Текст книги "Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12"

Тяжело видеть русского офицера в одежде рабочего с лопатой или с железным ломом в руках, разбивающим камень по горным уступам; но чувство гордости наполняет душу при виде того, что может выдержать русский человек. О, этот белый крест на полинялой черно-желтой ленте, свидетельством какого подвига является он на груди русского офицера?

Пройдя через все испытания трехлетней героической борьбы, оставления своей родины, упорного галлиполийского сидения, голода, лишений, терзаний нравственных, русское воинство прошло и через последнее испытание, быть может, самое тяжкое, – переход на рабочее положение. И, пройдя через все, оно устояло на ногах. Силы не надломлены, не поколеблена верность своим знаменам и преданность своим полководцам. И каменщик-командир, вчера стоявший на работе, выбивая щебень на дорогах Болгарии, завтра явится вновь в ряд своей роты и поведет людей исполнять свой священный долг.

В Крыму можно было задавить численностью, в Галлиполи можно было принудительно рассеять, выморить голодом на Лемносе, а теперь нет силы, могущей сокрушить русское воинство. Завтра, по первому приказу, отовсюду соберутся люди к своим знаменам, спустятся с гор, выйдут из лесов, подымутся из шахт, оставят сельские хижины и встанут в стройные ряды.

Раздастся звук трубы, и, как сказочные видения, появятся полки за полками, и вновь русская рать, осенив себя крестным знамением, с развернутыми знаменами двинется в поход на освобождение России.

Россия будет спасена самоотвержением и подвигом людей, в душе которых не заглохли старые заветы: «Помни, что ты принадлежишь России», «Только смерть может освободить тебя от исполнения твоего долга».

Раздел 2

В. Витковский⁶¹
«Константинопольский поход». галлиполи, 1921 год⁶²

В первых числах декабря 1920 года в Галлиполи серьезно заболел генерал Кутепов, причем, по требованию врачей, к нему некоторое время никто не допускался. 8 декабря я вступил во временное командование 1-м армейским корпусом.

Французский гарнизон в Галлиполи составлял батальон сенегальцев, и, кроме того, на рейде стояла канонерская лодка. Во главе гарнизона стоял французский комендант подполковник Вейлер, которого в начале декабря сменил подполковник Томассен.

Перед прибытием нового французского коменданта подполковник Вейлер предупредил меня, что, по требованию командира Оккупационного корпуса, находящегося в Константинополе, нам будут предъявлены довольно серьезные требования в смысле стеснения нас как воинской организации.

В Галлиполи прибыл подполковник Томассен, и на следующий день оба французских коменданта, старый и новый, пришли ко мне в штаб корпуса с официальным визитом. В тот же день я отдал им визит. Во время визитов наш разговор носил общий характер, и можно было думать, что подполковник Вейлер сгущал краски в своем предупреждении. Однако на следующий день, после отъезда Вейлера, 18 декабря я получил официальное приглашение от французского коменданта пожаловать к нему в управление.

Невольно вспоминаются мне оба французских офицера, с которыми пришлось вести служебные переговоры в первые же дни после оставления России. Тогда еще нам было совершенно непонятно странное и, с нашей точки зрения, неестественное отношение к нам со стороны нашей союзницы в лице ее офицеров.

Вейлер был среднего роста, блондин, довольно полный и ничем особенно не отличался. Томассен был более типичен. Маленький, сухощавый, пожилой, с моноклем в глазу, он носил форму колониальных войск, служба в которых оставила известный отпечаток на нем. Был весьма сух в обращении и, видимо, не только строг, но и жесток с подчиненными.

В назначенный час я отправился в управление французского коменданта в сопровождении полковника Комарова, состоявшего при штабе корпуса в качестве переводчика.

Подполковник Томассен в кратких словах изложил мне те требования, которые предъявил командир Оккупационного корпуса к русским войскам в Галлиполи. Эти требования заключались в следующем.

Эвакуированная из Крыма Русская Армия не является больше армией, а лишь беженцами. Генерал Врангель больше не Главнокомандующий, а тоже простой беженец. Также и в Галлиполи, по словам Томассена, никакого армейского корпуса нет, нет начальников – все без исключения беженцы, которые должны подчиняться только ему, как французскому коменданту. Далее он указал, что последнее, что требуется от меня, это сдать французам все имевшееся у нас оружие и объявить частям об исполнении предъявленных нам требований.

Я выслушал Томассена совершенно спокойно, когда же он окончил свое повествование, то я, хорошо зная взгляд генерала Кутепова и будучи убежден, что найду в его лице, по выздоровлении, полную поддержку, так же спокойно сказал Томассену: Русская Армия и после эвакуации осталась армией; генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий; в Галлиполи расположены не беженцы, а войска, составляющие корпус, во главе этого корпуса временно стою я, и только мои приказания будут исполняться войсками; на него же я смотрю как на офицера союзной армии и коменданта соседнего гарнизона; и, наконец, никакого оружия я ему не сдам.

Получив мой вполне определенный ответ, Томассен, уже взволнованный, сказал, что он примет более суровые меры к тому, чтобы приказание французского командования было исполнено, и, как он выразился, генерал, не исполняющий его требований, не может оставаться здесь, в Галлиполи, а будет доставлен в Константинополь, – другими словами, он грозил меня арестовать. На это я твердо ответил, что русские войска поступят так, как я им прикажу, встал и вышел вместе с полковником Комаровым из управления французского коменданта.

Придя в штаб корпуса, я немедленно отдал все нужные приказания на случай тревоги, а также касающиеся занятия французского и греческого телеграфа. Кроме других мер предосторожности, я отдал приказание командиру нашего броненосца «Георгий Победоносец», стоявшего на рейде недалеко от французской канонерки, протаранить и потопить ее, когда последует на то особый сигнал с берега, дабы уничтожить радиостанцию на ней и ослабить французские силы.

Мы узнали, что сенегальцы оплелись проволокой и приняли меры предосторожности, причем настроение было у них, особенно по ночам, довольно тревожное.

Такое положение продолжалось до нашего православного Рождества. За это время у меня не было никаких сношений с Томассеном. Несомненно, как я, так и он послали соответствующие донесения в Константинополь, я – генералу Врангелю, а он – командиру Оккупационного корпуса.

Наступил праздник Рождества Христова. В галлиполийском греческом соборе греческий митрополит Константин, в сослужении с нашим духовенством, совершил торжественное богослужение. После литургии служили молебен. Храм был полон молящихся. И вот во время молебна, стоя впереди, я услышал движение в церкви и шепот. Это подполковник Томассен с чинами своего штаба, все в походной парадной форме, при оружии и орденах, протискивались вперед. Они стали сзади меня. Когда я, приложившись к кресту, отошел в сторону, ко мне подошел Томассен и принес поздравление от лица своего и французского гарнизона по случаю нашего праздника. Этим жестом инцидент был исчерпан. Мы отвергли предъявленный ультиматум – французы признали нашу силу и решимость.

Факт отказа сдать оружие и дал возможность, как на всем протяжении нашего пребывания в Галлиполи, так и впоследствии, сохранить нашу воинскую организацию и заставил считаться с нами.

Вскоре прибыл из Константинополя от Главнокомандующего командированный мною генерал-майор Георгиевич и привез мне от генерала Врангеля ответ, в котором он не только одобрил мои действия, но и выразил свою благодарность. Генерал Кутепов, как только ознакомился по своем выздоровлении со всем происшедшим за время его болезни, выразил также полное свое удовлетворение.

К лету 1921 года окончательно выяснилось стремление французского правительства распылить Галлиполийские войска и тем самым, как тогда казалось французам, уничтожить не только кадры Крымской армии, но и идею белой вооруженной борьбы.

С этой целью французами был выпущен ряд «обращений» и «объявлений», убеждавших русские войска выйти из подчинения своим начальникам и отправиться в Советскую Россию, в Бразилию и в иные места. При этом французы не скупились на преувеличения, явно циничные и обманные. Припоминаю, как Томассен однажды в разговоре со мною доказывал, что лучше всего ехать нам в Бразилию, и рисовал заманчивые перспективы, но, получив вполне определенный ответ, больше не возобновлял со мной подобных разговоров.

Полуголодный галлиполийский паек, выдаваемый французским интендантством, был еще более урезан и стал в полном смысле слова голодным. К счастью для нас, усилившийся натиск французов совпал с периодом духовного возрождения Галлиполийских войск. Принятыми мерами дисциплина и дух войск были подняты на должную высоту, а это обстоятельство давало нашему командованию возможность стойко и непреклонно бороться с разлагающими тенденциями французов.

Все же положение создавалось весьма серьезное. Генерал Кутепов понимал это и в своих доверительных беседах со своим начальником штаба генерал-майором Штейфоном, а также и со мной, как своим заместителем, не скрывал своих опасений. Командира корпуса особенно волновал вопрос, что делать, если французы выполнят свою угрозу и прекратят выдачу продовольствия.

Достойный выход был один: уходить из Галлиполи и тем отвергнуть французский план распыления. Такой исход мог быть осуществлен только походным порядком, ибо ни Главное, ни тем более галлиполийское командование не располагали тоннажем. После продолжительного обсуждения командир корпуса избрал следующий план. В случае прекращения французами продовольствия войск или предъявления нового ультиматума о разоружении корпус двинется походным порядком из Галлиполи в направлении на Кешан и далее на север, распространяя слух о своем желании перейти в Болгарию. Достигнув параллели Константинополя, повернуть на восток и форсированными маршами занять сперва Чаталджинскую позицию, а затем и Константинополь. По мнению генерала Кутепова, занятие Константинополя явилось бы внушительной демонстрацией, способной обратить внимание мира на положение Белой армии.

В своей идейной части намеченный план являлся, конечно, типичной авантюрой. Впрочем, разве еще не большей авантюрой являлись переход через Альпы Ганнибала и Суворова? В качестве военного предприятия план имел много шансов на успех. В его основу клались дерзкая смелость и внезапность, что, как известно, всегда способствует победе. Затем общеполитическая обстановка тоже была благоприятна для нас. Константинополь служил центром сильнейших европейских страстей. Кемаль, являвшийся фактическим диктатором Турции, только и ожидал благоприятного момента, чтобы овладеть Оттоманской столицей. В свою очередь султан, находившийся в почетном плену у союзников, мечтал любой ценой упрочить свою власть. Греки не скрывали своих исторических вожделений овладеть Царь-градом.

Что касается союзников, то в их отношениях давно, увы, не было ни сердечности, ни согласованности взглядов и действий. К тому же союзный гарнизон состоял главным образом из колониальных войск, как по своей численности, так и по духу, не мог считаться опасным для таких первоклассных войск, какими был 1-й армейский корпус.

Главной и наиболее страшной силой союзников являлся их военный флот, охранявший Константинополь. Однако галлиполийское командование было глубоко убеждено, что союзники никогда не рискнут на действие флотом, так как таковое действие было бы равносильным разгрому города. Допустить же такую крайнюю меру не позволили бы союзные интересы, пропитанные алчностью и соперничеством. Таким образом, заняв Константинополь, белые войска имели все основания найти для себя хотя и временных, но союзников и в то же время не ожидать серьезного военного сопротивления.

После Великой войны и обнаружившейся общей неудовлетворенности ее результатами Европа переживала период волевого маразма. На этой психологической предпосылке и строился главным образом план похода, ибо белые войска отлично знали силу морального элемента. Что касается дальнейшего, после занятия Константинополя, поведения, то оно не предрешалось и становилось в зависимость «от неприятельского обращения».

Надуманный план долго сохранялся в полной тайне, ибо успех его зависел главным образом от совершенной скрытности подготовки и внезапности действий. Французы имели свою контрразведку, всячески стремились проникнуть во все дела русского командования, и с этим необходимо было считаться.

В план Константинопольского похода прежде всего и полнее остальных был посвящен только я, как заместитель командира корпуса. Детальной разработкой плана ведал генерал Штейфон⁶³. Им была произведена тщательная рекогносцировка путей и собран статистический материал, выявляющий возможные условия будущего похода. Произведены тщательные расчеты и разработана организация движения. Большим достижением генерала Штейфона являлось то обстоятельство, что путем секретных переговоров с греками ему удалось заручиться их поддержкой. Греки были юридические, а в глубине полуострова и фактические хозяева положения. Их сочувствие нашему плану имело громадное значение. Как результат этих секретных переговоров, было достигнуто то, что греческая администрация и греческие военные власти, по указаниям из центра, должны были оказать полное содействие русским войскам по их выходе из Галлиполи. Обещание греческой помощи было особенно ценно, так как оно сводилось главным образом к снабжению от местных жителей проводниками, перевозочными средствами и продовольствием на все время движения.

Дабы подготовить войска к внезапному выступлению и в то же время не вызвать этими мерами подозрительности французов, у нас были введены в программу обучения войск ночные тревоги. Эта мера дала прекрасные результаты. Первым было поднято по тревоге Александровское военное училище⁶⁴. В смысле быстроты и порядка сбора оно представилось отлично, но, как и следовало ожидать, в вопросах хозяйственной подготовки обнаружилось много недочетов. Училище, конечно, не подозревало, с какой целью была устроена «тревога». На основании опыта Александровского училища, войскам были даны соответствующие указания и объявлено, что корпус всегда должен быть готовым выступить походным порядком из Галлиполи. Таковая возможность была мотивирована тем, что отсутствие тоннажа может побудить совершить переход в Балканские страны походным порядком. В это время Главнокомандующий вел переговоры о принятии корпуса Сербией и Болгарией. Об этом знали и наши войска, и французы. Объяснение казалось настолько правдоподобным, что всеми было принято как вполне естественное. В итоге после ряда ночных тревог и введенных тоже в программу обучения походных движений корпус был вполне готов к выступлению в любой момент.

Первая ночная тревога вызвала среди французов большое волнение. Их малый гарнизон был как островок среди русского «военного моря». Видя, что это только учение, французы успокоились. Можно было сохранить в полной тайне цель подготовки корпуса, но самую подготовку, конечно, невозможно было скрыть. Поэтому естественно, что непонятные действия русского командования не могли не привлекать внимание французского командования. К тому же генерал Кутепов демонстративно подчеркивал, что в случае прекращения французами довольствия он поведет свой корпус в Болгарию походным порядком.

Как уже указывалось, французские угрозы прекратить довольствие являлись лишь средством для осуществления основной цели: уничтожения русской национальной вооруженной силы. Поэтому самовольный уход корпуса в Болгарию не входил в расчеты французской дипломатии. К тому же уход под давлением голода был бы европейским скандалом. Не стесняясь в мерах самого грубого воздействия на русские войска в пределах Галлиполи, Лемноса и иных русских лагерей, французы отнюдь не желали громадного скандала. Ввиду таких соображений, командир французского Оккупационного корпуса на востоке решил наглядно убедить русское командование в невозможности самовольного ухода походным порядком.

Необходимо объяснить, что наиболее уязвимым местом русского плана являлось движение Булаирским перешейком, соединяющим Галлиполийский полуостров с материком. Дорога, проходящая перешейком, настолько близко подходила к морю, что являлось серьезное опасение попасть в этом месте под огонь французской судовой артиллерии. Подобное опасение было тем естественнее, что на галлиполийском рейде, как я указывал выше, всегда находилась дежурная французская канонерка или миноносец. К тому же в случае нужды этот миноносец мог быть усилен подходом из Константинополя французских военных кораблей.

Несмотря на все старания выяснить, насколько может быть действителен судовой огонь по Булаирскому перешейку, это нам не удавалось. Однако французы сами помогли разъяснить этот вопрос. В ответ на наши маневры они решили произвести свои, при участии сенегальцев и миноносца. Дабы показать, как ими надежно закрыт выход из Галлиполи, на миноносец был приглашен присутствовать на маневрах генерал-лейтенант Карцов⁶⁵, бывший в роли переводчика при генерале Кутепове. Получив от последнего указания, генерал Карцов обратил особое внимание на действительность стрельбы по перешейку и установил совершенно точно, что благодаря топографии местности снаряды миноносца или перелетали дорогу, или попадали в гряду, прикрывающую дорогу с моря. Таким образом, благодаря оплошности французов нашему штабу корпуса удалось узнать чрезвычайно важное сведение. С получением этих данных работа нашего штаба по составлению плана была закончена, и, надо признать, вполне успешно.

По завершении плана командир корпуса командировал начальника штаба в Константинополь для секретного доклада генералу Врангелю. Главнокомандующий одобрил как план, так и все сделанное. Получив санкцию Главнокомандующего, генералу Кутепову потребовалось разрешить еще один весьма важный вопрос – избрать исполнителей плана.

Сложная операция выхода из Галлиполи представлялась в следующем виде. Внезапным ночным налетом разоружался сенегальский батальон, расположенный за городом по соседству с Сергиевским артиллерийским училищем. Подобное задание не представляло никакой сложности для белых войск. Разоружение сенегальцев было возложено на авангард, дабы, имея в виду последующие действия, он мог бы вооружить себя сенегальским оружием. По выполнении своего первого поручения авангард должен был, не задерживаясь, двигаться форсированным маршем, дабы возможно скорее захватить Чаталджинскую позицию, прикрывающую Константинополь. Главные силы, не останавливаясь в городе, обязаны были двигаться за авангардом, поддерживая последний своими энергичными действиями.

Не менее ответственная задача при выходе из города возлагалась на арьергард. Он обязан был обезвредить французское командование в Галлиполи, прервать его связь с миноносцем и Константинополем, вывезти все артиллерийские, интендантские и иные потребные нам запасы, не допускать никаких аморальных эксцессов и в случае подхода из Константинополя морской или иной пехоты удерживать таковую, чтобы дать время и возможность остальным силам корпуса беспрепятственно выполнять свое назначение.

Начальником авангарда был назначен командир Дроздовского стрелкового полка генерал-майор Туркул с Дроздовскими частями. Начальником главных сил был назначен я. В состав главных сил входили: Пехотная дивизия, Кавалерийская дивизия, все вспомогательные войска, санитарные заведения. При главных силах должны были следовать и семьи. Начальником арьергарда командир корпуса назначил своего начальника штаба и галлиполийского коменданта генерал-майора Штейфона с подчинением ему всех военных училищ.

21 июля командир корпуса пригласил на секретное заседание указанных будущих начальников колонн, а также начальника Кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Барбовича и начальника Сергиевского артиллерийского училища генерал-майора Казмина⁶⁶. Последний, как ближайший сосед сенегальцев, обязан был способствовать авангарду при разоружении, а затем поступить в подчинение начальника арьергарда.

Командир корпуса объявил собравшимся обстановку, принятый им план и распределение частей и обязанностей. Начальникам колонн и генерал-майору Казмину было приказано во исполнение основного плана продолжать разведку и подготовку в пределах своих будущих задач.

К концу лета 1921 года переговоры Главного командования о принятии частей Русской Армии правительствами Болгарии и Сербии увенчались успехом, и до самого разъезда частей из Галлиполи французское командование продолжало выдавать скудный паек.

Поход на Константинополь отпал. Было ли это к лучшему или к худшему – судить нам не дано, но думается, что весь план похода и его подготовка были настолько продуманы и разработаны, а кроме того, дух войск, сплоченность их, жертвенность и, наконец, решимость – стояли настолько высоко, что в успехе похода сомневаться было трудно.