Текст книги "Элитные группы в «массовом обществе»"

4. Элита и высшая элита «массового общества»

1. Судьба традиционного высшего сословия в условиях «массового общества»

Первая мировая война окончательно подвела черту под существованием традиционного общества и самым непосредственным образом сказалась на судьбе прежнего высшего сословия. Значительная его часть физически погибла и не могла быть замещена из своей среды, что повлекло за собой процесс дальнейшего упадка дворянства и аристократии. В Германии (как и в России), к ноябрю 1915 г. четверть кадровых и запасных офицеров прусской части армии погибла и офицеры 1914 г. составляли только 1/12 от произведенных за войну, к 1917 г. на фронте преобладали школьные учителя. Генштаб пытался сохранить старые стандарты, введя промежуточный ранг «замещающего офицера», и выводить уцелевших аристократов для создания ядра нового офицерского корпуса с прежними традициями. Не менее чувствительными были потери английской аристократии (нередко отец и сын гибли через месяц

один после другого), что привело к появлению значительного числа выморочных имений.

Процесс упадка аристократии в послевоенные годы протекал в европейских странах с различной интенсивностью и в разных формах – в зависимости от конкретных условий. Гибель Российской империи привела к полной ликвидации ее дворянства (за исключением отпавших территорий), Австрийской империи – к упразднение дворянства как сословия и полной или частичной ликвидации дворянского землевладения на ее бывших территориях. Австрийской аристократии пришлось иметь дело с социал-демократическим правительством, отменившим титулы и введшим тяжелый налог на роскошь. Намечавшаяся экспроприация земель не состоялась, но дворцы в Вене аристократам пришлось закрыть, а из сферы управления и политики аристократия была устранена целиком и полностью.

В Венгрии, где установилось консервативное традиционалистское правление адмирала Хорти, была даже после 1925 г. восстановлена Палата господ, и дворянство, в т. ч. и некоторые члены рода Габсбургов, играли некоторую роль в политике. Хотя в ходе аграрной реформы около 10 % земли в 20-х гг. было перераспределено, но и после этого более трети обрабатываемой земли принадлежало церкви и примерно 1500 магнатам. Князь Эстергази все еще владел один 180 тыс. акров, Палавичины, Кароли и Семсеи также сохранили большие поместья (но эти католические семьи больше вкладывали в промышленность и банки). Их оппонентами были протестантское дворянство и буржуазия, выступавшие против «магнатов и евреев» и склонявшиеся к национал-социализму. Поэтому после переворота, приведшего к власти Салаши, он начал наступление на латифундии, и много дворян было убито вместе с евреями за сопротивление его режиму.

В Чехословакии, где аристократия была преимущественно представлена венграми и немцами, ее владения были в основном конфискованы, а титулы, как и в Австрии, были отменены. В Богемии и Моравии после 1919 г. было реквизировано с компенсацией более трети земли, и было запрещено иметь более 700 акров. Однако часть владений аристократии удалось сохранить (Шварценбергам, в частности, 70 тыс. акров). Большинство аристократов здесь также находились в оппозиции к нацизму, т. к. имели более шансов выжить при демократах, чем при нацистах.

В Польше были экспроприированы как земли немецкой аристократии в Восточной Пруссии, так и имения польских магнатов – там, где они располагались на польских землях (на отобранных землях графов Замойских и Браницких было создано 500 тыс. новых ферм для 3 млн поляков), но в Галиции, где крестьянское население составляли русины, помещикам-полякам их имения были оставлены.

В Румынии дворянство утратило избирательные привилегии и также была проведена земельная реформа. Аристократия там сохранила высокий уровень жизни за счет перевода компенсационных денег в швецарские банки, но при фашистском правлении она, наряду с евреями, подверглась преследованиям (в 1942 г. 150 ее представителей было арестовано за «праздную жизнь», а 14 отправлено в лагеря). В Югославии и Греции (где монархия была упразднена с 1923 по 1935 г.), земельная реформа была весьма умеренной; впрочем, и аристократии там, как таковой, не было³²³.

В Германии аристократия и дворянство, хотя и понесли большие потери в войну, но в основном сохранили свои владения, которые не были тронуты и в 1933 г. при приходе к власти национал-социалистов. Однако из сферы управления и политики они были в большой мере вытеснены: если в 1880 г. в Рейхстге заседали 33 аристократа и 26 крупных землевладельцев, а в 1912 г. – 14 и 17, то в 1930 г. – только 4 и 4³²⁴; среди членов кабинетов 1918–1933 гг. дворяне составили только 11,5 %. Но в армии доля дворян упала минимально: к 1932 г. она составила почти 25 % (около 50 % кавалерии, 20 % в пехоте и Генштабе), причем среди молодых офицеров к 1930 г. дворянами были более 30 %³²⁵. Хотя мужчин-дворян всех возрастов в 1936 г. «Готский альманах» оценивал в 45 219, среди них только взрослых графов и баронов 9 477³²⁶. При Гитлере, с резким ростом численности армии и насыщения ее партийным элементом, их доля, естественно, сильно упала. Среди всей верхушки генералитета за 1933–1945 гг. (более 300 чел.) дворяне составили 25 % (в т. ч. среди бывших офицерами до 1918 г. – 27,9 %), причем среди генерал-фельдмаршалов – 55,6 %, в руководстве полиции и СС – 9,6 %, государственных и общественных организаций – 8,7 % (впрочем, в руководстве НСДАП и околопартийных организаций совсем мало – 5,7 %, а среди гауляйтеров – 2,8 %); больше всего их было среди высших чинов МИДа – 48 %, в т. ч. среди послов – 40,9 % (из них 13,9 % аристократов), всего же из около 670 высших лиц рейха дворяне составили 17,5 % (86 чел.), в т. ч. 4,6 % – аристократы (31 чел.)³²⁷.

Английской аристократии, хотя страна вышла победительницей из войны, война нанесла очень сильный удар. Гибель большого числа аристократических наследников привела к сдвигам и в землевладении. Высокие налоги на наследство оказались не по силам многим претендентам, а женщины-наследницы за отсутствием достаточного числа мужчин того же круга стали выходить за лиц, к нему не принадлежащих. В результате к 1921 г. четверть земель Англии земель сменила владельцев; если перед 1914 г. фермеры владели лишь 10 % земель, то к 1927 г. – уже более чем третью. Однако в имущественном смысле аристократия была еще очень сильна и в целом обладала большим запасом прочности. Несмотря ни на что, 1 % населения владел третью национального богатства. Депрессией 30-х гг. было в основном разрушено значительно менее состоятельное рядовое дворянство, но не аристократия, многие представители которой полностью сохранили свои состояния (например, герцог Вестминстерский имел доход 900 тыс. фунтов в год – вдвое больше королевского цивильного листа, граф Дерби владел 60 тыс. акров земли, маркизу Буту принадлежала половина города Кардифа и т. д.).

Существенно снизилась и роль аристократии в политике. Резко сократилась доля ее в составе кабинетов: в 1918–1935 гг. она составила 23 % против 54 % в предшествующие 30 лет (а в 1919, 1924 и 1929 гг. кабинет и вовсе формировали лейбористы). Меньше их стало и в Палате Общин (среди депутатов 1918–1935 гг. 13 % – 237 на 1586 прочих). Даже в самой Консервативной партии в 1922 г. контроль перешел от ленлордов к бизнесменам, не имеющим ничего общего со старыми семьями тори. Радикально, в 4 раза, упала доля дворянства в армии: если к 1912 г. она составляла 41 % (в т. ч. 9 % аристократии), причем была примерно такой же все время с конца XVIII в., то к 1930 г. – только 11 % (в т. ч. 4 % аристократии), даже среди генералов она упала с 64 % до 40 % (в т. ч. 14 вместо 24 % аристократии). Наконец, радикально изменилось как положение Палаты Лордов (у которой еще в 1911 г. было отнято право абсолютного вето и оставлено лишь отлагательное), так и состав пэров. Из новых 280 пэров, возведенных в 1916–1945 гг. в дополнение к имевшимся около 800, только 9 получили богатство и земли по наследству (даже лейбористы в период своей власти возвели 19 «своих» пэров). Кроме того, уже с 1876 г. существовала практика пожизненного (ненаследственного) пэрства, которая в XX в. получила особенно широкое распространение³²⁸.

В Испании (оставшейся в стороне от войны, но пережившей потрясения в 30-е гг.) положение аристократии до 30-х гг. не изменилось. Среди министров времени диктатуры Примо де Риверы (1926–1931) аристократии было даже еще больше – 36,1 % (против 17,1 % в 1902–1923 гг. и 19,7 % в 1874–1902 гг.), но почти все они (11 из 13) принадлежали к «новой» аристократии. Среди республиканских министров представителей аристократии, естественно, вовсе не было³²⁹. Республиканское правительство не только отменило титулы, но и начало аграрную реформу. Однако она не успела завершиться, затронув Андалузию, Эстремадуру и некоторые районы Кастилии и Мурсии; латифундии в Галисии и других частях Кастилии не пострадали. Во время гражданской войны в ряде местностей (в Басконии, Каталонии, вокруг Мадрида и на юге) дворянство активно истреблялось, а его имущество конфисковывалось, но война закончилась ликвидацией республики. В Италии, относившейся к странам-победителям, после войны сохранилась и монархия, и крупное землевладение: после 1918 г. 10 % землевладельцев владели более чем 6/7 всех земель.

Во Франции после войны потомки рядового дворянства по-прежнему находили прибежище в армии, но в целом офицерский корпус после 1918 г. был почти полностью буржуазным, лишь в кавалерии дворяне были сколько-то заметны. Оставшаяся аристократия поддерживала свое положение главным образом благодаря брачным связям с ведущими промышленными и финансовыми семьями. Среди пресловутых «200 семей», на которые Даладье в 1934 г. обрушивался, заявляя, что эти «хозяева французской экономики и политики, так же не могут быть терпимы, как при Ришелье», не было аристократических (хотя несколько принадлежали к рядовому дворянству). Некоторые из них заключали браки только в своей среде (так, Мишлены женились на кузинах, сохраняя приданое в семье; только один аристократ был принят в клан), но некоторые, как Шнейдеры, Вендели, не говоря о Ротшильдах, регулярно еще с конца XIX в. (например, три представительницы Ротшильдов вышли за принцев, 4 сестры Габер – за маркиза, двух графов и виконта) выдавали своих дочерей за аристократов, и те в качестве зятьев занимали места в правлениях компаний. Вообще же, к 1936 г. во Франции насчитывалось около 60 тыс. семей, претендовавших на дворянское происхождение, но значительная часть – безосновательно (барон Барклай, посвятивший исследование современному ему дворянству, считал, что только около 800 родов реально происходили от старого дворянства и еще около 3600 обладали реальными патентами, в частности, из сотни герцогов 1790 г. осталось менее половины, причем 11 из них узурпировали титулы, и только четверо имели благородную кровь в 4-х гг. поколениях)³³⁰.

Таким образом, в большинстве стран, даже и частично Восточной Европы, где были проведены аграрные реформы (всего было перераспределено 70 млн акров или 20 % всей земли), после войны дворянство и особенно аристократия сохранили большинство земельных владений, но значительной мере утратили свои позиции в армии, госаппарате и политике.

Вторая мировая война стала катастрофой для восточно-европейского и немецкого дворянства. Помимо потерь на фронте, после событий августа 1944 г. в Германии из этой среды было арестовано 7 тыс. чел. и 5 тыс. из них расстреляно (все принцы и большинство других титулованных офицеров было смещено или отправлено в концлагеря). Кроме того, этот элемент подвергся массовому избиению на территориях, занимаемых советскими войсками. Хотя большинство аристократии находилось в оппозиции Гитлеру, но и в западной зоне для основных распорядителей судеб Германии – американцев – она была символом милитаризма и антидемократизма, и они стремились по возможности лишить ее имущества. В результате эта среда пострадала очень сильно. Например, один из старейших бранденбургских родов, Арнимы, потеряли 98 имений и 44 членов рода (30 пали на фронте, 1 умер в концлагере, 2 убиты советскими солдатами, 3 вывезены в лагеря и погибли, 8 покончили самоубийством); род Шуленбургов (давший 3 фельдмаршалов и 35 генералов) потерял 23 имения и 23 своих представителей (14 пали на фронте, 2 казнены Гитлером, 7 самоубийств).

После 1945 г. аристократия в Германии потеряла все свое влияние. Между 1939 и 1955 г. только половина сыновей богатейших семей сохранила свое благосостояние (как заметил в 1958 г. один из публицистов, в Германии «не осталось ни общества, ни хорошей компании»). В условиях, когда США постарались до основания разрушить старую Германию и выстроить новую по своему образцу, даже крон-принцу Прусскому пришлось разрешить своей дочери выйти за декоратора из Техаса. К 1956 г. дворяне составляли среди генералитета менее 20 %, в дипкорпусе – около 17 %, в кабинете – 12,5 %, среди гражданских чиновников – 9,1 %, среди промышленных лидеров – около 7 %. На 1959 г. только 8 % немецкой элиты было дворянского происхождения, тогда как 10 % – из пролетариев, а большинство из интеллигентской и буржуазной среды. Конечно, с учетом того, что дворяне составляли менее 0,5 % в населении, социологически они были сверхпредставлены в элите, но прежнюю роль безвозвратно утратили. Примерно такая же ситуация существовала в 60—70-х гг. и во Франции. Давно и полностью утратившее там свое значение дворянство при том же проценте в населении (0,3 % самодеятельного населения), что в Германии, в некоторых группах элиты (военной и дипломатической) было представлено на уровне 10–15 %. На 1954 г. дворянами были 25 % собственников и 29 % президентов и генеральных директоров банков и страховых компаний, 4 % и 10 % – промышленных и торговых компаний, 9 % высших кадров частного сектора, 12 % чиновников «больших корпусов» и 6 % других высших чиновников, 7 % генералитета, и 25 % прочих членов высшей элиты. В дальнейшем эти цифры по некоторым группам были ниже, по некоторым – выше, но в целом доля лиц дворянского происхождения оставалась той же (на 1954 и 1964 гг. – 9 %, на 1974 г. – 8 % всей высшей элиты. При этом 10–20 % членов каждой из ее групп были женаты на дворянках³³¹.

О странах Восточной Европы говорить излишне. Лишь некоторым представителям аристократии удалось не только бежать на Запад, но и преуспеть там (тут судьбы складывались по-разному: если князь Карл Шварценберг, бежавший в Австрию, унаследовал земли австрийских родственников и к 1966 г. владел 60 тыс. акров, около 1/6 потерянных в Чехии, то князь Людвиг Виндишгрец до 60 лет работал докером в Аргентине).

В Скандинавских странах аристократия была практически незаметна (хотя рыцарские книги продолжали вестись энтузиастами), крупного землевладения там практически не существовало (в Финляндии имела место радикальная аграрная реформа, а в Швеции и без таковой еще остававшиеся 25 тыс. дворян потеряли остатки земли, сохранив к 60-м г. только 150 имений). В Ирландии помещикам-католикам удалось сохранить свои земли так же, как в Ольстере – протестантам, но политической роли они не играли. В Италии аристократия сравнительно безболезненно пережила как правление режима Муссолини, так и падение монархии. Благодаря тесным связям ее представителей с правившей после войны ХДП процесс экспроприации даже южной аристократии шел крайне медленно, а ломбардская аристократия, происходившая в основном из патрициата крупных городских центров и издавна связанная с предпринимательством, легко приспособилась к новым условиям. Следует отметить, что среди итальянской аристократии профессиональная деятельность была широко распространена даже для женщин. В Бельгии некоторые аристократы нашли себя в банковском деле, но вообще остаткам франкофонской аристократии там было весьма неуютно под напором ненавидевшего ее фламандского национализма³³². В Голландии оставшаяся аристократия не играла заметной роли, а представительство дворянства (вместе с городским патрициатом) в парламенте, составлявшее в 1918 г. 25 %, к 1929 г. снизилось до 15 %, к 1946 г. до 10 %, а в 1948–1967 г. было на уровне 6–8 %³³³.

Англия после Второй мировой войны была той из крупных стран, где влияние аристократии сохранилось в наибольшей степени, и прежде всего потому, что была единственной, где государственная традиция и связанные с ней представления не прерывались. Хотя состав пэров претерпел радикальные изменения, но все-таки к 60-м гг. треть из 1 000 пэров все еще владели большими имениями. 25 % пэров были только помещиками, 20 % – и помещиками, и директорами кампаний, более 25 % только директорами (в основном в сфере промышленности и торговли, а не банков и страхового дела). 90 пэров заседали в советах 100 ведущих компаний, но только 31 из них был пэром хотя бы во 2-м поколении, только 3 получили титул более 90 лет назад и еще 3 происходили из древних дворянских родов. Реальное влияние старых пэров все еще основывалась в большей степени на унаследованной собственности, а не большом бизнесе. Некоторым из них принадлежало по 100 акров лондонской земли (герцогу Вестминстерскому – 270). Но упадок чувстовался и здесь: в наиболее дорогом районе Лондона к этому времени жили 34 пэра против 109 30 лет назад.

Земельная перепись в Англии проводилась фактически только дважды – в 1873 и 1966 гг. При сравнении их результатов обнаруживается, что за это время крупные землевладельцы потеряли более половины земли в пользу фермеров, банков и управляющих компаний (20 % в руках компаний, иногда в руках одной семьи каждая, находилось 20 % земли). Сохранение больших усадебных домов все более становилось возможным только путем использования их как туристических объектов. Между 1952 и 1964 г. 400 таких домов было оставлено или разрушено (сохранилось только 2/3 некогда принадлежавших пэрам загородных домов), к 1966 г. 800 из них были открыты для публики за плату (при этом Национальный Траст часто позволял членам семей, передававших свою собственность государству, оставаться во флигелях их бывших домов). Тем не менее крупным землевладельцам и к началу 70-х гг. принадлежало от четверти до трети всех земель Англии, Уэльса и Шотландии, на 1966 г. насчитывалось 56 очень крупных латифундий в Англии и Уэльсе – всего 900 тыс. акров и 23 в Шотландии – 1500 тыс. акров (короне принадлежало 275 тыс., церкви – 170 тыс.); около 200 титулованных семей по стоимости своих земель могли считаться миллионерами³³⁴. В 1883 г. крупнейшие землевладельцы – герцоги Сазерлендский и Бакло имели 1358 и 460 тыс. акров. К 1971 г. размеры владений были гораздо более скромными (в Шотландии герцог Бакло имел 220 тыс., графиня Сифилд – 213, лорд Ловат – 160, в Англии лорд Леверхульм – 99 тыс., герцог Нортумберленд – 80, граф Лондсдейл – 71 тыс.). В 1908 г. только 12 % сельскохозяйственных земель принадлежали фермерам, но потом налоги сломали большие имения, а рентный контроль (до 1957 г.) был столь суров к землевладельцам, что они часто продавали свои земли, и к 1971 г. более 50 % земель принадлежали фермерам³³⁵.

Но непосредственная политическая роль аристократии продолжала уменьшаться, в т. ч. и их представительство в Палате Общин (если в 1928 г. там было 58 сыновей пэров и баронетов, то к 1955 г. – только 12). Совсем небольшим стало представительство дворянства и в армии: к 1952 г. и среди всех офицеров, и среди генералов оно составило лишь 5 % (в т. ч. аристократия – 3 %). Последовали и дальнейшие реформы Палаты Лордов. В 1958 г. был принят новый закон о прижизненном пэрстве, в том числе и женщин (в 1863 г. женщины получили и право наследования). Характерно, что когда встал вопрос о полной замене наследственного принципа членства в палате ненаследственным, защитники наследственности указывали, что и так уже право фактически ненаследственное: четверть пэров – первого создания, и более половины остальных – тоже недавнего производства, так что наследственный элемент и так в меньшинстве. Окончательный удар по традиционным принципам и самой сути Палаты Лордов был нанесен в 1999 г., когда ее сократили, выгнав при этом почти всех наследственных пэров – их на почти 800 чел. осталось 92 (и те в основном недавнего производства), а остальные избирались партиями пропорционально числу мест в Палате Общин; в 2005 г. палата лишилась и судебных функций.

В Испании, где после гражданской войны установился консервативно-традиционалистский режим генерала Франко, аристократия после 1945 г. в основном сохранила свои позиции в землевладении. Крупная земельная собственность продолжала сохраняться и в 60—70-х гг.: в 1962 г. 1 % земельных собственников (владельцев более 200 га) принадлежало 45,9 % площадей, в 1972 г. 1,2 % – 48 % (в том числе собственникам более 1 000 га (0,2 % хозяйств) – 21,9 % и 23,1 % земель³³⁶. В 1956 г. в стране насчитывалось 1693 аристократа (с 2184 титулами), в т. ч. 368 грандов (249 из них проживали в Мадриде); 7 грандов владели 658 тыс. акров на юге страны (причем один герцог Мединаселли – 235 тыс.), а всего на юге сохранялось 10 тыс. крупных владений в среднем по 1500 акров, тогда как среднее владение по стране – 2,1 акра. И к концу 60-х гг., аристократия не только сохраняла большинство земель на юге, но и контролировала 6 крупных банков, которые обеспечивали 4/5 частной промышленности («Испанский Кредит», «Банк Бильбао», «Центральный», «Бискайский», «Уркуихо» и «Испано-Американский»), советы которых на четверть состояли из аристократов, а другие члены находились в родственных связях с ними. Но, сохраняя большой экономический потенциал, в политике и управлении аристократы были при Франко мало заметны. В Фаланге в это время на 210 высших постах не было ни одного из них, в окружении Франко был только один и один из 13 членов Королевского совета; в Государственном совете из 50 членов было 5 аристократов, в Кортесах всех дворян было 14,3 %³³⁷. В составе всех министров франкистского времени обнаруживается очень мало представителей аристократии (5,8 %), однако из 7 титулованных лиц 5 принадлежали к «старой» аристократии³³⁸. Примерно такая же ситуация была и на конец правления Франко. К середине 70-х гг. насчитывалось 2 тысячи титулованных лиц³³⁹, и многие были весьма заметной группой среди ведущих деятелей испанской экономики и финансов. На 1975 г. из 300 первых лиц экономической элиты насчитывалось 68 представителей аристократии³⁴⁰. В ходе процесса демократизации после смерти Франко никаких репрессий против аристократии не проводилось, но с политической арены аристократы почти полностью исчезли: из министров 1975–1977 гг. аристократом был лишь один (3 %), в период 1977–2001 гг. – двое (1,5 %)³⁴¹. В Португалии существовала примерно сходная ситуация. Установленная в 1910 г. республика отменила титулы, но пришедший к власти в 1932 г. Салазар их восстановил, а характер его правления с опорой на национальные традиции и консервативную мораль (офицерам было запрещено жениться вне образованного или дворянского круга, а разводы в аристократической среде крайне не одобрялись) обеспечил аристократии сохранение ее благосостояния: аграрной реформы не проводилось, и сохранились даже очень крупные латифундии (напр., на юге, где средний размер крупного владения был 7 тыс. акров, герцог де Кадаваль имел 235 тыс., столько же, сколько 50,5 тыс. фермеров).

Было и еще несколько стран, где аристократия чувстовала себя в 60-х гг. комфортно. В Греции, хотя об аристократии там можно говорить весьма условно: большинство владетельных семей возводили себя к героям войны за независмость 1829 г., никакого ущерба после войны они не понесли, а Лихтенштейн под властью своего правителя (одного из дюжины богатейших тогда людей Европы) являл собой картину гармонии старого и нового порядков. Как ни покажется странным, к числу стран с сохранившимся влиянием аристократии, относилась и Швейцария, где в 60-х гг. половина из 100 ведущих лиц страны вышла из старых феодальных семей, но абсолютно не афиширующих своего происхождения. Следует еще отметить, что значительная часть аристократии занималась профессиональным трудом. Когда в Вене после Второй мировой войны был создан Клуб Св. Иоанна как место встреч старой аристократии Европы (106 чел.), обнаружилось, что большинство его немецких и австрийских членов принадлежала к числу профессионалов³⁴². Полностью аристократия сохраняла влияние только в Иране. При шахе Ираном фактически правили более 300 родов, как центра, так и провинциальных, во главе с 10: Пехлеви, Аллам, Диба, Карагозлу, Эсфандиари, Ардалан, Сами, Фарманфармаиан, Махдави и Бушери. Они находились в тесных брачных связях между собой и с шахской семьей. В 1906–1967 гг. 40 видных родов занимали 410 мест в Меджлисе (167 человек) и 66 (34 человек) в Сенате. В первых пяти Сенатах 1949–1971 гг. они занимали более 20 % мест³⁴³.

* * *

Весьма интересное явление представляло собой «высшее общество» в США – как бы запоздалый аналог европейского дворянства. У. Мак-Алистер в 1880-х гг. считал что в нью-йоркском фешенебельном обществе «всего лишь около 400 человек; выйдя за пределы этой цифры, вы наткнетесь на людей, которые либо сами чувствуют себя на балу не в своей тарелке, либо же своим присутствием стесняют других». В 1892 г. он опубиковал список из около 300 фамилий. Это не обязательно были наиболее богатые люди (на 1900 г. из 90 богатейших людей того времени в нем было только 9 человек, но половина их имела потомков в светских регистрах 1940 г. Филадельфии, Бостона, Чикаго и Нью-Йорка), но именно среди них получила распространение практика составления светских регистров. В первом нью-йоркском светском регистре в 1880-х гг. значилась 881 семья; в 1920-х гг. издавались светские регистры для 21 города (9 позже перестали выходить); для Нью-Йорка и Бостона с 1890 г., Вашингтона с 1900 г., Сан-Луи и Буффало с 1903 г., Питтсбурга с 1904 г., Сан-Франциско с 1906 г., Кливленда и Цинтиннати с 1910 г. В регистрах значились адреса, телефоны, клубы, сведения о детях и их школах; с 1928 г. они издавались ежегодно всего по 12 городам. Ассоциация светского регистра включала 38 тыс. супружеских пар этих городов, основная часть которых вошла туда в 1890–1920 гг., причем за 1900–1910 гг. рост составил 68 %, а за 30-е гг. только 6 %. Считалось, что в восточных городах истинный джентльмен – либо банкир, либо юрист. Контингент регистров отличался общностью расы, религии (главным образом протестанты, причем епископальной или пресвитерианской ветви) и происхождения (даже те, кто не имел старой родословной, все равно были более давними американцами, чем низшие классы). В 1880—90-х гг. старинные богатые семьи еще чуждались и вели борьбу с вновь разбогатевшими после Гражданской войны, но к началу Первой мировой войны последние уже были приняты в круг социальных верхов³⁴⁴.

В 1892 г. среди 1368 миллионеров-нью-йоркцев к «400 семьям» принадлежали 50, еще 92 были супругами или детьми нью-йоркских миллионеров. Из 191 человека с выясненным происхождение богатства только трое были, возможно, «сэлф-майд», 24 унаследовали созданное предшествующим поколением, около 14 % могли быть названы «нуворишами» (богатые в 1-м или во 2-м поколении). Из 273 человек (в т. ч. 138 женщин) нью-йоркского списка Мак-Алистера были идентифицированы 220 (79,5 %). Из них коренными ньюйоркцами были 83 (37,7 %), отпрысками патрициата других городов 22 (10 %), принадлежали к большим торговым семьям 41 (18,6 %), не выяснено происхождение 74 (33 %). Даже если 30 % с неопределенным источником богатства были парвеню или их детьми, большинство из «400» были богаты по крайней мере в 3-х гг. поколениях. (138 из 273 персон списка Мак-Алистера – женщины.)³⁴⁵

Лица, входящие в социальные регистры, несколько отличались от общей массы виднейших американцев (включенных в ‘Who is Who’). При сравнении включенных в ‘Who is Who’ 700 филадельфийцев, одна часть которых (226 человек) входила в социальный регистр, а другая (544) не входила, выяснилось, что первые отличаются большей доле окончивших частные школы (41 % против 15 %), большим средним возрастом (64,3 и 60,5 лет), несколько большим числом состоящих в браке (95 % и 90 %; замужем 64 % женщин против 37 %) и детностью (280 и 262 детей на 100 мужчин). Из 149 мужчин-родителей в регистре 1940 г. только 45 (или их родители) были в регистре 1900 г.³⁴⁶Этому явлению было посвящено и еще некоторое количество исследований³⁴⁷.

К 1960 г. численность внесенных в регистры (тогда они издавались зимой и летом в 11 городах) выросла до 75 тыс. человек³⁴⁸, но по-прежнему в него входила лишь небольшая часть виднейших бизнесменов: на 1959 г. из 37 президентов 100 ведущих компаний, живущих вокруг Нью-Йорка, только 4 входили в нью-йоркский социальный регистр³⁴⁹.