Текст книги "Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей"

Другой сферой активных внешнеполитических усилий СССР стала борьба за ограничение вооружений. Не будучи еще членом Лиги Наций, СССР активно участвовал в 1927–1930 гг. в совещаниях созданной Лигой подготовительной комиссии по разоружению. Первоначально выдвинутые СССР проекты, предлагавшие всеобщее и полное разоружение, являлись, несомненно, утопичными. Обнародование их было скорее проявлением характерной традиции Наркоминдела, для которого пропагандистские акции служили обязательным дополнением к обычным дипломатическим приемам. Не было, однако, принято и второе, более умеренное предложение СССР, увязывавшее масштабы разоружения соответственно с боевой мощью тех или иных государств. Эту тактику, предполагавшую сочетание пропагандистских идей и прагматических предложений, СССР применил и на Женевской конференции по разоружению 1932 г., в целом закончившейся безуспешно.

Главные усилия советской дипломатии в 1930-е гг. были направлены на устранение германской угрозы в Европе. Приход нацистов к власти в 1933 г. быстро придал советско-германским отношениям остроту и враждебность. Советское руководство по идеологическим и политическим мотивам отказалось одобрить усилия Гитлера в его стремлении преодолеть «версальское» наследие, что оно охотно поддерживало у предыдущих германских правительств. Гитлер не скрывал с первых месяцев своего пребывания у власти, что его курс на перевооружение имеет антибольшевистскую направленность. Это было ловким дипломатическим ходом, призванным успокоить те страны, от которых и исходила реальная военная угроза его планам, – Анг лию и Францию. Нельзя сказать, что Франция одобряла в 1933–1936 гг. последовательные шаги Германии по разрушению «версальской» системы. Но ей не хватало ни дипломатического мастерства, ни решимости, чтобы предотвратить такие события, как милитаризация примыкавшей к границам Франции Рейнской области и введение всеобщей воинской повинности в Германии. Даже заключенный Францией в мае 1935 г. договор о взаимопомощи с СССР не предполагал какого-либо военного сотрудничества.

В отличие от Франции, Англия не занимала вплоть до 1939 г. сколь-нибудь последовательной антигерманской позиции. Устами ряда своих государственных деятелей она даже выражала понимание идеи Гитлера объединить всех немцев в одном государстве. Захват («аншлюс») Австрии и оккупация Судетской области в Чехословакии, осуществленные Германией в 1938 г., не привели к вооруженному вмешательству западных держав. Они даже взяли на себя роль посредника между агрессором и его жертвой, Чехословакией, фактически принудив ее уступить часть своей территории. СССР попытался предотвратить раздел Чехословакии. Он согласился оказать ей военную помощь. Однако Франция, второй из гарантов ее безопасности, предпочла мирное «урегулирование».

Несмотря на изощренные усилия, советская дипломатия не смогла добиться успеха ни в одном из политических кризисов, сотрясавших Европу в 1930-е гг. Ораторское мастерство М.М. Литвинова, сменившего в 1930 г. на посту наркома иностранных дел Г.В. Чичерина и часто выступавшего с многочисленными речами на международных конференциях, мало помогало делу. Гражданская война в Испании в 1936– 1939 гг. завершилась поражением республиканцев, поддерживаемых СССР. Австрия была присоединена к Германии, а Чехословакия расчленена в 1938–1939 гг. Не имело должной эффективности дипломатическое осуждение Италии в связи с ее вторжением в Эфиопию в 1935 г. Установление советско-американских дипломатических отношений в 1933 г. не привело к расширению формируемого СССР антигерманского блока, хотя неприязнь к нацистам президента США Ф. Рузвельта была общеизвестна.

Одной из основных причин краха попыток создать систему коллективной безопасности в Европе явилось глубоко укоренившееся недоверие ее демократических государств к советскому режиму. Кровавый массовый террор 1937–1938 гг. и непрекращающаяся «антиимпериалистическая» пропаганда, оцененная как вмешательство во внутренние дела, подпитывали эти подозрения. Западные политики долгое время подходили к Германии с обычными дипломатическими мерками. В ожесточенных советских нападках на германский курс они зачастую видели лишь средство обеспечения исключительно русских национальных интересов и ни в какой форме не склонны были подыгрывать этому.

Только после марта 1939 г., когда Германия без труда и невзирая на протесты поглотила Чехию, Англия и Франция дали военные гарантии Польше и Румынии – странам, которые могли стать новыми жертвами гитлеровцев. Одновременно были начаты переговоры с СССР. Они не увенчались успехом. СССР подозревал своих возможных союзников в том, что они могут столкнуть его с Германией, не оказав при этом необходимой помощи. Приезд на военные переговоры в Москву в августе 1939 г. англо-французской делегации без достаточных полномочий, казалось, подтверждал эти опасения. Англия и Франция не решились оказать нажим на Польшу с целью заставить ее пропустить в случае войны русские войска через свою территорию к германским границам. Правящие круги Польши боялись, возможно, и не без оснований, что это может стать началом «советизации» их страны. Пытаясь предотвратить новый кризис, английские и французские дипломаты вели закулисную игру с германскими представителями с целью выяснения планов и возможного изменения притязаний Гитлера. Сведения об этом, часто отрывочные и неточные, попадая к Сталину, не укрепляли его доверия к западным державам.

Атмосферу этих постоянных подозрений, равно как и имперские замыслы Сталина, ловко использовала нацистская дипломатия. С середины августа 1939 г. возобновились политические переговоры СССР с Германией. Они привели к заключению 23 августа 1939 г. пакта о ненападении между обеими сторонами сроком на 10 лет. Он был подписан В.М. Молотовым, ставшим в мае 1939 г. наркомом иностранных дел после смещения Литвинова, и И. Риббентропом, германским министром иностранных дел, прибывшим в Москву. Внешне пакт мало чем отличался от предыдущих договоров этого типа. Он предусматривал разрешение мирным путем конфликтов между государствами и их консультации с целью избежать столкновений. То, ради чего Риббентроп так поспешно стремился приехать в Москву содержалось во втором и четвертом пунктах пакта. Они предполагали, что «если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая… не будет поддерживать ни в какой форме эту державу» и что «ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».

К пакту о ненападении прилагался секретный протокол. Он разделял сферы интересов СССР и Германии в случае захвата, или, если следовать его нарочито туманным формулировкам, «территориально-политического переустройства» Прибалтики и Польши. При этом территория Польши делилась между СССР и Германией по линии рек Нарев, Висла и Сан, а Финляндия, Эстония и Латвия признавались сферой советских интересов. Спустя некоторое время, убедившись, что Англия и Франция объявили все же войну из-за Польши, Сталин предпочел отказаться от доставшихся ему земель с польским населением в ответ на признание Литвы сферой советского влияния. Германская сторона согласилась на подобный «обмен», что и получило отражение в новом советско-германском секретном протоколе к «Договору о дружбе и границах» 28 сентября 1939 г. Населенные украинцами и белорусами территории, принадлежавшие ранее Польше, стали частями соответственно Украинской и Белорусской Советских Социалистических республик.

По прошествии времени необходимо признать, что советско-германская сделка 1939 г. была крупнейшим политическим просчетом Сталина и его окружения. Короткий срок «передышки», позволивший провести некоторое перевооружение Красной армии и сделать ограниченные территориальные приобретения, конечно, имел определенное значение для укрепления боеспособности СССР. Это, однако, не могло компенсировать того колоссального стратегического перевеса, который получила Германия в 1939–1941 гг. в результате обеспеченной ей со стороны Советского Союза свободы рук. К июню 1941 г. СССР остался один на один фактически с целой Европой, оказавшейся под германским контролем. Расчеты Сталина, правда, не были лишены оснований и, несомненно, покоились на воспоминаниях о многолетнем позиционном противостоянии времен войны 1914–1918 гг. Никто не мог представить, что великая военная держава Франция рухнет через несколько недель после наступления германских войск на Западе в мае 1940 г.

Дружба с Германией, с которой находились в состоянии войны с 3 сентября 1939 г. Англия и Франция, способствовала дипломатической изоляции СССР. Ее усилили неприятие на Западе советского вмешательства в прибалтийские дела и агрессия против Финляндии. Последняя акция стоила СССР места в Лиге Наций – он был исключен из этой международной организации 14 декабря 1939 г. Медленно ведя во второй половине 1939 г. дипломатическую подготовку новых территориальных приращений, СССР резко убыстрил ее только в момент острого кризиса на Западном фронте в мае-июне 1940 г., когда воюющим державам было уже не до дальних уголков Европы. Летом 1940 г. СССР заставил Румынию вернуть захваченную ею Бессарабию. Тогда же он добился присоединения в качестве союзных советских республик Эстонии, Латвии и Литвы. Советско-германские соглашения не были единственной причиной быстрой ликвидации независимости прибалтийских государств, но они, бесспорно, являлись ее важнейшей предпосылкой.

Объединение Европы под немецким главенством побудило Гитлера изменить правила советско-германской политической игры. Германия уже не нуждалась в советской дипломатической поддержке и, более того, видела в СССР единственную силу, на которую могла уповать сопротивляющаяся Англия.

Советско-германские разногласия с особой силой выявились в ноябре 1940 г. во время переговоров Молотова в Берлине. Молотов настаивал на «разрешении финской проблемы», пояснив, отвечая на вопрос Гитлера, что «он представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах», т. е. путем полного поглощения Финляндии. Молотов больше интересовался не разделом восточных владений Англии, к чему его усиленно подталкивали Гитлер и Риббентроп, а европейскими делами. Он выразил озабоченность пребыванием немецких войск в Финляндии и недвусмысленно заявил, что считает Болгарию сферой советских интересов. Все эти требования встретили резкий отпор германской стороны. СССР было взамен предложено присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии. Молотов дал уклончивый ответ и только в конце ноября 1940 г. сообщил о принципиальном согласии СССР на подписание пакта. Однако это предполагало выполнение ряда предварительных условий: СССР получал право создавать военные базы в черноморских проливах, Япония должна была отказаться от концессий на Северном Сахалине, немецкие войска обязаны были уйти из Финляндии. Германия позднее известила СССР о невозможности принять эти условия без консультации с союзниками и тем окончательно похоронила данный проект.

Советско-германские отношения вступили в полосу откровенной враждебности после вторжения гитлеровских войск в Югославию 6 апреля 1941 г. Это произошло через день после подписания в Москве Договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Попытки Советского Союза в последующие несколько месяцев ослабить напряженность в советско-германских отношениях не имели успеха. 22 июня 1941 г. посол Германии в СССР В. Шуленбург вручил Молотову меморандум об объявлении войны.

Экономика

Переход к НЭПу в какой-то мере можно назвать внезапным, хотя споры о «военном коммунизме» велись еще с 1918 г. Со временем у НЭПа обнаружили слишком много «отцов». Авторство его приписывалось то меньшевикам, то Троцкому, то, наконец (и чаще всего), Ленину. В сущности, никого из них нельзя назвать первооткрывателем. Речь шла только о признании очевидных, почти азбучных экономических истин – и кто-то сделал это быстрее, а кто-то медленней. Чтобы крестьянин дал больше хлеба, он должен работать и на себя, а не только на государство – согласием с этой простейшей истиной, собственно, и начался НЭП.

Первым из большевистских лидеров ее признал Л.Д. Троцкий. В марте 1920 г. он направил в ЦК РКП(б) записку «Основные вопросы продовольственной и земельной политики». В ней Троцкий предложил заменить разверстку «известным процентным отчислением» от собранных крестьянами продуктов для того, чтобы им была выгодна более крупная запашка земель или лучшая ее обработка. Все это, правда, было обставлено рядом «страховочных» оговорок, придавших этому документу причудливую двойственность. В том случае, если крестьянин не желал оценить сулимых ему выгод нового порядка и работал по старинке, Троцкий предлагал «дополнить принудительную разверстку по ссыпке принудительной разверсткой по запашке и вообще обработке». В записке ни слова не говорилось и о торговле. Троцкий не очень-то хотел обсуждать явно неприятный для правящей партии вопрос о том, что же будет делать земледелец со своими «излишками». А как раз они в большевистской среде и считались теми дрожжами, на которых взойдет капитализм. Троцкий, как и реформаторы 1921 г., ограничил программу перемен лишь одним шагом – изменением аграрной политики. Он не предполагал, что придется сделать и второй, и третий шаг, прежде чем экономическая конструкция приобретет необходимую устойчивость.

Большевистские лидеры почти сразу же отвергли проект Троцкого, причем особо резким его противником был Ленин. Прежде всего, они отметили несвоевременность этой акции, но вернее было бы сказать, что их отпугнула ее непривычность. Создав неимоверным напряжением сил сносно действующую машину извлечения продуктов, они не захотели что-то менять, боясь потерять и то, что еще имели. Они стали задумываться о реформах только тогда, когда эта машина начала давать сбои. И вскоре они начали «отступать», по выражению Ленина, шаг за шагом – при этом каждый раз надеясь, что сделанный шаг будет последним и нового не последует. Но и в этих шагах не было размеренности. В условиях широчайшего общественного недовольства 1921 г. первые нэповские реформы проводились в той беспорядочной спешке, в которой хватают крышку котла, чтобы выпустить из него пар.

В начале 1921 г. гибельность военно-коммунистических приемов стала очевидной и для Ленина. 8 февраля 1921 г. Ленин передает своим сотрудникам «Черновой набросок тезисов насчет крестьян». Здесь в общих чертах намечены все важнейшие составные части новой аграрной политики. Этот документ, ввиду положения его автора, изначально приобрел директивный характер. Шлифовавшие текст «Наброска» нескольких комиссий только уточняли и редактировали формулировки, но оставляли нетронутым его содержание. Изменение аграрного курса поначалу оценивалось как нечто цементирующее здание военного коммунизма. На деле оно оказалось тем молотом, который в одночасье разрушил его.

Переходу к новой экономической политике равным образом способствовали как неэффективность военно-коммунистической экономики, невозможность обеспечить в ее рамках не только расширенное, но и необходимое воспроизводство товаров, так и нарастающее сопротивление военно-коммунистической политике со стороны всех слоев населения – рабочих, крестьян, интеллигенции.

В конечном счете, это затронуло и армию и даже часть коммунистов, что таило для властей наибольшую опасность. Восстания, мятежи, забастовки – к началу 1921 г. все это слилось в одном потоке, угрожавшем снести большевиков быстрее, чем это пытались сделать белые генералы.

Можно выделить несколько важнейших элементов новой экономической политики:

1) введение продовольственного налога и отмена разверстки;

2) разрешение свободной торговли;

3) устранение милитаризации труда;

4) частичная денационализация промышленности, легализация частного предпринимательства;

5) переход государственных предприятий к хозяйственному расчету и перестройка структуры их управления;

6) замена натуральных хозяйственных отношений денежными и, соответственно, упрочение финансов;

7) отход от уравнительности в оплате труда.

В общих чертах изменение аграрного курса намечено в уже упомянутом «Черновом наброске» Ленина. Его суть можно выразить в нескольких пунктах:

1) замена разверстки налогом;

2) уменьшение размеров нового налога по сравнению с прежней разверсткой;

3) снижение процента налога в зависимости от «старательности землевладельца»;

4) возможность «использования землевладельцем его излишков сверх налога в местном хозяйственном обороте».

Последний пункт особенно важен. Это совокупность ленинских взглядов на торговлю в том виде, как они сложились к февралю 1921 г. Здесь все показательно: и запрет на употребление самого слова «торговля», замененного некой туманной «свободой использования излишков», и ограничение этой «свободы» местными рамками и еще рядом условий, делающих все более куцыми провозглашенные уступки.

Ленинский «Черновой набросок» стал ядром резолюции «О замене разверстки натуральным налогом», представленной X съезду РКП(б). Ее проект готовился в келейной обстановке и не стал объектом какой-либо широкой предварительной дискуссии. «Правда» опубликовала несколько статей по этому вопросу в конце февраля 1921 г., но, как заметил впоследствии Ленин, «на них никто не отвечал». Атмосфера этой апатии передалась и аудитории X съезда РКП(б), почти без споров и при редком единодушии одобрившей резолюцию. Она была уточнена Декретом ВЦИК 21 марта 1921 г. «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом». В целом оба эти документа составили основу государственной аграрной политики в первой половине 1920-х гг.

Отметим ее главные элементы:

1) объем налога уменьшается по сравнению с разверсткой и должен сокращаться каждый год по мере преодоления экономических неурядиц. Он вычисляется, исходя из минимальных потребностей армии, городских рабочих и неземледельческого населения; налог взимается в виде процентных или долевых отчислений от произведенных крестьянином продуктов. При этом учитывается «урожай, число едоков в хозяйстве и наличие скота в нем»;

2) налог имеет прогрессивный характер: чем богаче крестьянин, тем больше он платит. Налоговые льготы предоставляются «старательным земледельцам» и беднякам; последние в ряде случаев могут и вовсе освобождаться от налогов;

3) размеры налога устанавливаются до начала весенних полевых работ;

4) налог «раскладывается» внутри сельских обществ всеми гражданами, независимо от их достатка. Попытки предоставить это право лишь беднякам пресек сам Ленин при окончательной редакции резолюции X съезда РКП(б) в марте 1921 г. Круговая порука отменялась: каждый платил только за себя, но не за других.

Перемена аграрной политики языком тех лет обозначалась как «установление правильных взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством». Но «нэповские» представления правящей верхушки не являлись ни ясными, ни устойчивыми. Это оправдывалось отсутствием опыта, хотя в действительности часто объяснялось наличием предрассудков.

На ранней стадии НЭПа властям труднее всего было согласиться со свободной торговлей. Они всячески препятствовали ей, обусловив ее разрешение серией «запретительных» мер и даже боясь употреблять само это слово; обычно предпочитали говорить об «обмене». В резолюции X съезда РКП(б) вообще обойден молчанием вопрос о том, где, собственно, крестьяне смогут «поменять» свои продукты. В Декрете ВЦИК 21 марта 1921 г. уже упоминаются вскользь базары и рынки, но предпочтение отдается кооперации, которая давно стала государственной: даже членство в ней являлось обязательным. Но, признав рынки, власти не решились сделать следующий шаг и попытались втиснуть торговлю в узкие рамки «местного хозяйственного оборота». Так легче было и следить за торговлей, и быстро прикрыть ее в случае нужды.

Скупо и туманно говоря о рынках, власти стремились прельстить крестьянина возможностью пользоваться государственным «фондом предметов сельскохозяйственного инвентаря и предметов широкого потребления». Это право крестьяне получали, если оставшиеся «излишки» несли не на рынок, а в государственные заготовительные конторы. Власти рассчитывали, что так оно и будет. Государство являлось монополистом промышленных товаров, и, естественно, предполагалось, что их приобретут в любом случае, даже если обмен «продукты – изделия» станет невыгодным для деревни. Эта умозрительная схема сразу разрушилась, когда ее попытались воплотить в жизнь. Крестьяне не захотели отдавать свои продукты за бесценок кооператорам: предложенные кооперацией «эквиваленты» их не устраивали. Крестьяне наладили связи непосредственно с фабрично-заводскими комитетами, минуя кооперативных посредников, и сами назначили свою цену. Неповоротливый бюрократический кооперативный аппарат на первых порах не сумел ни овладеть рынком, ни просто как-то влиять на него. Его беспомощность стала очевидной уже весной 1921 г. Связанный десятками инструкций, он не смог быстро повышать или снижать цены в зависимости от спроса. Оказались иллюзией и попытки удержать торговлю в местных границах: за этим не могли, да и не умели следить.

Осенью 1921 г. Ленин признал, что обмен превратился в обыкновенную куплю-продажу Он оценил, однако, провал «обменной» операции с тем прагматизмом, который был всегда ему присущ. Если торговлю невозможно запретить или ограничить, ее надо использовать в своих целях: к такому выводу он пришел в конце 1921 г. Как раз в сфере торговли новый советский «купец», научившись у нэпмана его приемам, сделает государственное хозяйство более прибыльным, чем частное, – эту мысль Ленин неоднократно отстаивал в условиях НЭПа. Поэтому торговлю, которую предстояло взять не приступом, но измором, он считал одним из основных элементов «социалистического строительства».