржавый (в полном соответствии с полученной инструкцией, черт бы ее побрал со всеми потрохами) рванул ленивый дизельный драндулет с места, направив его в жерло той самой арки, в которую не сумел вписаться водитель «шевроле». Длинный и худой как жердь Кожа, протиснувшись между спинками сидений, уселся рядом, с отвращением содрал с носатой физиономии спецназовскую маску и, вывернув шею, зачем-то посмотрел вверх, на крышу дома. Из этого, естественно, ничего не вышло, поскольку они уже нырнули в арку, но Кожа был самым головастым и никогда ничего не делал просто так. Поэтому Ржавый счел необходимым спросить:

– Ты чего, браток?

– На крыше он, сука, – сквозь зубы сообщил Кожа и, отхаркавшись, смачно плюнул в закрытое окно.

Грязное стекло от этого чище не стало.

– Какая такая сука? – спросил Ржавый и поскреб ногтями зудящую татуировку.

Сделанная классической жженкой наколка на его мясистом левом плече изображала полуголую грудастую девицу с двумя «кольтами» сорок пятого калибра на изготовку. Девица вышла косоглазой и имела разновеликие груди; кроме того, она, как настоящая привокзальная шлюха, регулярно покрывалась какой-то дико зудящей сыпью, что заставляло даже легкомысленного Ржавого задумываться, не добавил ли недавно откинувшийся с зоны «кольщик» к классическому рецепту жженки чего-нибудь от себя – триппера, например, чесотки, сифилиса или, боже сохрани, СПИДа. А что? Непременным ингредиентом жженки является моча, которая, как и кровь, превосходно переносит из одного организма в другой любую заразу… «Надо бы сходить провериться», – уже далеко не впервые подумал Ржавый, точно зная, что никуда не пойдет, пока без всяких анализов не станет ясно, что дело дрянь.

– Снайпер, – ответил на его вопрос Кожа и мокрой спецназовской маской стер плевок с окна. Маску он бросил под ноги. – Водилу снайпер мочканул, зуб даю. С крыши или, может, из окна… В лобовике дыра, в башке дыра…

– Чистая работа, – авторитетно подтвердил Рыло, который, согнувшись в низковатом кузове и цепляясь руками за спинки сидений, стоял позади них.

Хладнокровный Лещ промолчал. Он сидел на сваленных в разъезжающуюся кучу мешках и что-то делал с одним из них – судя по блеску любовно отточенного лезвия, который Ржавый краем глаза уловил в зеркале заднего вида, препарировал на предмет установления содержимого.

Ржавый аккуратно притормозил перед выездом на оживленную улицу, повертел головой из стороны в сторону и бросил машину в первый же наметившийся в плотном транспортном потоке просвет. Позади возмущенно засигналили; Ржавый пренебрежительно выругался и повернулся к Коже:

– И что?..

– Не нравится мне это, – глядя перед собой на дорогу, сообщил Кожа. – Про снайпера базара не было…

– И что? – стараясь успокоить не столько его, сколько себя, с напором повторил Ржавый. – Нам никто докладывать не обязан. Ну снайпер… Зато тачка стала в нужное время и в нужном месте…

– Баксы, – неожиданно донесся из глубины железного кузова изумленный голос Леща. – Бля буду, пацаны, полные мешки зеленых вражеских тугриков! И все – сторублевками… На глаз лимона два наберется, век воли не видать.

Забыв о зеркале, Ржавый повернул голову назад и увидел Леща, который, широко расставив ноги, сидел прямо на подпрыгивающем железном полу и держал в каждой руке по увесистому бумажному бруску. Бруски имели характерный серовато-зеленый оттенок, и даже в полумраке кузова было заметно, что обычно невозмутимая физиономия Леща приобрела примерно тот же цвет, а в придачу к цвету – совершенно обалделое выражение, как будто его только что сильно хлопнули по голове пыльным мешком.

– Липа? – предположил Ржавый и, повинуясь короткому толчку локтем, вновь сосредоточил внимание на дороге.

– Не похоже, – пошуршав извлеченной из пачки купюрой, с сомнением ответил Лещ. – Если даже липа, то экстра-класса… Да нет, меня не проведешь, я левые баксы за версту носом чую. Настоящие, братва!

– Опаньки! – обрадовался туповатый Рыло.

На него никто не обратил внимания.

– Вот так, – негромко сказал, обращаясь к Ржавому, Кожа. – Сначала снайпер, теперь это… Тебе не кажется, братан, что мы слишком многого не знаем? Два лимона – не шутка. Это многое меняет. Нам на четверых обещали двадцать тонн зеленью. Сколько это – один процент?

– Есть предложения? – быстро спросил Ржавый, который, несмотря на внешность типичного провинциального быка, тоже неплохо соображал.

– Были бы, если бы не снайпер, – задумчиво проговорил Кожа.

– А что – снайпер? – встрял неугомонный Рыло. – Он где остался, а мы – вон где… Ищи нас свищи!

– По сторонам оглядись, баран, – посоветовал Кожа. – Что видишь?

Рыло послушно завертел из стороны в сторону толстой, скверно выбритой мордой.

– Улицу, – сообщил он. – Дома…

– Ночь, улица, фонарь, аптека, – с тоской проговорил начитанный Кожа. – А на улице что?

– Ну, машины…

– Правильно, машины. А в машинах?

– Лохи московские…

– А ты что, документы у всех успел проверить? И везде так и написано: «лох»? А вдруг вот этот, этот, этот и еще вон тот, – длинный костлявый палец Кожи поочередно указал на машины, которые двигались в транспортном потоке спереди, сзади и по обеим сторонам синего микроавтобуса, – никакие не лохи, а реальные пацаны, которые нас ведут? Подумай хоть раз своей тупой башкой! У нас в кузове два миллиона. Зачем отдавать нам даже один процент, если пара рожков к «калашу» или один выстрел к «мухе» обойдутся намного дешевле?

Такая перспектива заставила забеспокоиться даже толстокожего Рыло. Каким-то чудом удержавшись от очередного глупого вопроса, он извлек из-за спины все еще покрытый мелкими капельками воды «ингрэм», сменил магазин и деловито передернул затвор.

– Вот это правильно, – не оборачиваясь, одобрил его предусмотрительность Кожа. – Только шмалять погоди.

Он тоже сменил обойму в «узи»; судя по донесшимся из глубины кузова звукам, Лещ последовал его примеру, а сидевший за рулем Ржавый, которому сегодня так и не довелось пострелять, просто проверил, легко ли вынимается засунутый сзади за пояс джинсов семнадцатизарядный «глок».

– Что делать будем? – спросил он у Кожи, отлично понимая, что все эти военные приготовления ничего не изменят, если заказчик и впрямь вздумает устроить на них засаду.

– Пока – по плану, – недовольно грызя нижнюю губу, отрывисто ответил Кожа. – Деваться все равно некуда. Тачка засвеченная, стволы мокрые, и неизвестно, какие еще сюрпризы приготовила для нас эта тварь из телефона… О! – изумленно и, как показалось Ржавому, испуганно воскликнул он, услышав пиликанье мобильного телефона. – Кажется, легок на помине… Слушаю! Да, в порядке…

Краем уха слушая, как Кожа говорит по телефону, Ржавый мучительно искал выход из сложившейся неприятной ситуации. Видимо, смекалистый и скептичный Кожа был прав с самого начала, говоря, что не следует браться за это сомнительное дело. Какие-то анонимные звонки по телефону, какие-то искусственные, электронные голоса, нашептывающие в уши соблазнительные вещи, странные, туманные письма, приходящие по электронной почте, – все это и впрямь казалось очень подозрительным.