Текст книги "Если женщина…"

Если женщина…
Сергей Борисович Янсон

© Сергей Борисович Янсон, 2023

ISBN 978-5-0059-4581-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОВЕСТИ

Если женщина…

Грише уже исполнилось тридцать два года, а семьи не было. И женат он ни разу не был. Принципиально против женитьбы Гриша, конечно, не возражал, но в тридцать два впервые жениться, наверное, так же страшно, как девушке в пятнадцать стать женщиной. Правда, если у девушки такой страх с годами проходит, то у мужчины – наоборот, усиливается. Он у Гриши усиливался бы еще долго, но весной случилось несчастье – умерла мама. Гриша остался один.

Пока хоронили, пока справляли поминки, пока по квартире ходили знакомые и незнакомые люди, Гриша успокаивал себя мыслями о неизбежности смерти, о существовании неведомой нам бестелесной жизни, о том, что все на свете повторяется, и всякий умерший еще не раз вернется на землю… но люди разошлись, разъехались дальние родственники… Последней – тетя из Макеевки. Она прожила три дня, а на прощание ласково сказала:

– Веди хозяйку в дом, иначе сам околеешь!

И Гришу посетило, а может быть, и настигло чувство, которого он раньше не знал. Гриша понял, что перед линией между жизнью и смертью из всей семьи он стал крайним: ни дедушек, ни бабушек, ни папы, ни мамы. А кому тогда все: и книги, и красивая посуда, и картинки на стенах, и фамильный обеденный стол с поцарапанными ножками, за которым в добрые времена усаживались до двадцати человек? А фотографии, а альбомы, а дедушкина шкатулка с музыкой? Музыка, правда, давно не играла, но шкатулка все равно дорога… Жаль было не денег, потраченных на все это, жаль было овеществленного чувства продолжения семьи, самого себя.

Теперь, когда приходилось наводить видимость порядка в квартире, Грише грезилось всегда одно и то же: вот кто-то звонит четыре раза (фамильный код!), открывает он дверь, а на пороге – красавица в легком платье. «Здравствуй, Гриша! – говорит, – Я буду любить тебя всю жизнь и буду тебе верной женой и рожу тебе трех здоровых мальчиков. А если ты меня разлюбишь, я все равно буду с тобой и прощу все твои измены». Гриша чихал от пыли, красивая девушка исчезала, и снова со всей остротой вставала проблема ремонта квартиры и мытья окон.

Работал Гриша начальником маленькой лаборатории в большом проектном институте, а вечерами часто ходил в шахматный клуб. Шахматный клуб в его городе был известным местом. Собирались люди интеллигентные, с рейтингом. Работало два кафе, куда после обсуждения красивой партии можно было теоретически пригласить девушку, посидеть с другом, поговорить о государственном устройстве или о женах известного гроссмейстера.

Другом Гриши состоял человек по фамилии Сазонтьев. Сазонтьев был женат, сыну исполнилось пять лет, однако семья не особенно сказывалась на личной жизни приятеля. За лето он успел три раза зайти к Грише с девушками, приносил вино и хорошее настроение, причем делился и вином, и настроением, и девушками. Правда, за вино приходилось отдавать половину денег, но это Гриша считал правильным, а то, что он считал правильным, было для него незыблемым, как то, что в сицилианской защите после е2—е4 следует с7—с5.

Вечера бывали веселые. Обычно Сазонтьев пел под гитару несколько песен, все вместе выпивали две бутылки вина и парами расходились по комнатам. У Гриши была двухкомнатная квартира… И всегда ему почему-то казалось, что вторая девушка идет с ним только потому, что друг – занят.

Сазонтьев тем же вечером уходил.

«К жене надо являться вовремя», – говорил он.

Это был его постулат. Обе девушки уходили тоже. Гриша даже не пробовал их удерживать. Тяжело иметь друга, который на голову выше тебя, свободно говорит о любви в любом обществе, да еще не добрал всего пол-очка до мастера! А как Сазонтьев знакомился! Сам Гриша был из тех мужчин, которые, когда хотят на улице понравиться незнакомой девушке, спрашивают: «Который час?» и, услышав о себе правду, отступают. Сазонтьев был другим. Он много раз говорил Грише, что главное – вызвать смущение в стане врага, ошеломить вопросом. Сазонтьев смотрел врагу прямо в красивые или не очень глаза и спрашивал:

– Можно задать вам один интимный вопрос?

Ну кто же из обладающих даже минимумом признаков женского пола ответит нет? Девушки смущались и говорили с вызовом:

– А что?

Тогда Сазонтьев подходил ближе и снова спрашивал:

– А кем вы работаете?

Девушки обычно некоторое время соображали, оттаивая от готовности отразить все, и уже почти радостно отвечали, что-нибудь вроде:

– Я обыкновенный советский инженер.

– А бывают необыкновенные?

Тут уж враг чувствовал себя совершенно как на вступительных экзаменах в желанный вуз.

Сазонтьев воодушевлялся и продолжал примерно так:

– Вот если бы такой некрасивый человек, как я, полюбил бы такую красивую девушку…

В такие минуты Гриша с завистью смотрел на высокого и талантливого друга и с грустью понимал, что такое рост для мужчины.

Как-то в начале сентября Сазонтьев пришел к Грише с одной девушкой. Гриша поискал за спинами гостей вторую, удивился и подумал, что друг – влюблен. А влюбиться было в кого. Редкий мужчина не почувствовал бы рядом с гостьей своих недостатков. Вот и Грише захотелось подтянуть свой живот, стать повыше ростом и сказать что-нибудь оглушительно остроумное, но вместо этого подумалось: «Ничего особенного. Стандарт!» Такая вот защита от недоступного богатства. Гриша осмотрел большую комнату на предмет порядка, и комната показалась, увы, нестандартной.

– Марина, – представилась девушка и чуть присела.

Грише показалось: ее красивое платье специально сшито так, чтобы при любом движении обнажалось как можно больше тела.

– А это мой друг, – сказал Сазонтьев, указывая на Гришу, – перворазрядник по шахматам, между прочим. Талантливый человек.

А Грише почему-то стало стыдно, что он занимается шахматами.

– Это видно, – сказала Марина и посмотрела Грише в глаза.

– Что там видно! – отозвался Гриша. – У меня угощать нечем! Позвонил бы хоть…

– А у нас все есть! – сказал Сазонтьев и начал выставлять бутылки.

Гриша увидел свои синие с рисунком носки на диване, спрятал их в карман. Потом извинился, прошел в другую комнату, достал из шкафа новые, надел. Старые хотел бросить в грязное, но передумал. «Всего день относил!» И спрятал их на полочку в шкаф.

Когда Гриша вернулся, Сазонтьев стоял у столика с шахматами и разглядывал позицию.

– Вот, Мариночка, эта партия случилась между датскими гроссмейстерами Гилдерстерном и Розенкранцем на турнире в Бамако в тысяча девятьсот тридцать седьмом году.

– Во времена сталинских репрессий?

– Да, Мариночка, но в Бамако в те годы было другое правительство.

– Слава богу! Не дура! Понимаю! А кто победил?

– Ничья, – ответил Сазонтьев. – Все проиграли. Или я ошибаюсь? А, Гриша?

– Там белые ошиблись, – ответил Гриша. – Нужно было на же пять слоном, а они… – Гриша махнул рукой. – Вот ничья и получилась…

Марина посмотрела на него с уважением.

– А вы все партии знаете. Была бы я шахматисткой, я бы ни одной не запомнила!

– Да что вы! Так… Потихонечку долблю теорию… Сервировка же нужна!

Гриша поспешил на кухню за тарелкой для закуски и стаканами. Следом прибежал Сазонтьев.

– Старик! – зашептал он с чувством. – Извини, что с одной! Но такая баба! Такие раз в двести лет встречаются! У тебя были когда-нибудь такие?

Особенно память Грише напрягать не пришлось.

– Не приходилось…

– Я ее неделю пасу! Будь другом, прости!

Гриша пожал плечами.

– Жене что говорить? Ты у меня или где?

– Ай! Потом придумаем вместе! Выпить скорей, время уходит! Так ты не в обиде?

– Какой разговор!

Сазонтьев подумал и сказал:

– Ты настоящий друг. Я с тебя за вино возьму не половину сегодня, одну треть. Твою долю…

«Правильно», – подумал Гриша и спросил:

– Хлеба много резать?

Вино было желтым и сладким. Гриша такое любил. Марина сидела за большим фамильным столом на диване рядом с Сазонтьевым. Гриша устроился напротив. Он чувствовал себя настоящим мужчиной. Вот, мол, сидит за моим столом красивая девушка, и я себя свободно чувствую и никак не реагирую, потому что эту девушку любит мой друг.

Сазонтьев много говорил. Ему хотелось нравиться. Сначала он рассказал два анекдота про Чапаева, потом про актрису, которая его очень любила, потом вдруг сказал:

– Приехали мы на турнир в Будапешт…

– Гриша, а ты в этом доме один живешь? – спросила Марина.

– Существую, – ответил Гриша.

– Как здорово! Сазонтьев, оставь меня, а? Хочу здесь жить!

Сазонтьев удивительно громко захохотал.

– Как хочешь. Ты же знаешь, я человек широких взглядов, – ответил он и притянул Марину к себе.

– Подожди, подожди… – Марина уперлась в Сазонтьева ладошками, – дай поговорить!

Гриша улыбнулся, посмотрел на Марину, и ему стало совсем тепло. Приятная шутка!

– Так вот… приехали мы в Будапешт, – продолжал Сазонтьев, двигая бровями так, словно хотел сбросить их со лба.

Этим он хотел Грише все объяснить, но Грише уже не хотелось понимать. Он вертел за веточку яблоко и думал: «И чего я должен куда-то идти? Есть же комната, пусть сами и идут!» Яблоко упало, закатилось под стол. Гриша хотел было достать его, но мешали красивые ноги в красных туфельках.

– Возьми другое, – сухо сказал Сазонтьев.

– Другое – невкусное, – улыбаясь, ответила Марина.

Ее карие глазки блестели, и Грише подумалось, что с ним может случиться все. А Сазонтьев нервничал. Время уходило. Он прервал свой рассказ о турнире в Будапеште, взял руку Марины, погладил и сказал:

– Я тебя приглашаю посмотреть Гришину коллекцию марок. Гриша, где твоя коллекция, в той комнате?

– Есть коллекция, – нехотя ответил Гриша.

– Вот видишь, Гриша говорит, чтобы мы пошли в другую комнату и посмотрели коллекцию…

– А что же он будет делать один? – спросила Марина.

Грише показалось, что все они как-то разом поглупели.

– Что будет делать Гриша? Гриша выпьет, послушает музыку. Очень интересно.

Сазонтьев подскочил к магнитофону, включил.

– А мальчик в раствор – бах! Его вытащили, а он закаменел! – быстро читал юморист.

Послышался смех, аплодисменты. Сазонтьев выключил магнитофон, спросил:

– У тебя музыка есть?

– Есть…

– Поищи, пожалуйста…

Последние слова Сазонтьев произнес так, словно попал в большие слесарные тиски. Гриша откусил от другого яблока, встал, принялся искать кассету с музыкой. Искал долго, хотелось найти что-нибудь такое, чтобы Марина заслушалась и не ходила в другую комнату с Сазонтьевым. А друг тем временем деликатно тащил Марину за руку.

– Ты просто не представляешь, какая это коллекция! Очень будет интересно!

Марина смеялась и говорила:

– Да не хочу я!

– Ты ошибаешься!

– Давай лучше музыку послушаем!

– Коллекция интересней! Я сам уже несколько раз смотрел и все равно каждый раз – с интересом! Там и тигры есть, и спорт…

– Лучше здесь посидим…

– Там и посидим заодно! Там Гитлер есть! Марки фашистской Германии! Гитлер и вся его преступная группа!

– Нету там никакого Гитлера, – вдруг неожиданно даже для себя сказал Гриша и включил магнитофон.

Женский голос запел о любви.

– Гриша! Ты просто забыл! – воскликнул Сазонтьев.

– Гриша прав…

– Прав? Да? Пойдем посмотрим. Вот пойдем… Пойдем и ты увидишь: кто прав, а кто виноват… И что делать.

Терпение у Сазонтьева кончилось. Он крепко обнял Марину и утащил. Гриша вздохнул, тихо поаплодировал, сел за столик и выпил вина. Откинулся в кресле, уперся взглядом в фотографию родителей на стене над диваном. Родители еще молодые, красивые, отец – с институтским значком на пиджаке, смотрели с фотографии строго и справедливо. Грише стало стыдно за весь этот бардак в их квартире. Он отвел глаза, подумал: «Надо бы куда-нибудь перевесить…»

Из маленькой комнаты вылетел взъерошенный Сазонтьев.

– Дура! – прошептал он криком. – Ну дура! Она же действительно хочет марки смотреть!

Вышла Марина, погладила себя по бедрам, разогнала морщины на узком платье, спросила:

– Что ж, Гриша, меня твой друг обманывает? Где марки?

Марки были. Гриша их собирал до четвертого класса, потом бросил.

– Внизу… В шкафу под книжками…

– Вот оказывается как, – сказала Марина и посмотрела на Сазонтьева.

Тот подошел к столу, сел и сказал:

– Хочу выпить.

Потом налил себе и выпил.

– А как же марки? – ехидно спросила Марина.

Гриша не удержался, радостно улыбнулся. Сазонтьев посмотрел на бутылки – вина оставалось мало.

– Нам пора, – строго сказал он. – Завтра трудный день.

– Куда это нам пора?

– Домой…

– А я домой не спешу…

Марина села в кресло, взяла яблоко, аппетитно стала жевать.

– Уже время, Мариночка…

Сазонтьев показал ей свои часы и надавил пальцем на стеклышко так, словно мог выдавить оттуда Маринино согласие.

– Милый мой! Тебя ждут дома! А меня мама не ждет, мне спешить некуда… Ты ведь человек широких взглядов?

Надо ли говорить, как разволновались оба мужчины. Только один жег взглядом магнитофон и боялся дышать, чтобы не спугнуть удачу, а другой жег взглядом стол. Если бы взгляды мужчин обладали реальной энергией, квартира заполыхала бы в момент.

– Мариночка, не глупи…

– Не хочу я никуда идти… Дождь, может, скоро пойдет…

– Никакого дождя не будет!

Сазонтьев попыхтел немного, добавил:

– Пить хочется… Гриша, покажи, где у тебя вода течет?

Мужчины вышли на кухню. Сазонтьев включил воду, струя с шипением и брызгами ударила в грязную тарелку.

– Ты б хоть посуду мыл! – гневно воскликнул Сазонтьев, вытираясь.

– Я собирался…

Сазонтьев сделал воду потише, недолго посопел, думая, видимо, что сопение все объяснит, но реакции товарища не дождался.

– Ты что? Ничего не понимаешь?

Гриша пожал плечами, потер желтую от пыли и копоти дверцу белого шкафчика. Пыль и копоть скатались на пальце. Палец Гриша вытер о занавеску.

– Старик, ты можешь сделать так, чтобы она ушла?

– Может, ты пива хочешь? – спросил Гриша. – Вчера купил…

– Хочу, – ответил Сазонтьев.

Гриша достал из холодильника бутылку, открыл – пробка упала на пол, укатилась под плиту. Сазонтьев перехватил бутылку, прихлебывая из горлышка заговорил:

– Ты же понимаешь! Ты же неглупый человек! Первый разряд! Надо помочь в дружбе!

Гриша заглянул, куда укатилась пробка, сказал:

– Не достать.

– Надо, чтобы она ушла со мной! Это же будет справедливо! Ушла – пришла – ушла! То есть – наоборот! Ты не молчи! Сделай что-нибудь для друга!

– А что я? Она – человек…

– Ах так! Так?

Приятели надолго замолчали, задумались, глядя в пол, и если бы в эту минуту между ними поставили шахматы, можно было бы подумать, что идет середина партии.

Однако никто ходить не хотел. Оба пытались через пол внушить друг другу мысль о том, что в дружбе надо уступать. У Сазонтьева был цейтнот, он не выдержал первым:

– Ну и ладно! Тебе же хуже!

Гриша понимал, что может лишиться друга, но в партии уже виделись другие горизонты, и жертва Сазонтьева казалась корректной. Они вернулись в комнату к Марине. Сазонтьев бодро приказал:

– Посидели и хватит, уходим!

Марина улыбнулась, ответила:

– А мне и здесь хорошо! Да, Гриша?

– Угу, – промычал Гриша.

– Угу! – воскликнул Сазонтьев. – Значит, угу! Вот мы как! Это мне, кандидату в мастера! Ну, Мариночка, когда тебе надоест, ты – позвони. Позвони и расскажи: как тут у вас, у перворазрядников? Которым мастера не видать как своих пять пальцев! Последний раз – идем?

«Да сгинь ты куда-нибудь!» – простонал Гриша про себя.

– Ты, Сазонтьев, спешишь к своей любимой жене! – почти пропела Марина.

– Почему любимой?

– Ну, не к любимой… А я человек свободный… Или ты приглашаешь меня к себе домой? Тогда я согласна.

Сазонтьев сверкнул очами, перед тем как хлопнуть дверью, сказал:

– Я на турнир, между прочим, еду! В Польшу!

Марина и Гриша остались вдвоем. Стало тихо. На улице кто-то чихнул два раза, проехала машина. Гриша посмотрел на стол и подумал, что деньги за вино, видимо, придется отдавать полностью.

Он встал, перемотал кассету, женский голос снова запел о любви. Гриша посмотрел на Марину, она встрепенулась, сказала:

– Ну, Гришенька, выпьем?

Гриша засуетился, разлил остатки вина по стаканам, процедил в волнении тост:

– За тебя!

– За меня? Давай за меня, какая разница…

Гриша с удивлением почувствовал, как стало трудно. Ему казалось, что самое трудное позади, Сазонтьев ушел… Но вот его нет, а дальше? Гриша перебирал в памяти анекдоты, да все казались глупыми, смешного ничего не придумывалось, вино кончилось. Продолжалась лишь бесконечная песня женщины о любви. Гриша поднялся, обошел стол и сел рядом с Мариной. Было чувство при этом, будто лифт падает с девятого этажа, а он внутри. Гриша протянул руку и погладил Марину по ноге так, словно попробовал, бьет током или нет. Марина улыбнулась, взяла его руку, положила на стол и сказала:

– Нет, Гришенька, этого не будет. Мы сейчас спать ляжем. Ты здесь на диване, а я в той комнате с марками.

– Зачем? – судорожно спросил Гриша.

– Потому что завтра трудный день, и надо спать.

Гриша вспомнил партию с кандидатом в мастера Коновицером, в которой зевнул в лучшей позиции слона.

– Ладья аш шесть на аш восемь, – сказал он и вздохнул.

Если бы Гриша выиграл ту партию, он попал бы в финал первенства города и теперь мог бы рассказать об этом Марине. Она бы послушала, и как знать… А так что ж! Гриша поднялся и стал собирать стаканы.

Ночью не спалось. Гриша все приcлушивался, все ждал, что Марина придет к нему. Хотелось верить мужской логике: «Зачем тогда оставалась?» Ближе к рассветному часу обожгло: «Я же мужчина! Она ждет от меня поступка!» Гриша встал, завернулся в одеяло и осторожно двинулся в комнату к Марине. Сердце прыгало в горле. Он подошел к ее кровати, замер…

– Гриша! Не занимайся ерундой!

Гриша осторожно вышел. «И в самом деле, ерунда!» – подумал он, укладываясь. Успокаивало то, что Марина спит все-таки одна, не с Сазонтьевым.

Бледное личико, пухлые, почти коричневые губы, светлые короткие ресницы, – утром Марина показалась совсем домашней, близкой. Гриша осмелел и за чаем сказал:

– Мы совсем как муж с женой…

Марина подняла глаза, и Гриша захихикал в смущений.

– Хочешь на мне жениться?

– А ты хочешь за меня замуж?

– У Сазонтьева надо спросить.

Гриша запил обиду чаем и решил больше никогда с этой женщиной дел не иметь.

– Ты не обижайся, часто неудачно шучу, – сказала Марина.

– Чего мне обижаться! Я и без вашего Сазонтьева могу!

– Вот и хорошо. Ты теперь будешь за мной ухаживать… Марина оторвала кусочек от газеты, которую Гриша по привычке постелил на стол, и написала свой телефон.

– Не потеряй!

– Ухаживать, – повторил Гриша, улыбаясь. – Ухаживают за цветами.

– А я не похожа?

– Ты в красном платье, значит – роза.

– Розой меня еще никто не называл. Ты – первый.

«Хоть в чем-то», – подумал Гриша и спрятал бумажку с телефоном в карман.

Говорят, самое страшное в любви – иллюзия независимости. Вот и Гриша был уверен, что прекратить отношения с Мариной он всегда успеет, а пока… Пока так приятно было о ней думать!

Он позвонил вечером.

– Кто? – спросил мужской голос.

– Здравствуйте…

– Что нужно-то? Кто говорит?

Гриша осторожно повесил трубку. Следующий раз он позвонил через два дня. К телефону подошла Марина.

– Здравствуй, Марина! Это Гриша! – бодро сказал он.

– Здравствуй, Гриша. Это Марина! – ответила она.

Гриша помолчал, соображая.

– Что скажешь?

Гриша как-то разом ослабел.

– Что молчишь-то?

– Я тебе в пятницу позвоню, – ответил Гриша.

– Позвони…

В пятницу Марина предложила сама:

– Пригласи меня куда-нибудь…

Из куда-нибудь Гриша знал два места – собственный дом и шахматный клуб. В шахматный клуб было бы приличнее, но там Сазонтьев.

Гриша сказал:

– Пойдем в кино.

Кино выдалось скучным, и Грише было стыдно, будто он сам автор фильма. Когда вышли из кинотеатра, шел дождь.

– Ну и что дальше? – спросила Марина.

Грише стало стыдно за дождь.

– Можно пойти ко мне… Посидеть.

– Исключено!

И они отправились к Марининой портнихе на примерку.

Дверь открыл молодой человек лет сорока пяти.

– Вы к Галочке?

Галочкой оказалась полная женщина с гладким круглым лицом. По фигуре она выглядела на шестьдесят, а по лицу – на сорок.

– Мариночка! – закричала она.

– Галочка!

Мариночка подскочила к портнихе и чмокнула в ухо. Галочка кивнула на Гришу и спросила:

– Новый кавалер?

– Это Гриша, – объяснила Марина. – Мой жених.

Гриша вздрогнул от неожиданности. Подумалось: «Может, и вправду – жених?»

Молодой человек сорока пяти лет вертелся тут же.

– Левчик, – сказала ему Галочка, – приготовь нам кофе. Левчик улыбнулся и ловко исчез из комнаты.

Портниха посмотрела на Гришу внимательнее и добавила:

– Нам на три персоны!

– Понял! – крикнул Левчик, видимо, с кухни.

Грише стало совсем неуютно. Персоной себя в этом доме он не чувствовал. «Надо было надеть новый костюм». Успокоило лишь то, что носки надел красивые. Так в красивых носках Гриша и прошел по мягкому ковру и погрузился в кресло. Именно погрузился, до того кресло было мягким. Теперь Гришу занимало только одно: видны ли полоски голых ног между носками и брюками?

Надо сказать, что к нему вернулись ощущения юности, когда недостаточно модные брюки, рубашка или те же носки могли испортить настроение на целый день. Это и в молодые годы неприятно, а уж после тридцати – мучительно.

Женщины молчали, смотрели на Гришу. Он совсем смутился, порозовел.

– Смутился, – проговорила портниха, словно специально ждала. – Для современного мужчины это такая редкость!

Она вздохнула, а Марина ответила:

– Гриша – скромный.

– Ну пойдем, милая, посекретничаем. А вы, Гриша, поскучайте. Хорошо?

Гриша встал из кресла и ответил:

– Хорошо.

Женщины ушли в другую комнату, а он снова погрузился в кресло и попытался себя успокоить: «Подумаешь, у меня была уже женщина на пятнадцать лет старше!» Тут, правда, вспомнилось, что женщина эта была обычным инженером, а не портнихой, и звала Гришу кабанчиком, что до сих пор он вспоминает с обидой. Мысли совсем спутались…

Вошел Левчик. Он весь улыбался. Гриша взял со стола журнал, чтобы никто не подумал, будто он здесь сидел и думал.

– Женщины работают, – сказал Левчик, усаживаясь в кресло напротив. – Когда женщины работают, мешать им вредно и невыгодно.

– Да, – тихо ответил Гриша, осматриваясь.

Комната была укутана большими темными коврами, посуда стояла в темных зеркальных сервантах, корешки книг подбирались, видимо, тоже в тон.

– Читали: в Германии теперь на пляжах ходят только голыми? Причем, как в Западной, так и в Восточной. Вы как к этому относитесь?

– Там, наверное, так принято?

– Нет! Молодцы немцы! Представляете: вы голый на пляже! Очень прогрессивно!

Гриша машинально прикрылся журналом, а Левчик вздохнул:

– Эх! А наша Русь-матушка пока разденется, тыща лет пройдет! У нас устрой тропики, мы все равно в шубах да в зипунах ходить будем. Так уж воспитаны. А ведь во всем цивилизованном мире дети усваивают половое воспитание уже на школьной скамье! Вы вспоминаете свое половое воспитание? Я – с ужасом! У нас же не то что секса, у нас поцелуев боялись! И боятся до сих пор. Вот что обидно!

Гриша усмехнулся из солидарности и проговорил:

– Да… Отстали на миллион лет!

– А вы смотрели «Белый снег» Крутаулина?

– Да, – ответил Гриша, хотя не слышал ни о Крутаулине, ни о его «Белом снеге» и даже не знал, что это: балет, фильм или драма?

– Помните, как мать выходит на просцениум без всего и кричит сыну: «Я пришла, чтобы убить тебя!» Потрясающе! А финал? «Ты – негодяй и будешь наказан!» До сих пор перед глазами эта сцена…

Левчик побарабанил длинными с маникюром ногтями по мягкой обивке и добавил:

– Хотя, я думаю, такой материал в Англии поставили бы лучше.

– В Англии школа, – уважая себя, добавил Гриша.

То ли фасон оказался сложным, то ли женщины давно не виделись, но пока их не было, Левчик успел рассказать и о том, как они с Галочкой отдыхали в Ялте, о новом рецепте пирожных к вечернему чаю из лондонского журнала, и о том, как лучше использовать танки в гражданском строительстве в связи с предстоящим сокращением вооруженных сил.

Когда Марина и портниха вернулись в комнату, Левчик спросил:

– Галочка, подавать?

За кофе женщины заговорили о модах на женское белье.

– Застежка спереди, застежка сзади! – восхищалась Марина.

– Прошлый век! Мариночка, прошлый век! – говорила портниха.

– Что же теперь делать?

– Вообще без застежек!

Марина удивилась, а Левчик сочувственно поддакнул. Гриша очень ему теперь завидовал, завидовал умению чувствовать в такой ситуации себя мужчиной. А еще он изредка поглядывал на пышную портниху и удивлялся, как там все это может быть совсем без застежек.

Прощались женщины звонкими поцелуями в воздух, прислонившись друг к другу щечками.

– Мариночка, прелесть моя, через два дня бери своего жениха под мышку и ко мне. Все будет готово в лучшем виде.

– Я уж и не знаю, как вас благодарить! – отвечала Марина.

Гриша поцеловал портнихе руку, чуть было не поцеловал руку и Левчику, так тот ее протянул: грациозно, пальчиками вниз.

На улицу Марина вышла сильно возбужденной.

– Старая карга! Вешалка! Совсем без застежек! Конечно, ей любовники из-за бугра еще не то привезут!

– Она же в возрасте, – возразил Гриша.

– Зато с деньгами!

Гриша вдохнул копоти проезжавшего мимо автобуса, и ему стало стыдно за свое безденежье.

На работе Гриша тоже был Гришей. По отчеству или по фамилии обращаться к нему сотрудникам не случалось, даже подчиненным. Подчиненных было двое. Чем занимается на работе молодой специалист Ганушкин, не знал даже его начальник – Гриша. Ганушкин приходил на работу, вешал сумку на стул и пропадал. К шести – возвращался, забирал сумку, прощался и уходил. Гриша поначалу раза два давал парню переписывать бумаги, но ничего не получилось, и Гриша остыл.

Второй подчиненной была Вера Сергеевна. Вера Сергеевна вела дела. Есть такие женщины, глядя на которых кажется, что они родились старушками. Вот и Вера Сергеевна приходила на работу всегда в одном и том же коричневом костюме, в черных разбитых туфлях. Сидела она над бумагами сгорбившись так, что и головы было не видно, а когда в лабораторию кто-нибудь входил, голова вроде как бы появлялась из туловища. Вера Сергеевна поднимала очки и с постоянным недоумением смотрела на гостя. Была она в такую минуту похожа на старую черепаху, хотя кто видел молодую?

Стол Веры Сергеевны был постоянно завален бумагами, а над столом висела репродукция из журнала. Знающий человек мог при случае сказать, что это – репродукция с картины Карла Брюллова «Всадница. Портрет Джованины и Амацилии Паччини», а незнающий мог прочитать.

Работалось Грише с Верой Сергеевной спокойно. Бумаги, которые нужно было заполнить, переправить или подготовить, он складывал ей на стол. С бумагами Вера Сергеевна расправлялась исключительно красиво.

Служба самого Гриши складывалась в основном из хождений по отделам, правда в последнее время ходить он стал меньше. Работа вдруг показалась бессмысленной, а сам он – человеком со слабой волей, дурным характером, без способностей. «Можно ли такого любить?» – думал Гриша и сам же себе отвечал: «Нельзя!»

В воскресенье Марина позвонила сама.

– Ты мне нужен!

Из тысячи вариантов, какие могли бы сделать Гришу счастливым, Марина выбрала самый неинтересный: перевезти от мамы к бабушке книжную полку.

Пока Гриша мылся, брился, варил сосиски, он пел. Так же с песней долго выбирал костюм. Костюмов было два: старый и новый. Старый больше подходил для свидания с книжной полкой, но Гриша все-таки шел на свидание с любимой. Когда он, одетый в новый костюм, надушенный смотрелся в зеркало, ему вдруг подумалось, что подобные поручения от мамы воспринимались совсем с другим настроением. Грише стало стыдно, он сел на диван, с болью и восторгом вдруг почувствовал, что кроме Марины, ее родных у него теперь и нет никого. Чувство было новое, удивительное. Гриша еще ни разу не видел ни Марининой мамы, ни бабушки, но был уже готов принять их, и даже других ее родственников, сколько бы их ни было.

Погода была пасмурная. Ожидался дождь. Гриша стоял на остановке, подняв на всякий случай воротник, и по-новому, как человек заинтересованный, вчитывался в объявления на столбе: «продаю», «меняю», «куплю»… Каждое рождало вопрос: а нужно ли это Марине?

Марина опоздала на полчаса.

– Заждался? А мы с мамой поругались!

– Зачем?

– Зачем с мамами ругаются? Чтобы лучше жилось.

Марина пришла в новом сиреневом плаще, сиреневых туфельках и сиреневых чулках. Гриша боялся представить, что там, под этим сиреневым цветом. От одного запаха духов голова кружилась.

– Но полку мы все равно заберем, – сказала Марина. – Осилишь?

– Все равно ты ниже меня ростом, – пробурчал Гриша.

Пошел дождь. Марина раскрыла зонтик, сунула Грише:

– Принимай под крыло!

Гриша старался. Ему очень хотелось, чтобы Марине понравилось вот так ходить с ним под дождем. Около дома она проворчала:

– Что ты постоянно кривишь? Вымокла вся!

– Дождик такой…

Не мог же Гриша сказать правду; ведь кроме дождя еще существуют взгляды встречных мужчин, и мешают они не меньше.

Квартира оказалась менее шикарной, чем Марина. Она с мамой жила в двух маленьких комнатах с такой же маленькой кухонькой. Прихожей практически не было. Гриша один занял ее всю.

К ним вышла невысокая пухлая женщина в зеленом халате.

– Мама, – сказала она, разглядывая Гришу.

– Гриша, – ответила Марина.

Сам Гриша кивнул.

– Очень приятно… Гриша. А вы – один?

Гриша огляделся…

– Один.

– Как же вы полку потащите? У тебя что, Марина, больше никого нет?

– Не твое дело, – спокойно ответила Марина. – Гриша, проходи. Мама сейчас тебя чаем угостит.

– У меня времени нет, – ответила мама. – Чайник – на кухне.

Она развернулась и ушла в свою комнату.

– Разве можно с таким человеком жить? – спросила Марина.

Гриша пожал плечами, сбросил ботинки и прошмыгнул на кухню. Здесь было чисто и тесно. На стенах висели расписные доски для разделки овощей.

– Хохлома? – спросил Гриша.

– Мамины. Она покупала.

Марина поставила чайник, достала варенье, ложечки.

– Сейчас вазочки принесу.

– Не надо! – воскликнул Гриша. – Я из банки могу!..

– Ты что – свинья?

– Нет, – искренне ответил Гриша.

Марина ушла за вазочками. Стало тихо. Гриша сидел на табуретке и вслушивался… Наклонился, поводил пальцем по полу. Пол был до того чист, что скрипел под пальцем. «Хорошо, что носки чистые надел», – подумал Гриша. В дальней комнате послышались крики. Марина снова ругалась с мамой. Слово «дура» с обеих сторон было сказано раз по десяти. Гриша вздохнул. Теперь придется делать вид, что он ничего не слышал.

Вернулась Марина. Вазочку она не принесла. Достала из шкафчика блюдца, стукнула ими по столу.

– С мамашей – повеситься!

– Зачем? – снова спросил Гриша.

Из-за малых размеров кухни Марина все время была рядом, только руку протяни, что Гриша и сделал. Он погладил осторожно сиреневое шерстяное платье и вздохнул.